Но был в камере бич бичам, лет сорока разбитной мужчина, объехавший за свою жизнь все республики. Не было места на карте, где бы он не был. Этот в отличие от других на работу иногда устраивался, чтоб была отметка в трудовой книжке и в паспорте. Бродяжил он более десяти лет. Он был черный, как негр,— его нажгло солнце юга. На лето он чаще приезжал в Сибирь, а на зиму отчаливал на юг, к теплу. Он гордился тем, что бродяжил и мог в камере дать отпор любому. Бичей в тюрьме не любили. Они были все грязные, и у многих, когда с них состригали шевелюры, копна волос на полу шевелилась от вшей. В камере с ними не кентовались. Бичи были посмешищем зеков и надзирателей. Прожженного бича прозвали БОН — бич особого назначения. По виду никто не мог сказать, что он бич. Одевался он не хуже других, и вшей у него не было.
Говорили, что старые, немощные бичи на зиму стараются попасть в тюрьму, где их будут кормить. А к лету они выйдут на свободу. Так это было или не так, но Глаз таких бичей не встречал, кто бы добровольно пришел в тюрьму. Еще про бичей говорили, что, когда осенью 1967 года объявили амнистию, многие бичи плакали. На зиму их выгоняли на улицу.
В последние недели в Тюмени на бичей проводили облавы и многих повылавливали. В камере — около десяти бичей. Они негодовали на местные власти и ругали милицию.
Сосед по шконке у Глаза мужчина из Голышманова. Украинец. Дима Моторный. Он тоже попал за частнопредпринимательскую деятельность. На свободе работал в телеателье. И земляка Глаза, Володю Матвиенко, называл подельником. Дима писал стихи. И вот он написал стихотворение о Глазе, на мотив популярной песни о соседе. Он сел за стол и стал читать:
Я не знаю, что мне делать,
Дайте мне, друзья, совет.
Одноглазый, неспокойный
Появился здесь сосед.
Целый день он донимает
У кормушки дубака,
Если кто играет в шашки,
То он тычет под бока.
А Володя Матвиенко
Дал друзьям такой совет:
Зад намазать скипидаром,
Чтоб спокойней был сосед.
Камера засмеялась, а Глаз сказал:
– Намажь-ка мне скипидаром, так я по головам начну бегать.
Все согласились, и Дима пообещал заменить неудачную строчку.
Как-то Моторный написал стихи про бичей и дал прочитать Глазу. Глазу стихи понравились, он выучил и стал громко читать:
Над Тюменью утро наступает,
И мороз становится сильней,
С теплотрасс на промысел вылазят
Оборванных несколько бичей.
Главный бич остался в теплотрассе,
Он боится выйти на мороз,
Молодым бичам дает приказы,
Чтобы долю каждый ему нес.
Много здесь, в Тюмени, предприятий,
Где начальство радо всем бичам,
Нет условий для своих рабочих,
А бичами выполняют план.
Так, в тюменском мясокомбинате
На работу всех бичей берут
Без прописки и без документов
И расчет им сразу выдают.
Кроме денег, здесь бичам приволье,
Колбасы хоть вволю поедят
И еще берут мясопродукты,
Чтоб на водку просто променять.
Надо вам кончать, бичи, бродяжить,
На исходе ведь двадцатый век,
Приобщайтесь вы к нормальной жизни.
Как живет советский человек.
Зеки забалдели. Над бичами ловили «ха-ха». Сильнее всех бичей глотку драл БОН.
– Ты про себя напиши! Что ты про нас пишешь?
Бичи стали ненавидеть Глаза.
Лето в разгаре. В камере духотища. Зеки, как мореные, ходили полураздетые. Ни в шашки, ни в шахматы или домино играть не хотелось. Валялись на. шконках, обмахиваясь полотенцами или накидывали их, смоченные, на себя.
Особенно духота доставляла хлопоты тем, кому приносили сливочное масло. Они носились с ним, как с больным ребенком. Чтобы масло не испортилось, его обильно солили, клали в полиэтиленовый кулек, наливали из-под крана холодной воды (в трехэтажном корпусе к этому времени подвели в камеры воду и стали пользоваться туалетами), завязывали и клали между рам, стекла которых или были разбиты, или выставлены. Туда заглядывал ветерок. Воду на день меняли несколько раз.
Глаз от маеты освобожден: передач ему не носили, а отовариваться денег не было. Жил он на тюремной баланде, и лишь изредка его кто-нибудь угощал.
На прогулке Глаз не баловался, так как камеру могли раньше увести.
Глаз получил обвинительное заключение и расписался, что его следственное дело передали заводоуковскому народному суду. Он сразу попросил у дубака бумагу и ручку и написал три заявления: одно — в заводоуковский народный суд, второе — в областной, третье — в областную коллегию адвокатов. Во всех заявлениях он просил одно: «Назначьте мне тюменского защитника Фишера, чтоб только он защищал меня на суде». В конце заявлений Глаз написал: «Если не назначите тюменского защитника — на суд не пойду. Несите на руках».
Фишер — самый авторитетный и уважаемый защитник области. Он брал самые сложные дела. Имя его не сходило с уст заключенных. Денег для него состоятельные родственники подсудимых не жалели. Лишь бы помог.
Не всех обвиняемых Фишер брался защищать. Лишь тех, кто неплохо платил.
15
Глаза привели в комнату для допросов. За столом сидел лет сорока с небольшим черный, с узким разрезом глаз, в штатском, мужчина. Он предложил Глазу сесть.
– Я из областной коллегии адвокатов. Моя фамилия Кон. Буду у тебя защитником. Ты, я читал твое заявление, просишь Фишера. Ему некогда. Он взял несколько дел.
Глаз слышал о Коне. Кон был популярным защитником в Тюменской области и тоже, как Фишер, брал дела лишь тех, кто хорошо платил. Кон был кореец. В молодости, говорят, работал следователем.
– Я полистал твое дело. Ну и наворотил ты. В общем, я берусь тебя защищать.
Кон глядел маленькими, черными живыми глазами. Он ждал. Но Глаз молчал — что говорить? — денег-то у отца нет. Глаз взгляд с выжидательного лица защитника перевел на стол. На столе, сверху тощей папки покоились его холеные руки. На левой кисти — наколка. Прочитать невозможно. «По-корейски, видно, наколол», — подумал Глаз, но сказал:
– Я ходил в побег. Мне сто восемьдесят восьмую пришили. Но меня при побеге ранили, хотя я крикнул: «Не стрелять — бежит малолетка». А Колесова, начальника конвоя — он стрелял в меня, — не наказали.
– Ладно, — сказал Кон, вставая из-за стола. — Я плохо изучил твое дело. К суду подготовлюсь. Глаз был рад, его защитник — опытный ас.
У Глаза близился день рождения. Второй, как посадили. Первый прошел в Одляне. В тот день он в зоне не работал — именинников от работы освобождали, а сейчас он и так не работает. Надо как-то отметить.
Мужики предложили поставить бражку.
– Как раз ко дню рождения поспеет, — сказал, смеясь, пожилой мужчина. — Напьешься, будешь песни петь. Нам веселее.
– А как без дрожжей поставить? — серьезно спросил Глаз.
– Я знаю, — ответил мужчина-весельчак. — Давай кружку.
Мужчина раскрошил в кружку корку поджаренного хлеба, залил кипяченой водой, бросил щепоть, сахару, пошептал что-то под гогот камеры и подал кружку.
– К дню рождения бражка готовая будет. Правда, некрепкая.
На другой день Глаз посмотрел, в кружке бродило. Хлебные крошки поднимались вверх из мутной воды и снова уходили вниз.
Глаз от радости на всю камеру крикнул:
– Бродит!
Дни шли. В кружке бродило. Глаз по нескольку раз в день заглядывал в кружку, а иногда и зеки, и говорили:
– Ох и бродит!
И вот день рождения. После завтрака — обход врача. Глаз сказал:
– Берите таблетки. От головы, от кашля. И мне отдавайте. Сглочу горсть да запью бражкой — забалдею.
– А если я слабительного возьму? — смеясь, сказал Матвиенко.
Когда начался обход. Глаз стоял у дверей и принимал таблетки.
Он потряс на ладони таблетки и сказал:
– Маловато.
– Что ты раньше молчал, — это Матвиенко, — мы бы горсти три насобирали.
– Э-э-э, мужики, слабительного никто не взял?
– Я взял одну, — сказал Матвиенко.
– Нет, я правда, никто не брал?
– Да нет, что ты, — зашумели зеки.
Глаз достал кружку. Понюхал. Брагой пахло. Мужики стали поздравлять его, желать, чтоб меньше дали, и он проглотил несколько таблеток, запив «бражкой».
– Градуса два есть, — сказал он и, проглотив таблетки, допил мутную водичку.
– Скоро кайф придет. Ох, и побалдею же я!
Прошел час — кайфа не было. Тогда он размешал с водой зубной порошок, процедил и выпил целую кружку.
– Во, теперь забалдел, — сказал он и стал читать стихи.
На другой день Глаза забрали на этап. В этапку напихали народу, все закурили — и не продохнуть. Глаз, опытный в этапах, занял место на нарах в противоположном от дверей углу — около окна. Здесь он разместился с Геной Медведевым. Робки не было. Видать, отправили раньше.
Поговорив с Геной, Глаз пошел напиться. Около дверей на нарах, кучковались зеки. Глаз напился, и, когда шел назад, парень, но взросляк уже, сказал:
– А вот и Глаз.— Он пристально посмотрел на Глаза.— Что это тебя по камерам гоняют? Смотри, свернут шею.
«Что он гонит, в натуре», — подумал он и лег на нары. Закурил. Затянувшись, сказал:
– Гена, слушай, возьми восемьдесят девятую на себя. У тебя первая судимость, а мы по второй капаем, да и по три есть. Сто сорок шестая перетягивает, кража школы на срок не повлияет. А про Робку давай говорить, что его с нами не было.
– Ты говоришь, кража на срок не повлияет, но почему ты по ней не идешь?
– Мне-то как раз и повлияет, — темнил Глаз, — у меня вторая судимость. И у Робки тоже. Возьми на себя. Тебе, как первый раз судимому, дадут меньше.
Глаз не хотел брать кражу на себя: отцу тогда придется за магнитофоны платить. А Медведевы жили богаче. Глаз не вспоминал первое дело, когда Генка его вложил. Этот козырь он берег. Гена, подумав, согласился.
– Вон там, подальше нас, малолетка лежит? — спросил Глаз.
– Малолетка.
– Надо побазарить с ним, он лучше меня прикинут. Глаз подсел к пацану. Поговорив, предложил:
– Махнем брюками. Я на суд.
– А я в каких пойду?
– Поедешь на суд и тоже с кем-нибудь сменяешься.
И они махнули. Глаз пожал парню руку и лег на нары.
Гена о Падуне стал рассказывать. Глаз жадно слушал. О! Как хотелось ему хоть на миг заявиться в Падун. Пройтись по Революционной. Поздороваться со знакомыми. И Верочку, Верочку он вспомнил. Повзрослела, наверное. Восемь классов закончила. Будет дальше учиться или поедет куда поступать?
Глаз слушал Генку и одновременно думал. Рассказ о Падуне его всколыхнул. Когда Генка стал рассказывать о драке, он перестал мечтать и сказал:
– Так вы дрались у забора! Эх, ну и что, пусть их было больше. Надо было палки от забора отодрать. Был бы я там…
Глаз замолчал и представил, как он дерется около забора: хватает палку и начинает месить пацанов. В Одляне он на себе почувствовал силу палки.
Они проговорили до самого выхода из этапки.
16
В КПЗ их посадили в разные камеры. Глаз попал к знакомым по прошлым этапам. От них он узнал, что сын начальника управления внутренних дел за изнасилование попал в тюрьму. Роберт сидел через стенку.
Вечером дежурный по КПЗ сказал: завтра им на суд. Перед сном Глаз побрызгал на брюки воды, расстелил их на нары, положил на них пальто и лег спать. Утром вытащил их из-под себя — брюки кое-где морщились, но стрелки делали вид. После завтрака Глаз закурил и стал ждать, когда крикнут на выход. Вот и голос дежурного.
– Ну, сколько тебе дадут, — спросили мужики, — как думаешь?
Глаз окинул камеру взглядом, явно не желая отвечать, знал — влепят чуть не на всю катушку. Он посмотрел на стены, дверь, потолок, остановил взгляд на стене. Там то ли кровью, то ли краской жирно выведена восьмерка. Он указал на нее:
– Вот сколько.
В «воронке» Глаз сказал Роберту:
– Кражу старозаимской школы Гена берет на себя.
Роберт шепнул Гене:
– В сто сорок шестой я признался. Возьми только на себя удар палкой. Тебе все равно меньше дадут.
Гена кивнул.
Около суда толпился народ. Пришли родственники, знакомые, друзья. Парни поздоровались.
В зале они сели на скамью подсудимых.
В окна заглядывали пацаны. Ребята в ответ на их веселые лица кивали. К окнам подошли взрослые. Пацаны, улыбаясь, махали перед окнами руками, будто подсудимым сейчас не срок дадут, а торжественно вручат почетную грамоту.
В зал вошла молодая женщина. Села на соседнюю скамейку и сказала:
– Петров, я защитник из Тюмени. Я только с поезда. Кон приехать не смог. Уехал по срочному делу. Меня зовут Валентина Михайловна Седых. Я сейчас полистала твое дело. Скажи, с чем ты не согласен? Садись ко мне.
Глаз пересел. Они отвернулись от конвойного. Что ей говорить? Она и дело, наверное, в руках не держала.
Глаз сказал:
– Валентина Михайловна, я не был участником кражи старозаимской школы. И еще, меня менты прострелили, когда я в побег ходил. Хочу, чтоб их тоже наказали.
– Хорошо, — сказала защитник, — не беспокойся, я на суде сориентируюсь. Про наказание конвоя ничего обещать не могу.
Седых ушла, а Глаз подумал: «Вот Кон сказал, что берется меня защищать. А сам не приехал. Срочное дело. Конечно, за это срочное дело ему больше заплатят. Ну и Бог с ним. А может, вообще отказаться от адвоката? Сам себя буду защищать. Да нет, если даже я откажусь, все равно защищать будет. Малолеток положено защищать, даже если они откажутся от защитника. Так все говорят. Ну пусть. Может, и правда чем-нибудь поможет».
Защитником у Роберта и Гены была Барсукова. Она тоже поговорила с ними и вышла.
Зал постепенно наполнялся людьми. Родители сели ближе к сыновьям.
В зал вошли члены суда. На этот раз суд — новый. Судья — лысый, лет сорока пяти, крепкий, по фамилии Малевин. Народные заседатели — средних лет мужчина и женщина. Лишь государственный обвинитель был тот же — маленький горбатый прокурор. Председательствующий встал и спросил, есть ли отводы суду.
Отец Глаза вновь сидел на второй скамейке у окна. Он встал.
– Отвод есть. Я не согласен с государственным обвинителем. В прошлый суд он необъективно подошел к делу. Я делаю прокурору отвод.
– Суд удаляется на совещание, — сказал судья, и он с народными заседателями покинул зал.
Минут через десять суд вернулся. Председательствующий объявил:
– Мы рассмотрели отвод прокурора родителем Петрова и не нашли его убедительным. Государственным обвинителем в суде остается младший советник юстиции Сачков.
Судебное расследование началось с разбойного нападения на гражданина Герасимова. Подсудимые не отрицали своей вины. Гена Медведев удар палкой взял на себя, и скоро расследование закончилось.
Второе преступление — кражу трех магнитофонов и одного проигрывателя из старозаимковской школы — суд расследовал тоже быстро. Гена Медведев преступление взял на себя. Председательствующий понимал, что кража совершена втроем, но какая ему разница.
Прямых свидетелей по этим преступлениям не было. Подошел обед.
Подсудимых свозили в КПЗ, там они подкрепились, и после обеда судебное расследование возобновилось.
По третьему преступлению — краже спортивного кубка из омутинковской школы — проходил свидетель.
– Пусть войдет, — сказал председательствующий. В зал несмело вошла низкорослая пожилая женщина.
Она расписалась за дачу ложных показаний, и судья спросил ее:
– Кого из подсудимых знаете?
Женщина испуганно посмотрела на подсудимых, взгляд перевела на судью и сказала:
– Нет, я из них никого не знаю, спаси меня Господь.
– А как же вы свидетелем оказались?
– Я в омутинской школе техничкой работаю. И первая заметила, что в школе стекло выставлено и нет клубка.
– Что же вас в свидетели включили? — сказал судья. — Идите, вы свободны.
Женщина торопливо покинула зал.
Часто преступления совершаются без свидетелей. А когда преступники предстают перед судом, свидетели находятся. Они и о преступлении знают понаслышке, но следователь допрашивал их и включил в обвинительное заключение.
Последнее преступление — побег Глаза. — начал расследовать судья. Глаз подробно рассказал, как он совершил побег, и судья пригласил свидетеля. Вошел в гражданской одежде младший лейтенант Чумаченко. Он расписался за дачу ложных показаний и коротко рассказал, как Глаз совершил побег.
У судьи вопросов к Чумаченко не было, зато у Глаза их много.
– Скажите, после того, как вы стреляли в воздух, вы целились в меня из автомата и нажимали ли на спусковой крючок?
– Нет. После выстрела за тобой побежал Колесов.
– У вас зрение и слух хорошие?
– Хорошие.
– Вы видели, что в побег пошел малолетка?
– Нет. Я видел только твою спину. Я не знал, что бежишь ты.
– А вы слышали, что я крикнул: «Не стрелять — бежит малолетка»?
– Нет, я не слышал.
– После того как я побежал и вы выстрелили в воздух, вы стали в меня целиться и нажали на спусковой крючок. Выстрела, правда, не последовало. Автомат заклинило. Об этом, гражданин судья, мне этапники рассказывали. Почему следователь особого отдела не взял у них показания?
– Садись, Петров, — сказал судья и обратился к Чумаченко: — У меня вопросов нет. Пригласите Колесова.
Вошел Колесов в гражданской одежде. Расписался за дачу ложных показаний и о побеге Глаза рассказал так же, как и Чумаченко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47