Себе на горе. Чтобы переждать. Думали отсидеться несколько дней, а потом выехать в Щецин. А этого пса? От страха, пан инспектор… Мы ужасно боимся псов. Клянусь богом! Больше, чем людей. А в вас никто и не собирался стрелять…
Предварительные показания Желтого Тадека дали немного. Желтый Тадек, или Тадеуш Марусь, был старше Циклона. Сказал о себе, что он «профессионал» и требует уважения к «профессии», потому что если человек ступил на эту стезю, значит, он не нашел для себя ничего «более подходящего» и его надо понять и соответственно с ним обращаться.
Тадек был известен тем, что любил пофилософствовать, во время допросов сохранял спокойствие, по крайней мере, пытался сохранять, но его выдавало нервное подергивание век.
– Надо работать одному, пан инспектор, – сказал он. – Дружки всегда завалят дело да еще попытаются свалить на тебя вину. Я могу ответить за то, что я сделал. Что же касается этой девушки, то пусть пан инспектор сам скажет, влипал ли когда-нибудь в мокрое дело Желтый Тадек? Я работал внизу, а этот щенок, то есть Болек, побежал наверх. Циклон – за ним. Пошел и я и, находясь на лестнице, услышал крик.
– Кто кричал?
– Высокий, писклявый голос. Подумал, что Болек, а теперь и сам не знаю. Циклон помчался в ту комнату…
– Циклон утверждает, – сказал Кортель, – что вы вошли за Болеком. Вторым.
– Врет! – выкрикнул Тадек. – Я уже готов был дать деру. Ведь пан инспектор знает, что я даже лом никогда не ношу. Этот дурак ударил потом милиционера и забрал его пистолет. Кто же вступает с властями в драку?
– И все-таки вы оказали вооруженное сопротивление.
– Не я, не я! – снова выкрикнул Тадек, и веки его внезапно задергались.
– Ложь – плохой помощник.
– Я с самого начала знал, что все так кончится. Не надо было брать Болека.
– Итак, вы утверждаете, что Казимиру Вашко убил Болеслав Окольский.
– Я ничего не утверждаю! – запротестовал Тадек. – Болек первым вошел в ту комнату. Вторым – Циклон. Когда я стоял на пороге, она уже лежала на полу. Я даже не взглянул на нее, потому как у меня такой характер, что не могу смотреть на мертвых.
– А вы не подумали о том, что она могла быть еще жива? Вместо того чтобы оказать ей помощь…
– Я не убивал! – крикнул Тадек. – Почему пан инспектор меня об этом спрашивает? Спросите у Болека…
О Болеке он говорил долго и с удовольствием.
– Тоже мне новоиспеченный телегангстер, – презрительно продолжал Тадек. – Назвал Ане фальшивую фамилию, но Аня любит знать, с кем имеет дело, поэтому проверила его портфель и паспорт. Денег у него никогда не было. Еле хватало на кофе и рюмку. Думал, что найдет себе легкий заработок, что мы тупые фрайера, а он ловкач. Подсунул нам эту работу, а что девушка будет в доме – не узнал.
– Он знал инженера Ладыня? Бывал ли у него дома?
– Не знаю, пан инспектор. Не люблю задавать лишних вопросов. Скажу одно: пока живу, с такими, как Болек, не буду иметь никаких дел. Он думал, что это приключение, а это тяжкий труд.
В деле оставалось много неясного. Его усложняли не только противоречия в показаниях, которые, по мнению Кортеля, были неполными. Как произошло, что Казимира Вашко ждала их наверху, в кабинете? Она же должна была слышать, что творится в зале. Почему же в таком случае она не попыталась сообщить в милицию или убежать?… Могла бы выбежать на балкон, спрыгнуть с него, там ведь невысоко. Почему ее тело найдено у двери, а не в глубине комнаты? Ведь когда она увидела входящего бандита, естественная реакция – отскочить назад. Наконец, орудие убийства. Лом Циклона? Установлено, что им ударили милиционера, однако врачи предполагают, что Казимире Вашко нанесли удар тяжелым металлическим предметом типа пресс-папье или подсвечника. Но ничего подобного не найдено. Неужели Болеслав Окольский забрал с собой орудие убийства? Или поверить показаниям обоих бандитов, что убийство совершил именно он, Болек?
Кортель и не подозревал, что найти ответ на этот вопрос будет не просто.
– Это одно из рядовых дел, – сказал он Беганьскому, намекая на то, что у него нет времени им заниматься, что его интересует более важное: экспресс Варшава – Щецин. – А что с опознанием личности погибшего?
– Через несколько дней, – отвечал Беганьский, – сможешь принять участие в допросах. Поедешь в Старгард.
Однако перед отъездом вышло так, что дело об убийстве на улице Каневской тронуло его лично. Кортель даже не предполагал, что с ним, опытным работником, может произойти нечто подобное; не предполагал до того самого момента, пока в кафе «Виляновское» на углу площади Трех Крестов и Аллей Уяздовских не увидел Васю.
V
Кортель работал автоматически, со свойственным ему знанием дела, ни о чем не забывая. Сразу же приступили к поискам Болеслава Окольского. Адрес его узнали без особого труда, даже не прибегая к помощи Золотой Ани, которую инспектор велел вызвать в комендатуру. Болеслав Окольский жил на Жолибоже с родителями, в старом, довоенной застройки, восьмом районе. Дома его не было. Отец и мать подтвердили, что не видели сына уже два дня и собирались даже обратиться в милицию, потому что так надолго он никогда не исчезал. Агенты уголовного розыска установили фамилии его дружков, посетили несколько квартир, но вернулись ни с чем. Был составлен текст оповещения о розыске преступника.
На столе у Кортеля уже лежала «Жиче Варшавы» с фотографией молодого человека в очках, волосы вопреки моде подстрижены под «ежик». Милиционер ввел в кабинет Золотую Аню. Кортель решил начать допрос с нее.
Золотая Аня была одной из самых хорошеньких девушек, известных в районе «Гранда». В мини-юбке и длинных итальянских сапожках, она выглядела великолепно. Когда Кортель велел ей сесть, Золотая Аня возмутилась:
– Как можно так обращаться с человеком? Подъехала машина, и милиционер буквально вытащил меня из кафе. Что подумают люди?
Кортель положил перед ней фотографию Окольского. Золотая Аня посмотрела на нее равнодушно.
– Я видела его. Это из-за него меня сюда притащили?
– Что о нем знаете?
– Ничего.
– Если пани отказывается давать показания, – переходя на официальный тон, сказал Кортель, – ей грозит обвинение в соучастии в убийстве и ограблении.
– Господи! – вскричала она. – Я не хочу ссориться с властями. Я ничего не сделала. Это все из-за этого несчастного Циклона. Снова он что-то натворил?
– Вы не читаете газет?
– Нет. Что-нибудь случилось?
Кортель сухо разъяснил, что Болеслав Окольский подозревается в совершении преступления. А Циклон и Окольский познакомились в ее квартире. Отрицает ли она это?
Но у нее не было намерения отрицать. Ей и в голову бы не пришло, что они замышляют ограбление…
Кортель улыбнулся и предложил Золотой Ане сигарету. Она курила осторожно, глубоко не затягиваясь.
Этот щенок, а он на самом деле щенок, подцепил ее у кафе «Гранд».
– Он совсем зеленый и наивный, правда, симпатичный. И такой смешной. – Она посмотрела на инспектора. – Я из принципа не хотела с ним идти, но как-то так получилось… У него даже не было денег, чтобы угостить по-джентльменски. Потом он отвез меня на Прагу, то есть я ему это позволила. Он всю дорогу нес какую-то чепуху…
– Что он говорил?
– А разве вспомнишь? Выхвалялся. Он, мол, из тех, у кого будут деньги. Он знает, как их раздобыть, и у него свои планы, в которые он еще никого не посвящал. Вообще-то, – рассказывала дальше Золотая Аня, – он мне показался нежизненным и несовременным. Кто сейчас говорит такие слова? И зачем? Неужели это он убил?
– Как вы встречались?
– Никак, пан инспектор. Вы ведь меня знаете, – прошептала она, – у меня нет времени на таких молокососов. Даже… мне жалко его было. Он рассказывал, что бросил занятия, я ему советовала вернуться в университет. Советовала искренне. На это он мне ответил, что не стоит. Что он с этого будет иметь? То, что его отец, то есть ничего… Он знал мой адрес. Приходил. Торчал иногда под окном. Как-то раз я пригласила его к себе, пан инспектор…
– И удостоверилась, как его зовут на самом деле?
Она не отрицала. Он ей наврал, но потом признался в этом, пояснив, что люди, у которых такие планы, как у него, не должны открывать своих настоящих имен.
– Как он назвал себя сначала?
– Веллони или Веллоник – мне это имя сразу показалось ненастоящим.
– Когда вы впервые встретились с Циклоном?
– Пожалуй, недели две назад, паи инспектор. Но я, по правде говоря, ничего плохого не подумала, – взорвалась она. – Я знаю, что представляет собой Циклон… Сколько раз его просила…
– Это дело на Каневской Циклону предложил Окольский?
– Не знаю.
– Когда это было? Где? На Праге или в «Полонии»?
– Не знаю, – повторила она.
Кортель увидел, как слезы покатились по ее щекам. Золотая Аня была известна своим умением пустить слезу.
– Только без истерики. Циклон утверждает, что разговор об этом шел на Праге, у тебя.
– Вранье! Циклон не мог так сказать… Я ничего не знала… Даже не знаю, где эта Каневская. Впрочем, Болен сам просил познакомить его с кем-нибудь…
– С кем?…
– Ну… – Она колебалась. – Кто знает жизнь. С ловкачом…
Кортеля интересовало только одно: знает ли Аня, где сейчас находится Болек?
– Когда последний раз виделась с ним?
– Тогда, в «Полонии», с Циклоном.
– Циклон утверждает, что это было на Праге.
– Может быть, и на Праге…
– А потом?
– Больше его не видела.
– Где сейчас Болеслав Окольский?
– Не знаю.
– Что он говорил в тот вечер, когда убежал с Каневской?
– Ничего не говорил. Я его не видела. – Она снова начала плакать. – Отпустите меня, пожалуйста, пан инспектор, я, честное слово, ничего общего с этим делом не имею. За что вы меня мучаете? А его родители? А его девушка?
– У него была девушка?
– Наверное, была. Но я не интересовалась этим. Да, что-то он говорил за несколько дней…
– Он рассказывал о ней?
– Немного. Говорил, что она его не понимает, что ему с ней скучно. Мужчины ведь всегда так говорят.
– Может, вспомните имя, какую-нибудь деталь… Она пожала плечами.
– Вы шутите, пан инспектор. Я же не разговаривала с ним о его девушке.
Она была благодарна Кортелю, когда он ее отпустил, и, конечно, не знала, что Борек и Людек пошли вслед за ней.
– Если она его спрятала, – сказал им Кортель, – то наверняка не у себя. Может быть, она знает какой-то притон. Наблюдайте. У меня для вас скоро появится небольшая работка.
Кортель не очень верил в целесообразность этого наблюдения; впрочем, уже через пару часов стало ясно, что для агентов работы хватит. Кортель побывал в двух квартирах, в отдаленных районах Варшавы.
Сначала он побывал на Мокотове. Поехал туда трамваем, он вообще редко пользовался служебной машиной. Кортель любил ходить пешком. И охотнее всего теми улицами, которыми когда-то ходил с Марией. Маршалковская, площадь Унии, Пулавская… Останавливался около, витрин магазинов. Мария любила, даже ничего не покупая, смотреть в нарядные окна витрин. А Бася? Теперь он всегда думал о Басе, когда вспоминал Марию. Бася человек другого поколения: ей сразу подавай автомобиль. А кто в те годы думал об автомобиле?…
Семья Казимиры Вашко жила на Солнечной улице. Тетка – Агата Вашко – работала уборщицей в каком-то министерстве, а ее сын Альфред был подсобным рабочим в частной автомобильной мастерской.
Их уже допросил поручик Соболь, но Кортель хотел познакомиться с ними лично. Они жили в квартире из одной плохо обставленной комнаты и маленькой кухни. Разные банки с маслом, старые автомобильные фары, множество безделушек – все это лежало на полу, стояло на полках, прикрепленных к стене.
– Где она спала? – спросил Кортель, показав свое удостоверение и пожав руку невысокой женщине и огромному детине, смахивающему на боксера тяжелого веса.
– В кухне, пан инспектор, – ответила женщина. – На раскладушке. Где же она должна была спать? В комнате я с сыном, у сына тяжелая работа, он должен иметь условия…
Агата Вашко провела фартуком по стулу.
– Какое несчастье, пан… А еще похороны. Вы думаете, что страховая касса возместит расходы?
– Других родственников у нее не было?
– А откуда? Какой-то дядя в Белостоке, но это такая нищета. Отец умер, когда ей было около пятнадцати, а год назад мать. В школу ходила в Белостоке, но учение ей не шло впрок, вот и приехала сюда… У кого же ей еще остановиться?
– Пани ей помогала?
– Конечно же. Она только на днях нашла себе эту работу, и вот как все закончилось… – Пани Агата вытерла фартуком глаза.
– Она же могла устроиться на фабрику, на завод, поступить в вечернюю школу.
Пани Агата пожала плечами. Альфред вытащил пачку «Спорта» и предложил инспектору.
– Вы знаете, – сказал Альфред, – это тяжелая работа. Да и на учение тоже нужно иметь голову. У нее особых способностей не было. Инспектор молча закурил.
– Она была интересная, – снова заговорила пани Агата. Было видно, что молчание Кортеля ее беспокоило. – Только и всего, что хороша собой. Но что девушка будет с этого иметь?
– Был ли у нее друг, жених?
– Пожалуй, что… – начала пани Вашко, но сын тотчас же ее оборвал:
– Кто-то там возле нее вертелся, пан инспектор, но мы не знаем кто. Иногда ходила… или в кино, или погулять. Как и всякая девушка.
– Вы и в самом деле не видели этого человека, не знаете его имени?
– Нет, – поспешил Альфред.
– Нет, – повторила пани Агата.
Кортель понимал, что они врут. Но почему?
– Я хотел бы осмотреть ее вещи, – сказал Кортель.
Гардероб Казимиры был небогат. В большом старом сундуке лежало три платья, две пары туфель, свитер, юбка, немного белья и разная мелочь… Среди них несколько фотографий мужчины среднего возраста в черном костюме и женщины в платке.
– Родители?
Они одновременно кивнули головой.
Но в сундуке ни одной фотографии парня, ни одного письма. Слишком невероятно. Однако имеет ли это какое-нибудь значение? Не связано же убийство Казимиры Вашко с образом ее жизни?…
– Мы ничего не трогали, – сказала пани Агата. – Мы ведь ее любили. Мой Альфред даже говорил, что если бы она не была его сестрой, то он бы и женился на ней.
– Да что ты болтаешь? – проворчал Альфред. – Но девушка в самом деле толковая. А что этот, в газете, и есть убийца?
Кортель не отвечал.
– Когда вы работаете? – спросил он Альфреда после некоторого раздумья.
– Когда как, – пробурчал снова тот. – Я мойщик машин. Нас двое – я и мой сменщик.
– Что делали три дня назад?
– Сидел дома, как и сегодня. Мама может подтвердить.
Пани Агата тотчас же кивнула.
Кортель понял, что больше здесь делать нечего. Ему казалось, что о Казимире Вашко он знает все или почти все. Но странно, ведь должна же она похвастаться тетке своим парнем, шофером такси? Почему же они молчат? Может, их об этом просил Пущак? Но зачем? Ведь Пущак сам все нам рассказал.
Кортель встал.
– А перед тем как ее взяли к себе Ладыни, где она работала?
– Нигде, – пробормотала Агата. – Иногда у меня на работе случалась уборка или у какой-нибудь другой служащей… Но это все временно.
– А что она делала, когда не было никакой работы?
– Сидела дома, – вставил Альфред. – Она могла так целыми часами… Просто смотреть в окно и молчать. Известное дело, деревня…
На Жолибож Кортель доехал автобусом. Он был голоден, обеденное время прошло, и он зашел в молочное кафе и съел пережаренную яичницу из трех яиц. Ему захотелось немного выпить, но поблизости не оказалось ни одного заведения, где это можно сделать быстро, у стойки… Огромное здание Дома торговли было полно людей. Кортель забежал в него, но, увидев длинную очередь в продовольственном отделе, тут же вышел и направился мимо театра комедии в сторону восьмого района.
Окольские вышли из-за стола. Это был один из тех домов, редких теперь в Варшаве, в которых с особой тщательностью сохранялось что-либо довоенное: столовый буфет, кресла с высокой спинкой, семейные портреты на стенках.
– Кофе или рюмочку коньяка? – спросила Окольская, полная блондинка, составлявшая прямую противоположность своему мужу, высокому брюнету с продолговатым сухим лицом.
Кортель предпочел коньяк.
– Я не испытываю никаких угрызений совести, – сказал Окольский, наполняя рюмки. – Никаких! – повторил он твердо, – Мы с женой сделали для него все, что было в наших силах.
– Я не верю, что он убил! – выкрикнула Окольская, неся на посеребренном подносе кофе. – Он вообще-то добрый парень, только непослушный и быстро поддающийся влиянию. Вы увидите, все выяснится…
Ее муж махнул рукой.
– Я тоже не верю, что это сделал он. Ваше здоровье, пан инспектор. – Окольский выпил и вытер губы платочком. – Вы сами понимаете, как это для нас страшно. Мы жили для него, у нас ведь никого больше нет. Хотели, чтобы он закончил университет, вырос честным человеком. А он? Почему?… – спросил он с удивлением. – Почему так? – И снова разлил коньяк.
– Нет теперь религиозного воспитания, – сказала мать.
Окольский скривился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Предварительные показания Желтого Тадека дали немного. Желтый Тадек, или Тадеуш Марусь, был старше Циклона. Сказал о себе, что он «профессионал» и требует уважения к «профессии», потому что если человек ступил на эту стезю, значит, он не нашел для себя ничего «более подходящего» и его надо понять и соответственно с ним обращаться.
Тадек был известен тем, что любил пофилософствовать, во время допросов сохранял спокойствие, по крайней мере, пытался сохранять, но его выдавало нервное подергивание век.
– Надо работать одному, пан инспектор, – сказал он. – Дружки всегда завалят дело да еще попытаются свалить на тебя вину. Я могу ответить за то, что я сделал. Что же касается этой девушки, то пусть пан инспектор сам скажет, влипал ли когда-нибудь в мокрое дело Желтый Тадек? Я работал внизу, а этот щенок, то есть Болек, побежал наверх. Циклон – за ним. Пошел и я и, находясь на лестнице, услышал крик.
– Кто кричал?
– Высокий, писклявый голос. Подумал, что Болек, а теперь и сам не знаю. Циклон помчался в ту комнату…
– Циклон утверждает, – сказал Кортель, – что вы вошли за Болеком. Вторым.
– Врет! – выкрикнул Тадек. – Я уже готов был дать деру. Ведь пан инспектор знает, что я даже лом никогда не ношу. Этот дурак ударил потом милиционера и забрал его пистолет. Кто же вступает с властями в драку?
– И все-таки вы оказали вооруженное сопротивление.
– Не я, не я! – снова выкрикнул Тадек, и веки его внезапно задергались.
– Ложь – плохой помощник.
– Я с самого начала знал, что все так кончится. Не надо было брать Болека.
– Итак, вы утверждаете, что Казимиру Вашко убил Болеслав Окольский.
– Я ничего не утверждаю! – запротестовал Тадек. – Болек первым вошел в ту комнату. Вторым – Циклон. Когда я стоял на пороге, она уже лежала на полу. Я даже не взглянул на нее, потому как у меня такой характер, что не могу смотреть на мертвых.
– А вы не подумали о том, что она могла быть еще жива? Вместо того чтобы оказать ей помощь…
– Я не убивал! – крикнул Тадек. – Почему пан инспектор меня об этом спрашивает? Спросите у Болека…
О Болеке он говорил долго и с удовольствием.
– Тоже мне новоиспеченный телегангстер, – презрительно продолжал Тадек. – Назвал Ане фальшивую фамилию, но Аня любит знать, с кем имеет дело, поэтому проверила его портфель и паспорт. Денег у него никогда не было. Еле хватало на кофе и рюмку. Думал, что найдет себе легкий заработок, что мы тупые фрайера, а он ловкач. Подсунул нам эту работу, а что девушка будет в доме – не узнал.
– Он знал инженера Ладыня? Бывал ли у него дома?
– Не знаю, пан инспектор. Не люблю задавать лишних вопросов. Скажу одно: пока живу, с такими, как Болек, не буду иметь никаких дел. Он думал, что это приключение, а это тяжкий труд.
В деле оставалось много неясного. Его усложняли не только противоречия в показаниях, которые, по мнению Кортеля, были неполными. Как произошло, что Казимира Вашко ждала их наверху, в кабинете? Она же должна была слышать, что творится в зале. Почему же в таком случае она не попыталась сообщить в милицию или убежать?… Могла бы выбежать на балкон, спрыгнуть с него, там ведь невысоко. Почему ее тело найдено у двери, а не в глубине комнаты? Ведь когда она увидела входящего бандита, естественная реакция – отскочить назад. Наконец, орудие убийства. Лом Циклона? Установлено, что им ударили милиционера, однако врачи предполагают, что Казимире Вашко нанесли удар тяжелым металлическим предметом типа пресс-папье или подсвечника. Но ничего подобного не найдено. Неужели Болеслав Окольский забрал с собой орудие убийства? Или поверить показаниям обоих бандитов, что убийство совершил именно он, Болек?
Кортель и не подозревал, что найти ответ на этот вопрос будет не просто.
– Это одно из рядовых дел, – сказал он Беганьскому, намекая на то, что у него нет времени им заниматься, что его интересует более важное: экспресс Варшава – Щецин. – А что с опознанием личности погибшего?
– Через несколько дней, – отвечал Беганьский, – сможешь принять участие в допросах. Поедешь в Старгард.
Однако перед отъездом вышло так, что дело об убийстве на улице Каневской тронуло его лично. Кортель даже не предполагал, что с ним, опытным работником, может произойти нечто подобное; не предполагал до того самого момента, пока в кафе «Виляновское» на углу площади Трех Крестов и Аллей Уяздовских не увидел Васю.
V
Кортель работал автоматически, со свойственным ему знанием дела, ни о чем не забывая. Сразу же приступили к поискам Болеслава Окольского. Адрес его узнали без особого труда, даже не прибегая к помощи Золотой Ани, которую инспектор велел вызвать в комендатуру. Болеслав Окольский жил на Жолибоже с родителями, в старом, довоенной застройки, восьмом районе. Дома его не было. Отец и мать подтвердили, что не видели сына уже два дня и собирались даже обратиться в милицию, потому что так надолго он никогда не исчезал. Агенты уголовного розыска установили фамилии его дружков, посетили несколько квартир, но вернулись ни с чем. Был составлен текст оповещения о розыске преступника.
На столе у Кортеля уже лежала «Жиче Варшавы» с фотографией молодого человека в очках, волосы вопреки моде подстрижены под «ежик». Милиционер ввел в кабинет Золотую Аню. Кортель решил начать допрос с нее.
Золотая Аня была одной из самых хорошеньких девушек, известных в районе «Гранда». В мини-юбке и длинных итальянских сапожках, она выглядела великолепно. Когда Кортель велел ей сесть, Золотая Аня возмутилась:
– Как можно так обращаться с человеком? Подъехала машина, и милиционер буквально вытащил меня из кафе. Что подумают люди?
Кортель положил перед ней фотографию Окольского. Золотая Аня посмотрела на нее равнодушно.
– Я видела его. Это из-за него меня сюда притащили?
– Что о нем знаете?
– Ничего.
– Если пани отказывается давать показания, – переходя на официальный тон, сказал Кортель, – ей грозит обвинение в соучастии в убийстве и ограблении.
– Господи! – вскричала она. – Я не хочу ссориться с властями. Я ничего не сделала. Это все из-за этого несчастного Циклона. Снова он что-то натворил?
– Вы не читаете газет?
– Нет. Что-нибудь случилось?
Кортель сухо разъяснил, что Болеслав Окольский подозревается в совершении преступления. А Циклон и Окольский познакомились в ее квартире. Отрицает ли она это?
Но у нее не было намерения отрицать. Ей и в голову бы не пришло, что они замышляют ограбление…
Кортель улыбнулся и предложил Золотой Ане сигарету. Она курила осторожно, глубоко не затягиваясь.
Этот щенок, а он на самом деле щенок, подцепил ее у кафе «Гранд».
– Он совсем зеленый и наивный, правда, симпатичный. И такой смешной. – Она посмотрела на инспектора. – Я из принципа не хотела с ним идти, но как-то так получилось… У него даже не было денег, чтобы угостить по-джентльменски. Потом он отвез меня на Прагу, то есть я ему это позволила. Он всю дорогу нес какую-то чепуху…
– Что он говорил?
– А разве вспомнишь? Выхвалялся. Он, мол, из тех, у кого будут деньги. Он знает, как их раздобыть, и у него свои планы, в которые он еще никого не посвящал. Вообще-то, – рассказывала дальше Золотая Аня, – он мне показался нежизненным и несовременным. Кто сейчас говорит такие слова? И зачем? Неужели это он убил?
– Как вы встречались?
– Никак, пан инспектор. Вы ведь меня знаете, – прошептала она, – у меня нет времени на таких молокососов. Даже… мне жалко его было. Он рассказывал, что бросил занятия, я ему советовала вернуться в университет. Советовала искренне. На это он мне ответил, что не стоит. Что он с этого будет иметь? То, что его отец, то есть ничего… Он знал мой адрес. Приходил. Торчал иногда под окном. Как-то раз я пригласила его к себе, пан инспектор…
– И удостоверилась, как его зовут на самом деле?
Она не отрицала. Он ей наврал, но потом признался в этом, пояснив, что люди, у которых такие планы, как у него, не должны открывать своих настоящих имен.
– Как он назвал себя сначала?
– Веллони или Веллоник – мне это имя сразу показалось ненастоящим.
– Когда вы впервые встретились с Циклоном?
– Пожалуй, недели две назад, паи инспектор. Но я, по правде говоря, ничего плохого не подумала, – взорвалась она. – Я знаю, что представляет собой Циклон… Сколько раз его просила…
– Это дело на Каневской Циклону предложил Окольский?
– Не знаю.
– Когда это было? Где? На Праге или в «Полонии»?
– Не знаю, – повторила она.
Кортель увидел, как слезы покатились по ее щекам. Золотая Аня была известна своим умением пустить слезу.
– Только без истерики. Циклон утверждает, что разговор об этом шел на Праге, у тебя.
– Вранье! Циклон не мог так сказать… Я ничего не знала… Даже не знаю, где эта Каневская. Впрочем, Болен сам просил познакомить его с кем-нибудь…
– С кем?…
– Ну… – Она колебалась. – Кто знает жизнь. С ловкачом…
Кортеля интересовало только одно: знает ли Аня, где сейчас находится Болек?
– Когда последний раз виделась с ним?
– Тогда, в «Полонии», с Циклоном.
– Циклон утверждает, что это было на Праге.
– Может быть, и на Праге…
– А потом?
– Больше его не видела.
– Где сейчас Болеслав Окольский?
– Не знаю.
– Что он говорил в тот вечер, когда убежал с Каневской?
– Ничего не говорил. Я его не видела. – Она снова начала плакать. – Отпустите меня, пожалуйста, пан инспектор, я, честное слово, ничего общего с этим делом не имею. За что вы меня мучаете? А его родители? А его девушка?
– У него была девушка?
– Наверное, была. Но я не интересовалась этим. Да, что-то он говорил за несколько дней…
– Он рассказывал о ней?
– Немного. Говорил, что она его не понимает, что ему с ней скучно. Мужчины ведь всегда так говорят.
– Может, вспомните имя, какую-нибудь деталь… Она пожала плечами.
– Вы шутите, пан инспектор. Я же не разговаривала с ним о его девушке.
Она была благодарна Кортелю, когда он ее отпустил, и, конечно, не знала, что Борек и Людек пошли вслед за ней.
– Если она его спрятала, – сказал им Кортель, – то наверняка не у себя. Может быть, она знает какой-то притон. Наблюдайте. У меня для вас скоро появится небольшая работка.
Кортель не очень верил в целесообразность этого наблюдения; впрочем, уже через пару часов стало ясно, что для агентов работы хватит. Кортель побывал в двух квартирах, в отдаленных районах Варшавы.
Сначала он побывал на Мокотове. Поехал туда трамваем, он вообще редко пользовался служебной машиной. Кортель любил ходить пешком. И охотнее всего теми улицами, которыми когда-то ходил с Марией. Маршалковская, площадь Унии, Пулавская… Останавливался около, витрин магазинов. Мария любила, даже ничего не покупая, смотреть в нарядные окна витрин. А Бася? Теперь он всегда думал о Басе, когда вспоминал Марию. Бася человек другого поколения: ей сразу подавай автомобиль. А кто в те годы думал об автомобиле?…
Семья Казимиры Вашко жила на Солнечной улице. Тетка – Агата Вашко – работала уборщицей в каком-то министерстве, а ее сын Альфред был подсобным рабочим в частной автомобильной мастерской.
Их уже допросил поручик Соболь, но Кортель хотел познакомиться с ними лично. Они жили в квартире из одной плохо обставленной комнаты и маленькой кухни. Разные банки с маслом, старые автомобильные фары, множество безделушек – все это лежало на полу, стояло на полках, прикрепленных к стене.
– Где она спала? – спросил Кортель, показав свое удостоверение и пожав руку невысокой женщине и огромному детине, смахивающему на боксера тяжелого веса.
– В кухне, пан инспектор, – ответила женщина. – На раскладушке. Где же она должна была спать? В комнате я с сыном, у сына тяжелая работа, он должен иметь условия…
Агата Вашко провела фартуком по стулу.
– Какое несчастье, пан… А еще похороны. Вы думаете, что страховая касса возместит расходы?
– Других родственников у нее не было?
– А откуда? Какой-то дядя в Белостоке, но это такая нищета. Отец умер, когда ей было около пятнадцати, а год назад мать. В школу ходила в Белостоке, но учение ей не шло впрок, вот и приехала сюда… У кого же ей еще остановиться?
– Пани ей помогала?
– Конечно же. Она только на днях нашла себе эту работу, и вот как все закончилось… – Пани Агата вытерла фартуком глаза.
– Она же могла устроиться на фабрику, на завод, поступить в вечернюю школу.
Пани Агата пожала плечами. Альфред вытащил пачку «Спорта» и предложил инспектору.
– Вы знаете, – сказал Альфред, – это тяжелая работа. Да и на учение тоже нужно иметь голову. У нее особых способностей не было. Инспектор молча закурил.
– Она была интересная, – снова заговорила пани Агата. Было видно, что молчание Кортеля ее беспокоило. – Только и всего, что хороша собой. Но что девушка будет с этого иметь?
– Был ли у нее друг, жених?
– Пожалуй, что… – начала пани Вашко, но сын тотчас же ее оборвал:
– Кто-то там возле нее вертелся, пан инспектор, но мы не знаем кто. Иногда ходила… или в кино, или погулять. Как и всякая девушка.
– Вы и в самом деле не видели этого человека, не знаете его имени?
– Нет, – поспешил Альфред.
– Нет, – повторила пани Агата.
Кортель понимал, что они врут. Но почему?
– Я хотел бы осмотреть ее вещи, – сказал Кортель.
Гардероб Казимиры был небогат. В большом старом сундуке лежало три платья, две пары туфель, свитер, юбка, немного белья и разная мелочь… Среди них несколько фотографий мужчины среднего возраста в черном костюме и женщины в платке.
– Родители?
Они одновременно кивнули головой.
Но в сундуке ни одной фотографии парня, ни одного письма. Слишком невероятно. Однако имеет ли это какое-нибудь значение? Не связано же убийство Казимиры Вашко с образом ее жизни?…
– Мы ничего не трогали, – сказала пани Агата. – Мы ведь ее любили. Мой Альфред даже говорил, что если бы она не была его сестрой, то он бы и женился на ней.
– Да что ты болтаешь? – проворчал Альфред. – Но девушка в самом деле толковая. А что этот, в газете, и есть убийца?
Кортель не отвечал.
– Когда вы работаете? – спросил он Альфреда после некоторого раздумья.
– Когда как, – пробурчал снова тот. – Я мойщик машин. Нас двое – я и мой сменщик.
– Что делали три дня назад?
– Сидел дома, как и сегодня. Мама может подтвердить.
Пани Агата тотчас же кивнула.
Кортель понял, что больше здесь делать нечего. Ему казалось, что о Казимире Вашко он знает все или почти все. Но странно, ведь должна же она похвастаться тетке своим парнем, шофером такси? Почему же они молчат? Может, их об этом просил Пущак? Но зачем? Ведь Пущак сам все нам рассказал.
Кортель встал.
– А перед тем как ее взяли к себе Ладыни, где она работала?
– Нигде, – пробормотала Агата. – Иногда у меня на работе случалась уборка или у какой-нибудь другой служащей… Но это все временно.
– А что она делала, когда не было никакой работы?
– Сидела дома, – вставил Альфред. – Она могла так целыми часами… Просто смотреть в окно и молчать. Известное дело, деревня…
На Жолибож Кортель доехал автобусом. Он был голоден, обеденное время прошло, и он зашел в молочное кафе и съел пережаренную яичницу из трех яиц. Ему захотелось немного выпить, но поблизости не оказалось ни одного заведения, где это можно сделать быстро, у стойки… Огромное здание Дома торговли было полно людей. Кортель забежал в него, но, увидев длинную очередь в продовольственном отделе, тут же вышел и направился мимо театра комедии в сторону восьмого района.
Окольские вышли из-за стола. Это был один из тех домов, редких теперь в Варшаве, в которых с особой тщательностью сохранялось что-либо довоенное: столовый буфет, кресла с высокой спинкой, семейные портреты на стенках.
– Кофе или рюмочку коньяка? – спросила Окольская, полная блондинка, составлявшая прямую противоположность своему мужу, высокому брюнету с продолговатым сухим лицом.
Кортель предпочел коньяк.
– Я не испытываю никаких угрызений совести, – сказал Окольский, наполняя рюмки. – Никаких! – повторил он твердо, – Мы с женой сделали для него все, что было в наших силах.
– Я не верю, что он убил! – выкрикнула Окольская, неся на посеребренном подносе кофе. – Он вообще-то добрый парень, только непослушный и быстро поддающийся влиянию. Вы увидите, все выяснится…
Ее муж махнул рукой.
– Я тоже не верю, что это сделал он. Ваше здоровье, пан инспектор. – Окольский выпил и вытер губы платочком. – Вы сами понимаете, как это для нас страшно. Мы жили для него, у нас ведь никого больше нет. Хотели, чтобы он закончил университет, вырос честным человеком. А он? Почему?… – спросил он с удивлением. – Почему так? – И снова разлил коньяк.
– Нет теперь религиозного воспитания, – сказала мать.
Окольский скривился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15