– Оставь ты меня в покое, мать моя, мамочка, мама!.. В который раз я вас спрашиваю, а вы ни мычите, ни телитесь: украл он или не украл эти тычки, до-ро-ги-е то-ва-ри-щи!!!
Слова «дорогие товарищи» жених выкрикнул, растягивая по слогам и вытянув перед собой правую руку, словно происходило все это не среди родни, а на митинге, среди необъятной массы народа, чье внимание можно привлечь лишь каким-либо страстным призывом…
Никанор Бостан выкатил свои голубые глаза на племянника и рукой на него замахал, дескать, что это на тебя, парень, наехало?… И, повернув голову к тестю, начал: «Наши-то, нынешние, сват, скажу я тебе, как мне кажется…» И вдруг на полуслове умолк; должно быть, его опять заколодило или, напротив, нашло какое-то просветление в дебрях его спутанных мыслей?…
Никанор уставился немигающим взглядом в окошко, сам-то он, наверное, понимал, что опять видит виденье, что ничего подобного быть не может, что сейчас за окном сгустившийся к ночи сумрак, и ничего более. И все же он совершенно реально видел за стеклом смеющуюся физиономию Георге Кручану… вот они повстречались глазами, и покойный ему подмигнул, одновременно указывая большим пальцем на жениха, дескать, попроси-ка его обернуться к окну, а я сейчас отмочу одну очень веселую Штуку!.. Никанор послушно перевел взгляд на Тудора, а когда опять к окну повернулся, виденье исчезло. Так и остался Никанор сидеть с разинутым ртом и изумлением па лице. Жена, обычно в таких случаях быстро приводившая его в чувство, на сей раз о чем-то крепко задумалась и молчала.
Тесть вздохнул: «Мда-ах!» – и задумался и он…
И даже бабка, что-то прошептав и быстро перекрестившись, молчала. И все остальные сидели в раздумье и словно бы ожидая чего-то… Какой-нибудь старинный писатель-романтик о них бы написал: «Лиц их легкой тенью коснулось крыло времени…» А нынешний «душа общества» в какой-нибудь шумной компании, если вдруг возникает такая томящая пауза, может схохмить: «Видимо, где-нибудь на планете сейчас родился еще один блюститель порядка – будущий центурион – милиционер…»
– Тише! Слышите, кто-то ходит?… – сказала мать жениха, настороженно прислушиваясь. Ей самой явственно слышались тяжелые мужские шаги по дорожке, ведущей от окна к входной двери дома. – Сынок, сбегай за ним поскорей, слышишь? Это пришел посаженый…
И тут собака на цепи заметалась, забилась, залаяла (но почему с таким запозданием?), точно взбесилась…
– Отопри ему, – просит мать. – Тудор, детка, открой, это пришел посаженый!
А у жениха ноги не слушаются, словно приросли к полу, и на лбу выступил ледяной пот. Уж он-то знает, какой это посаженый, ибо ни с кем на этот счет не договаривался…
И почему-то опять вспомнился ему урок арифметики в детском саду, и на ученической доске мелом неоконченное решение задачки: «18+19 = 7…» И ему вдруг подумалось: «Смотри-ка ты, тройка, оставшаяся в уме, в 4,28571, 4,28571 и 4,28571 и т. д. до бесконечности раз больше, чем написанные семь…»
И еще ему вспомнились бабкины сказки, которые она рассказывала в детстве, укладывая его на ночь в кроватку, нет, и даже не сами сказки, а то тревожное чувство ожидания и сладкого ужаса, которое он испытывал засыпая, уже опустив усталую голову на подушку, закрывши глаза и… один на один оставаясь – с самым страшным, с непостижимым для самого себя человеком – с собою!
Странное дело, этот матерый матросище и шофер первого класса теперь лихорадочно перебирал в уме глупые бабкины байки о том, что душа только что умершего человека ходит среди людей и покоя себе не находит, пока тело не упрячут в могилу, она и потом еще какое-то время не может расстаться с землей, кажется, 40 дней?… (Кто-то колотит в дверь кулаками…) Стало быть, еще 40 дней впереди…
– Ты слышишь меня, Тудор? В дверь стучат! – трясла его за плечо мать. И потому как он – бывший матрос и шофер первого класса, он поднимается, идет к двери. Снимает щеколду. Дверь открывается… Стой, Тудор, где же ты, мамин жених, где посаженый, тьфу ты?! А на пороге… кто?
5
На пороге стояла невеста.
И так как все только что думали о другом, а вернее, именно потому, что им только что было страшно и все они абсолютно о другом думали, теперь они без всякого перехода, гневно и вызывающе-весело уставились на невесту: «Что ей здесь надо? Виданное ли дело, чтобы невеста пришла на брачные переговоры о ней? Это прямое нарушение обычая! Но может, случилось что?… Или кто-либо из старших вызвал ее сюда?…
– Здравствуйте… – произнесла она еле слышно.
Вид у нее был растерянный, немного испуганный. Точно она дверью ошиблась и вовсе не ожидала застать своих родителей в этом доме!
И будущая свекровь, как хозяйка этого дома и мать жениха, постаралась ей возможно мягче ответить:
– Здравствуй, детка! Эта бешеная собака, надеюсь, не укусила тебя?…
– Собака?… Ей уже пора ко мне привыкнуть… Хотела ее погладить, а она вдруг залаяла…
Что там собака!.. Вот и жених появился в дверях. Теперь она как за каменной стеной, ведь это он вызвал ее сюда… Да и сама – не маленькая, двадцать два недавно стукнуло. И уже год проработала воспитательницей в детском саду, теперь вот переводят в школу-интернат райцентра Унгены, словом, вполне самостоятельный человек. А посмотришь со стороны, ей-богу, сельская, застенчивая девчушка, только что получившая строгий нагоняй от любящего папаши: «Там, где собираются взрослые, мамина и папина детка, там нечего делать ребенку… В конце концов это стыдно! У старших свои разговоры, свои дела и, если хочешь, даже секреты!..»
И вот для нее уже нет недоступных и заманчивых взрослых секретов…
Однако глядя сейчас на нее, такую робкую и притихшую, какое сердце не отзовется теплом, какой язык повернется сказать грубое и обидное слово?…
«Милая, дорогая моя, да понимаешь ли ты сама, что такое НЕВЕСТА?! Это неземное, необыкновенное существо, ведь в нем втрое, вчетверо больше стыда и страха, чем в каждом из нас! Недаром же, бывает, самой воспитанной, самой стеснительной девушке в сердцах говорят: „Ну, что ж ты, голубушка, расселась, словно невеста!.." Стало быть, понимают, что невеста – это уже вообще что-то из рамок вон выходящее, ведь бывает невестой женщина только раз в жизни своей…“
Так думали родители и уже смотрели на свою своевольную дочь поспокойней, помягче…
«Девочка наша, ведь мы, старшие, любим тебя и собрались сюда для чего?… Чтобы твое счастье устроить! И незачем тебе было сюда приходить, то есть и теперь, конечно, никакой беды не случится, а все же не нужно бы!.. Ведь люди думали тысячи лет, прежде чем до свадебных обрядов додумались, и лучшего, ей-богу, ничего не нашли… И не бойся, глупенькая, приведет тебя в это г дом в день свадьбы красочная процессия – подружки и дружки, музыканты и посаженый с женихом, а впереди тебя приданое понесут с веселыми прибаутками, с прихлопыванием да приплясываньем!.. Маленькая наша, зачем же ты, словно нищенка, приходишь сюда, сама себя обобрав, самых главных, самых красивых радостей не дождавшись?! И уж поверь нам, горькому нашему опыту верь, не все тебя хорошо поймут, так вот, как мы. Найдутся злые люди, увидят тебя и выставят на позор, скажут: „Невиданное, небывалое дело! Ни стыда, ни совести нет у нынешних невест… в день сговора сами к жениху бегают…“
Она слов этих не могла слышать хотя бы уж потому, что они не были сказаны вслух. Но, видимо, почти то же самое она теперь сама себе говорила… Стояла в дверях ни жива, ни мертва… Так что родители, глядя на нее, не на шутку встревожились.
«Может, ее все же испугала собака?… Что случилось, доченька? Дом загорелся? Умер кто?… Какая нечаянная беда с неба свалилась на наши бедные головы… Мы сидим здесь и твое счастье устраиваем. Трудный сегодня день: поймем ли друг друга, породнимся ли?… Быть свадьбе или не быть? Ты же являешься сюда как гром среди ясного неба… Может, передумала? Так скажи об этом прямо, переговоры еще не закончены, а честно говоря, еще и не начаты…»
– Тудор, сынок, – говорит мать жениха, – принеси стул для Нины… разве в этом доме нет больше стульев?…
А мать невесты молчит. Может, ее дочка постоит-постоит и уйдет, а сговор как ни в чем не бывало продолжится и не будет нарушен дедовский, красивый обычаи?… И в то же самое время жалость раздирает ее материнское сердце: «Видишь, мамина детка… Разве можешь ты понять, чего стоит мне это молчание?…» Наконец она не выдерживает, обнимает дочь и спрашивает со слезами:
– Ну, что там случилось?
– Раз пришла, стало быть, что-то случилось, – отвечает жених независимо, внося в комнату стул. – Садись, Нинуца…
– А может, у молодых здесь свиданка назначена и мы им мешаем?! – выплеснул Никанор распиравший его гнев жениху в лицо.
Большей насмешки, оскорбленья, обиды, видимо, никто не слыхал на свадебном сговоре! Родители невесты головы опустили, тесть даже закурил папиросу: «И посаженого нет… Какой уж тут сговор?! И речи не может быть… А дочь наша, пожалуйста, сидит рядом с этим… матросом, будто они век свой прожили вместе! А там поди знай… Господи, что за времена? Что за порядки такие… Что за мерзость?!»
Молчала невеста, молчал жених, молчали и все остальные. Сейчас они, должно быть, не помнили недавние свои рассуждения о любви и о смерти. Конечно, одно дело разговоры вообще, другое – твоя собственная любовь или смерть… Куда подевались их выдержка, хладнокровие, важность, всезнание и всепрощение (ох, тресни земля и поглоти нас!) – все происходит как раз не так, как мы бы хотели…
Желчные слова Никанора Бостана, казалось, висели в воздухе над этим столом, как, не рассеиваясь, стоят зловонные автомобильные газы над свежевыпавшим снегом.
Вот стало неловко и самому Никанору, и он пытается пойти на попятную:
– Я думал, может, вам захотелось пойти в кино или на танцы?
Но жених довольно бесцеремонно обрывает;
– Откуда ты это взял? Видишь, за стол сели…
«Кто его научил так разговаривать?… Во всяком случае, не там, не на его лодках подводных… Будто я сам в армии не служил?! – думает обиженный Никанор. – По Африкам да по Кубам… где его только не носило?… В этой своей полосатой тельняшке, как тигр, бороздил моря-океаны… Рассекал бурные волны, как мы ковыряем ложкой в борще… тьфу! – мысленно плюнул Никанор. – Кто я ему, младший брат или дядя?!»
А мать, как всякая мать, не может не думать о дочери:
– Нинуца, дорогая, тебе было бы лучше надеть то, темное платьице, с длинными рукавами…
А жених ей на это:
– Оставьте, мамаша. Она сама знает, что ей лучше. И что теперь носят…
«Ох, будто не она, мать, родила эту доверчивую дуреху и заботилась о ней двадцать два года!..»
«Этот вихрастый, в синюю полоску, забрал ее в руки и поучает будто ему одному на белом свете известно, как себя должна вести моя дочь, что должна говорить и во что одеваться!..
Смотрите, на глазах у всего честного народа он берет ее за руку и держит, точно слепую!.. О, господи… о чем мы только что говорили?… Кто еще ведет себя так в нашем селе: плюет на людей, насмехается над святынями?… Вурдалак… самый настоящий, честное слово!..»
Теща не отрываясь смотрит на жениха, она совершенно опешила. А тот поднимается с места, расправляет свои могучие плечи матроса и шофера первого класса в высоко над головой возносит на три четверти выпитую бутылку:
– Зачем мы здесь собрались? Чтобы пить-веселиться… Поэтому я предлагаю всем выпить. А ну, поднимем стаканы! Сговор наш вылетел в тартарары!.. Какой еще сговор? На кой ляд, я вас спрашиваю, нужен мне посаженый, когда вот она – моя дорогая невеста, рядом со мной!.. Теперь выслушайте меня, я вас весь вечер слушал и смотрел вам в глаза… и ни черта в них не увидел, кроме… Да простите меня за резкость – говорят, есть понятия: непроходимой тупости и сытой тоски!.. А каким тоном, как самодовольно и важно, словно из желудка, рассуждают эти понятия о жизни… Я вам точно скажу… Так любит человек потрепаться за стаканом вина, чтобы время убить. А я свое время дальше убивать не намерен. Хочу жить. Каждое мгновение. Ибо жизнь состоит из мгновений. И сама она – мгновение по сравнению с вечностью, как сказал какой-то философ. И я это принадлежащее мне лично мгновение, вы слышите, почтеннейшие, никому не отдам! Этому меня научили: руль, океанские просторы, машина, иностранные женщины, скорость, спешка, заграничные фильмы и еще многое такое, о чем я не стану здесь говорить. А теперь, верчу ли я баранку, ласкаю ли женщину, – я прежде всего удовольствие получаю, имею на это право, – между прочим, сам себе зарабатываю на жизнь… «Такой уж мне выдался круг», как абсолютно верно заметила бабушка! Но какой именно круг? Вот в чем вопрос… А круг – это эпоха, в которой ты родился… Это рубашка твоя! А посему предлагаю всем закруглиться и выпить. Мамаша… Папаша… – чокнулся он своей бутылкой с тещей и тестем. – Поднимем стаканы! И ты, бабушка, и вы, тетя… Что вы такие хмурые, словно на поминках у… – Он бы непременно сказал, у кого сейчас они могли бы быть на поминках, но посмотрел на остатки водки в бутылке, зачем-то поболтал их и сказал матери: – Мам, посмотри, там в буфете стояла бутылка «Московской». А от вина меня, не знаю почему, мучит изжога… – А затем снова к сидящим за столиком, как заправский тамада на интимной пирушке в фешенебельном ресторане: – Дорогие и горячо любимые родичи! Предлагаю вам выпить за наше совместное с Ниной решение… – И после паузы, оценив произведенный этими словами эффект: – Мы решили с Ниной никакой свадьбы не делать!
«Дорогим и горячо любимым родичам» показалось, что чего-то они недослышали… В первую секунду оцепенели – вероятно, так цепенеешь, когда вдруг пуля со свистом врежется в стену совсем рядом с твоей головой…
«Что он сказал?… Как же это – не делать никакой свадьбы, а что же делать?! Для чего мы здесь сидели целое воскресенье?… Он что, издевается, дураками нас выставляет?… Значит, он заранее что-то готовил? Ах, вот почему не пришел посаженый!..»
Никанор насупился, пошевелил пальцами правой руки, будто они у него затекли… Тесть уставился на тлеющий огонек папиросы: «Гори, брат, гори… больше нам ничего не осталось!..» Жена Никанора начала вдруг с жаром завязывать себе косынку вокруг шеи, совсем как девочка перед тем, как сесть на качели… Бабушка решила сделать вид, что она что-то жует, хотя во рту у нее не осталось ни единого зуба, да и вообще крошки там не было в данный момент… Мать невесты перевела взгляд с мужа на жениха, потом на дочь-невесту и снова на мужа. Казалось, она вот-вот закричит: «Караул, люди добрые, убивают!..» Или чуточку точнее и проще, но не менее горячо: «Вот, муженек, тот самый вор, который разорил и ограбил наш дом!»
И только невеста, пристально всматриваясь в пустое блюдо из-под холодца (словно там копошился рой каких-то никому не ведомых крылатых муравьев?…), время от времени поднимала на своего суженого сияющие счастьем глаза. И так ярко светились в них любовь, восхищение, восторг (ей-богу, зависть берет!), безотносительные ко всему, что бы он ни говорил и ни делал…
– Как это так… решили не делать свадьбы? – произнес с кривой усмешкой Никанор… Взглянул на свою двоюродную сестру, мать жениха… Та сидела с опрокинутым совершенно несчастным лицом: «Сама ничего не могу понять, братец!..» И притом, бедная, еще пожимала плечами…
В это время жених, на короткий миг отлучившийся, о треском выставил на стол три бутылки «Московской».
А Никанор поспешил перейти в наступление, пока еще не поздно:
– Обожди!.. Если рвешь дело, то позови посаженого. И скажи ему, что рвешь. И пошли его…
– И пошлю. Непременно пошлю. За чем дело-то стало, но я бы хотел, чтобы при этом были только свои, – успокоил его жених.
«Нет, вы только послушайте!.. Он все рвет, еще и посаженого обматерить обещает, заставляет всех краснеть и при этом говорит: „Хочу, чтоб были только свои“?!»
– Я должен вам сообщить одну маленькую деталь… «Слыханное ли дело? Де-таль!.. Собрал полный дом гостей, заставил мать угощенье готовить, а потом всем предъявляет какую-то маленькую… деталь? Ну, я ему покажу… Дай только гости уйдут, изобью! – думал Никанор в бешенстве. – Тьфу, да я ему в лицо плюну!..»
Но бывший моряк, ныне шофер первого класса, все видел, все понимал и уступать инициативу не собирался. Он напал первым:
– Да, да! И нечего тебе, дядя Никанор, куражиться над людьми!.. Что ты там пожимаешь плечами? Никакой свадьбы не будет, я сказал – и крышка!.. Однако это не значит, что мы расстаемся…
«Ах, вот значит, она – главная новость?…»
– Я понимаю, наш ультиматум… – продолжает жених.
«Ого, уже ругается матом!..»
– …вы постараетесь не принять. Начнете возмущаться, уговаривать, плакать. Но все напрасно. По глубокому Нашему убеждению…
«Подумайте, у них свои убеждения?!»
Жених перевел дух и как бы начал издалека:
– А как устраиваются у вас свадьбы?… По этим вашим обрядам… Честное слово, они больше похожи на сборище пьяных вандалов, чем на свадьбу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9