Нет, я не против того, чтобы детдомовские дети общались с домашними. Они могут и должны быть вместе. Но сводить на одном «игровом поле» тех и других, заведомо ставя детдомовцев в проигрышное положение, было, уверена, неправильно. Многие их наших (головорезов) пришли в детдом из школ-интернатов, то есть у них были свои школы, а значит, и свои специфические порядки, к которым они уже привыкли. В городской школе всё было по-другому, не так, и это их могло раздражать. К тому же, они не могли не чувствовать, что к ним относятся как к чему-то второсортному, а это, увы, да! – было…
Любой коллектив – это сложная система взаимоотношений. Детский же коллектив – образование архисложное. Не всякое объединение детей, группа – коллектив в полном смысле этого слова, в нашем же детдоме я вообще не обнаружила даже слабых признаков коллектива.
Второй отряд был скорее отлично выдрессированной группой, спаянной командой. И не более. В школе, в совместных классах тоже были скорее антиколлективы. Психологическая несовместимость, а значит, и укоренившаяся вражда – вот результат неудачной попытки обучать детей вместе, особенно старших. Малыши, те, что пришли из дошкольного детдома, спокойнее относились к домашним, да и те воспринимали детдомовцев вполне лояльно. Кроме того, у малышей (2–4 классы) обучение было хоть и в одной школе, но параллельным, а не совместным.
На старших параллели не распространялись – детей из детдома уже было существенно меньше, чем требовалось для открытия отдельного класса. Взаимной неприязни могло бы и не быть, если бы правильно было поставлено дело с самого начала.
Когда полгода спустя я познакомила воспитанников своего отряда с учениками школы, в которой учились мои дети, (я там одно время заменяла учительницу физики), они очень легко поладили и не проявляли друг к другу никакой враждебности. Более того, многие не просто подружились по-школьному, но и стали друзьями на всю жизнь. И этому никак не мешало то, что школа была «элитарной». Мои дочки туда попали, потому что мы жили в «радиусе обязательного охвата». Демагоги из роно нам внушали, что не делят детей на «белую» и «черную» кость, а на самом деле ещё как делили! Чего стоила система выставления годовых оценок – для детдомовских одна, для домашних уже совсем другая! Если домашних детей учили со всей серьёзностью, насколько это вообще было возможно в таких условиях, то нашим ставили непременные «тройбаны», не желая замечать и поощрять даже тех, кто старался учиться (а такие всё же были). И описать невозможно, как доставали их (неявно, но вполне ощутимо) те же учителя: зачем тебе? И, правда – зачем? Ведь всё равно путь один – в «путягу».
А ПТУ выбирали для наших детей что похуже, куда домашних и на аркане не затащишь. Пришлют разнорядку – и шагай, без разговоров… А воспитатель обязан обеспечить «охват».
Сломать стереотип «детдомовец=дебил» было непросто. Мои воспитанники просто до истерики доходили, принося очередные «тройбаны» даже за хорошие работы. «Правильно решил контрольную? Не может быть! Списал, конечно». Вот и все аргументы. Сколько наскоков на педсовете пришлось по этому поводу выдержать! Ну и верх цинизма: «С вас за неуспеваемость детдомовцев роно не спросит. Чего ради выёживаться?»
Сегодня тоже детей «на цвета» на словах не делят, но на деле – то же самое, если не хуже. Но делают это более «гуманно»: под прикрытием благотворительности формируют касту «рабов» для сферы низко квалифицированного и вредного труда. А то и вовсе «хорошо» придумали – выставлять уже в роддомах детям «баллы» – ладно бы, если бы это делалось объективно, по состоянию здоровья – и тем, кто слабее, помощь дополнительную бы выделяли. Так нет же, всё ровно наоборот. А в школах как сортируют детей? Самых сообразительных и активных, но непослушных сразу после третьего класса «отбраковывают» во вспомогательный класс. В документах специальной отметки об этом нет, но в компьютере, личном досье на человека, – эта информация есть. Да и программа во вспомогательных классах порядком облегчена, без дополнительного, развивающего материала. Те, кто закончил вспомогательные классы, вряд ли смогут получить хорошие оценки на выпускных экзаменах и поступить потом в вузы. Их интеллект уже обокрали. В школах уже отменили производственный труд – да и зачем? «Рабы» ведь есть. Там им и место. А чего стоит махина на несколько тысяч мест (под Москвой) для подростков из детдомов – центр профориентации?! Это и есть резервация для детей-сирот. А дедтода при заводах? «Работные дома» – вот как это называется. Но мы же не Англия 17 века!
.. Кончался сентябрь, а дела с учебой шли всё хуже и хуже. Под угрозой полного краха было три предмета – русский, математика и физика. Уговорила-таки школьное руководство дать мне физику в седьмых, а русский и математику – хотя бы на замене, когда болели основные учителя (а болели они часто). Теперь я могла бывать в школе в любое время, не опасаясь косых взглядов. Ну, и наши дети стали ходить в школу с большей охотой – теперь и у них в школе были «свои» (точнее – «своя»). Ведь за них родители не вступались – в случае чего. Кабинет физики стал местом под названием «место встречи изменить нельзя»: теперь на переменках там собирались почти все мои воспитанники – будто бы проверять, хорошо ли у мен я идут дела, не надо ли кому «ряху начистить»… (Вообще они очень ревниво следили за моими отношениями с домашними детьми, среди которых, кстати, тоже было много «бесхозных».) Встречаясь в коридорах школы, мои здоровались со мной раз по пяти на дню, да как громко! Чтоб аж на другом этаже слышно было. Таким образом, наметились кое-какие сдвиги и на ниве просвещения. Да и вообще жить стало чуток полегче… Ну и приработок от уроков, хоть и небольшое, но всё же подспорье в семейный бюджет, хотя и не только.
С отбоем же дела обстояли по-прежнему из рук вон. Даже загнав детей в постель по сигналу отбоя, воспитатель не мог быть уверен, что после его ухода они не начнут носиться по пустым коридорам, абсолютно игнорируя ночную дежурную. И это – самое бесхитростное времяпрепровождение… Весной, когда «адреналин хлестнул в кровь» и страсти закипели с новой силой, визиты на запретные этажи сделались эпидемией. Предупрежденная мудрой воспитательницей второго отряда, Матроной (она же Лидуха), я ничего лучшего не смогла придумать, как переселиться на время в детдом и спать в бытовке на раскладушке, вдыхая кошмарные запахи мокрой обуви, которая, кстати, здесь и сушилась, и грязных носков, которые «стояли» в углу.
– Караулить надо, – учила меня Матрона, округляя бдительные глаза, – а то как в подоле принесут, вам же отвечать придется.
– Да что вы такое говорите!? – возмущалась я.
– Точно вам говорю.
Далее следовал полный перечень проступков и преступлений, совершенных сексуально озабоченными подростками. И это были не просто «наветы». Они и знать не хотели, что «можно», а что «нельзя». Расторможенные «тины» все сведения об интимных отношениях приносили из дома, «узнавая» секреты взрослой жизни у своих разнесчастных родителей-алкоголиков, нередко наблюдая всё это «в натуре». Или, что было ещё хуже, проходили «университеты жизни» под руководством бывших. «Баловаться с малышами» здесь было нормой. Уже в первые дни своего пребывания в детдоме я заметила некоторые странности шефства старших над младшими. Не стоило особого труда выяснить, ч т о за этим стояло. Малыши, запуганные опекунами, боялись жаловаться. Причем занимались этим не только мальчики. И самое страшное, что многие детдомовские дети воспринимали это как норму, «знакомясь» с прелестями сексуальной жизни буквально с пеленок…
.. Итак, я заняла наблюдательный пост в бытовке – во избежание эксцессов. Попасть на «романтическое свидание», минуя этот кордон, было просто невозможно. Не обошлось и без акций – кое-кого пришлось даже на ключ запирать. Правда, это была временная мера. Понимала, что это варварство, но ничего надежнее придумать не могла. Опять же, Матрона посоветовала:
– Никому до них дела нет, в случае чего – пошлют девочку на аборт…
Когда я впервые столкнулась с подобной «ситуацией», помчалась к Людмиле Семеновне – не уследили… Она усмехнулась своей обычной улыбочкой и сказала то, от чего я едва на ногах устояла:
– А что вы хотите, они – дети алкоголиков и проституток, а у нас не пансион благородных девиц.
Мне очень хотелось в тот момент её убить, но под рукой был только веник-деркач.
Глава 6. Чур, я буду блины печь!
В последнюю субботу сентября мы решили устроить «Огонёк» в честь именинников – за все четыре месяца. Набралось шестеро. Что дарить? Спецфондов на такие дела не предусмотрено, а до получки – десятка. Ладно, поделим по-братски: пять рублей себе на прожитьё, пять – на презентики именинникам. Хватило как раз на шесть лото в ярких картонных коробках. Сказки, бытовые сценки – надписи к рисункам на английском. Конечно же, лото заинтересовало детей ненадолго, но всё же… Почти неделю мои детишки мирно сидели вечерами в своих спальнях: благочинно раскладывая карточки лото, ласкали слух воспитателей, заглядывавших ненароком – с проверкой, ища своих воспитанников или просто так – интеллигентными словами на иностранном языке: все комментарии они запомнили, на удивление, быстро. «Огонёк» проходил в актовом зале. Этот день по праву должен быть записан на скрижалях истории нашего детского дома – впервые в этих стенах проявились зачатки добровольного коллективного труда! Пусть всего лишь в одном отряде, но и это уже было достижением.
До сего дня все виды уборки на наших объектах я делала сама. И, надо заметить без ложной скромности, справлялась с этим совсем неплохо. Не берусь судить о качестве своей воспитательской работы в те времена, но в качестве уборщицы экстра-класса я, несомненно, состоялась. Орудовала тряпкой и шваброй так лихо, будто всю жизнь только этим и занималась. Убирая мальчишечьи спальни (девочки всё-таки убирались сами), ребят умышленно не замечала. Вначале это казалось им весьма импозантным – сама воспиталка у них в шестёрках! Однако постепенно они начинали испытывать некий дискомфорт, когда я брала швабру в руки и отправлялась на уборку. К тому же, я никаких замечаний по этому поводу им не делала. Иногда, причём весьма вежливо, просила пересесть или перелечь куда-нибудь подальше – чтобы не мешали убирать помещение. И это их нервировало всё больше. Они уже понимали, что я убираю их объекты вместо них вовсе не потому, что не могу их заставить (хотя, на самом деле, я не была уверена, что они в те времена послушались бы моего прямого приказа), или уговорить, а делаю это потому, что мне самой просто противно находиться в грязном помещении. Матрона мне говорила возмущенно:
– Унижаете себя и нас всех такими методами!
– Ну, почему же?
– Их надо заставлять. За-став-лять! А не делать за них их работу.
Но я по-прежнему не была уверена, что что-то дельное выйдет из этих заставляний. Вероятнее всего, они бы меня не стали слушать, если бы я вдруг взяла начальственный тон.
А начинать строить отношения с воспитанниками с конфликта – занятие зряшное и вообще крайне вредное, особенно в самодеятельной педагогике. Отдавать приказания, не будучи уверенным, что их исполнят, – значит обрекать на разрушение свой, итак пока весьма хлипкий, авторитет. Если хочешь, чтобы приказание исполнялось естественно, предлагая дело понятное и… привлекательное для ребенка. Конечно, возить грязь – куда как непривлекательно. Но ведь ещё гаже сидеть в свинарнике!
Вот эту мысль я и пыталась вложить в их головы. И дело шло – медленно, но шло.
Конечно, приходилось отбиваться не только от Матроны, многие мне говорили, и в школе, и в детдоме – надо наказывать! Однако я решительно против любого насилия в деле воспитания и обучения – такими методами можно вызвать лишь отвращение к учебе, воспитать упрямство и другие дурные качества, можно вообще сломать личность…
Однако и прекраснодушным фантазёрам, сторонникам безразмерного гуманизма в деле воспитания и обучения, я тоже не склонна верить. Всё это замечательно, но если ребенок не наказан за проступок – один, другой, третий раз, личностью он никогда не станет. Ведь оскорбляет детей не столько наказание, – как бы тяжело оно ни переносилось, – а несправедливость, несоразмерность наказания проступку. Многие педагоги подмечали, что личностно-состоятельные люди, альтруисты чаще всего вырастают из детей, воспитывавшихся в строгости. Нравственной строгости, конечно. А вовсе не то, что есть страх перед физическим наказанием, или – вообще наказанием. Многие этих различий не хотят признавать и даже спекулируют на этих тонкостях, чтобы дискредитировать систему Макаренко. Именно за это критиковала Крупская великого педагога, и с её «лёгкой руки» началась травля Макаренко. Но жизнь доказала, что именно Макаренко был прав – никто из его воспитанников не сломался, все без исключения стали личностно-состоятельными людьми, не падали духом в самых экстремальных ситуациях. Чего не скажешь о воспитанниках, к примеру, Сухомлинского, также, кстати, замечательного педагога. Вот вам и доказательство гуманизма системы Макаренко! Одно время любили противопоставлять системы Макаренко и Сухомлинского. Между тем, Сухомлинский считал себя учеником Макаренко. Просто действовали они в разных эпохах, но свою эпоху лучше знал всё-таки Макаренко. Уход от общих проблем, воинствующий индивидуализм мешали росту личности, вели к её упрощению, примитиву даже. И это надо понимать тем, кто берется сегодня судить Макаренко. Да, Макаренко создал в своей коммуне идеальное коммунистическое государство в миниатюре, для молодых людей. И показательно, что никто не смог повторить этот опыт – потому что он был вписан в конкретную эпоху и опирался на конкретную гениальную личность – самого Антона Семеновича. Так вот, Макаренко воспитанников наказывал – и он имел моральное право делать это. Более того, он был идеалом для своих воспитанников.
.. Когда я объявила своим о празднике – они тут же спросили: «А что жрать будем?» Продукты, слава шефам, для дней рождения выписывали дополнительно. Говорю:
– А что приготовим.
Тут поднялся невообразимый ор:
– Мы будем блины печь?
– А салат «оливьё»?
– И салат будем печь и блины резать.
– Чур, я!
– Нет, я!
– Видали таких, в белых толстых валенках!
Отлично! Очень всё это приятно. Старшие девочки возились на кухне с блинами, а блины – всенародно любимое блюдо в детдоме, мужская часть нашего отряда в это время двигала мебель. Несколько человек украшали зал. Точно в назначенный срок, минута в минуту, началось торжество. Пригласили на праздник и директора Людмилу Семёновну, и пионервожатую Татьяну Степановну, и всех-всех вопспитателей, кто был в это время в детдоме. Однако никто, кроме Людмилы Семеновны не пришёл. Да и она зашла «на минутку», чтобы сказать:
– Пыль в глаза пустить хотите? Ну-ну.
– Да что вы! Просто хотелось, чтобы как-то торжественно было…
– А зачем воспитателей звать, они же на отрядах!?
– Чтобы показать нашим детям, что и ещё в детдоме взрослые есть, которым тоже радостно их поздравить с днём рождения.
– Ох… Попроще надо быть, попроще.
Она хотела тут же уйти, но всё-таки задержалась ещё на полчаса. Что-то в блокнот записывала, щедро улыбалась мне и детям. Потом заглянули «на минутку» и другие. На следующий день, на летучке, мероприятии весьма редком в нашем детдоме, Людмила Семеновна говорила, ласково мне улыбаясь:
– Простенько, буквально на копейки, а как впечатляет!
Потом: праздничный набор упрёков воспитателям. Барьер между мной и коллективом превратился за считанные минуты в Китайскую стену. После летучки подошла Татьяна Степановна, поманила пальцем, шепнула на ухо:
– Простая! Ой, простая! Зачем её приглашала?
У меня это «простая» уже в печенках сидит. Ну, почему – простая?
Однажды мне удалось чуть-чуть приоткрыть завесу над этой странной тайной. Мой давний университетский приятель как-то признался, когда я пожаловалась на это «простая»:
– Тебе легко рассуждать о принципах, ты ведь никогда не была начальником, – потом добавил: И никогда не будешь.
Ещё как-то Матрона отпустила комментарий:
– Умишка просто не хватает, чтобы нормально халтурить, вот и весь её секрет.
Итак, чем лучше шли дела в моём отряде, тем глубже становилась пропасть между мной и педколлективом, но до поры до времени это не очень портило мне жизнь. Не до общения – отряд отнимал всё время. Но вот меня избрали в профбюро, и как только я попыталась вникнуть в дела хозяйские, отношение Людмилы Семёновны ко мне резко ухудшилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Любой коллектив – это сложная система взаимоотношений. Детский же коллектив – образование архисложное. Не всякое объединение детей, группа – коллектив в полном смысле этого слова, в нашем же детдоме я вообще не обнаружила даже слабых признаков коллектива.
Второй отряд был скорее отлично выдрессированной группой, спаянной командой. И не более. В школе, в совместных классах тоже были скорее антиколлективы. Психологическая несовместимость, а значит, и укоренившаяся вражда – вот результат неудачной попытки обучать детей вместе, особенно старших. Малыши, те, что пришли из дошкольного детдома, спокойнее относились к домашним, да и те воспринимали детдомовцев вполне лояльно. Кроме того, у малышей (2–4 классы) обучение было хоть и в одной школе, но параллельным, а не совместным.
На старших параллели не распространялись – детей из детдома уже было существенно меньше, чем требовалось для открытия отдельного класса. Взаимной неприязни могло бы и не быть, если бы правильно было поставлено дело с самого начала.
Когда полгода спустя я познакомила воспитанников своего отряда с учениками школы, в которой учились мои дети, (я там одно время заменяла учительницу физики), они очень легко поладили и не проявляли друг к другу никакой враждебности. Более того, многие не просто подружились по-школьному, но и стали друзьями на всю жизнь. И этому никак не мешало то, что школа была «элитарной». Мои дочки туда попали, потому что мы жили в «радиусе обязательного охвата». Демагоги из роно нам внушали, что не делят детей на «белую» и «черную» кость, а на самом деле ещё как делили! Чего стоила система выставления годовых оценок – для детдомовских одна, для домашних уже совсем другая! Если домашних детей учили со всей серьёзностью, насколько это вообще было возможно в таких условиях, то нашим ставили непременные «тройбаны», не желая замечать и поощрять даже тех, кто старался учиться (а такие всё же были). И описать невозможно, как доставали их (неявно, но вполне ощутимо) те же учителя: зачем тебе? И, правда – зачем? Ведь всё равно путь один – в «путягу».
А ПТУ выбирали для наших детей что похуже, куда домашних и на аркане не затащишь. Пришлют разнорядку – и шагай, без разговоров… А воспитатель обязан обеспечить «охват».
Сломать стереотип «детдомовец=дебил» было непросто. Мои воспитанники просто до истерики доходили, принося очередные «тройбаны» даже за хорошие работы. «Правильно решил контрольную? Не может быть! Списал, конечно». Вот и все аргументы. Сколько наскоков на педсовете пришлось по этому поводу выдержать! Ну и верх цинизма: «С вас за неуспеваемость детдомовцев роно не спросит. Чего ради выёживаться?»
Сегодня тоже детей «на цвета» на словах не делят, но на деле – то же самое, если не хуже. Но делают это более «гуманно»: под прикрытием благотворительности формируют касту «рабов» для сферы низко квалифицированного и вредного труда. А то и вовсе «хорошо» придумали – выставлять уже в роддомах детям «баллы» – ладно бы, если бы это делалось объективно, по состоянию здоровья – и тем, кто слабее, помощь дополнительную бы выделяли. Так нет же, всё ровно наоборот. А в школах как сортируют детей? Самых сообразительных и активных, но непослушных сразу после третьего класса «отбраковывают» во вспомогательный класс. В документах специальной отметки об этом нет, но в компьютере, личном досье на человека, – эта информация есть. Да и программа во вспомогательных классах порядком облегчена, без дополнительного, развивающего материала. Те, кто закончил вспомогательные классы, вряд ли смогут получить хорошие оценки на выпускных экзаменах и поступить потом в вузы. Их интеллект уже обокрали. В школах уже отменили производственный труд – да и зачем? «Рабы» ведь есть. Там им и место. А чего стоит махина на несколько тысяч мест (под Москвой) для подростков из детдомов – центр профориентации?! Это и есть резервация для детей-сирот. А дедтода при заводах? «Работные дома» – вот как это называется. Но мы же не Англия 17 века!
.. Кончался сентябрь, а дела с учебой шли всё хуже и хуже. Под угрозой полного краха было три предмета – русский, математика и физика. Уговорила-таки школьное руководство дать мне физику в седьмых, а русский и математику – хотя бы на замене, когда болели основные учителя (а болели они часто). Теперь я могла бывать в школе в любое время, не опасаясь косых взглядов. Ну, и наши дети стали ходить в школу с большей охотой – теперь и у них в школе были «свои» (точнее – «своя»). Ведь за них родители не вступались – в случае чего. Кабинет физики стал местом под названием «место встречи изменить нельзя»: теперь на переменках там собирались почти все мои воспитанники – будто бы проверять, хорошо ли у мен я идут дела, не надо ли кому «ряху начистить»… (Вообще они очень ревниво следили за моими отношениями с домашними детьми, среди которых, кстати, тоже было много «бесхозных».) Встречаясь в коридорах школы, мои здоровались со мной раз по пяти на дню, да как громко! Чтоб аж на другом этаже слышно было. Таким образом, наметились кое-какие сдвиги и на ниве просвещения. Да и вообще жить стало чуток полегче… Ну и приработок от уроков, хоть и небольшое, но всё же подспорье в семейный бюджет, хотя и не только.
С отбоем же дела обстояли по-прежнему из рук вон. Даже загнав детей в постель по сигналу отбоя, воспитатель не мог быть уверен, что после его ухода они не начнут носиться по пустым коридорам, абсолютно игнорируя ночную дежурную. И это – самое бесхитростное времяпрепровождение… Весной, когда «адреналин хлестнул в кровь» и страсти закипели с новой силой, визиты на запретные этажи сделались эпидемией. Предупрежденная мудрой воспитательницей второго отряда, Матроной (она же Лидуха), я ничего лучшего не смогла придумать, как переселиться на время в детдом и спать в бытовке на раскладушке, вдыхая кошмарные запахи мокрой обуви, которая, кстати, здесь и сушилась, и грязных носков, которые «стояли» в углу.
– Караулить надо, – учила меня Матрона, округляя бдительные глаза, – а то как в подоле принесут, вам же отвечать придется.
– Да что вы такое говорите!? – возмущалась я.
– Точно вам говорю.
Далее следовал полный перечень проступков и преступлений, совершенных сексуально озабоченными подростками. И это были не просто «наветы». Они и знать не хотели, что «можно», а что «нельзя». Расторможенные «тины» все сведения об интимных отношениях приносили из дома, «узнавая» секреты взрослой жизни у своих разнесчастных родителей-алкоголиков, нередко наблюдая всё это «в натуре». Или, что было ещё хуже, проходили «университеты жизни» под руководством бывших. «Баловаться с малышами» здесь было нормой. Уже в первые дни своего пребывания в детдоме я заметила некоторые странности шефства старших над младшими. Не стоило особого труда выяснить, ч т о за этим стояло. Малыши, запуганные опекунами, боялись жаловаться. Причем занимались этим не только мальчики. И самое страшное, что многие детдомовские дети воспринимали это как норму, «знакомясь» с прелестями сексуальной жизни буквально с пеленок…
.. Итак, я заняла наблюдательный пост в бытовке – во избежание эксцессов. Попасть на «романтическое свидание», минуя этот кордон, было просто невозможно. Не обошлось и без акций – кое-кого пришлось даже на ключ запирать. Правда, это была временная мера. Понимала, что это варварство, но ничего надежнее придумать не могла. Опять же, Матрона посоветовала:
– Никому до них дела нет, в случае чего – пошлют девочку на аборт…
Когда я впервые столкнулась с подобной «ситуацией», помчалась к Людмиле Семеновне – не уследили… Она усмехнулась своей обычной улыбочкой и сказала то, от чего я едва на ногах устояла:
– А что вы хотите, они – дети алкоголиков и проституток, а у нас не пансион благородных девиц.
Мне очень хотелось в тот момент её убить, но под рукой был только веник-деркач.
Глава 6. Чур, я буду блины печь!
В последнюю субботу сентября мы решили устроить «Огонёк» в честь именинников – за все четыре месяца. Набралось шестеро. Что дарить? Спецфондов на такие дела не предусмотрено, а до получки – десятка. Ладно, поделим по-братски: пять рублей себе на прожитьё, пять – на презентики именинникам. Хватило как раз на шесть лото в ярких картонных коробках. Сказки, бытовые сценки – надписи к рисункам на английском. Конечно же, лото заинтересовало детей ненадолго, но всё же… Почти неделю мои детишки мирно сидели вечерами в своих спальнях: благочинно раскладывая карточки лото, ласкали слух воспитателей, заглядывавших ненароком – с проверкой, ища своих воспитанников или просто так – интеллигентными словами на иностранном языке: все комментарии они запомнили, на удивление, быстро. «Огонёк» проходил в актовом зале. Этот день по праву должен быть записан на скрижалях истории нашего детского дома – впервые в этих стенах проявились зачатки добровольного коллективного труда! Пусть всего лишь в одном отряде, но и это уже было достижением.
До сего дня все виды уборки на наших объектах я делала сама. И, надо заметить без ложной скромности, справлялась с этим совсем неплохо. Не берусь судить о качестве своей воспитательской работы в те времена, но в качестве уборщицы экстра-класса я, несомненно, состоялась. Орудовала тряпкой и шваброй так лихо, будто всю жизнь только этим и занималась. Убирая мальчишечьи спальни (девочки всё-таки убирались сами), ребят умышленно не замечала. Вначале это казалось им весьма импозантным – сама воспиталка у них в шестёрках! Однако постепенно они начинали испытывать некий дискомфорт, когда я брала швабру в руки и отправлялась на уборку. К тому же, я никаких замечаний по этому поводу им не делала. Иногда, причём весьма вежливо, просила пересесть или перелечь куда-нибудь подальше – чтобы не мешали убирать помещение. И это их нервировало всё больше. Они уже понимали, что я убираю их объекты вместо них вовсе не потому, что не могу их заставить (хотя, на самом деле, я не была уверена, что они в те времена послушались бы моего прямого приказа), или уговорить, а делаю это потому, что мне самой просто противно находиться в грязном помещении. Матрона мне говорила возмущенно:
– Унижаете себя и нас всех такими методами!
– Ну, почему же?
– Их надо заставлять. За-став-лять! А не делать за них их работу.
Но я по-прежнему не была уверена, что что-то дельное выйдет из этих заставляний. Вероятнее всего, они бы меня не стали слушать, если бы я вдруг взяла начальственный тон.
А начинать строить отношения с воспитанниками с конфликта – занятие зряшное и вообще крайне вредное, особенно в самодеятельной педагогике. Отдавать приказания, не будучи уверенным, что их исполнят, – значит обрекать на разрушение свой, итак пока весьма хлипкий, авторитет. Если хочешь, чтобы приказание исполнялось естественно, предлагая дело понятное и… привлекательное для ребенка. Конечно, возить грязь – куда как непривлекательно. Но ведь ещё гаже сидеть в свинарнике!
Вот эту мысль я и пыталась вложить в их головы. И дело шло – медленно, но шло.
Конечно, приходилось отбиваться не только от Матроны, многие мне говорили, и в школе, и в детдоме – надо наказывать! Однако я решительно против любого насилия в деле воспитания и обучения – такими методами можно вызвать лишь отвращение к учебе, воспитать упрямство и другие дурные качества, можно вообще сломать личность…
Однако и прекраснодушным фантазёрам, сторонникам безразмерного гуманизма в деле воспитания и обучения, я тоже не склонна верить. Всё это замечательно, но если ребенок не наказан за проступок – один, другой, третий раз, личностью он никогда не станет. Ведь оскорбляет детей не столько наказание, – как бы тяжело оно ни переносилось, – а несправедливость, несоразмерность наказания проступку. Многие педагоги подмечали, что личностно-состоятельные люди, альтруисты чаще всего вырастают из детей, воспитывавшихся в строгости. Нравственной строгости, конечно. А вовсе не то, что есть страх перед физическим наказанием, или – вообще наказанием. Многие этих различий не хотят признавать и даже спекулируют на этих тонкостях, чтобы дискредитировать систему Макаренко. Именно за это критиковала Крупская великого педагога, и с её «лёгкой руки» началась травля Макаренко. Но жизнь доказала, что именно Макаренко был прав – никто из его воспитанников не сломался, все без исключения стали личностно-состоятельными людьми, не падали духом в самых экстремальных ситуациях. Чего не скажешь о воспитанниках, к примеру, Сухомлинского, также, кстати, замечательного педагога. Вот вам и доказательство гуманизма системы Макаренко! Одно время любили противопоставлять системы Макаренко и Сухомлинского. Между тем, Сухомлинский считал себя учеником Макаренко. Просто действовали они в разных эпохах, но свою эпоху лучше знал всё-таки Макаренко. Уход от общих проблем, воинствующий индивидуализм мешали росту личности, вели к её упрощению, примитиву даже. И это надо понимать тем, кто берется сегодня судить Макаренко. Да, Макаренко создал в своей коммуне идеальное коммунистическое государство в миниатюре, для молодых людей. И показательно, что никто не смог повторить этот опыт – потому что он был вписан в конкретную эпоху и опирался на конкретную гениальную личность – самого Антона Семеновича. Так вот, Макаренко воспитанников наказывал – и он имел моральное право делать это. Более того, он был идеалом для своих воспитанников.
.. Когда я объявила своим о празднике – они тут же спросили: «А что жрать будем?» Продукты, слава шефам, для дней рождения выписывали дополнительно. Говорю:
– А что приготовим.
Тут поднялся невообразимый ор:
– Мы будем блины печь?
– А салат «оливьё»?
– И салат будем печь и блины резать.
– Чур, я!
– Нет, я!
– Видали таких, в белых толстых валенках!
Отлично! Очень всё это приятно. Старшие девочки возились на кухне с блинами, а блины – всенародно любимое блюдо в детдоме, мужская часть нашего отряда в это время двигала мебель. Несколько человек украшали зал. Точно в назначенный срок, минута в минуту, началось торжество. Пригласили на праздник и директора Людмилу Семёновну, и пионервожатую Татьяну Степановну, и всех-всех вопспитателей, кто был в это время в детдоме. Однако никто, кроме Людмилы Семеновны не пришёл. Да и она зашла «на минутку», чтобы сказать:
– Пыль в глаза пустить хотите? Ну-ну.
– Да что вы! Просто хотелось, чтобы как-то торжественно было…
– А зачем воспитателей звать, они же на отрядах!?
– Чтобы показать нашим детям, что и ещё в детдоме взрослые есть, которым тоже радостно их поздравить с днём рождения.
– Ох… Попроще надо быть, попроще.
Она хотела тут же уйти, но всё-таки задержалась ещё на полчаса. Что-то в блокнот записывала, щедро улыбалась мне и детям. Потом заглянули «на минутку» и другие. На следующий день, на летучке, мероприятии весьма редком в нашем детдоме, Людмила Семеновна говорила, ласково мне улыбаясь:
– Простенько, буквально на копейки, а как впечатляет!
Потом: праздничный набор упрёков воспитателям. Барьер между мной и коллективом превратился за считанные минуты в Китайскую стену. После летучки подошла Татьяна Степановна, поманила пальцем, шепнула на ухо:
– Простая! Ой, простая! Зачем её приглашала?
У меня это «простая» уже в печенках сидит. Ну, почему – простая?
Однажды мне удалось чуть-чуть приоткрыть завесу над этой странной тайной. Мой давний университетский приятель как-то признался, когда я пожаловалась на это «простая»:
– Тебе легко рассуждать о принципах, ты ведь никогда не была начальником, – потом добавил: И никогда не будешь.
Ещё как-то Матрона отпустила комментарий:
– Умишка просто не хватает, чтобы нормально халтурить, вот и весь её секрет.
Итак, чем лучше шли дела в моём отряде, тем глубже становилась пропасть между мной и педколлективом, но до поры до времени это не очень портило мне жизнь. Не до общения – отряд отнимал всё время. Но вот меня избрали в профбюро, и как только я попыталась вникнуть в дела хозяйские, отношение Людмилы Семёновны ко мне резко ухудшилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9