Двое высоких, спортивного вида парней двигались прямо на Винса. Они были уже в десяти шагах. И прежде, чем на солнце блеснула темно-синяя сталь пистолета, я успел крикнуть:– Винс, сзади!Винс обернулся как пружина, но было уже поздно. Выстрел отбросил его назад, но он сумел удержаться на ногах. Сработала его потрясающая реакция. Схватив Зарагосу в охапку, он успел прикрыться им как шитом.– В машину! – услышал я его крик и бросился к передней дверце. А дальше все происходило как в замедленной съемке или, вернее, как в кошмарном сне: ты бежишь, а ноги вязнут в чем-то липком, и ты не можешь сдвинуться с места, и просыпаешься в холодном поту. Но сейчас все происходило наяву, а я, как сквозь сон, слышал еще два выстрела, крики, топот бегущих ног, женский визг. Не помню, как я сел за руль. Должно быть, сработал дремавший во мне эти годы солдат. И очнулся я, только повернув ключ зажигания.Эти парни были уже совсем рядом. Я увидел, как раненый Винс из последних сил приподнял Зарагосу и толкнул его прямо на них. Один из парней упал, сбитый с ног, второй отскочил в сторону, но, потеряв равновесие, опустился на четвереньки. Винс рухнул на заднее сиденье, я нажал на газ, и “крайслер” с визгом сорвался с места. Какой-то толстяк с криком отскочил в сторону, а нам наперерез, размахивая руками, бросился полицейский. Я услышал, как Винс захлопнул заднюю дверцу и мельком взглянул в зеркальце. Парни куда-то бежали. Зарагоса лежал на тротуаре, а рядом валялись портфель и мешок с дипломатической почтой.Я втиснул машину в небольшой просвет на шоссе среди мчащихся автомобилей и погнал по весь опор, слыша сзади визг тормозов и разъяренные гудки. На скорости восемьдесят миль в час мы подъехали к повороту в город. Я притормозил и резко свернул направо. Издалека доносился вой сирен. Мы мчались, обгоняя все машины, то и дело выезжая на левую сторону и заставляя встречный транспорт прижиматься к обочине. Через несколько минут мы были уже в городе, и я сбавил скорость. Миновав три квартала, мы остановились у светофора.Я обернулся к Винсу, который полулежал на заднем сиденье.– Как ты?– Не знаю. Хлещет, как из резаного поросенка. – Сможешь остановить кровотечение? – Пробую. Тьфу ты, черт! – Что там с этим, как его, курьером?Вспыхнул зеленый свет, и я тронулся с места.– После второй пули, по-моему, был готов.– Откуда взялись эти козлы, черт бы их взял?– Одного я, по-моему, где-то видел, не помню только где. Это вряд ли люди Киодоса. Наверное, пришли за бабками, как и мы с тобой. Черт! – Он застонал от боли.– Куда ты ранен?– В плечо, под правую ключицу и в левое бедро.– Вести машину можешь?– Да ты что! Нет, конечно. Того гляди, потеряю сознание. – Только сейчас я вспомнил про шоферскую фуражку, снял и бросил ее на пол.– Ну что, заедем в больницу?– Да ты не в своем уме. Это будет конец всему. Поехали отсюда побыстрее, найдем укромное местечко, а там что-нибудь придумаем.Я прибавил газу, обогнул больницу и подъехал к тому месту, где стояла моя машина. Перетащив в нее черный чемодан, я вернулся к “крайслеру”. В его заднем стекле зияла дырка от пули. Я приоткрыл дверцу.– Сможешь добраться до машины?– Придется. – Голос Винса звучал глухо, а лицо стало серым, несмотря на загар. Из машины пахнуло сладковатым запахом крови. Левая штанина и пиджак Винса были пропитаны ею насквозь. Я помог ему вылезти из машины и хотел перетащить его на себе, но он оттолкнул меня и медленно пошел сам. Добравшись до моей машины, он упал на заднее сиденье. Переведя дух, он вытащил из кармана пузырек с бензином.– Не нужно оставлять улик. – Я с трудом разобрал его слова. – Сотри герб и отпечатки пальцев.На тротуаре стоял маленький мальчик и с интересом наблюдал за моими поспешными действиями.– Это что, пуля? – спросил мальчик, указывая на пробитое стекло. Вот ведь принесла нелегкая!– Нет, один мальчишка бросил камнем. Кстати, очень похожий на тебя. Может, это ты? – Мальчик подумал, потом повернулся и убежал. Я огляделся по сторонам, бросил пузырек с бензином на асфальт, переложил шоферскую фуражку в свою машину и хотел было вытащить ключи от зажигания из “крайслера”, но оставил их в замке – если кому-нибудь взбредет в голову украсть машину, – это еще больше запутает следы.Сев за руль своего “бьюика”, я оглянулся на Винса.– Ну, как ты?Он полулежал с закрытыми глазами.– Не теряй время даром, – услышал я его слабый голос. Мы тронулись на север. Свернув с шоссе 92 на шоссе 301, мы очутились за городом. Я взглянул на часы. Около четырех. Винса ранили в десять минут четвертого. Выглядит он ужасно. Нужно срочно что-то делать. Я свернул на обочину и остановился в тени деревьев. С шоссе нас не было видно. Винс выбрался из машины и лег на землю. Я стянул с него брюки.Было ясно, что пуля не задела артерию, иначе он бы давно истек кровью. Темная густая венозная кровь, пульсируя, медленно вытекала из круглого отверстия на внутренней стороне бедра. Пуля прошла насквозь, оставив сзади большую рваную рану. Я достал из своего чемодана початую бутылку виски и плеснул на рану, потом вытащил белую рубашку, разорвал ее на полосы и перевязал ногу.– Чувствую райское благоухание, – пробормотал Винс.– Заткнись. Давай-ка приподнимись, надо снять с тебя рубашку. Рана на плече кровоточила меньше, но была куда более опасной. По-видимому, пуля задела ключицу и порвала мышцы и сухожилия. Все, что я мог сделать, – это повторить те же манипуляции и сделать перевязку. После этого я помог Винсу одеть чистую рубашку и брюки и подвесил его правую руку в повязке, перекинутой через шею, а пропитанную кровью одежду закопал под кустами. Винс взял бутылку виски и отпил несколько глотков. Цвет лица у него стал получше.– Спасибо, доктор Джеймисон, – сказал он.– Тебе нужен настоящий врач, Винс.– Успеется.– Черт, что же мы будем делать дальше?– Поехали. Найдем местечко и там пересчитаем деньги.Я помог ему сесть в машину, и мы выехали на шоссе 301. Винс велел мне отъехать как можно дальше от Тампы. Вспомнив о шоферской фуражке, я выбросил ее из окна в придорожные кусты.В пять часов, включив радио, я поймал передачу последних известий. После обзора международных событий диктор с явным удовольствием приступил к изложению чрезвычайного происшествия в Тампе. Должно быть, у них редко происходит что-нибудь интересное.Итак, сеньор Зарагоса мертв – убит пулей в сердце. Дипломат прибыл в Тампу по служебным делам из Южной Америки трехчасовым рейсом. Убийцы напали на него в тот момент, когда он стоял у здания аэропорта рядом с черным лимузином. Внутри лимузина сидел шофер и разговаривал с неопознанным мужчиной. Неизвестный мужчина “под градом пуль” нырнул в лимузин, который тут же скрылся. Убийцам также удалось улизнуть на голубом “форде” с местными номерными знаками. Дипломатическая почта и прочие документы остались лежать рядом с убитым. Мужчина, находившийся рядом с “дипломатом” в момент нападения, по описанию очевидцев, был высоким, крепкого телосложения брюнетом. На нем был одет темно-коричневый костюм, соломенная шляпа и солнцезащитные очки. По-видимому, он не говорит по-английски. Представитель консульства не захотел прокомментировать происшествие. Полиция перекрыла все дороги и разыскивает черный лимузин и голубой “форд”. Далее шло короткое и неточное описание нападавших.Когда диктор перешел к спортивным новостям, я выключил радио.– Значит, мы успели выехать из города до того, как полиция перекрыла дороги, – заметил Винс.– Похоже на то.– Даю руку на отсечение, что консул сейчас в полном замешательстве. Он сделает все, чтобы избежать широкой огласки.– Почему?– Подумай сам, Зарагоса – простой курьер, он для них – никто. Ни один документ из диппочты не пропал. Они решат, что Зарагоса связался с контрабандистами, которые его и пристрелили. Никому не нужен политический скандал. Киодос, конечно, будет в ярости, но и он успокоится. На его товар всегда найдется покупатель. К тому же начнутся события в Валенсии, и он решит, что все это было связано с подавлением генералом Пералем готовящегося переворота. Кстати, странно, что этот болван диктор ничего не сообщил о Мелендесе. Ну, ничего, скоро мы услышим и об этой заварушке. В общем, не беспокойся, Джерри. Все о’кей.– Ну, конечно, все идет отлично. У тебя в теле всего две дырки, курьера ухлопали, а те двое нас разыскивают. Все хорошо, просто великолепно!– Ладно, Джерри. Давай, жми. Нам нужно уехать как можно подальше.К шести часам вечера мы уже проехали Окалу. Я забыл включить радио, а когда спохватился, диктор уже вовсю рассказывал о событиях в Валенсии. Из приемника доносился его бархатно-сладкий голос: “... мало что известно. Знаем только, что диктатор, генерал Пераль, опираясь на свою немногочисленную, но преданную профессиональную армию, уже практически подавил переворот, возглавленный Мелендесом. В столице введено военное положение, жителям запрещено выходить на улицу. Как нам стало известно из информированных источников, все заговорщики – за исключением немногих, оказавших сопротивление, – находятся под арестом. Штаб-квартира заговорщиков, находящаяся на фазенде Мелендеса “Де лас Трес Мариас”, окружена правительственными войсками.Мы неоднократно предупреждали об опасности подобных событии для всего свободного мира. По всей видимости, этот путч является еще одной попыткой насаждения прокоммунистического режима в одной из разваливающихся стран. Выяснилось, что заговорщики во главе с Мелендесом готовили этот переворот в течение нескольких месяцев, закупая крупные партии оружия. Остается лишь гадать, каким образом просочилась информация о заговоре, благодаря чему генерал Пераль успел принять ответные меры”.– Ну, конечно, что вам, дуракам, еще остается делать? – заметил Винс.“Только что мы получили еще одно сообщение из Валенсии. Возможно, это прольет свет на некоторые обстоятельства подавления путча. Личный секретарь Рауля Мелендеса, очаровательная Кармела де ля Вега, по всей видимости, получила сведения о готовящемся перевороте. По версии нашего корреспондента, она и явилась тем лицом, кто, исполняя свой гражданский долг, предупредил генерала Пераля. Затем, опасаясь мести со стороны заговорщиков, она вылетела на двухместном самолете, принадлежавшем Мелендесу, в сторону северной границы страны. Кармела де ля Вега не являлась профессиональным пилотом. Подлинных причин, толкнувших ее на этот отчаянный шаг, мы уже никогда не узнаем, потому что самолет разбился, заходя на посадку возле города Вьядидад. Кармела де дя Вега погибла”.После небольшой паузы другой диктор с еще более сладким голосом стал расхваливать преимущества нового дезодоранта. Я выключил радио взглянул на Винса. Его лицо ничего не выражало.– Предупреждал ее, что нужно быть внимательнее, – произнес он наконец. – Небось пыталась сесть в тридцати футах над землей и врезалась в грунт. Вечно спешила.– Как ты? Не пора нам остановиться? – спросил я.– Да, пора бы. Из-за этого кровотечения страшно пить хочется. Я остановился возле нового мотеля в Старке, штат Флорида. Уже стемнело. Было крайне нежелательно, чтобы Винса кто-нибудь видел в таком состоянии, и я оставил его в машине. За конторкой сидела полная женщина. Она любезно предложила мне двухкомнатный коттедж. Я объяснил ей, что мой приятель очень устал и заснул в машине, и она позволила мне зарегистрировать нас обоих. Мальчик-посыльный отпер наш домик, и я послал его принести льда. Как только он скрылся из виду, я помог Винсу вылезти из машины и буквально втащил его по ступенькам. Мальчик через порог передал мне лед, и я запер дверь, но тут же, вспомнив о черном чемодане, внес его в комнату. Я тщательно проверил, хорошо ли запирается наш коттедж, задвинул шторы и включил кондиционер. Винс, сидя в кресле, большими глотками пил воду. Выпив пятый стакан, он почувствовал себя получше.– Давай я уложу тебя в кровать.– Нет. Сначала посмотрим, что в чемодане. Вдруг он набит кирпичами.– Типун тебе на язык.Я положил чемодан набок. Он был заперт, и замки выглядели весьма внушительно. Пришлось взять из багажника монтировку. Взломав замки, я откинул крышку. Сверху лежало старое тряпье. Я разгреб его трясущимися руками, и нашим взорам открылось удивительное зрелище. Глава 5 Банкнота в один доллар выглядит скромно и непритязательно. У пятидолларовой бумажки вид более солидный. Десятка внушает доверие и требует к себе уважение, как лидер скаутов. Если поднести к уху двадцатидолларовую банкноту, свернув ее в трубочку, тебе померещится морской прибой и сладкая музыка, доносящаяся из ночных ресторанов. Пятьдесят долларов самодовольно усмехаются, как толстяк, выигравший на скачках. Так и видишь его, лоснящегося, с золотым перстнем на мизинце. Ну, а сотенную купюру просто распирает от собственного величия. Она надменна и не любит валяться рядом с какой-то мелочью.Впрочем, количество банкнот тоже говорит о многом. Несколько мятых бумажек, по одному доллару засунутых в грязный карман или развернутых веером во время игры в железку. Потом идут трешки в тощем бумажнике. Вслед за ними выступают всякие там пятерки, десятки и двадцатки, набитые в портмоне из кожзаменителя. Ступенькой выше появляется платиновый зажим с пятидесятидолларовыми банкнотами, новенькими и хрустящими. И, наконец, гордый конверт с внушительной пачкой стодолларовых купюр, передаваемый из рук в руки в правительственных коридорах.А еще существуют банки. Вы подходите к окошечку кассира, а при виде пачек денег у вас перехватывает дыхание. Вам знакомо это чувство?Когда школьников приводят на экскурсию на монетный двор, добрый дяденька разрешает какой-нибудь симпатичной девчушке подержать в руках миллион долларов – совсем небольшую пачку банкнот по десять тысяч, всего сто казначейских билетов. Эти купюры водятся где-то в таинственных недрах федеральной банковской системы. Даже не верится, что миллион можно так просто взять и подержать в руках. Но вот унести его оттуда можно и не пытаться. Такие банкноты все равно никто не разменяет.Ладно. Это было лирическое отступление. Совсем иначе выглядело содержимое черного чемодана. Куда более реально. Джерри Джеймисон, ломавший замки и выбрасывающий из чемодана старое тряпье, – это был прежний я. Но я, увидевший деньги в чемодане, – это был уже новый человек. В ту самую минуту я всем своим нутром почувствовал, что мне больше никогда не стать прежним Джеймисоном, как бы мне этого ни захотелось.Сидя на корточках, я поднял глаза на Винса. Взгляды наши встретились. Несколько мгновений мы обалдело смотрели друг на друга со смешанным чувством неловкости и какого-то дикого, сумасшедшего восторга, потом оба отвели взгляд в сторону.– Даже не знаю, что сказать в такой момент, – тихо произнес Винс.– Надо не говорить, а считать. – Я сам не узнавал своего голоса. Деньги были упакованы в толстые пачки, в четыре дюйма каждая. Пачки туго перевязаны и плотно уложены рядами. Я с трудом вытащил одну. Верхняя и нижняя банкноты оказались стодолларовыми, не новыми, бывшими в употреблении. Я несколько раз подбросил пачку на ладони, наслаждаясь ее ощутимым весом, и передал Винсу. Он зажал ее между коленями и провел большим пальцем по боковой стороне, пытаясь заглянуть внутрь пачки. Деньги были плотно спрессованы. Винс взвесил пачку на ладони.– Здесь, похоже, бумажек пятьсот, – прикинул он.– Значит, тысяч пятьдесят.– И сколько таких пачек в чемодане?Я начал вытаскивать их одну за другой, пересчитывая. Казалось бы, следовало считать медленно, растягивая удовольствие. Но мой взгляд лихорадочно стремился вперед, и руки едва успевали за ним. Итак, шестьдесят восемь пачек сотенных и еще одна пачка банкнот по пятьсот долларов, такой же толщины.– у меня просто в голове не укладывается, – хрипло произнес Винс откашлялся. – Джерри, вон та пачка с пятисотенными – в ней четверть миллиона! Возьми карандаш и бумагу и валяй...– Постой-ка, что там у нас? – На самом дне чемодана лежал листок бумаги с цифрами, напечатанными вкривь и вкось, видимо, на старой и разбитой пишущей машинке.34.000 х 100= 3.400.000500 х 500 = 250.000–3.650.000Я передал листок Винсу. Он не ошибся – в каждой пачке ровно по пятьсот бумажек. Трудно поверить! Тридцать четыре тысячи сотенных! Два миллиона – Винсу и один – мне.– Значит, Кармела не в счет? – спросил я.– Ну ты же слышал все по радио. Все, что больше трех миллионов, делим пополам.Итак, я стал владельцем миллиона трехсот двадцати пяти тысяч долларов. Я посмотрел на разбросанные по полу пачки.– Давай одну распечатаем и разделим. Мне не терпелось.– Валяй.Развязывая узел, я порвал верхнюю банкноту. Пачка, освободившись от тугой бечевки, стала вдвое толще. Я на глаз разделил ее на две части и пересчитал половину. Двести шестьдесят две бумажки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18