Две судьбы – 2

OCR Альдебаран
«Шантаж, Расплата»: Гелеос; Москва; 2003
ISBN 5-8189-0241-2
Аннотация
Две подруги. Общие радости, слезы, надежды. И… общий мужчина. Для одной он – источник доходов, благосостояния, славы. Для другой – единственный и неповторимый.
Проходят годы, и треугольник мучительных страстей взрывается самым неожиданным образом. Любовь и предательство, победы и поражения, бескорыстие и криминал – через все проходят герои этой истории, которая начинается в 60-е годы и заканчивается в наши дни.
Семен Малков
Расплата
Часть IV
НЕВЗГОДЫ
Глава 21
КРАХ ГРИГОРЬЕВА
Солидный черный лимузин Григорьева, миновав посты охраны, въехал во внутренний двор комплекса зданий ЦК партии на Старой площади. Эти длинные машины с пуленепробиваемыми стеклами в народе насмешливо прозвали «членовозами».
Водитель выскочил первым, открыл дверцу, и Иван Кузьмич с величественным видом проследовал к себе, почтительно приветствуемый встречными сотрудниками аппарата и посетителями.
Минувшие годы наложили, конечно, отпечаток на его внешность: он пополнел, обрюзг. Но на здоровье, в отличие от большинства высших партийных руководителей, пока не жаловался. Достиг, ему казалось, вершины влияния и могущества. В его руках – все нити управления финансами партии, через него осуществляются тайные валютные операции. Меняются первые лица государства, но он незыблем, как гранитный утес.
Всего два года назад с большой помпой отмечено его пятидесятилетие. К многочисленным орденам и медалям прибавилось звание Героя Социалистического Труда. Славословия лились рекой, поздравления пришли со всех концов страны и из-за рубежа. Банкеты и праздничные встречи длились целую неделю.
Однако Григорьев не ощущал себя счастливым, – какое-то шестое чувство подсказывало: приближается конец его благополучия. В последнее время почва явно стала уходить из-под ног.
– Ни с кем меня не соединять! – на ходу бросил он секретарю, вставшему при его появлении, и прошел в кабинет.
Сел в широкое, мягкое кресло и, не разбирая бумаг, задумался. Его новые апартаменты еще больше, солиднее прежних; обстановка кабинета в основном такая же; традиционные портреты членов Политбюро на стенах, большой портрет Горбачева над рабочим столом. Но наряду с кабинетом в его распоряжении теперь уютная гостиная с баром и холодильником, личный санузел и комната отдыха. Там можно провести интимную беседу, принять душ или ванну, просто прилечь и отдохнуть от трудов,
И все же одолевала его одна и та же тревожная мысль «Похоже, они хотят сместить все прежнее руководство, и ко мне подбираются!»
Опасения Григорьева не были безосновательными: положению его впервые за долгие годы грозила реальная опасность. Новый, молодой и энергичный генсек повел решительную борьбу со «старой гвардией», заменяя ее в руководстве страной своими людьми.
Такое бывало при каждом новом генсеке, но раньше перемены не касались столпов идеологии и хозяйственно-финансового аппарата. Первые лица государства заботились главным образом о том, чтобы лично преданные им люди возглавляли силовые структуры – те, что гарантируют абсолютную власть.
Однако Горбачев, начав знаменитую перестройку, неизбежно столкнулся с ожесточенным сопротивлением партийных ортодоксов. Лицемерно поддерживая его на словах, на деле они всячески тормозили начатую им демократизацию страны и партии. Эта борьба не могла не коснуться и Григорьева. Связанный крепкими узами со старым руководством, он лишился доверия «архитекторов перестройки».
Ох, не вовремя отправился на тот свет Николай Егорович! Вот кто был мастер расхлебывать кашу. Уж он-то знал бы, что делать; посоветовал бы, как поступить!
Только сейчас почувствовал Григорьев, как недостает ему бывшего шефа и покровителя. Когда Николай Егорович почил в бозе и его с надлежащими почестями похоронили, Григорьев слишком не переживал. Конечно, жаль терять влиятельного друга, но они уже играли на равных, и опека ему больше не требуется. Иван Кузьмич считал, что и сам не промах: не глуп, осторожен, умеет лавировать. Но вот шахматными способностями покойного он не обладает. Тот умел все рассчитать на много ходов вперед, а ему это не дано.
Надо что-то предпринять, чтобы доказать свою преданность новому руководству. Показать, что ему можно доверять, что он с ними, а не с этими старыми мухоморами, – так думал он, думал лихорадочно, не в силах ничего изобрести и испытывая одновременно страх перед грядущей опасностью и стыд от сознания своей готовности к предательству.
Нет, не в состоянии он сегодня работать – весь какой-то разбитый.
– Поеду-ка лучше домой! Повожусь с Петенькой, поделюсь с Верой. Может, на душе полегче станет…
Когда раздался настойчивый звонок, Вера Петровна неохотно потянулась к трубке радиотелефона. Она с увлечением читала внуку сказки Пушкина; он слушал ее с удовольствием, то и дело прерывая самыми разными вопросами. Петенька подхватил в детском саду ветрянку и лежал теперь дома, – Вера Петровна отказалась отправлять, его в больницу.
– Не настаивай! – сердито сказала она Светлане, которой казалось, что в больнице сын скорее поправится. – Хочешь, чтоб с оспинами на всю жизнь остался? Да не уследят они там за ним! Начнет чесаться, сдерет повязку – и все! – объяснила уже спокойно. – Знаю, как. это бывает. Сама переболела и в больнице насмотрелась. Не станут его все время за руки держать! А я от него не отойду ни на минуту!
Как ни странно, перенесенные за прошедшие годы волнения и заботы почти не отразились на внешнем облике Веры Петровны, – она осталась привлекательной женщиной. А что крутилась целые дни как белка в колесе, много двигалась – так это даже к лучшему. Многие ее приятельницы безуспешно «худели», а она, ничуть о том не заботясь, поневоле сбросила лишний вес, фигура ее стала более гибкой и подтянутой. В гладко зачесанных волосах появились серебристые пряди, но кожа на лице по-молодому гладкая, ясный, чистый взгляд серых глаз прежний. Только ранняя седина да едва заметные мелкие морщинки у глаз и в углах губ выдавали, когда приглядишься, а так на вид не более сорока. («Тридцати», говорила дочь, желая сделать ей приятное.)
– Мамуля, что ты не подкрасишься? – часто приставала к ней Света. – Зачем тебе эта седина?
– А для кого мне стараться? – неизменно отвечала Вера Петровна. – Петеньке я и так нравлюсь.
Все заботы свои и помыслы она отдавала воспитанию внука. Неизбежные детские болезни, проблемы физического и умственного развития мальчика занимали ее время без остатка.
Потому и Светлана, как только Петенька вышел из грудного возраста, могла начать работу и почти весь день была занята в театре.
С мужем у Веры Петровны отношения так и не наладились. Оба соблюдали внешние приличия и видимость нормальной семейной жизни. Иван Кузьмич раза два в неделю появлялся в городской квартире, играл с внуком, обедал, иногда ночевал. Делился с женой служебными новостями, давал средства на жизнь, проверял, все ли необходимое у них есть. Иногда предпринимал попытки к сближению – безрезультатно.
Вера Петровна была не из тех, кто наступает на горло собственной песне, – физически не способна кривить душой. Чувство ее к нему умерло, и ничего с этим не поделаешь. Упрекать себя за невыполнение супружеского долга ей не приходилось: знала, что Григорьев женской лаской не обделен – получает, когда вздумается. Стало ей известно, что на даче, где живет постоянно, завел он наложницу из персонала; собиралась положить этому конец, лишь когда придет время везти туда Петеньку. «Пусть себе устраивается пока на стороне, ему несложно, – решила она. – А без дачи летом мы обойтись не можем».
Вот почему удивилась немного, услышав голос Ивана Кузьмича.
– Не ожидала такого раннего звонка, – не скрыла она недовольства. – Приезжай, конечно, если хочешь. А что, неприятности у тебя на работе? – Уловила-таки расстроенные нотки в его голосе. – Ладно, за обедом разберемся. Я сейчас с Петенькой занимаюсь.
Григорьев застал жену на кухне – обед готовит.
– Проходи, Ваня, садись, отдыхай. – Вера Петровна сразу заметила его непривычно озабоченный, сумрачный вид. – Поскучай тут со мной, пока у плиты вожусь. Петенька только уснул – спешу пока все приготовить. Сейчас за ним глаз да глаз нужен. – Взгляд ее не отрывался от плиты. – Не углядишь – и внук у нас рябой станет.
Чувствуя, что Иван Кузьмич сидит сам не свой и тупо глядит в одну точку, словно не слыша, о чем идет речь, она повернулась к нему.
– Ну вот что. Выкладывай все свои неприятности, пока Света не прибежала. Тогда уж некогда будет поговорить.
Григорьев тряхнул головой, будто отгоняя навязчивые тяжелые мысли, и заговорил каким-то чужим, надтреснутым голосом:
– Плохи мои дела, Вера. Не представляешь даже, как мне худо! – И умолк: как ей объяснить?
– Да ты что? Не заболел ли? – испугалась она, недоверчиво глядя на него: невероятно – Иван Кузьмич всегда отличался железным здоровьем.
– Думаешь, меня рак или инфаркт прихватил? – криво усмехнулся Григорьев. – Ошибаешься! С болезнями иногда можно справиться, хоть несколько лет пожить. А тут… близкий конец просматривается.
Вера Петровна поняла наконец, что дело нешуточное. Уменьшила огонь на плите, сняла фартук и уселась за стол напротив мужа.
– Хватит говорить загадками! Объясни, что произошло! Сняли? Понизили? В этом, что ли, трагедия?
Иван Кузьмич посмотрел на нее как-то неузнаваемо – растерянно и жалко. Он потерял вдруг всю свою самоуверенность; сказал просто:
– Меня, наверно, убьют, Вера. И очень скоро.
Это прозвучало так дико, что она усомнилась, в своем ли он уме, но вопрос застрял у нее в горле. Григорьев вдруг вытаращил глаза и, задыхаясь, схватился за грудь.
– Скорее… дай мне что-нибудь!.. Сердце… Валидол, что ли… – прохрипел он, сползая на пол.
Впервые у Ивана Кузьмича произошел сердечный приступ. В тот раз она так и не узнала, о чем он собирался рассказать.
В клинической больнице Григорьев пробыл больше месяца. Обнаружили у него микроинфаркт, самочувствие быстро пришло в норму, но ему предписали лечение в стационаре.
Все это время Вера Петровна и Светлана по очереди регулярно его навещали. Условия в Кремлевке идеальные, но, невзирая на это, они всегда что-нибудь ему приносили – фрукты, напитки, коробку конфет.
Здоровье его улучшалось, но не настроение. Занимаясь делами, можно еще отвлечься от мрачных мыслей, но здесь, в больнице, когда целыми днями предоставлен самому себе, они просто одолевают. Предчувствуя приближение беды, Иван Кузьмич сделался нервным, капризным и раздражительным.
В этих условиях он не возобновлял прерванного разговора с женой – не время здесь и не место. Лишь когда врачи разрешили ему подолгу гулять по территории, открыл он ей свою тайну. В тот день они сидели на лавочке в укромном уголке парка, тепло укутавшись, – погода стояла прохладная, был конец мая. Первой заговорила Вера Петровна:
– Очень ты нервным стал, Ваня. Врачи говорят – здоровье твое в норме, но я этого не чувствую. Что же с тобой все-таки происходит? Неужели есть доля правды в том, что ты мне тогда сказал? – Она строго глядела ему прямо в глаза, словно требуя прямого, честного ответа.
Иван Кузьмич помялся – никак не мог решиться, – не потом, посмотрев на жену теплым, как когда-то, взглядом, молвил тихо:
– Тебе наши дела трудно понять, да и незачем знать все детали. Попробую донести главное. – Поглубже вздохнул и начал монотонно объяснять:
– В моих руках – финансы партии, в том числе секретные вклады в зарубежных банках. Огромные суммы в валюте. Номера счетов, по которым можно получить к ним доступ, известны очень узкому кругу лиц, в том числе, конечно, мне.
Увидев по побледневшему лицу жены, что до нее доходит смысл его слов, печально подтвердил:
– Вот-вот. Сообразила? Отсюда и грозит мне беда. Слишком много знаю! Пока нужен – цел. А снимут – постараются ликвидировать. Не поверят, что безвреден. Не станут рисковать.
Пораженная этими простыми и страшными словами, этим жутким открытием, Вера Петровна не знала, что подумать, что сказать. Наконец выдавила из себя:
– Неужели, Ваня, у вас там есть… такие люди? Способные убить своего товарища, заслуженного человека, Героя Труда?
Григорьев только взглянул на нее, как взрослый на ребенка, и нервно рассмеялся.
– До чего же ты наивна, Вера! Раньше ты меня этим злила, а теперь мне просто жаль, что до сих пор ничего ты не поняла в нашей сложной, жестокой жизни. – Перестал смеяться и с откровенной ненавистью изрек: – А это и не люди, а серые волки в человечьей шкуре, оборотни! Не зря говорят в народе: нет хуже тех, кто из грязи да в князи. Стелют мягко, делают вид, что скромные, служат народу, а ради денег и власти не пожалеют ничего и никого.
Искренне негодуя, Иван Кузьмич начисто забыл, что история собственной его жизни очень схожа с биографиями тех, кого так страстно обличает. Умолк на минуту, мрачно размышляя, и заключил, будто говоря об обыденном, простом деле.
– Убивать сами, конечно, не будут, белых ручек не замарают. У них в распоряжении спецслужбы, располагающие профессиональными убийцами: те умеют ликвидировать людей без шума, без скандала. Так что можно заказывать гроб и белые тапочки, – невесело пошутил он, чтобы хоть как-то разрядить напряжение.
Вера Петровна подавленно молчала. В голове у нее не укладывалось, как такое возможно… А где же закон? Неужели для них он не писан и никто не может их остановить?..
Все эти вопросы ей хотелось задать мужу, но, видя его состояние и понимая их бесполезность, она не произнесла больше ни слова. Григорьев тоже угрюмо молчал, только прощаясь у ворот, пообещал, чтобы немного приободрить и себя и ее:
– Но ты не думай, я не сдамся. Буду бороться как могу. Считал только нужным тебя предупредить, потому что это очень серьезно.
Вполне резонно готовясь к самому худшему, считая такой исход не только реальным, но и близким, Григорьев не мог не думать о дочери. Не родной он ей отец, но он ее вырастил и по-своему любил. Ему ли не знать все стороны советской действительности – не только лицевую, но и изнанку. Предупредить придется дочь о подводных камнях, что ее подстерегают, когда отца не будет рядом. С болью в душе сознавал он, что жизнь может с ней обойтись особенно круто, – ведь жила и росла она в тепличных условиях и практически не знала забот.
Сегодня, в этот солнечный, теплый день, Светлана обещала его навестить; прогуливаясь по парку, он пошел ей навстречу, на ходу обдумывая, о чем и как с ней говорить. Еще издали он увидел ее стройную фигуру: идет своей красивой, плавной походкой, гордо неся златокудрую головку. На ней длинное джинсовое платье, в руках пакет. Красива, эффектна, что и говорить… Он даже остановился, любуясь дочерью, и издали помахал ей рукой, самодовольно оглядываясь по сторонам: пусть все видят, какая у него дочь!
Когда она подошла и поцеловала его, Григорьев предложил:
– Давай посидим где-нибудь в укромном местечке, потолкуем за жизнь, а? Нехочется идти в душное помещение. А фрукты я потом заберу с собой.
В его любимом уголке парка они уселись рядом на белую скамью.
– А теперь расскажи: как идут твои дела в театре, какие успехи? – Он взял ее руки в свои, любуясь ее свежим цветом лица и синими, как небо, глазами.
«Все-таки здорово похожа на чертова профессора! – беззлобно подумал Иван Кузьмич. – А этот дурень даже не подозревает… Вот ведь что жизнь с нами делает».
– Давай выкладывай отцу все досконально. Я ведь знаю эти театральные интриги, – добавил он требовательно и ворчливо, но глаза его смеялись.
Светлану обрадовало его хорошее настроение – привыкла уже, что отец всегда хмурый и озабоченный. Ответив ему улыбкой, она охотно стала посвящать его в закулисные тайны:
– Сначала, пап, меня зачислили в хор, сольных номеров совсем не давали. И так довольно долго: в театре хороших голосов много, пробиться в солисты, даже на третьи роли, очень трудно. – Оглянулась, не слышит ли кто, и понизила на всякий случай голос: – На первых ролях у нас только жены нашего руководства или любовницы членов правительства. Да тебе ведь это ведомо…
Григорьев промолчал, и она продолжала:
– Поскольку к их числу я не отношусь, пользоваться этим методом не намерена, то вроде проявить свои способности мне не светит. Тем более что не принимаю участия во всяких групповых склоках, что постоянно будоражат труппу.
– Интересно, какую же цель преследуют эти склоки? Ведь неспроста, говорят, они есть в каждом театре? – полюбопытствовал Иван Кузьмич.
– Артисты, папа, народ очень самолюбивый и тщеславный. Каждый считает себя гением, и это, на мой взгляд, нормально, – рассудительна и немного грустно пояснила Светлана. – Сам знаешь: плох тот солдат, что не мечтает стать генералом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32