Адихан Шадрин
Белуга
Адихан И. Шадрин
БЕЛУГА
1
Белужка – река плесистая, будто кто утехи ради поломал ее на замысловатые коленца, да и забыл о своем баловстве. Узкие протоки, стиснутые крутоярьями и жиденькими редколесьями, сменяются озерной ширью. На заплесках пасутся станки домашних гусей, одиноко белеют строгие, чуткие цапли, выслеживая рыбную мелкоту, да, воровато озираясь, подбирают снулых мальков пугливые вороны.
В реколомную пору в горловинах Белужки громоздятся ледяные шалыги. А широкие плесы в солнечных пестринках отливают холодной синевой. На них сразу же после распадения начинается ловецкая страда – весенняя путина: мелководья словно паутиной опутываются сетями, в каждой заводи и заманихе вентерей натыкано столько, что рыбе и пройти-то мудрено.
Самая большая речная россыпь – Трехбратинская (на нижнем конце ее высятся три крутоярых острова – по ним и название дано) – приспособлена под речной невод. Выше ее, за двумя плесинами, рыбозаводской поселок. Ниже, в конце однолуки, раздор – Белужка, одна из многих волжских проток, дробится на четыре рукава, те чуть ниже ветвятся несчетно, так что и определить мудрено, сколькими речушками впадает Белужка в море.
Здешняя рыболовня, или тоня, названа Лицевой, поскольку она у самого моря, лицом к лицу с ним. И первые косяки рыбные на Лицевой берут, и безрыбье тут познают первыми.
В недавние, уже послевоенные годы, Лицевой и в помине не было. Огромный плес помаленьку застилался разной водоростью – камышом, чилимом, ежеголовкой, пеленался темно-зеленой бархатной ряской. Промышляли тут колхозные рыбаки на бударках – прогонистых, легких на ходу лодках в два ловца.
Филипп Чебуров в то время на рыбозаводе хозяйничал плотовым. Работенка хлопотная! За день, бывало, десятки караванов буксиры подведут, и всю рыбу надо вовремя через плот пропустить в цехи, которую – в посол, которую – в заморозку, которую – на консервы. Выливщики от кранов сутками не отходили. Резалками в путину нанимали всех поселковых баб и девок. Солильщики с ног сбивались: то чаньев не доставало, то просолившуюся воблу или леща некому на вешала выносить. Вроде бы и не плотового это печаль- – в каждом цехе свой мастер, да Филиппу от этого не легче: коль в цеху каком прорыв – значит и на плоту затор. Рыба – не дрова, ждать выливки не будет. Полдня лишнего пролежала – и уже закисла, вздулась. А протушить караван – верная тюрьма.
Что и говорить, сумасшедшая должность – плотовой. Но Филипп исполнял положенное исправно, даже с увлечением, за сезон усыхал, темнел с лица, словно вместе с рыбой и его на вешалах вялили.
Поворот в судьбе его получился совсем неожиданно. У Лебедкова, директора завода, совещание шло. Намечали, где новую тоню открыть. Спорили, рядили, но Лебедкова никакие предложения не устраивали. Мужик он несговорчивый, наскоком не убедишь. Глазами только зыркает, слушает и помалкивает, а глаза у Лебедкова пронзительные, будто рентгеном просвечивают. Сам худощав, лицо острое и длинное. И весь он собран, шустрый.
Тут Филипп возьми да и скажи:
– Зачем далеко ходить? Лучше Трехбратинской плесины где найдешь? В нее рыба, как в мешок, набивается.
Вокруг загалдели – Трехбратинская и впрямь под боком, все ее хорошо знают:
– Нешто чилим там заготавливать?
– Травы – невод не протащишь.
– Загнул, Филипп…
– Лето ухлопаешь, пока расчистишь…
– Сам-то небось не взялся бы.
Лебедков долго молчал, слушал перебранку, живыми глазами озорно оглядывал спорящих и вдруг подмигнул плотовому:
– А что, Филипп Матвеич, возьмешься, а? Стоящее ведь дело, черт возьми!
– Почему бы и не попробовать, – неохотно согласился Филипп. Так он стал начальником Лицевой.
С плесом вдоволь намучились, все лето ухлопали, еле-еле к осенней путине управились. Лебедков, правда, помогал как мог: два баркаса восьмидесятисильных за бригадой закрепил, косилки там, бороны для расчистки – в первую очередь им.
С тех годов Лицевая богато снабжает завод рыбой.
2
Нынешняя весна мало чем отлична от прошлой. Только краснуха раньше обычного пошла, в одно время с воблой – в самом начале апреля. Другие года припаздывала малость, а нынче ничего. И ребята духом воспрянули. Вчера кассир приезжала с завода: по две сотенки с лишком за пятнадцать дней – это ли не деньги? А он, Филипп, звеньевые да еще механик и того больше заработали. Если и дальше так продержится, наскребет Филипп на катерок.
Давно в его голове угнездилась мыслишка о собственном катерке. Только все недосуг. Но теперь-то Филипп решил наверное. Летом пенсия подходит, вот и кстати очень посудину самоходную иметь в своем личном пользовании.
Баюкающе тарахтит дизель, чуть поскрипывая, лебедка наматывает на вал урез – вытягивает невод. Филипп любит эти редкие минуты затишья. Он сидит у притонка и блаженно смотрит на тихую реку. Она будто застыла, но по тому, как ходко сплывает невод, рыбак чувствует неуемную силу вешней воды.
Выше по реке, в конце притонка, маячит одинокая фигура пятчика. Привычно орудуя пятым колом, он сдерживает полукилометровый невод. Филипп знает, каково пятчику, – сам в молодые годы не одну путину пахал колом песчаный берег. В большую воду невод без сноровки не удержать – пятной урез струной гудит. Наискосок к яру нацелишь пятной кол в песок – так он словно канавокопатель бороздит. К летнему запрету притонок похож на вспаханный клин.
…Трудно пятчику, надо бы в половодье напарника выделить, да некого. Рабочих и на выборке невода нехватка. Приходится и ему, Филиппу, подключаться – напяливать ловецкую робу и выстаивать вахту в звене.
У верхней излуки плеса показался баркас. Филипп признал: рыбозаводской. И недовольно поморщился, не иначе, начальство какое али еще хуже – снимальщик из газеты. На прошлой неделе Лебедков привез одного. На нем висели два фотоаппарата, один на груди, другой у пупка. А шустряк – не приведи господи! Как окунь в вентере: шныряет по притонку – глазам больно смотреть.
Филипп еле отделался от фотокорреспондента и, когда тот отошел, сказал Лебедкову:
– Ты мне этих газетчиков не вози, Дмитрий Иванович. Мне рабочих надо. Вода сильная, невод вместе с руками рвет.
– Знаю. Подошлю, – пообещал Лебедков и поправился: – Будут люди – подошлю.
Меж тем баркас обогнул невод и приткнулся к бережку. С него сошли двое мужиков. И едва они оказались на берегу, баркас, не теряя ни секунды, отработал задним ходом и пошел себе дальше на низ, к Трехбратинскому раздору. Филипп подивился такой прыти и подумал ехидно: «Прижало, не иначе. На котел даже не клянчили».
Что правда то правда: баркасная команда на каждой тоне, на каждой приемке запасалась рыбкой на котел. К вечеру в кормовом ларе накапливалось столько сазанов, лещей да судаков, что уварить «улов» можно было в десяти котлах, не меньше.
Филипп брезгливо поморщился: всегда вокруг добра хапуги вьются. И эти, баркасники, небось, солят да поторговывают.
Двое прибывших подходили уже к притону, и Филипп порадовался, что Лебедков сдержал слово, прислал подкрепление. Но тут он признал в одном Гришу, сына директора завода, прикинул, что пора студенческих каникул не наступила, и огорчился. Знать, не подмога. Да если бы и в бригаду – какое от Гриши подсобление: мальчонка-мальчонкой, худенький, росточком в отца, руки выхолены, будто у конторского служаки.
Его напарник чуть постарше, но не поселковый, пришлый. Одет по-городскому: короткая тужурка из черной кожи глянцево отсвечивает на солнце, на голове узкополая фетровая шляпа, старательно отутюженные брюки, ладные черные туфли.
«Руководитель», не иначе, – с неприязнью подумал Филипп, – а может, лектор, вон и портфель, опять же, в руках. В эту пору гостей навалом. В безрыбье никого не докличешься. А сейчас едут на рыбку и икорку».
И кто только в путину не наезжает на тоню! Милиция там, связь, бытовики, лекторы и докладчики, к примеру, – этим положено бывать средь рыбаков. И, конечно же, не похлебав ухи, не уезжают. На котел тоже берут. Ладно, они службу исполняют.
Если бы только они… Совершенно сторонний народец вдруг к Филиппу или к иным тонщикам вниманием проникается. Еще лодка к притонку не подрулила, а уж он, этот незванец, руку вверх тянет – приветствует, улыбается, как лучшему другу, обнимается, сойдя на берег, будто отец родной в гости пожаловал. Таких гостей Филипп не признает и гонит о шею.
А одного, хоть и при службе человек был, не из случайных, Филипп так турнул, что тот и по сей день Лицевую объезжает, как пустое место. Да и можно ли было стерпеть, ежели человек обнахалился вконец. День рождения у него, видите ли, гостей созывает, а по такому случаю ему нужно два осетра. Так и сказал: два осетра, да еще икряных. И не просто сказал, и пальцем ткнул: вот этого и вон того.
Ловцы сердито засопели и отвернулись, а Филипп не сдержался:
– Может, белугу возьмешь? Вон она на приколе. Два центнера, не меньше. Икры пуда два, а то и больше. И гостям хватит, и себе останется. На всю зиму харч.
Это был милиционер Шашин. Ничего не ответил он на обидные Филипповы слова. Повернулся и уехал. С тех пор и нога его на Лицевую не ступает.
– Отучил, – смеются рыбаки, вспоминая тот случай.
– Нянькаться, что ли, с ним… – отзывается бригадир.
Так размышлял Филипп и присматривался к незнакомцу. И рыбаки, сидящие рядком на бревне, тоже с любопытством смотрели на приезжего. Гришу-то они знали, а вот второй, не тутошний, вызывал любопытство. Был он статен, с пышной кучерявой шевелюрой, круглое лицо его местами было тронуто рябинками.
– Здорово, мужики! – приветствовал он рыбаков. Гриша молча кивнул и заулыбался знакомым рыбакам.
Филипп промолчал, озабоченно роясь в кармане, а рыбаки нестройно загалдели в ответ.
– Нам начальника бы увидеть, – сказал незнакомец.
Филипп опять не произнес ни слова: прикуривал сигаретку. Мужики закивали в его сторону: он, мол, и есть начальник.
Приехавший несколько подивился такому приему, но недовольства своего не выказал. Он достал из кармана куртки бумажку, не спеша развернул ее.
– Направление. Вагин Петр да вот он, Гриша. Зачислены в вашу бригаду.
– Ну, это мы еще посмотрим. – Филипп покосился на бумажку. – Кадровику лишь бы контингент набрать, а мне работящие нужны… У нас коллектив рабочих людей, – Филипп с ударением произнес последние слова. – Ясно, мил человек? Случайных не берем. Из каких мест будешь? Городской, что ли?
– Не совсем.
– Сельский, стало быть.
– Опять не отгадал, товарищ начальник. Я из поселка городского типа.
– К нам, на завод, как попал?
– Слыхал, что люди нужны. Вот и решил подзаработать малость. После армии деньги не лишни…
– Ну-ну. Ловецку работу, поди, ни хрена не знаешь, парень из поселка городского типа, – Филипп чуть приметно улыбнулся.
– Эк, мудрена штука, – вновь оживился Вагин, – В космосе легче разве? А ничего – летают.
– Не всем там летать, – осерчал Филипп. – Кому-то и рыбку ловить надо. – Он встревожено глянул на реку. – Невод подходит. Айда, мужики… Вот что, ребятки, – обратился он к прибывшим. – обождите-ка малость. Освобожусь, тогда…
Что тогда – Филипп не договорил. Вместе с рыбаками пошел к неводу.
3
Мотню – ловушку посреди невода – подвели к отмели. Рыба, оказавшись в сетчатом мешке, судорожно забилась, вздыбив фонтан брызг. Сквозь радужную заволоку Петр с изумлением смотрел на огромных рыбин. Лобастые белуги, лениво переворачиваясь, подминали под себя прогонистых севрюг и словно выточенных из серо-голубого мрамора осетров. Меж огромными телами трепетало и брызгалось серебристое месиво – вобла.
Ловцы бродом подогнали к мотне бударку.
Что было дальше, Петру увидеть не пришлось. На сухое выбрел начальник тони. Он, даже не взглянув на ребят, прошел мимо и запоздало позвал:
– Пошли!
Гриша покорно последовал за ним.
Петр же малость помедлил, потому как все тут было для него ново и интересно. Но затем он подхватил полупустой портфель и с сожалением пошел следом.
В приземистом здании, крытом и обшитом с боков голубоватым, в мелких складках, шифером, Филипп имел отдельную комнату. Узкая голландская печь, сложенная поперек боковушки, разделяла ее пополам. Позади, в темной половине, стояла кровать. В светлой части вплотную к окну был придвинут почти квадратный стол, заваленный какими-то бумагами, пожелтевшими брошюрами. На подоконнике молчал дешевый, в черном пластмассовом футляре, транзистор.
– Ты чё тут не ко времени? – спросил Филипп Гришу.
– Так вышло, – неопределенно отозвался тот.
– Ну-ну, – расспрашивать дальше Филипп не стал, прошел за печь и полез под кровать.
Минуту спустя оттуда полетели и тяжело плюхнулись к ногам ребят новенькие резиновые сапоги и тяжелые оранжевые свертки – робы.
– Переодевайтесь. Асфальта у нас нет. Нечего людей смешить. На притонке прибывших встретили одобрительными возгласами.
– Робятки-то на людей стали похожи.
– Держись теперь… все подборы пооборвут.
– Крепок парень, только весноватый малость, в пестринках. – Это о Петре конечно же.
– Шершавый, да, видать, неплошавый, – отозвался другой рыбак. И Петр, как бы между прочим, ввернул словечко:
– На вспаханном хлеб растят.
Так перекидывались они шуточками, а Филипп отметил про себя, что Петр вроде бы ничего парень: расторопный и общительный. И силой, видать, родители не обделили его. Из Гриши, правда, помощничек не ахти какой, да ничего, в артели сойдет. Фонарщиком придется его определить. И такая должность есть на тоне.
Тут опять невод подошел, шутки стихли. Филипп подозвал Петра и показал что делать. Все оказалось до удивления просто: нижнюю подбору с каменными грузилами-ташами тянула лебедка, а верхнюю, с пенопластовыми, почти невесомыми поплавками, стоя по колено в воде, вытягивали рыбаки. И Петр тоже.
И так – метр за метром, метр за метром. Работа особого навыка не требует, только без привычки вода в рукава заливается, щиплет кожу. Потом звеньевой Усман отъехал на лодке к середине невода и долго что-то копошился там, низко склонившись к воде. Несколько спустя Петр понял: пока сплывает невод, мотня-ловушка скатана и привязана к верхней подборе, чтоб не путалась, не выворачивалась наизнанку. А когда невод на подходе, мотню распускают – тут уж ее сама вода расправляет самым наилучшим образом и вся рыба, обманувшись ложным ходом, оказывается в ловушке.
Ночами у мотни лодку с красным фонарем к неводу причаливают – вроде бы передвижной бакен, чтоб ненароком катер или мотолодка невод не порвали. А на лодке-фонарке – фонарщик дежурит…
Вначале, пока мотня шла приглубью, Петр видел, как вскидывались крупные рыбины – темные покатные спины, глянцем раздвигая желтую воду, блестели на солнце. На отмели мотня взбурунилась, зашебуршила.
Петру кинули брезентовые рукавицы.
– А ну, парень из поселка городского типа, разомнись-ка… Вокруг засмеялись, но Петр нисколько не обиделся. Сунул широкие ладони в рукавицы, изловчился и схватил некрупного белужонка за раздвоенную махалку. И в тот же миг его мотнуло в сторону, потом в другую. Потеряв равновесие, он отпустил рыбину и повалился было в воду, но его поддержали.
– Ты б еще зубами за махалку. В один момент скулу своротит.
– Под кулаки ты ее бери. Так вот. – Филипп подхватил белугу под грудные плавники. – Тут она и твоя…
4
Вахта кончилась под вечер. К притонку уже спешили ловцы подсменного звена.
– Петро, отнеси-ка на кухню, – Филипп вытянул из бударки саженного осетра и взвалил парню на плечо.
– Солнце садится, у рыбак живот веселится… Айда за мной. Уха варим. – Это Усман. Он рад концу смены, предстоящему отдыху. Но Петр с опаской смотрит то на Усмана, то на Филиппа: нести осетра на кухню или шутят над ним? Наверняка шутят – кто же эдакую махину будет варить.
– Ты чё замешкался? Или мало? – Филипп вскинул на парня округленные глаза.
– Хе, скажешь тоже. – Петр заулыбался растерянно и зашагал следом за Усманом.
– Повариха мал-мал болел, – говорил Усман. – Чебурок домой ее отправил.
– Кто? – не понял Петр.
– Филипп…
– А Чебурок – это фамилия?
– Ну да… Чебуров он. А чебурок-таш – это такой грузел каменный. Филипп – мужик крутой, тяжелый. Вот его и звал Чебурок… – И пожалковал: – Теперь сурпу сам варим…
Усман разделывал осетра мастерски. Вытащив из кармана штанов складной нож с потемневшей, пропитанной рыбьим жиром деревянной ручкой, навел лезвие о край эмалированного ведра. Попробовал остроту на палец и скупым движением ножа глубоким надрезом окольцевал рыбью махалку. Пока из туши стекала кровь, похлопал шершавой заскорузлой ладонью по осетровой брюшине.
– Икра сейчас мал-мал ашаем…
– А как узнал, что икряная? – полюбопытствовал Петр.
Усман озадаченно посмотрел на парня, удивляясь неуместному вопросу. Сколько он себя помнит, перед ним никогда не возникали такие пустые и ненужные вопросы.
1 2 3 4 5 6 7