– Ерунда… Я был с ним строг. Это верно. И требователен… В кино – только в награду, никаких сигарет, водки, дурных книжек…
– Он пил и курил, – прошептала Окольская, снова вытирая глаза.
– Ему хорошо жилось… Всегда сыт, в доме согласие, порядок, в четыре обед, в семь ужин, в десять спать. Только по субботам я разрешал ему дольше смотреть телевизор.
– Мой муж, – подхватила Окольская, – любит почти военную дисциплину.
– Говорят, у таких детей бывает плохой пример… У нас такого быть не могло, пан инспектор. Я всегда вбивал Болеку в голову, что нет вещи более святой, чем чужая собственность.
– Где вы работаете? – спросил наконец Кортель.
– Я возглавляю строительно-монтажное управление номер четыре. Пятнадцать лет безупречной службы. А теперь? – Он махнул рукой.
– И все же недооценивают его, – снова вступила в разговор хозяйка дома. – Коллеги его продвигались, получали повышение… А он?
– Мне это было не нужно. Человек обязан работать на своем месте. Излишнее честолюбие губит…
Кортель с трудом выслушал этот монолог, прерывавшийся время от времени настойчивыми репликами жены.
– Я хотел бы, – сказал инспектор, – узнать что-нибудь еще о вашем сыне. Почему он бросил учебу?
– С начала обучения на юрфаке, – вновь успела вставить хозяйка, – Болек проявил такие способности!
– Не хотел учиться. – Окольский подчеркивал каждое слово. – Обещал, несколько дней корпел над книжками, а потом снова лентяйничал. Завалил сессию. Я ему сказал: пойдешь работать.
– Собирался он снова поступать в институт?
– В первый год после отчисления нельзя. Не искать же мне протекции. Вот я и подумал: пусть поработает, может, ума наберется. Из-за зрения его не взяли в армию.
– Где он работал?
– В фотографии. Он с детства любил фотографировать. У него даже был фотоаппарат. Говорил, что взял у товарища… Но и работу бросил. На это я сказал, что не намерен содержать взрослого лодыря.
– Чем он интересовался?
– Ничем, – сказал хозяин дома, – это ужасно, но это так…
– Современной музыкой, – тихо сказала хозяйка. – Много читал книг.
– Какие там еще книги! – Окольский повысил голос. – Сплошные претензии к родителям. Нет машины, не ездим летом в Болгарию, к морю… Он хотел иметь все, не затрачивая ни малейших усилий… Такие они все…
– Как вы думаете, куда он сбежал?
– Если бы я знал, – твердо заявил Окольский, – не прятал бы. Человек должен отвечать за свои поступки. Это мое правило. Я сообщил вашим сотрудникам все известные мне фамилии его приятелей.
– Есть ли у вас родственники в провинции?
– Двоюродные братья в Люблине, но он их почти не знает.
– А девушки?
Окольский пожал плечами.
– Он был скрытным.
– Была одна, очень симпатичная, – проговорила хозяйка. – Болек познакомился с ней еще перед выпускными экзаменами, а потом все это как-то оборвалось. Впрочем… Он действительно ничего не говорил нам о девушках.
– Вы помните ее фамилию?
– Нет. Зосей ее звали. Она никогда к нам не приходила. Иногда звонила.
– А в последнее время?
– Редко.
– Не вспоминал ваш сын о девушке по имени Казя, Казимира?
– О такой не слышали…
– Я хотел бы увидеть его вещи, – сказал Кортель. – Письменный стол, записные книжки…
– Пожалуйста. У него отдельная комната. – Окольский встал. – Мы не мешали ему. Иногда проверяли, убирает ли он комнату, в порядке ли его вещи.
Комната Болека была небольшой, но светлой и приятной. Кровать, два стула, письменный стол. На журнальном столике у окна радиоприемник с проигрывателем. Множество пластинок.
Кортель наткнулся на записную книжку, стал читать.
«…Трудно создать какой бы то ни было общественный порядок. Каждого гложет червь сомнений. Необходимо все эти сомнения развивать. Человек может быть свободным только тогда, когда его не стесняют принципы, проистекающие из традиции или политических догматов. Познавать жизнь, знать ей цену, разрушать безжалостно – это первая заповедь свободы…»
«Интересно, это собственные его мысли или переписанные откуда-то? – подумал Кортель. – Однако, что за ерунда?…»
Он стал просматривать фотографии. Их было много. В основном различные пейзажи и виды Варшавы. Некоторые даже неплохие. Магазинная и трамвайная сутолока, серия снимков Старого Мяста, пляж… Снимки парней и девушек Кортель откладывал в сторону – потом нужно будет проверить, нет ли среди них знакомых лиц. На дне ящика он нашел фотографию самого Болеслава Окольского, снятого рядом с молодой девушкой. Они сидели на траве, на заднем плане – стена леса. Лицо девушки показалось Кортелю знакомым. Да это же секретарша инженера Ладыня! И зовут ее… Зельская. Точнее, Зося Зельская. Он показал снимок родителям Болека.
– Да, именно эта девушка, – сказала хозяйка. – Зося. Я думала, у них что-то получится, но ничего не вышло.
Инспектор Кортель положил фотографию в портфель. В самом ли деле ничего не вышло из этого? Информацию об особняке Ладыня Окольский мог без труда получить от секретарши инженера. А что произошло потом? Неужели Зельская замешана в этом деле? Он быстро попрощался с Окольскими и на площади Парижской коммуны сел в такси. Его агенты Борек и Людек получили новое задание…
VI
Спустя дня два, под вечер, Кортель шел Аллеями Уяздовскими в сторону площади Трех Крестов. День был прекрасный, мимо проходили модно одетые парни и девушки. Он подумал, что любой из этих парней мог оказаться Болеславом Окольским. Все люди сегодня казались ему на одно лицо, словно он, инспектор Кортель, лишился вдруг профессионального чутья…
Он шел медленно, до встречи с Басей оставалось еще много времени. Они договорились встретиться в «Античном». «Надо наконец закончить эти свидания в кафе, – подумал Кортель. – Пора решать, мой дорогой, ты уже смешно выглядишь».
Два последних дня были для него очень напряженными. Вернувшись в комендатуру после визита к Окольским, он отчитался у шефа. Шеф – майор – был моложе Кортеля лет на десять. Выслушав инспектора, он театрально вздохнул.
– Когда ты наконец покончишь со своими кустарными методами? – начал он. – Вместо того чтобы являться с этим полуофициальным визитом к Окольским, надо было взять ордер на обыск. Прокурор звонит каждый час, – добавил он, – и спрашивает, когда поймаем этого Болека. А ты прогуливаешься по городу!
У шефа было принято решение: прежде чем вызвать Зельскую, необходимо провести тщательное расследование. Кортель заявил, разумеется, что ему не хватает людей, поскольку его люди ведут наблюдение за Золотой Аней. Шеф дал Кортелю еще одного сотрудника – сержанта Милецкого. Милецкий был мастером собирать сведения, пользоваться благосклонностью женщин. Невысокий, худощавый, он умел, как говорил Людек, улыбаться так, что любая женщина была не в состоянии отказать ему в информации. Уже на следующий день Милецкий принес Кортелю рапорт, сказав, что задание было не из трудных. В Институте технологии синтетических материалов он узнал немного. Впрочем, работал он осторожно, чтобы не вызвать подозрений. Ему удалось «закадрить» машинистку, печатавшую исключительно для руководителя института. Он пригласил ее на чашку кофе. Она съела два пирожных и крем (соответствующий счет Милецкий представил Кортелю), но о Зельской не смогла сказать что-либо интересное. «Это кто же, – спросила она, – не та ли, с маской святоши?» Есть ли у нее парень? Наверное, есть, но она его, по словам машинистки, «не показывает». Один раз, правда, очень давно, ее ждал с работы какой-то очкарик. На работе все знают, что в нее влюблен инженер Рыдзевский. «Хорошая партия, – сказала машинистка, – очень хорошая», – и попросила еще одно пирожное.
Значительно больше узнал Милецкий от хозяйки квартиры, где Зося Зельская снимала меблированную комнату. Вдова старшего советника министерства лесного хозяйства, как она с гордостью представилась, была не в меру разговорчива и весьма не безразлична к личной жизни своей молодой квартирантки. Милецкий на сей раз был подчеркнуто респектабелен, с уважением смотрел в глаза «пани советнице», обращаясь к ней, именно так он величал ее всякий раз. Она, конечно, вспомнила того парня в очках, который Время от времени навещал Зосю. Она ведь «современная» девушка, хозяйка так и сказала – «современная», и потому пани советница не чинила квартирантке никаких препятствий, пусть принимает кого хочет, но, естественно, пани должна знать все. Милецкий тотчас же согласился с нею: хорошо, когда о людях знаешь как можно больше. Он достал фотографию, и она узнала Болеслава Окольского. В течение двух последних недель видела его дважды: один раз дней пятнадцать назад, а второй, пожалуй, дней пять тому. Это уже кое-что! Наконец после стольких усилий (вдова советника обожала смотреть телевизор и помнила даже, какую программу она смотрела тогда) было установлено, что Окольский посетил Зельскую вечером в день убийства, 27 мая. Он не мог видеть хозяйку дома: она сидела в своей комнате и в дверях оставила узенькую незаметную щель, через которую хорошо просматривался коридор. Окольский был у квартирантки всего несколько минут, а потом они вместе вышли. Может быть, пани случайно услышала кусочек разговора? Увы, нет, они говорили очень тихо.
Наконец-то нашелся хоть какой-то след! А Кортель уже был готов допустить, что Циклон и Желтый Тадек убрали Болека, чтобы иметь возможность всю вину за убийство безнаказанно свалить на него!
Милецкий и Людек поехали за Зосей Зельской – теперь надо было спешить…
Инспектор Кортель медленно шел Аллеями Уяздовскими и снова вспоминал показания Зельской. Ни малейшего следа раздражения или беспокойства. Холодная рассудительность и осторожность в ответах. Даже уличенная во лжи, она нимало не смутилась.
Разговор начался обыкновенно.
– Знаете ли вы Болеслава Окольского?
Минута размышления.
– Да, – сказала она наконец. – Знаю.
– Вы читали, что мы его разыскиваем в связи со взломом на вилле вашего шефа, инженера Ладыня?
– Читала.
– Не кажется ли вам, что знакомство секретарши пострадавшего с вором, а может быть, и убийцей уже само по себе подозрительно? Надо было заявить об этом в милицию…
– О чем? Я ничего не знаю, – сказала Зельская и тут же добавила: – Он не убийца.
– Откуда эта уверенность?
– Я его знаю. Знала, – поправилась она. – Он не мог убить.
– Психологическая мотивировка в таких случаях весьма обманчива.
– Пан инспектор считает, что всякий человек может быть убийцей? Я в это не верю.
Помнится, он закурил тогда сигарету и предложил ей. Она отказалась.
– Вы были его девушкой?
На ее щеках проступил легкий румянец:
– Если можно так сказать…
– Когда вы виделись последний раз?
– Я точно не помню, но это было давно. Месяц назад или даже полтора.
Она лгала. Она была готова к этому вопросу и решила соврать. Кортель вдруг представил себя со стороны: как он не спеша загасил сигарету, тянул время, не сразу раскрывая карты.
– Вы порвали отношения?
– Собственно говоря, нет, – сказала она. – Мы просто редко виделись.
– Почему?
Снова едва заметное колебание.
– Мне не нравился его образ жизни. Завалил учебу, бросил работу.
– Вы пытались на него влиять?
– Да. Но бесполезно, – добавила она с небольшим оттенком горечи.
Голос Кортеля стал тверже.
– У вас были планы создать семью?
– Были, – подтвердила Зельская. – Мы знали друг друга достаточно давно. Еще до выпускных школьных экзаменов. Мы мечтали… об одном институте, но я не поступила, а он… Впрочем, все это было карточным домиком. Мы не могли даже думать о квартире…
– Что вы знаете о его преступной жизни?
– Ничего.
– Не рассказывал ли он о своих знакомствах в варшавском преступном мире? Например, о Золотой Ане?
Кортель рассчитывал на неожиданность своего вопроса.
– Не рассказывал. Кто эта Золотая Аня?
– Очень красивая девушка, – сказал Кортель. – Окольского видели в ее обществе. Он познакомился с ней недели две назад в кафе «Гранд».
Зельская молча потянулась за сигаретой. Кортель надеялся, что спровоцирует ее на откровенность, но она только тихо проговорила:
– Это на него похоже…
– Не заслуживал доверия, да?
– По-разному. Пан инспектор знает, как это обычно бывает… Метался.
– Что это значит?
– Искал себе место, – сказала она. – Я ему говорила, что нельзя от жизни требовать слишком многого. Надо научиться сперва отказываться от соблазнов.
– Вы умеете это делать?
– Да, – сказала она без колебания. – Временами мне казалось, что я старше его. Он был несчастным… Повторял часто, что не хочет иметь такой дом, как у его родителей. «Это страшно, – повторял он, – жить подобно моему отцу».
– Почему?
– Не видеть перспективы… Он мечтал о приключениях, путешествиях… Он не отличал… – Она заколебалась и умолкла.
– Чего он не отличал?
– Дурного от хорошего, – сказала она. – Это же так просто.
– А вы отличаете? – резко бросил Кортель.
– Да.
– Почему же тогда вы лжете? С самого начала!
Она молчала.
– Вы будете отвечать перед законом, – он четко произнес каждое слово. – Вы подозреваетесь в соучастии. Вы сказали Окольскому, что инженер Ладынь уезжает в Венгрию. Вы утверждаете, что уже давно его не видели! Это ложь! Он был у вас две недели назад и был еще 27 мая вечером. В день совершения убийства.
Зельская снова закурила, но лицо ее оставалось спокойным.
– Мы знаем все!.. – Кортель не любил этой фразы, но повторял ее часто. – Я могу прочитать показания лиц, которые видели вас вместе 27 мая.
– Моя хозяйка, – сказала она тихо.
– Вы подтверждаете? Берете назад предыдущие показания?
– Да, – снова сказала она спокойно. – Я лгала.
– Почему?
Зельская посмотрела на него удивленно.
– Это должно быть ясно, пан инспектор, могла ли я поступить иначе?
Спокойствие этой девушки выводило его из равновесия.
– Он совершил преступление и пришел к вам? И все рассказал, как было?
– Да.
– Я удивляюсь вашему спокойствию и удивительному равнодушию. На следующий день я приходил к вам на работу, спрашивал вас. И вы тогда уже все знали?
– Знала.
– И ни слова об этом! Практически вы являетесь сообщницей…
– Для меня он самый дорогой человек, пан инспектор…
– Даже не будучи мужем или женихом! Что он вам тогда сказал?
Она молчала.
– Вы не хотите отвечать?
– Я думаю, что имею на это право, но я не отказываюсь отвечать, пан инспектор, – как всегда, спокойно сказала Зельская. – Он совершил большую ошибку…
– Ошибку?
– За которую должен поплатиться. Но он не убивал. Он сам это утверждает.
– Он лжет!
– Я знаю, когда он лжет. Вы должны найти убийцу. Бывают же ошибки, когда невиновный человек… Я боюсь такой ошибки… Он пошел с ними, – прошептала она. – Может, даже еще хуже: сам все организовал. Я верю, он никогда больше подобного не сделает…
– Почему?
– Он сказал мне. Он хотел все это пережить… Хотя бы один раз в жизни…
– Прекрасная философия.
– Но уже тогда, когда они входили в особняк, он почувствовал, что происходит что-то неотвратимое, что скажется на всей его жизни. Он хотел сразу уйти – но смог…
– Это байки для влюбленных сентиментальных девушек, – бросил Кортель.
Казалось, что она этого не слышала.
– Они шарили внизу, а Болек побежал наверх. Он увидел свет в кабинете Ладыня. Его охватил страх. Болек хотел убежать… Дверь кабинета была приоткрыта, и он увидел лежащую на полу девушку. Тогда и произошло с ним что-то странное, он словно стал невменяемым. Болек кричал и чувствовал, что кричит. Потом он выбежал из особняка, не сказав ни слова тем двоим.
– И пришел прямо к вам.
– Да…
– Вы знали о готовившемся ограблении своего шефа?
– Нет.
– Лжете! Вы знали этот особняк?
– Да.
– И Окольский слышал именно от вас о выезде Ладыня.
– Может быть.
– И вы так спокойно говорите об этом! В лучшем случае, я повторяю, в лучшем случае вас ждет потеря работы, ибо трудно предположить, чтобы инженер Ладынь захотел иметь секретаршей девушку – подругу вора, который после ограбления приходит к ней искать убежища… И она его легко принимает…
– Не мучайте меня… – тихо проговорила она.
– На каком основании вы ему верите? Он зашел в кабинет Ладыня и убил человека. Погибла девушка моложе вас: Казимира Вашко. По крайней мере, запомните, пожалуйста, это имя! Не чувствуете ли вы, что в какой-то мере ответственны за ее смерть?
Она опустила голову, и Кортель не мог видеть ее глаз.
– Убил. Может, от страха, а может, не соображая, что делает. Ведь вы ему не сообщили, что у Ладыня есть домработница, которой он оставил ключи от квартиры. А может, Окольский был в связи с нею?…
Зельская молчала.
– Где сейчас находится Болеслав Окольский?
– Не знаю.
– Вы снова лжете. Итак, где он?
Ответа не последовало.
– Что вы делали вечером 27 мая, когда вышли из своей комнаты? Куда пошли?
– Гуляли по улицам.
– Долго?
– Долго.
– А дальше?
– Я попрощалась с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15