Третий волк, светлый, с голубыми льдинками глаз, подскочил и вцепился
в размахивавшую правую руку Данилова. Яростным рывком он сломал ее в
локте, и расщепленная кость насквозь прорвала мякоть. Тело Данилова
дернулось и скрючилось от боли. Серый волк, вырвавший его из седла,
сомкнул челюсти на его глотке и легким нажимом порвал гортань.
Пока Щедрин бился в попытке высвободить ногу, бурый волк принялся
рвать лошадиное брюхо. Из распоротой шкуры вывалились петли дымящихся
кишок, и лошадь в агонии заржала. Еще один зверь, со светло-бурой, слегка
седоватой шерстью, выскочил из кустов и прыгнул к горлу лошади, клыками и
когтями распарывая его. Щедрин визжал высоко и пронзительно и, царапая
пальцами землю, все еще пытался высвободиться. Всего в нескольких метрах
от него сидел Михаил, оглушенный, в полубессознательном состоянии, от раны
на его плече тянулись следы крови и волчьей слюны.
Антон с верхушки холма слышал шум схватки и сжимал руками
раздробленное колено. Он пытался проползти сквозь чащу, лошадь его билась,
не в силах встать со сломанной ногой. Он прополз меньше десятка метров -
достаточно, чтобы боль охватила все его тело, - когда два волка поменьше,
один темно-бурый, а другой рыжевато-серый, выскочили из леса и вцепились
ему в запястья, перекусив кости резкими рывками головы. Антон заорал,
призывая на помощь Бога, но в этой дикой местности Бог был на стороне
клыков.
Оба волка, действуя слаженно, перегрызли ключицы и лопатки Антона и
его ребра. Потом рыжевато-серый вцепился в горло, а темно-бурый зверь
зажал в челюстях его голову. Когда Антон стал биться и стонать,
превращенный в беззащитную массу плоти, звери порвали ему глотку и
раздавили голову, как глиняный горшок.
Щедрин, упираясь руками в землю, немного высвободился из-под
судорожно дергавшейся над ним лошади. Из его глаз от ужаса катились слезы,
и он, уцепившись за маленькое деревцо, силился окончательно выбраться.
Деревцо хрустнуло. Он почувствовал на своем лице медный запах крови,
тошнотворное дыхание, и глянул прямо в глотку светло-бурого зверя.
Кровь капала с его клыков. Волк около трех страшных секунд смотрел в
глаза человека, и Щедрин всхлипнул:
- Пожалуйста...
Волк подался вперед, стиснул клыками лицо и сорвал с него кожу, будто
бы снял маску. Под ней дергались мокрые красные сухожилия и двигались
оскалившиеся зубы. Волк вцепился лапами в плечи Щедрина и с радостной
дрожью стал заглатывать разодранное в клочья лицо человека. Лишенные век
глаза Щедрина торчали из кровавого черепа. Матерый серый волк,
поигрывавший мощными мышцами, присоединился к бурому, и горло Щедрина
хрустнуло. Серый волк вырвал его нижнюю челюсть и оторвал выпавший язык.
Затем светло-бурый зверь завладел головой мертвого, разгрыз ее и стал
пировать.
Михаил тихо застонал, борясь с обмороком, его чувства обострились.
Бурый волк, располосовавший ему плечо, повернулся и стал
приближаться.
Метрах в трех он остановился, нюхая воздух, пытаясь ощутить запах
Михаила. Его темные глаза уставились в лицо мальчика и, казалось, пронзали
его насквозь. Шли секунды. Михаил в полубеспамятстве выдержал взгляд, и
сквозь кошмар потрясения ему показалось, что зверь этим взглядом
спрашивает его, и вопрос этот таков: "Ты хочешь смерти?"
Михаил, продолжая выдерживать проницательный пронзающий взгляд зверя,
потянулся вбок и взял в руки обломок ветки. Он поднял его дрожащей рукой,
намереваясь ударить волка по голове, если он сунется.
Волк выжидал, недвижно. Глаза его были как бездонные темные
водовороты.
И тут неожиданно серый волк жестко цапнул бурого за бок, и
смертельный гипноз распался. Бурый волк моргнул, издал фырчащее "у-ф-ф",
словно бы признавая свою неправоту, и повернулся продолжить пиршество на
останках Сергея Щедрина. Серый разодрал грудину Щедрина, а затем сожрал
его сердце.
Михаил побелевшими в суставах пальцами держал обломок ветки. С
вершины холма один из зверей, пировавших на трупе Антона, издал низкий
вой, быстро нараставший по громкости, разносясь эхом по лесу и сгоняя с
деревьев птиц. Светлый голубоглазый волк бросил обгладывать растерзанный
торс Данилова и поднял голову по ветру, отвечая таким воем, от которого по
спине Михаила пробежала дрожь, и одурманивающий туман мигом выветрился из
его головы. Начал завывать светло-бурый зверь, потом бурый волк стал
подпевать чарующей гармонии звуков, издаваемых измазанными в крови
мордами. Наконец поднял голову серый волк и провыл диссонансно, что
заставило других замолчать. Волчье пение изменялось по высоте и громкости,
меняло тональность, и уносилось вверх. Потом серый волк резко оборвал свою
песнь, и все волки снова занялись конским мясом и человеческой плотью.
Издалека донесся вой, который длился, может быть, секунд пятнадцать,
потом стал затихать и смолк.
В глазах Михаила рябило. Он прижал руку к плечу. В разрезе раны
мышечная ткань была ярко-розового цвета. Он чуть было не позвал отца и
мать, но в памяти снова возникла картина трупов и убийства, и он опять
лишился четкости мышления.
Но не настолько, однако, чтобы не сознавать, что раньше или позже
стая волков займется им и разорвет его на клочки.
Это была не игра. Это была не сказка, рассказываемая матерью при
золотом свете лампы. Это не были сказки Ганса Христиана Андерсена или
Эзопа; но была жизнь и была смерть.
Он потряс головой, пытаясь развеять помрачение. Бежать, подумал он.
Но Галатиновы никогда не убегают. Нужно бежать... нужно...
Светло-бурый с сединой волк и светлый сцепились друг с другом из-за
красного куска печени Данилова. Затем светлый отступил, позволяя заглотить
кусок более сильному зверю. Матерый серый волк отдирал куски от лошадиного
крупа.
Михаил стал отползать, лежа на спине, отталкиваясь пятками от земли.
Он неотрывно следил за волками, ожидая нападения; светлый волк на секунду
поглядел на него, голубые глаза засветились, потом снова принялся пожирать
конские внутренности. Михаил добрался до чащи, дыхание с хрипом вырвалось
из легких, и там, среди кустов боярышника и мелкой поросли, потерял
сознание, и глубокий мрак окутал его.
День был на исходе. Солнце садилось. Лес наполнился голубыми тенями,
стало холодать. Трупы сжимались, становились исчезающе малыми. Ломались
кости, стреляли призраки с наганами, кровавый кошмар возникал вновь как
наяву.
Волки наелись до отвала, но все еще продолжали заглатывать куски мяса
в свои утробы, чтобы потом их отрыгнуть. Животы у них раздулись, и они
стали по одному исчезать в сгущающемся сумраке.
Кроме одного. Большой серый волк нюхал воздух, стоя над телом
мальчика. Он тщательно обнюхал кровоточащую рану на плече Михаила и
задержался на запекшейся крови и волчьей слюне. Зверь стоял, всматриваясь
в лицо Михаила долго и неподвижно, как будто пребывая в глубоком раздумье.
Затем вздохнул.
Солнце почти зашло. Над лесом в темнеющем восточном небе появились
слабые пятна звезд. Над Россией повис лунный серп.
Волк наклонился и мордой в запекшейся крови перевернул мальчика на
живот. Михаил тихо застонал, потревоженный, потом опять впал в
беспамятство. Волк сдавил челюсти, сильно, но мягко, на шее мальчика,
поднял без видимого усилия его тело. Зверь пошел по лесу, горевшие янтарем
глаза рыскали то вправо, то влево, звериный инстинкт был настороже. За ним
волоком тащились ботинки мальчишки, пропахивая в листве две борозды.

3
Где-то и когда-то он слышал хоровой вой. Он звучал сквозь темноту над
лесом и холмами, над озером и поляной, на которой среди одуванчиков лежали
трупы. Волчье пение взмывало вверх, разбиваясь на нестройные звуки, и
опять возвращалось к гармонии. И Михаил слышал свой собственный стон среди
грубого соревнования волчьих голосов, когда боль терзала его тело. Он
чувствовал пот на своем лице, невыносимое жжение в ране. Он попытался
открыть глаза, но веки слиплись от засохших слез. В ноздрях стояла вонь
крови и мяса, и он ощутил на лице жаркое дыхание. Рядом что-то ворошилось.
И опять над ним сомкнулась милостивая тьма, и он ускользнул в ее
бархатные объятия.
Высокое радостное пение птиц разбудило его. Он знал, что находится в
сознании, но на мгновение удивился, не на небесах ли он. Но если бы это
было так, Бог залечил бы его плечо, ангелы выцеловали бы горючие слезы с
его глаз. Ему пришлось чуть ли не расцеплять веки.
Солнечный свет и мрак. Холодный камень и запах давно высохшей глины.
Он уселся, плечо заныло.
Нет, это не рай. Это по-прежнему вчерашний ад. Или, подумал он,
возможно, прошло более суток. Светило золотое утреннее солнце, ярко
сверкавшее сквозь сплетение веток и стеблей, он видел его через большое
овальное окно без стекол. Ветвь дерева заглядывала в окно, вьюны облепляли
стены, на которых очертания фигур, державших свечи, превратились в
неразличимые тени.
Он посмотрел вверх, мышцы шеи были еще напряжены и болели. Над ним
был высокий потолок с пересекавшимися деревянными балками. Он сидел на
каменном полу огромного помещения, сквозь окна струился солнечный свет, в
некоторых из них еще сохранились осколки темно-красного стекла. Вьюны,
опьяневшие от весеннего солнца, украшали стены и свисали с потолка. Через
одно из окон просунулась дубовая ветвь, на стропилах ворковали голуби.
Ему стало казаться, что он просто забрался далеко от дома.
Мама, подумал он. Отец. Лиза. Сердце замерло, и новые слезы полились
из глаз. Глаза жгло, как будто их опалило. Все мертвы. Все пропало. Он
пытался успокоить себя, глядя в пустоту. Все мертвы. Все исчезло. Прощайте
все.
Он потянул носом, и в носу защекотало. Тут он опять сел, его сознание
обожгло страхом.
Волки. Где волки?
Он может отсидеться тут, в этом месте, решил он. Сидеть тут до тех
пор, пока кто-нибудь за ним не придет. Долго сидеть не придется.
Кто-нибудь наверняка придет. Разве не так?
Он уловил металлический дух в воздухе и глянул направо. Рядом с ним
на камне, покрытом мхом, лежал окровавленный кусок мяса, который мог быть
печенью. Возле него лежало с десяток ягод голубики.
Михаил почувствовал, как перехватило дыхание. Крик ужаса застрял в
горле. Он откатился от отвратительного дара, стеная, как зверь, нашел угол
и забился в него. Его трясло и стошнило остатками съеденного на пикнике.
Никого нет, чтобы прийти сюда, думал он. И никогда не будет. Он
задрожал и застонал. Волки были здесь, и они очень скоро могут вернуться.
Если он собирается выжить, ему нужно найти дорогу отсюда. Он сидел,
съежившись и дрожа всем телом, пока не собрался с силами, чтобы встать.
Ноги едва держали и вот-вот могли подвернуться. Но потом он все-таки
распрямился и, держась рукой за ноющую рану на плече, неверными шагами
вышел в коридор, выложенный мозаикой, с покрытыми мхом статуями без голов
и рук.
Слева Михаил увидел выход и вышел через портал. Он оказался в месте,
которое могло много лет - десятилетий - назад быть садом. Он зарос и был
занесен опавшей листвой и гниющими стеблями цветов, но там и сям
какой-нибудь сильный цветок пробивался из почвы. Вокруг еще сохранились
статуи, запечатленные в движении, похожие на молчаливых часовых. У
развилки тропинок был фонтан из белого камня с чашей, заполненной талой
водой. Михаил остановился, опустил в него сложенные пригоршней ладони и
напился. Потом плеснул водой на лицо и рану, рваную мякоть зажгло, и от
этого по щекам потекли слезы. Но он закусил губу и крепился, потом стал
оглядываться кругом, чтобы понять, где же он находится.
Солнце освещало и наводило тени по стенам и башенкам дворца из белого
камня. Камни его уже приобрели оттенок обветренной кости, а крыши его
минаретов и куполов луковкой были светло-зеленого цвета старинной бронзы.
Башенки дворца доходили до верхушек деревьев. Каменные лесенки винтом
поднимались к смотровым площадкам. Большая часть окон была разбита,
разломана проросшими через них ветвями дубов, но некоторые сохранились;
они были застеклены разноцветными стеклышками, образовывавшими что-то
вроде мозаики, темно-красные, голубые, изумрудного цвета, фиолетового и
желтого. Дворец, опустевшее царство, огородился стенами из белого камня,
но не выстоял против леса. Через проходящие в геометрическом порядке
дорожки проросли дубы, разрушившие человеческую гармонию вторжением дикой
природы. Сквозь трещины в стенах пролезли змеями вьющиеся растения,
раздвинув многопудовые камни. Заросли терновника выросли под ногами
статуи, сбросили ее, сломав ей шею, и обвили свою жертву. Михаил прошел по
зеленому запустенью и увидел впереди погнутые бронзовые ворота. Он
пробрался к ним и изо всех сил стал тянуть тяжелую, вычурную металлическую
створку. Петли заскрипели. И перед ним предстала другая стена,
образованная густым лесом. В той стене ворот не было. И никаких следов,
ведущих домой. Ничего, кроме леса, там не было, и Михаил сразу понял, что
лес этот мог тянуться на многие версты, и на каждой из них ему могла
повстречаться смерть.
Пели птицы, счастливые до глупости. Михаил услышал и другой звук:
трепещущий шум, странно знакомый. Он посмотрел на крышу дворца, подняв
глаза к верхушкам деревьев. И тут он увидел его.
Нить его змея обмоталась вокруг острого шпиля на вершине купола
луковкой. Змей трепетал на ветру, как белый флаг.
Что-то на земле справа от него шевельнулось.
Михаил раскрыл рот, отступил на шаг назад и наткнулся на стену.
За фонтаном, метрах в тридцати, стояла девочка в рыже-бурой одежде.
Она была старше, чем Лиза, вероятно, лет пятнадцати-шестнадцати. Ее
длинные белокурые волосы свисали на плечи, она несколько секунд
рассматривала Михаила голубыми ледяными глазами, потом молча скользнула к
краю фонтана, нагнулась и прильнула губами к воде. Михаил увидел, что она
лакала воду языком. Она снова пристально посмотрела на него, потом
продолжила пить. Затем вытерла рот рукой, смахнула с лица золотые пряди
волос и, выпрямившись, отошла от фонтана. Она повернулась и пошла назад к
порталу, откуда вышел ранее и Михаил.
- Подожди! - позвал он.
Она не остановилась и молча скрылась в белом дворце.
Михаил опять был один. Я, должно быть, все еще во сне, подумал он.
Сон просто перешел в явь, и все вернулось в дремоту. Но ноющая боль в
плече была достаточно реальной, и такой же была острая боль в других
ранах. Его воспоминания - они тоже были страшно реальными. И такой же,
решил он, должна быть и девочка.
Он крадучись пересек заросший сад и вернулся к дворцу.
Девочки нигде не было видно.
- Эй! - позвал он, стоя в длинном коридоре. - Ты где?
Ответа не было. Он прошел мимо помещения, в котором проснулся. Нашел
другие комнаты, кельи с высокими потолками, в большинстве своем без
мебели, в других были грубо сколоченные из дерева столы и лавки. Одно
помещение оказалось огромной столовой, в ней по давно не тронутым
оловянным тарелкам и стаканам шныряли ящерицы.
- Эй! - продолжал звать Михаил. - Я не обижу тебя! - обещал он.
Он свернул в другой коридор, темный и узкий, ведущий вглубь дворца. С
серых камней капала вода, стены, пол и потолок покрылись мхом.
- Эй! - крикнул Михаил, голос у него охрип. - Где ты?
- Здесь, рядом, - пришел ответ из-за спины.
Он обернулся, сердце у него замерло, и он вжался в стену.
Говоривший был стройным мужчиной с русыми, подернутыми сединой
волосами и запущенной бородой. На нем была такая же рыжевато-бурая одежда,
что и на девочке, шкура животного, с которой отскоблили шерсть.
- Из-за чего такой шум? - спросил он с некоторым раздражением в
голосе.
- Я... я не знаю... где я?
- Ты здесь, - ответил он, будто бы объяснив этим все.
Кто-то подошел и тронул его за плечо.
- Это новый ребенок, Франко, - сказала женщина.
- Это был твой выбор. Ты и будь помягче. Как можно спать при таком
гаме? - Франко рыгнул, резко повернулся и ушел, оставив Михаила лицом к
лицу с невысокой полноватой женщиной с длинными рыжевато-каштановыми
волосами. Она была старше, чем его мать, решил Михаил. Ее лицо избороздила
сеть глубоких морщин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12