— Все, что у нас имеется на данный момент, — это то, что она не Ники Уэбб. Ваш мистер Уилтер проделал в Кливленде просто отличную работу. Оказывается, фотограф, делавший снимки выпускных классов в школе, которую закончила настоящая Ники Уэбб, по каким-то никому не ведомым причинам сохранил негативы фотографии того выпуска. Мы ее увеличили: внешнее сходство казалось весьма правдоподобным до тех пор, пока эксперты не начали измерять и сравнивать размеры лица, расположение носа, ушей, расстояние между зрачками глаз и так далее...
— Откуда она родом?
Он пожал плечами:
— Думаю, скоро узнаем. Круг медленно, но верно сужается. Пока мы предполагаем, что это Мэри Геррити, с кодовым именем Шарлотта. Провела детство в трущобах Чикаго. Когда ей исполнилось пятнадцать, ее, крутую, как настоящая сорвиголова, и смышленую, как уличная кошка, затащил в постель какой-то профессор-радикал, который запудрил ей мозги галиматьей насчет справедливости, социального рая и в конечном итоге привел в Лигу молодых коммунистов. Это было в 1941-м. Почувствовав, что его вот-вот схватят, он спешно сбежал вместе с нею в Мехико. Через три года его там убили. До нас дошли слухи, что это была какая-то внутрипартийная разборка. А она полностью исчезла из виду. В 47-м, когда наши люди выясняли причины серьезнейших утечек в Берлине, оказалось, она «обслуживала» одного высокопоставленного чиновника из британского правительства, которому следовало бы быть поразборчивей в связях. Ей устроили засаду, поймали, но, пока старались ее расколоть, нежданно-негаданно явились возмущенные консульские работники и предъявили должным образом оформленные бумаги, свидетельствующие о том, что она гражданка Польши. Ничего не оставалось, как ее освободить. В течение последующих двух лет нам несколько раз удавалось заснять ее на групповых фото в Подмосковье. Партийные торжества, банкеты, ну и тому подобное. Рассказываю вам обо всем этом только потому, что лично я убежден — это она. С большей уверенностью мы сможем утверждать это, когда ее служанка Виктория передаст нам что-нибудь вещественное с достаточно четкими отпечатками пальцев. В следующий раз ее след был обнаружен — где бы вы думали? — в Камбодже! Но след оказался крайне слабым, и она успела безнаказанно принести заметный ущерб, избрав для этого банальный постельный вариант. Лет пять тому назад нам сообщили о ее неожиданном возвращении в Мехико. Нетрудно было догадаться, что скоро она окажется здесь, в Америке, и будет искать что-то вроде постоянного прикрытия, но мы снова потеряли ее след и с тех пор ищем не покладая рук, так как нам прекрасно известно: она прошла великолепную подготовку и, учитывая ее природные способности, лучшая из всего, что у них есть. К тому же пять лет тому назад любой дурак без труда мог догадаться, что «Дин продактс» вот-вот получит ряд секретных космических заказов. Поэтому-то они и послали братьям Дин особую посылку.
— Которая разнесла нас к чертовой матери, — произнес я внезапно осипшим голосом.
— Потому что посылка специально готовилась для братьев-холостяков, мистер Дин. Новоиспеченные дилетанты, ухмыляющиеся над шпионским вариантом а-ля Мата Хари и считающие, что все это бред сивой кобылы, просто законченные дураки, другого определения не подобрать. Им невдомек: одна умная, изворотливая и профессионально подготовленная женщина, которая настолько красива, что при одном взгляде на нее перехватывает дух, и при этом настолько презирает мужчин, что получает дикое, ни с чем неописуемое удовольствие от каждой минуты, когда они ее трахают, потому что это низводит их на уровень животных, и которая слепо, по убеждению, принимает все требования партийной дисциплины, какими бы жесткими они ни были, — такая женщина, поверьте мне, стоит по меньшей мере пары ядерных субмарин.
Так что не торопитесь называть себя идиотом. Когда любитель выступает против настоящего профи, он в любом случае и при любых обстоятельствах проиграет, как минимум, со счетом ноль — три. Вы же пока проигрываете со счетом один — три, что, должен признаться, в высшей степени примечательно. Она прогнала вас и когда пришло время, широко открыла двери для Мотлинга. Зато сейчас вы очень помогаете нам захлопнуть ловушку намного раньше, чем мы смогли бы сделать это без вас.
— Вы можете взять и Мотлинга тоже?
— Хотелось бы, но для этого требуются веские доказательства, а их у нас, к сожалению, пока нет. Равно как и тех, кто готов заговорить. Зато теперь мы, по крайней мере, можем практически полностью перекрыть ему доступ к нашим оборонным технологиям. Если нам это удастся, будем считать, мы победили.
— Ну а как насчет Лестера Фитча? Этот, уверяю вас, сразу же расколется и заговорит в первую же минуту. Скажет все, абсолютно все.
— И что нам это даст? Ровным счетом ничего. Он всего лишь мелкая сошка, разменная монета, не больше. К тому же наверняка не из их людей. Просто заставил Долсона взять его в свою воровскую долю. Я бы сказал, скорее всего, здесь имел место самый обычный шантаж на основе того, на что он наткнулся совершенно случайно. Именно это и заставляло его страстно желать, чтобы все как можно дольше оставалось как раньше. Если бы у руля встали вы или Грэнби, Долсона могли лишить его золотой кормушки, поэтому он стал неистовым приверженцем Мотлинга. Очевидно, ваш брат сказал ему нечто такое, что он с самого начала заподозрил неладное, когда Кендала убили. Кстати, в последнее время Фитч заметно нервничал. По-моему, даже слишком.
— Вы сказали, какое-то время мы с Джоан будем оставаться для всех убитыми. Интересно, как долго?
— Вплоть до заседания вашего Совета директоров в понедельник утром. И там посмотрим, какой эффект на них произведет ваше внезапное воскрешение. Скорее всего, никакого. Во всяком случае внешне. Подумайте вот о чем, мистер Дин: если бы они убили вас обоих и если бы нам ничего не удалось доказать даже при самой тщательной проверке «Дин продактс», то тогда Мотлинг остался бы у руля компании, потому что по вашему завещанию все переходит к брату, а значит, к членам его семьи. Тогда эта изворотливая бабенка получила бы ни много ни мало, а шестнадцать тысяч акций с правом голоса. Так что, если эффект с вашим неожиданным появлением не сработает, вы сможете лишить его возможности оставаться в компании путем простого голосования.
— И поставить на его место Грэнби?
— Это ваша проблема.
— И что, никакого, даже самого маленького наставления о чувстве долга перед родиной, перед совестью и перед людьми я от вас не услышу?
Он встал со стула:
— Извините, мне надо немного поспать. Что же касается так называемого чувства долга, то, боюсь, вам жить со своим, а мне со своим. Это одна из тех ловушек жизни, из которых еще никому и никогда не удавалось выбраться.
Он коротко кивнул и вышел. Я задумчиво подошел к окну, выходившему в огороженный высокими стенами внутренний садик. Да, а во Флориде май просто чудесен. Тарпон начинает мигрировать на север, зловредные комары еще не набрали силу, в любой момент можно поехать на равнинные озера и вдоволь там порыбачить...
Масштабы последствий предстоящего выбора, честно говоря, меня просто пугали. Ведь придется взвалить на свои плечи колоссальный груз ответственности. И нести его день и ночь. Жить и спать с ним. Хотя, с другой стороны, одновременно со страхом эта мысль, как ни странно, подспудно пробуждала меня от неожиданного, праздничного чувства нетерпеливого ожидания и предвосхищения.
Глава 17
В три часа дня я сидел в маленьком внутреннем садике, наслаждаясь покоем и тишиной, когда туда медленно, с долгими остановками вошла сестра Маккарти. На ее левое плечо опиралась бледная, изможденная Джоан. Я немедленно вскочил на ноги, подбежал к ним, подхватил ее под другую руку.
— Джоан! Зачем ты встала? Тебе же еще нельзя ходить!
— У нас не было выбора: надо было либо разрешить ей, либо привязать ее к постели, — оправдывающимся тоном произнесла Маккарти.
— Как ты себя чувствуешь, дорогая?
— Хочешь, давай сбегаем наперегонки, — вместо ответа, предложила Джоан.
Белоснежная повязка на голове ярко контрастировала с ее светло-рыжеватыми волосами. На минутку оставив их стоять одних, я торопливо разложил для нее кресло, затем мы с Маккарти аккуратно уложили ее в него. Джоан закрыла глаза. Но не от утомления. Скорее от предвкушения чего-то радостного.
— Ох, как же хорошо, — почти прошептала она. — А теперь, сестра, боюсь, вам лучше уйти, потому что, когда в моей голове перестанет вертеться весь мир, надеюсь, меня будут целовать. Много и долго.
— Только, пожалуйста, не переусердствуйте, дорогая, вы еще далеко не выздоровели, — отозвалась Маккарти и, громко шурша накрахмаленным платьем, удалилась. Во все лицо сияя от искреннего удовольствия, Джоан открыла глаза:
— Ну как?
— Вот так, — ответил я и сделал то, что она ожидала. Прямо в ее маняще горько-сладкие губы. Правда, нежно и осторожно. Оказалось, слишком осторожно.
— Пожалуйста, сделай это по-настоящему, Гев. Не бойся, я не настолько слаба.
Мы сделали это по-настоящему. К обоюдной радости. Она с довольным видом откинулась на спинку кресла.
— Теперь, наверное, у тебя тоже будет мой насморк.
— Безусловно.
— Расскажи мне, пожалуйста, о том, что произошло. Помню, я бежала, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, потом что-то больно ударило меня в затылок и свалило... прямо на больничную койку с жуткой головной болью, постоянно хлюпающим носом и таким ощущением, будто по моей спине хорошенько прошлись бейсбольной битой.
Я неторопливо рассказал ей все, что тогда произошло. Не упуская ни малейшей детали. Но при этом невольно поймал себя на мысли, что в моем голосе отчетливо слышались нотки какой-то непонятной нервозности. Внимательно слушая мое повествование, Джоан все больше и больше бледнела. Заметив это, я постарался держать себя в руках. Попытался как можно комичнее пересказать, как пару раз уронил ее на траву, как спотыкался, ударялся об изгородь, как грохнулся лицом вниз, на пол кухни того дома... Похоже, помогло. Во всяком случае, цвет ее лица заметно улучшился. Но серьезное выражение так и не исчезло.
— Спасибо, Геван, — неожиданно тонким голосом поблагодарила она.
— За что?
— За все те дни, которые ты подарил мне, которые мне теперь предстоит прожить. От всей души большое тебе спасибо, потому что, не сомневаюсь, это будут хорошие, может быть, даже очень хорошие дни.
— Не возражаешь, если часть из них я посвящу моим чисто собственническим интересам?
— Попробуй от них уклониться! Только попробуй, и я буду как тень ходить за тобой по улицам, изо всех сил колотя в сковородку и размахивая плакатом: «Люди, этот человек разрушил мою жизнь!»
— Разрушил твою жизнь?
— Это всего-навсего предположение... после того, как ко мне вернутся силы. Господи, Геван, ты только посмотри, какой чудесный у тебя синяк под глазом!
— А какая восхитительно белоснежная повязка у тебя на голове!
— Они выбрили мне затылок. Чудовищно! Я смотрела в маленькое зеркальце, когда мне делали перевязку. Теперь у меня вид совсем как у монашенки какого-нибудь религиозного ордена. Почему ты так странно смотришь на меня?
— Компенсирую себя за все то потерянное время, когда ты была совсем рядом, а я тебя даже не видел.
— Ну и каков приговор?
— Ты великолепна, Джоан Перри. Слава богу, у тебя хорошие кости.
— Хочешь сказать, толстые и крепкие.
— Не возражаешь, если я буду продолжать глазеть на тебя?
— Если ты будешь продолжать глазеть на меня таким образом, я, скорее всего, брошусь тебе на шею, а это не совсем прилично. Я должна быть застенчивой, по-девичьи скромной и сдержанной. Мама всегда учила меня: никогда не вешайся мужчинам на шею. Обычно это их очень нервирует.
— Я только и мечтаю о том, чтобы ты меня нервировала. Какая прекрасная суббота и какое прекрасное воскресенье! Мы проводили вместе каждую свободную минуту. Нам было о чем поговорить, и мы говорили, говорили, но о чем, собственно, говорили — убей меня, не помню. Мы просто запоминали друг друга — глазами, ушами, кожей, сердцем... Когда такое происходит с кем-нибудь другим, это обычный случай влюбленного состояния под летней луной. Когда же такое случается с тобой, это изменяет весь окружающий тебя мир.
Такого со мной еще никогда не была. Нигде и ни с кем. Она была жива, полна желаний, и у нас не было ни малейшего вопроса относительно того, что мы сделаем со своими собственными жизнями. Она была Джоан, та самая Джоан, моя Джоан, и я всем сердцем желал, чтобы она навсегда оставалась моей, и только моей. Вся до самого конца, включая ее неожиданные приступы застенчивости, иногда даже почти девичьей робости, чистейшую нежную ткань ее кожи, тонкие кости, чудесные очертания ее кистей и лодыжек, удивительное богатство ее тонкой талии. Я смотрел на ее великолепное тело, и мне страстно хотелось, чтобы оно как можно скорее наполнилось таинством нашего с ней ребенка. Не в силах себя сдержать, я поделился с нею этим, и в ответ она сказала, что это хорошая идея, что это вполне можно устроить и что она уже где-то видела конкретный план того, как именно это надо делать. В ее чувстве юмора было какое-то необычное сладострастие, о котором я раньше даже не подозревал и которое доставило мне искреннее удовольствие. Джоан также с на редкость серьезным видом довела до моего сведения, что не желает ничего знать о женщинах в моей прежней жизни, потому что она абсолютно уверена, что со временем сможет заставить меня полностью о них забыть. Выражение ее глаз и движения восхитительных губ, когда она выносила этот приговор, не вызывали ни малейших сомнений в том, что так оно и будет. Каждая минута, каждое мгновение, проведенное с ней, заставляли меня страшиться даже самой мысли о том, что ее может со мной не быть, что я вдруг могу ее потерять...
* * *
Заседание Совета директоров было назначено на десять часов утра в понедельник. Меня еще практически до рассвета тайком провели в здание управления, где мне пришлось долго ждать на складе. В обществе множества ящиков и мешков с канцелярскими товарами. По дороге на завод Тэнси рассказал мне, что они уже нашли и задержали Лефея в Балтиморе, доставили его сюда, в Арланд, но досье при нем не было.
Когда настало время моего выхода, один из молодых людей Тэнси открыл дверь склада и коротко кивнул мне. Часы показывали четверть одиннадцатого. Я покорно последовал за ним до обшитой деревянными панелями комнаты для заседаний Совета. Ощущение у меня, признаться, было довольно странное — будто я девушка для развлечений, которая вот-вот выскочит из гигантского торта посредине стола.
Прежде чем войти в комнату вместе с Тэнси, я, слава богу, не забыл стереть с лица глупую, если не сказать идиотскую, ухмылку и подавить в себе дикое желание влететь туда с громким воплем: «Сюрприз! Сюрприз!»
Внутри все было как обычно — клубы сизого дыма, расплывчатые лица... Мои воспоминания нарушил дядя Ал, как ни в чем не бывало заметивший:
— А мы было подумали, что ты совсем забыл об этом, Геван.
Искоса бросив быстрый взгляд на Мотлинга, я узнал тот извечно невозмутимый вид профессионального игрока в покер, который давным-давно научился не рвать карты от отчаянной злобы при очередном проигрыше. Ничего страшного — будет следующая сдача, а потом еще, еще... Ники при виде меня, очевидно, побледнела, хотя полной уверенности у меня в этом не было. У нее были точно такие же глаза, как у Мотлинга: абсолютно спокойные, чуть задумчивые, испытующие.
Затем мой взгляд остановился на Лестере Фитче. Кожа на его до неузнаваемости посеревшем лице, казалось, слезла с костей, повиснув где-то внизу, как пустые мешочки. Неуклюже наклонившись, он пробормотал что-то на ухо председателю Совета Карчу и, шатаясь, вышел из комнаты, чуть не ударившись о дверной косяк. Один из молодых людей Тэнси, не дожидаясь приказа, сразу же последовал за ним.
Само заседание продлилось недолго. Соответствующие документальные записи полностью подтвердили как размер моих активов, так и право преимущественного голоса. Затем слово попросил старый Уолтер Грэнби. Не вставая с места, он снял свою кандидатуру, заметив, что был бы куда более полезным нашей компании, если бы смог полностью посвятить себя исключительно финансовым вопросам, и выразил надежду, что я соглашусь вновь взять бразды правления компанией в свои руки. Карч попробовал было возразить против столь неожиданного снятия кандидатуры, но его слова прозвучали не более чем пустой формальностью. Никто из присутствующих не обратил на них ни малейшего внимания. Дядя Ал с видимым удовольствием поддержал предложение Грэнби. Все в ожидании повернули головы в мою сторону. Я прочистил горло и услышал собственные слова, что буду рад последовать их предложению, если оно, конечно, будет подтверждено должным голосованием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34