Холодный воздух в Зале Триклиния сделался ледяным, и пирующие даже перестали жевать, чтобы не упустить ни единого слова из спора между теологом и математиком.— Христианские философы часто говорят о небесной сфере. Так что же, и в этом случае нельзя рассчитать отстоящие друг от друга точки? Но ведь если допускается форма сферы, то тем самым допускается некое пространство, ограниченное поверхностью с соответствующими очертаниями. По крайней мере в этом вы со мной согласны?— Разумеется, — ответствовал теолог, — если исходить из геометрии Евклида.— А разве существует какая-то божественная геометрия, отличная от геометрии Евклида? Может быть, вы даже собираетесь сообщить мне, будто это новое учение о формах допускает некую бесконечную сферу, которая отождествляется с бесконечным существом? Не кажется ли вам, что учение о геометрических формах, включая и сферу, опровергает идею бесконечности, этого абсолютного метафизического зла, которое существует в космосе, порождая в нем хаос?— Если вы имеете в виду идею, порождающую хаос в сознании человека, то здесь я с вами согласен, но если вы ведете речь о космосе, то приходится думать, что вы считаете именно Бога тем абсолютным метафизическим злом, которое распространяет хаос в космосе?— Я говорил об идее, а идея может посеять хаос лишь в воображаемом космосе, существующем в представлениях человека. Мне казалось, что это очевидно и как бы само собой разумеется. Но у меня такое впечатление, что с помощью своих софизмов вы пытаетесь уклониться от ответа на вопрос, существует ли бесконечная сфера?— Я уже вам ответил.— Но я имею в виду не ту сферу, о которой говорит Евклид, а ту, о которой говорят наши христианские философы.— Небесная сфера — всего лишь красивая метафора, и, как вы знаете, метафоры не существуют в пространстве и вообще не имеют материального воплощения, а потому их нельзя измерить, нельзя привязать к какой-либо геометрической форме.Математик понял, что не сможет продолжать спор далее, нс забредая в опасные теологические дебри.— Я потратил долгие годы на изучение Евклидовой геометрии и был бы счастлив, если бы в ближайшее время вы соблаговолили посвятить меня в тонкости божественной геометрии, в которой, признаюсь, я полный профан.После этих слов теолог сосредоточил все свое внимание на куске жареного козленка, лежащем у него на блюде, и присутствующие поняли, что он не собирается отвечать на провокационную реплику собеседника и что такая точная и замкнутая форма, как геометрическая сфера, растаяла в риторическом облачке.
Юная регентша Феофано, устало следившая за этой длинной теологической диатрибой [12] Диатриба — резкая, желчная речь с придирками личного характера.
, с трудом сдерживая зевоту, наклонилась к Бринге и зашептала ему на ухо:— Мне надоели все эти споры. Мы не можем превращать императорский двор в ученую академию, где до бесконечности обсуждаются какие-то бессмысленные, никому не нужные вопросы и где под предлогом философских диспутов плохо едят, хотя и на золотой и серебряной посуде. Я сожалею о тех пиршествах при Константине VII, когда эхо мешало всем этим разговорам, а слова, отлетев от стен, возвращались, как пощечина, к тому, кто их произнес.— Философские пиры, так же как поэтические или исторические, Возлюбленная Госпожа, — отвечал ей шепотом евнух Иоанн Бринга, — предмет особой гордости и славы Византийской империи. Этим обедом в честь Аристотеля мы хотим показать сидящему рядом с вами послу Сайда аль Даула, что в столице Византии предаются философским диспутам, в то время как наши стратиги [13] Стратиг — правитель фемы (военно-административного округа), командующий войском.
воюют с солдатами эмира в Месопотамии. На самом деле это политический обед, пользу из которого я собираюсь извлечь уже завтра, когда мы встретимся с послом, чтобы обсудить на этот раз не Неподвижный Двигатель, а вопрос о наших восточных границах и условия мира, за который, боюсь, нам придется дорого заплатить.— И все равно я умираю от скуки, — с этими словами Феофано откровенно зевнула.— Если позволите, — снова заговорил Бринга, — я бы посоветовал Вашему Высочеству постараться не зевать, так как на вас смотрят наши гости.— Ну и пусть смотрят, увидят то, что заслужили. Все равно это последний подобный обед при византийском дворе.Лев Фока, заметивший нетерпение регентши во время его короткой перепалки с теологом, решил, что откровенный зевок был адресован именно ему. Несмотря на осторожность, которой он научился за долгие годы жизни при дворе, он не смог удержаться от внезапного искушения обратиться к регентше напрямую.Мне показалось, что Августейшая принцесса Феофано тоже хочет что-то сказать. Во всяком случае, я заметил, что она открывала рот. Может быть, она хочет что-то добавить о философии Аристотеля?Слова куропалата застигли Феофано врасплох. Взгляды присутствующих обратились на нее, и кое-кто из гостей злорадно ухмыльнулся, радуясь унижению, которому куропалат осмелился подвергнуть регентшу. Феофано растерялась, не зная, как ей поступить, и не решаясь дать выход охватившему ее гневу. Покраснев от смущения и досады, она пробормотала что-то невнятное, но взгляды гостей, обращенные на нее со всех сторон огромного зала, усиливали ее замешательство.Иоанн Бринга, не глядя на нее, и так, чтобы не заметили другие гости, принялся нашептывать свои советы.— Вы должны ответить. Когда вельможа такого высокого ранга обращается к императору или особе его замещающей, этикет требует, чтобы ему был дан ответ.Феофано, пересилив себя, с трудом сформулировала членораздельную фразу.— Может быть, Аристотель не верил в Бога или был плохим христианином, раз он называл Господа Неподвижным Двигателем. Мне такое словосочетание кажется богохульством.Лев Фока, который, чтобы согреться, выпил, может быть, несколько лишних кубков вина, ответил слишком поспешно и опрометчиво.— Трудно, Моя Августейшая Госпожа, было Аристотелю стать истинным христианином, учитывая тот факт, что он родился за четыреста лет до Рождества Христова.Мастер риторики, грамматик, придворный поэт, сидевшие за одним столом с куропалатом, с ужасом воззрились на него, осмелившегося выставить в смешном свете саму регентшу, подчеркнув ее ошибку. Остальные гости буквально не спускали глаз с прекрасной Феофано, которая больше уже и не пыталась скрыть свой гнев, оттого что ее унизили на глазах у всех. И только посол Сайда аль Даула оставался безучастным, сделав вид, будто не понимает по-гречески, хотя окружающие знали, что он все прекрасно понял.Наконец, как будто для того, чтобы разрядить обстановку всеобщей неловкости и замешательства, в Зал вошли жонглеры-мавры и тут же принялись демонстрировать свое искусство, жонглируя тарелками и шариками под музыкальный аккомпанемент, сопровождавший их выступления. 3 Регентша Феофано отнюдь не считала инцидент исчерпанным и сразу по окончании приема вызвала к себе для тайной беседы евнуха Брингу. И тут же заговорила без всяких церемоний и обиняков, как будто ей надо было выговориться и разрядиться после унижения, пережитого на глазах у придворных и иностранных гостей.— Лев Фока дорого заплатит мне за свою дерзость, — прошипела она в лицо евнуху, — его имя уже занесено в мои черные списки.— Умоляю вас не мстить ему по крайней мере сейчас, — сказал Бринга. — Лев Фока — брат нашего лучшего стратига, того самого Никифора Фоки, который только что взял города Германикию и Алеппо. Если вы начнете мстить Льву, брат наверняка оставит командование войсками, и это теперь, когда у нас появилась реальная возможность заключить выгодное перемирие с грозным противником, который в этот момент, должно быть, уже ощутил горечь поражения.Феофано кусала губы с досады.— Вы всюду вмешиваете политику. Куропалат заслуживает того, чтобы ему за его наглость отрезали язык, а вы говорите, будто это змеиное жало нельзя трогать из соображений безопасности империи. Дерзость порождает дерзость, яд умножает яд. Неужели вы полагаете, что благополучие Византии должно строиться на моем унижении?— Вы — регентша, и вам совсем необязательно мстить всякий раз, как кто-нибудь из гостей не проявит должной почтительности к вам во время обеда.— Я ему этого никогда не прощу.— Прошу вас лишь немного подождать. В настоящее время я веду трудное и изнурительное политическое сражение в надежде добиться некоторых преимуществ на наших восточных границах, но это невозможно без поддержки армии, а такую поддержку мне может оказать только Никифор Фока, брат Льва, куропалата.— Вы хотите убедить меня в том, будто они не только братья, но еще и друзья. Так ли это?— К сожалению, это действительно так. А кроме того, хочу обратить ваше внимание на то отягчающее обстоятельство, что сенат облек Никифора Фоку властью использовать по своему усмотрению наше секретное оружие — греческий огонь. Может быть, это было неосторожное и опрометчивое решение, но продиктованное военной необходимостью. А вы знаете, что тот, кто использует это оружие, знаком с принципом действия его пусковых устройств и имеет некоторое представление о секретной формуле его производства. На сегодняшний день во всей империи право использовать это оружие имеют только три друнгария флота [14] Друнгарий флота — главнокомандующий флотом.
и один-единственный стратиг — Никифор Фока. Доверяя ему устройство для запуска греческого огня, мы понимали, что тем самым Никифор вступает в категорию неприкасаемых, но у нас не было другого выхода. Я понимаю, что вам не терпится отомстить Льву, но прошу вас дождаться подходящего случая, а он, уверяю вас, непременно представится.— По крайней мере, — сказала Феофано, выслушивая советы евнуха с явным неудовольствием, — покончим с этими нелепыми философскими обедами, на которых несут всякую чушь и оскорбляют мою особу.— Это нетрудно. Однако осмелюсь напомнить, что император — а вы уже взошли на престол как регентша и вскоре взойдете па него как императрица — должен поддерживать все, что идет на пользу империи, способствуя ее блеску и процветанию. Император должен хотя бы в общих чертах знать классическую философию, священные тексты (не только Библию, но и сочинения отцов церкви), основы теологии, математики, финансов, военного искусства. Кроме современного греческого языка, он должен в совершенстве владеть древнегреческим, латынью и хотя бы немного арабским. Но лучше всего мудрый император должен знать придворный этикет, обязанности различных должностных лиц, преимущественные права и льготы, порядок повышения по службе, присвоения очередного титула, наград, церемониал чествований и военных триумфов. Я старался научить вас осторожности и всему тому, что постиг на собственном опыте, но неизвестно, как долго я еще буду оставаться рядом с вами.— Что вы имеете в виду?— Что жизнь придворных полна неожиданностей. В любую минуту они могут впасть в немилость и даже умереть.— Мне кажется, у вас отличное здоровье.Иоанн Бринга улыбнулся.— Слава Богу, на здоровье я не жалуюсь.— Вы уже научили меня, как мне подобает вести себя за столом, как, когда и что я должна пить, как улыбаться, при каких обстоятельствах и в каких формах проявлять скорбь, как мне положено одеваться, ходить, преклонять колени, молиться, приветствовать придворных и иностранных гостей. Вы знаете, что вашим урокам я предпочитаю охоту и купания, но если это необходимо, как вы говорите, для блага империи, то я готова и на другие жертвы. Я даже могу научиться сдерживать зевоту в присутствии скучных и не интересных мне людей, но не могу заставить себя изучать Аристотеля только для того, чтобы доставить удовольствие четырем бледным и чахлым философам, которые живут за счет казны и кормятся с нашего стола.— Вы самая красивая из всех принцесс, когда-либо всходивших на византийский престол, и было бы жаль, если бы ваша репутация не соответствовала вашей красоте. Я надеюсь, что отныне и впредь вы будете прислушиваться к моим советам, которые касаются не только религиозных и светских наук, но и вашего поведения.— Вы все еще имеете в виду мою стычку с куропалатом или какую-то новую сплетню на мой счет? Так прямо и скажите.— Вы должны знать все, что о вас говорят, даже если это неприятно слышать вашим Августейшим ушам.— Послушаем.— Говорят, что Император Роман II Лакапин, ваш Августейший супруг, скончался, отведав отравленного фазана.— Я знаю, кто распускает эти слухи, приписывая мне то, чего я не делала. Это все та же пятерка змей — его сестрицы, которые не жалеют яда, чтобы отравить мне жизнь при дворе и опорочить в глазах придворных.— Это всего лишь яд слов, от которого умный человек может найти противоядие, — сказал Бринга с коварной усмешкой, — а есть яды, которые убивают, попадая в желудок вместе с пищей. Здесь, при византийском дворе, в ходу оба типа, но, если задаться целью наказать всех виновных, боюсь, византийский двор превратится в пустыню.— Наказали повара, а пять сестер покойного Романа продолжают себе жить в своих покоях как ни в чем не бывало, хотя сам император перед смертью решил удалить их из дворца и отправить в монастырь в Вифинию.— Волеизъявление покойного императора было выражено устно, а чтобы наказать человека, принадлежащего к императорской фамилии, нужен письменный приказ.— Подготовьте такой приказ, и я его немедленно подпишу.— Составление приказов в ведении эпарха Георгия Мезарита. Он вершит правосудие, но до сих пор не удосужился выполнить это поручение.— Его нетрудно будет убедить: только справедливо, если наказание этих гадюк будет предписано другой гадюкой.— Не хотелось бы, чтобы и ваше имя фигурировало в этом гадюшнике.— Обо мне не беспокойтесь. Я привыкла к дурному обществу.— Простите, но я не могу не беспокоиться. Сейчас на ваше доброе имя покушается всего пять человек, а после такого приказа их станет двадцать, тридцать, сто. Придворные, как вы знаете, любят злословить.— Что же мне делать?— Чем меньше, тем лучше.— В этом и заключается ваша дипломатия?— В данном случае я соблюдаю интересы Вашего Высочества. В одних обстоятельствах надо действовать быстро и решительно, в других — делать как можно меньше. Иногда пассивность и молчание могут быть проявлением высшей мудрости.— Мне уже пришлось стерпеть дерзость куропалата — это была большая жертва с моей стороны. Не вздумайте просить меня еще и о прощении сестер покойного Романа Лакапина.— Я и не говорил о прощении. Я лишь сказал, что наказание следует отложить до более подходящего момента.— Присутствие куропалата я еще потерплю какое-то время, но этих милых сестричек нужно отослать как можно дальше, чтобы они не мозолили мне глаза.Бринга молча усмехнулся, и Феофано поняла, что он и пальцем не пошевелит, чтобы удалить этих гадин. Евнух знал слишком много тайн, чтобы беспрекословно слушаться бесцеремонных приказов Феофано или кого бы то ни было еще. Секретные архивы, которые вел Бринга, делали его опасным и неуязвимым для противников, поэтому Феофано приходилось слушаться его советов, на первый взгляд таких мудрых и доброжелательных, а в действительности, как она полагала, злокозненных и вредоносных для нее. Во дворце ей трудно было найти союзников в борьбе с Брингой, который внушал ужас придворным еще и окружавшим его особу ореолом демонизма. За несколько дней до этого пресловутого пиршества Феофано пыталась встретиться с ним и переговорить, но верные ей евнухи из большого гарема, обшарив все, даже самые укромные закоулки дворца, так и не смогли отыскать его, как будто он растворился в воздухе. И подобные отлучки Бринги не были редкостью. Где он скрывался? На каких тайных сборищах бывал? Некоторые досужие сплетники и фантазеры приписывали ему союз с инфернальными силами, перед которыми он должен был отчитываться в своих кознях. А то, что от него исходил сильный запах серы, можно было с одинаковым успехом приписать как мазям, которыми его лечили от какого-то хронического кожного заболевания, так и его принадлежностью к бесовскому отродью. 4 Три всадника — гонец и два сопровождающих его воина — выехали из Германикии, направляясь в Северную Сирию. Нигде не останавливаясь по дороге, поднялись по продуваемому ветрами анатолийскому плоскогорью до Икония, проехали Каппадокию до самого Дорилея, добрались до Никеи, что в Вифинии, и, миновав Никомедию, прибыли в Хрисополь, с ног до головы покрытые пылью и осаждаемые мухами. Здесь они переменили одежду, чтобы появиться при дворе во всем блеске парадной формы, и, переправившись вместе с лошадьми на военном плоту через Босфор, наконец въехали в столицу. По центральной улице города — Mece — добрались до Большого Дворца и, в соответствии с приказом стратига, вручили в собственные руки его брата куропалата Льва Фоки послание для регентши Феофано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Юная регентша Феофано, устало следившая за этой длинной теологической диатрибой [12] Диатриба — резкая, желчная речь с придирками личного характера.
, с трудом сдерживая зевоту, наклонилась к Бринге и зашептала ему на ухо:— Мне надоели все эти споры. Мы не можем превращать императорский двор в ученую академию, где до бесконечности обсуждаются какие-то бессмысленные, никому не нужные вопросы и где под предлогом философских диспутов плохо едят, хотя и на золотой и серебряной посуде. Я сожалею о тех пиршествах при Константине VII, когда эхо мешало всем этим разговорам, а слова, отлетев от стен, возвращались, как пощечина, к тому, кто их произнес.— Философские пиры, так же как поэтические или исторические, Возлюбленная Госпожа, — отвечал ей шепотом евнух Иоанн Бринга, — предмет особой гордости и славы Византийской империи. Этим обедом в честь Аристотеля мы хотим показать сидящему рядом с вами послу Сайда аль Даула, что в столице Византии предаются философским диспутам, в то время как наши стратиги [13] Стратиг — правитель фемы (военно-административного округа), командующий войском.
воюют с солдатами эмира в Месопотамии. На самом деле это политический обед, пользу из которого я собираюсь извлечь уже завтра, когда мы встретимся с послом, чтобы обсудить на этот раз не Неподвижный Двигатель, а вопрос о наших восточных границах и условия мира, за который, боюсь, нам придется дорого заплатить.— И все равно я умираю от скуки, — с этими словами Феофано откровенно зевнула.— Если позволите, — снова заговорил Бринга, — я бы посоветовал Вашему Высочеству постараться не зевать, так как на вас смотрят наши гости.— Ну и пусть смотрят, увидят то, что заслужили. Все равно это последний подобный обед при византийском дворе.Лев Фока, заметивший нетерпение регентши во время его короткой перепалки с теологом, решил, что откровенный зевок был адресован именно ему. Несмотря на осторожность, которой он научился за долгие годы жизни при дворе, он не смог удержаться от внезапного искушения обратиться к регентше напрямую.Мне показалось, что Августейшая принцесса Феофано тоже хочет что-то сказать. Во всяком случае, я заметил, что она открывала рот. Может быть, она хочет что-то добавить о философии Аристотеля?Слова куропалата застигли Феофано врасплох. Взгляды присутствующих обратились на нее, и кое-кто из гостей злорадно ухмыльнулся, радуясь унижению, которому куропалат осмелился подвергнуть регентшу. Феофано растерялась, не зная, как ей поступить, и не решаясь дать выход охватившему ее гневу. Покраснев от смущения и досады, она пробормотала что-то невнятное, но взгляды гостей, обращенные на нее со всех сторон огромного зала, усиливали ее замешательство.Иоанн Бринга, не глядя на нее, и так, чтобы не заметили другие гости, принялся нашептывать свои советы.— Вы должны ответить. Когда вельможа такого высокого ранга обращается к императору или особе его замещающей, этикет требует, чтобы ему был дан ответ.Феофано, пересилив себя, с трудом сформулировала членораздельную фразу.— Может быть, Аристотель не верил в Бога или был плохим христианином, раз он называл Господа Неподвижным Двигателем. Мне такое словосочетание кажется богохульством.Лев Фока, который, чтобы согреться, выпил, может быть, несколько лишних кубков вина, ответил слишком поспешно и опрометчиво.— Трудно, Моя Августейшая Госпожа, было Аристотелю стать истинным христианином, учитывая тот факт, что он родился за четыреста лет до Рождества Христова.Мастер риторики, грамматик, придворный поэт, сидевшие за одним столом с куропалатом, с ужасом воззрились на него, осмелившегося выставить в смешном свете саму регентшу, подчеркнув ее ошибку. Остальные гости буквально не спускали глаз с прекрасной Феофано, которая больше уже и не пыталась скрыть свой гнев, оттого что ее унизили на глазах у всех. И только посол Сайда аль Даула оставался безучастным, сделав вид, будто не понимает по-гречески, хотя окружающие знали, что он все прекрасно понял.Наконец, как будто для того, чтобы разрядить обстановку всеобщей неловкости и замешательства, в Зал вошли жонглеры-мавры и тут же принялись демонстрировать свое искусство, жонглируя тарелками и шариками под музыкальный аккомпанемент, сопровождавший их выступления. 3 Регентша Феофано отнюдь не считала инцидент исчерпанным и сразу по окончании приема вызвала к себе для тайной беседы евнуха Брингу. И тут же заговорила без всяких церемоний и обиняков, как будто ей надо было выговориться и разрядиться после унижения, пережитого на глазах у придворных и иностранных гостей.— Лев Фока дорого заплатит мне за свою дерзость, — прошипела она в лицо евнуху, — его имя уже занесено в мои черные списки.— Умоляю вас не мстить ему по крайней мере сейчас, — сказал Бринга. — Лев Фока — брат нашего лучшего стратига, того самого Никифора Фоки, который только что взял города Германикию и Алеппо. Если вы начнете мстить Льву, брат наверняка оставит командование войсками, и это теперь, когда у нас появилась реальная возможность заключить выгодное перемирие с грозным противником, который в этот момент, должно быть, уже ощутил горечь поражения.Феофано кусала губы с досады.— Вы всюду вмешиваете политику. Куропалат заслуживает того, чтобы ему за его наглость отрезали язык, а вы говорите, будто это змеиное жало нельзя трогать из соображений безопасности империи. Дерзость порождает дерзость, яд умножает яд. Неужели вы полагаете, что благополучие Византии должно строиться на моем унижении?— Вы — регентша, и вам совсем необязательно мстить всякий раз, как кто-нибудь из гостей не проявит должной почтительности к вам во время обеда.— Я ему этого никогда не прощу.— Прошу вас лишь немного подождать. В настоящее время я веду трудное и изнурительное политическое сражение в надежде добиться некоторых преимуществ на наших восточных границах, но это невозможно без поддержки армии, а такую поддержку мне может оказать только Никифор Фока, брат Льва, куропалата.— Вы хотите убедить меня в том, будто они не только братья, но еще и друзья. Так ли это?— К сожалению, это действительно так. А кроме того, хочу обратить ваше внимание на то отягчающее обстоятельство, что сенат облек Никифора Фоку властью использовать по своему усмотрению наше секретное оружие — греческий огонь. Может быть, это было неосторожное и опрометчивое решение, но продиктованное военной необходимостью. А вы знаете, что тот, кто использует это оружие, знаком с принципом действия его пусковых устройств и имеет некоторое представление о секретной формуле его производства. На сегодняшний день во всей империи право использовать это оружие имеют только три друнгария флота [14] Друнгарий флота — главнокомандующий флотом.
и один-единственный стратиг — Никифор Фока. Доверяя ему устройство для запуска греческого огня, мы понимали, что тем самым Никифор вступает в категорию неприкасаемых, но у нас не было другого выхода. Я понимаю, что вам не терпится отомстить Льву, но прошу вас дождаться подходящего случая, а он, уверяю вас, непременно представится.— По крайней мере, — сказала Феофано, выслушивая советы евнуха с явным неудовольствием, — покончим с этими нелепыми философскими обедами, на которых несут всякую чушь и оскорбляют мою особу.— Это нетрудно. Однако осмелюсь напомнить, что император — а вы уже взошли на престол как регентша и вскоре взойдете па него как императрица — должен поддерживать все, что идет на пользу империи, способствуя ее блеску и процветанию. Император должен хотя бы в общих чертах знать классическую философию, священные тексты (не только Библию, но и сочинения отцов церкви), основы теологии, математики, финансов, военного искусства. Кроме современного греческого языка, он должен в совершенстве владеть древнегреческим, латынью и хотя бы немного арабским. Но лучше всего мудрый император должен знать придворный этикет, обязанности различных должностных лиц, преимущественные права и льготы, порядок повышения по службе, присвоения очередного титула, наград, церемониал чествований и военных триумфов. Я старался научить вас осторожности и всему тому, что постиг на собственном опыте, но неизвестно, как долго я еще буду оставаться рядом с вами.— Что вы имеете в виду?— Что жизнь придворных полна неожиданностей. В любую минуту они могут впасть в немилость и даже умереть.— Мне кажется, у вас отличное здоровье.Иоанн Бринга улыбнулся.— Слава Богу, на здоровье я не жалуюсь.— Вы уже научили меня, как мне подобает вести себя за столом, как, когда и что я должна пить, как улыбаться, при каких обстоятельствах и в каких формах проявлять скорбь, как мне положено одеваться, ходить, преклонять колени, молиться, приветствовать придворных и иностранных гостей. Вы знаете, что вашим урокам я предпочитаю охоту и купания, но если это необходимо, как вы говорите, для блага империи, то я готова и на другие жертвы. Я даже могу научиться сдерживать зевоту в присутствии скучных и не интересных мне людей, но не могу заставить себя изучать Аристотеля только для того, чтобы доставить удовольствие четырем бледным и чахлым философам, которые живут за счет казны и кормятся с нашего стола.— Вы самая красивая из всех принцесс, когда-либо всходивших на византийский престол, и было бы жаль, если бы ваша репутация не соответствовала вашей красоте. Я надеюсь, что отныне и впредь вы будете прислушиваться к моим советам, которые касаются не только религиозных и светских наук, но и вашего поведения.— Вы все еще имеете в виду мою стычку с куропалатом или какую-то новую сплетню на мой счет? Так прямо и скажите.— Вы должны знать все, что о вас говорят, даже если это неприятно слышать вашим Августейшим ушам.— Послушаем.— Говорят, что Император Роман II Лакапин, ваш Августейший супруг, скончался, отведав отравленного фазана.— Я знаю, кто распускает эти слухи, приписывая мне то, чего я не делала. Это все та же пятерка змей — его сестрицы, которые не жалеют яда, чтобы отравить мне жизнь при дворе и опорочить в глазах придворных.— Это всего лишь яд слов, от которого умный человек может найти противоядие, — сказал Бринга с коварной усмешкой, — а есть яды, которые убивают, попадая в желудок вместе с пищей. Здесь, при византийском дворе, в ходу оба типа, но, если задаться целью наказать всех виновных, боюсь, византийский двор превратится в пустыню.— Наказали повара, а пять сестер покойного Романа продолжают себе жить в своих покоях как ни в чем не бывало, хотя сам император перед смертью решил удалить их из дворца и отправить в монастырь в Вифинию.— Волеизъявление покойного императора было выражено устно, а чтобы наказать человека, принадлежащего к императорской фамилии, нужен письменный приказ.— Подготовьте такой приказ, и я его немедленно подпишу.— Составление приказов в ведении эпарха Георгия Мезарита. Он вершит правосудие, но до сих пор не удосужился выполнить это поручение.— Его нетрудно будет убедить: только справедливо, если наказание этих гадюк будет предписано другой гадюкой.— Не хотелось бы, чтобы и ваше имя фигурировало в этом гадюшнике.— Обо мне не беспокойтесь. Я привыкла к дурному обществу.— Простите, но я не могу не беспокоиться. Сейчас на ваше доброе имя покушается всего пять человек, а после такого приказа их станет двадцать, тридцать, сто. Придворные, как вы знаете, любят злословить.— Что же мне делать?— Чем меньше, тем лучше.— В этом и заключается ваша дипломатия?— В данном случае я соблюдаю интересы Вашего Высочества. В одних обстоятельствах надо действовать быстро и решительно, в других — делать как можно меньше. Иногда пассивность и молчание могут быть проявлением высшей мудрости.— Мне уже пришлось стерпеть дерзость куропалата — это была большая жертва с моей стороны. Не вздумайте просить меня еще и о прощении сестер покойного Романа Лакапина.— Я и не говорил о прощении. Я лишь сказал, что наказание следует отложить до более подходящего момента.— Присутствие куропалата я еще потерплю какое-то время, но этих милых сестричек нужно отослать как можно дальше, чтобы они не мозолили мне глаза.Бринга молча усмехнулся, и Феофано поняла, что он и пальцем не пошевелит, чтобы удалить этих гадин. Евнух знал слишком много тайн, чтобы беспрекословно слушаться бесцеремонных приказов Феофано или кого бы то ни было еще. Секретные архивы, которые вел Бринга, делали его опасным и неуязвимым для противников, поэтому Феофано приходилось слушаться его советов, на первый взгляд таких мудрых и доброжелательных, а в действительности, как она полагала, злокозненных и вредоносных для нее. Во дворце ей трудно было найти союзников в борьбе с Брингой, который внушал ужас придворным еще и окружавшим его особу ореолом демонизма. За несколько дней до этого пресловутого пиршества Феофано пыталась встретиться с ним и переговорить, но верные ей евнухи из большого гарема, обшарив все, даже самые укромные закоулки дворца, так и не смогли отыскать его, как будто он растворился в воздухе. И подобные отлучки Бринги не были редкостью. Где он скрывался? На каких тайных сборищах бывал? Некоторые досужие сплетники и фантазеры приписывали ему союз с инфернальными силами, перед которыми он должен был отчитываться в своих кознях. А то, что от него исходил сильный запах серы, можно было с одинаковым успехом приписать как мазям, которыми его лечили от какого-то хронического кожного заболевания, так и его принадлежностью к бесовскому отродью. 4 Три всадника — гонец и два сопровождающих его воина — выехали из Германикии, направляясь в Северную Сирию. Нигде не останавливаясь по дороге, поднялись по продуваемому ветрами анатолийскому плоскогорью до Икония, проехали Каппадокию до самого Дорилея, добрались до Никеи, что в Вифинии, и, миновав Никомедию, прибыли в Хрисополь, с ног до головы покрытые пылью и осаждаемые мухами. Здесь они переменили одежду, чтобы появиться при дворе во всем блеске парадной формы, и, переправившись вместе с лошадьми на военном плоту через Босфор, наконец въехали в столицу. По центральной улице города — Mece — добрались до Большого Дворца и, в соответствии с приказом стратига, вручили в собственные руки его брата куропалата Льва Фоки послание для регентши Феофано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22