А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Но не он такой один умный оказался, другие Жеки тоже кое-чего вынесли, так что все голодные тихонько пожрали передачки за пищеблоком перед умственными занятиями, пока жующий белковую смесь Егор Маркович доводил до слез тетю Лену, придираясь к ее роскошным формам.
И хотя по результатам умственных занятий в тот день Женьку лишили ужина, но на вечернем подводном заплыве, глядя на зашкаливший секундомер, Егор Маркович вполне добродушно сказал: «Живи пока, подлец! Хрен с ним, с балийским! Но чтоб техническую часть гранотомета к завтрему утру на зубок!..»
В тот день настроение Женьки было безвозвратно испорчено только одной деталью — взмывшим в небо компактным дирижаблем. Все Жеки с тоской поглядели ему вслед, и стоявший рядом с Женькой тридцать второй Жека прошептал: «Второй взвод прапорщиц на задание полетел… Э-эх! Пропала увольнительная!..»
сказ четвертый
СЕРДЦЕ МАТЕРИ — ВЕЩУН

…Еще тебе, мамка, скажу я верней:
«Хорошее дело — растить сыновей!»
Пеленки меняешь и воешь тишком:
«Чтоб я да еще чтоб легла с мужиком?..»
От гриппа спасаешь, и смотришь сквозь слезы
Как зайчики скачут вкруг елки-березы…
Стареем мы, мамка, взрослеют сыночки,
И машут рукой им соседские дочки…
Ботинки-кроссовки, чтобы были не хуже,
До первой попавшейся гребаной лужи…
Пластаешься так вот, а делу венец,—
Коль скажут сыночку: «Ты годен, боец!»

«Особое подразделение бета-гамма »
«Для служебного пользования. После прочтения уничтожить »
«Дорогой товарищ Валентин Борисович!
Спасибо за воспитание сына! В особенности хорошо Вы его к преодолению различных водных препятствий подготовили.
Книжки английские с телками голопупыми я, правда, в крематории лично спалил. И плакат с Хеви металл. Зря Вы это, ей богу. Но такие незначительные отклонения будущего бойца мы быстро в норму приводим, навроде прыщей на заднице.
А на счет разных приказов за семью печатями особо не переживайте, матку Женькину успокойте. До особых провинностей Вашего сынка никакие приказы приводиться в исполнение не будут.
Думаю, его потом в подразделение подводников определить. Для выполнения особо важных задач государственного значения под водой, значит. Впрочем, это, конечно, государственная тайна.
Начальник подразделения отстоя молодняка
Старший прапорщик Франкенштейн Е.М.»
Дусик с минуту глядел на письмецо со страшной печатью, корчившееся от пламени в пепельнице, и потихоньку приходил в себя. Вначале он почувствовал, что у него опять ноги имеются, поэтому ему сразу захотелось бежать куда подальше. Потом он вдруг руки ощутил и стал этими руками за телефонную трубку хвататься. Но когда он понял, что и голова снова при нем, он трубку тут же положил на место и обхватил утраченную было голову руками…
Так-так… Живучий, значит, пострел оказался… Вот что, значит, в приказе том про его Женечку сообщалось! Это сколько же икаться еще будет гнида старая!
И что-то надо было срочно предпринимать по поводу этого странного послания, которое он необъяснимым образом обнаружил утром у себя на рабочем столе. Как говорится, удивительное — рядом! Только клешню протяни.
Пока Валентин Борисович разминал пепел от письма механическим карандашом, в кабинет без стука вошел начальник первого отдела Перевозкин.
— Валентин Борисович, мне тут передали по линии особого отдела, что жена ваша, мать молодого отличника боевой и строевой службы, раз такое дело, может в качестве поощрения съездить на присягу к сыну — прошептал Перевозкин, перегнувшись через стол к самому лицу дусика. — Извелась мать-то, наверно? — участливо добавил он уже от себя. — На вас тоже лица нет! Ну, ничего! Прорвемся, как говорил товарищ Сталин! Не унывайте! Гы-гы…
Перевозкин ушел, а дусик к зеркалу кинулся, лицо проверять на вновь обретенной голове. Как ему дальше трудиться на ниве пропаганды решений партии без лица-то? Лицо было на месте — в зеркале. Но не его лицо! Прямо из зеркала на него с кривой ухмылкой пристально смотрела покойная Вилена Рэмовна…
— Что, Валентин, удивляешься? — спросило его отражение. — А помнишь, как ты мне обещал, что всегда будешь рядом, всегда рука об руку со мной по жизни ходить будешь? Вот и ходи, раз твой ход! Ах, ты и подумать не смел про такое?.. Хи-хи… Дело партии жить будет вечно, стало быть, и мы вечные! Забыл, что ли, как на моих похоронах оптимистично утверждал: «Товарищ Вилена всегда будет с нами!»? Забыл!.. Это ничего, напомнить недолго. Я по какому поводу, собственно… Намерена я лично проследить за выполнением приказа бис-четыре за семью печатями, шалун! — кокетливо погрозила она Валентину Борисовичу пальчиком, подернутым тлением.
Что-то еще она там шипела с той стороны зеркала, но Вале-дусику все остальное было мимо денег. В нахлынувшей дурноте он крепко приложился затылком о красную ковровую дорожку, раскинутую на полу кабинета…
* * *
…Снится мамке Женькиной сон. Будто живет ее Женечка не в институте, а в дремучем лесу. И будто бы учится не менеджменту с маркетингом, как они с Макаровной с трудом прочли из писем, что им другая Макаровна носит. Будто бы учится он убивать все живое, проходить препятствия, стрелять по мишеням и говорить на разных языках «Щас я тебе навешаю шмандюлей, если не расколешься, сука!» Будто начальником у них сам Чудо-юдо железное служит, и за все этапы физического и умственного развития по три шкуры снимает.
И будто бы все это ей телепатирует какой-то Жека номер тридцать два. Будто письма оттуда вообще писать нельзя, и они только через этого Жеку о себе родным сообщают. А сегодня как раз ее Женечки очередь.
А этому тридцать второму Жеке исключительно повезло. Папа у него, по молодости лет, отирался в тихоокеанской флотилии из-за длинного рубля. И как-то в бухте Нельма он с несколькими отморозками однажды сожрал из чистого интереса дельфина. И тот дельфин их перед смертью проклял методом ультразвука. Они вскорости попали в шторм, из которого выплыл один этот будущий папа. Остальные потонули. Поэтому только один Женька родился с дельфиньим передатчиком в голове.
— Пока живы-здоровы, теть Лена! Как дальше будет — хрен поймешь! Люди мы теперь государственные, куда пошлют — не знаем. Но, полагаем, не на отдых в Гагру. Конец связи! — сказал ей Жека и отключился из ее головы.
Проснулась тут Лена… От слез, конечно, проснулась. В комнате темно еще было. Слышно только как мать за шифоньером храпит, и ходики тикают.
Раньше ей никогда ведь такие сны не снились. Раньше она во сне больше на мамашу свою обижалась. Что она тогда некстати с ее мужем давним высунулась? Что орала-то: «Гони ты этого предателя в шею!» А теперь вот говорит: «Лен! Намекни своему женатику, что я на выходные в деревню уметелю. Пускай дома своим соврет, что его, мол, от котельной за углем в командировку посылают!»
Думает, что от котика терпеть нельзя было, а тут свое добирать, — так радости до макушки! Никакой принципиальности у этой мамки и далее не предвидится. Суется еще в чужую жизнь, рыло деревенское!
Эх, жизнь!.. Ладно, как-то прожили… Назад не воротишь. Бьешься, блин, сына поднимаешь, никто копейкой не поможет! А как на ноги начал вставать, так сразу государство о ее сыночке вспомнило! А он ее только, а не государственный! Что же это теперь с Женькой-то будет?..
Потом думает: «Чо это я? Какой еще дельфин такой в жопу? Какой Жека тридцать второй? Приснится же такое!» А сердце-то не на месте, сердце что-то с ритма сбивается. Чо же это делать-то?
Лежала так Лена, думала до половины шестого, а потом мать будить принялась: «Мам! Вставай! Мама! С Женькой неладное чо-то!»
А Макаровне в ту ночь колхоз родной снился. Она спросонок решила, что опять война, опять ей на дойку бежать, а потом еще до ночи окопы и рвы противотанковые рыть. Вскочила, давай орать: «Где мой подойник, мать вашу? Куды мой ватник задевали, ироды?» С ней такое, как Женька уехал, частенько происходить стало. Ленка еще пуще ревет в голос, думает, чо же она будет делать, если и мать еще сдвинется?
Тут Макаровна опамятовала, взяла себя в руки, огляделась и очень обрадовалась, что ее сегодня никто с больной спиной траншеи копать не пошлет. «Главное, Ленка, чтоб войны не было! — бодренько она заявила дочери, ставя чайник на плиту. — Ты даже представить себе не можешь, что такое строить узкоколейку в лесу на болоте! Все остальное опосля — уже семечки!»
За чаем Лена все-таки рассказала матери о своем странном ночном видении.
— Эх, Ленка! Не хотела тебя расстраивать, но ведь и я недавно в своей голове этого пацана слышала! — призналась старуха. — Думала, не ровен час — того! Сама знаешь, на голову мы, деревенские, не шибко крепкие. Правильно, поработай-ка так, покопай! Так вот парнишка этот просил передать, что чо-то у Женьки нашего с верхними дыхательными путями неладно. А они всем взводом очень боятся, что его из-за этого в медпункт пошлют.
— Ой, мамынька! Простыл он, что ли? — завыла Ленка.
— Не-е… Вроде паренек этот говорил, что Женьку как стали к гарнизонным соревнованиям по плаванию готовить, так он из бассейна почти не вылезает. Поесть, да поспать. Скоро, говорит, в воде спать научится, и каюк! Только на каких-то прапорщиц оне и надеются, ну, которые должны скоро к ним на дирижабле прилететь.
— На чем?.. Мама! Тут и так на душе муть одна, а тут вы с какой-то бредятиной лезете!
— Ладно, не реви! Седни Макаровна придет, ее и спросим с пристрастием, куды нашего Женечку подевала! — сурово оборвала ее мать.
Но ждали они в тот день вторую Макаровну напрасно. Прождавши так впустую несколько дней, они потащились добиваться ясности к дусиковой фатере. Что, блин, за дела?..
А дела у дусика и впрямь были неважные. В зеркала он теперь не заглядывал, наощупь брился. Через неделю таких мучений, вдобавок ко всему, теща Елизавета Макаровна неожиданно загремела с гипертоническим кризом в больницу.
И еще обстановка в его родном учреждении стала напоминать растревоженный улей. Сослуживцы друг на друга смотрели с опаской, о будущем старались не говорить. Хотя именно это напрямую входило в их служебные обязанности. Причем, странное дело, все ходили какие-то недобритые, с характерными порезами на подбородке. И к партийному аскетизму неожиданно стали рвение проявлять. Завхозиха заколебалась зеркала из кабинетов выносить.
Тут еще тайком домой Женечка из института приехал погостить. Ночным барнаульским поездом по-тихому просочился. Денег взять, одежду зимнюю и продуктов из обкомовской столовки.
Поэтому совершенно они в делах этих позабыли письма тем двум дурам деревенским передавать, закрутились. Не до писем было.
И, конечно, мать с бабкой Женьки тут же начали днями торчать у сторожки, сменяя друг друга, чтобы при встрече хватать за рукава всех, включая Феньку, и требовать себе весточки. Женькина бабка настырно допытывалась на счет адреса того института, куды внука дели. А мать только терла глаза углом шерстяного платка и норовила шмыгнуть через турникет охраны с каким-то узлом, в очертаниях которого угадывались грубые мужские ботинки. Надоели, пуще горькой редьки. Лена дусикова пожалела даже, что раньше им письма сочиняла, неблагодарным. Она решила из вредности больше ничего им не писать. Вилена Рэмовна померла, хорониться больше не от кого ей было. Это Лене так казалось, конечно. Не могла она всерьез принять установку старшего поколения жить вечно.
Дусик же посчитал политически недальновидным шагом сдавать сейчас все карты, резко менять имидж. Так он дома ближним объяснил, чтобы не волновать лишний раз, не нагнетать обстановку.
За ужином сидел теперь Валентин Борисович тихо, искоса поглядывая в окно на два женских силуэта возле сторожки, мокнущих под дождем. Думы тяжкие его одолевали.
Положил он тяжелую отцовскую руку сыну на плечо и сказал: «Завтра приедешь будто бы московским поездом и сразу к этим швындрам отправишься. Бабушка тебе планчик накидала, как до них добраться. На вот, из больницы передала.»
— Да ты чо, бать, привязался в натуре? Я вообще не в курсах! Там же ни видика, ни компика, ни тачки приличной! Отдохнуть не дают! Чо я там делать-то буду? — раздраженно спросил его сын.
— Понимаю, сынок, все понимаю! Ты потерпи! О тебе ведь думаю! — со слезой в голосе уговаривал его дусик, судорожно соображая, как помочь сыну продержаться пару дней в этом змеином гнезде.
— Милицию на них натравить не помешало бы! — резко поддержала сына Елена.
— А ты, Елена Матвеевна, собирайся к сыну на присягу! К какому? К тому самому! В бета-гамме! Спецмашина за тобой завтра заедет! — взвизгнул на нее дусик. — Предать меня решили? Одному мне теперь отдуваться? А для кого я все это добывал? Для кого я все в дом тащил? За все барахло, за все шмотки сейчас ответите!
* * *
— Ну, вот, мамаши! Принимайте сына на побывку! — бодро сказал Валентин Борисович, подталкивая слегка артачившегося Женечку к растерявшимся Женькиным родительницам. В руках Женечка держал до боли знакомый дермантиновый чемоданчик, который они своими руками собирали, и курточка была ихняя, из старой японской болони котика перешитая. Поэтому Макаровна и Ленка с воем тут же повисли у Женечки на шее и потащили в квартиру за собой. Дусика дальше порога не впустили, закрыв дверь перед его носом.
Только замкнулись на защелку, давай опять Женечку обнимать, целовать… Плачут, навидаться не могут!..
И начался для Женечки сущий ад. Чесотка и Санта-Барбара вместе. Когда эти тетки в десятый раз стали рассказывать, как без его писем чуть с ума не сошли, как их в сторожке не пускали, как им ужасные сны от Жеки тридцать второго снились, Женечка вовсе заскучал и подумал, что еще немного без видака, и у него тоже катушки с роликов сойдут.
Кое-как выдержал он два дня, жрал эту картошку на подсолнечном масле, капусту эту тушеную… Нет, котлеты ничего были, которые у них бабка готовила, не хуже Фенькиных, но мясо Елена Матвеевна покупала мороженое в магазине, а не парное на рынке. Пирожки еще с яйцом Женечке понравилось, но в целом он измучился в этой обстановке бесконечного нытья про отсутствующие письма и общую нехватку денежных средств. Потом Макаровна еще тоже приставала с какими-то смешными просьбами — табурет починить, пробки поменять… Совсем ошалела старушка. Женечка сослался на общее недомогание и вежливо отказался. Макаровна сникла и больше не привязывалась к Женечке, лежавшему на старой тахте перед теликом.
Когда пришла отцовская «Волга», он пулей вылетел из этой конуры, даже не оглянувшись на два бесцветных женских лица, маячивших в дверном проеме.
Только машина с Женечкой скрылась за угол, бабка и мать Женьки, взглянув друг на друга, враз выдохнули: «Не наш это Женечка!»
Долго плакали, обнявшись, а потом решили непременно выследить, куда Женьку от них дели, да самовывозом выручать сыночка. Собрали они котомки, Ленка отпуск на работе взяла без содержания, у Эмилии Фарбрициевны денег заняли на первое время и стали выжидать подходящего момента, чтобы отправиться в путь-дорогу.
У сторожки они теперь на глазах у ворогов не маячили. Они теперь следили за логовищем дусика из ближайшей подворотни, не попадаясь в плоскость обзора восьми окон квартиры, куда сами из бабьей глупости два месяца назад проводили Женьку…
сказ пятый
ОГНЕННОЕ КРЕЩЕНИЕ

Как упоительны армейские ученья!
Желаннее, чем ужин и обед!
Чтобы чужой и подлый оглоед
Не нападал средь бытия кипенья, —
Жестоко бьются меж собою отделенья,
Куют основы будущих побед!
— Ну, говны собачьи, приготовьтеся! Тренировочки, мать вашу, закончились! ГТО все сдавали? Вот-вот… Сегодня все вы будете синими, как утопленники. Ефрейторы, получить синие повязки! Желтыми против вас выйдут… ой, ребятки! Только не подведите старика! Желтыми против вас сегодня выйдет подразделение пираний! Держись! Кто за что может, за то и держитесь! Может, удержитесь…
Франкенштейн снял черную пилотку и вытер вспотевший лобешник. Струхнувшие Жеки обречено повязывали друг другу синие полоски на левые предплечья. Франкенштейн, мысленно прощаясь со своим подразделением, задумчиво сказал: «Восемнадцатый! Сгоняй в пищеблок! Скажи там, чтобы Елена наша, так зать, Прекрасная сильно не надрывалась. Пускай в увольнительную сегодня идет! Скажи, что жрать не придем, наверно… А придем, так сами смесь белковую из холодильника подогреем…»
Тут надо бы еще про один случай рассказать. Раньше надо было предупредить, да уж ладно. Все ведь сразу и не упомнить.
Так вот. Завезли как-то по случаю в одно сельпо вместо хека — пиранью мороженную. Страна-то большая, мало ли какие ошибки могли произойти. Вот и на плавучем консервном заводе «Салтыков-Щедрин» обшиблись маненько. Вместо селедки-иваси и хека с минтаем приняли у одного рыболовецкого траулера полтрюма необыкновенно больших сытых пираний, неизвестно как попавших из пресных водоемов в пучины Моря-Окияна, оговоренные международными соглашениями для добычи морских богатств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10