Посторонний человек не смог бы незамеченным войти в кабинет прокуратора, минуя стражу, стоявшую внизу около лестницы. Тем не менее, кто-то тайно проник в мои апартаменты, и намерения этого неизвестного я не знал, так что было от чего впасть в панику. Но я был воином и потому научился сдерживать свой страх.
«Если он сразу на меня не набросился, то, стало быть, пришёл не как тайный убийца, хотя и мог накинуть на мою шею удавку или вонзить в спину нож! Тогда в качестве кого он здесь?» – размышлял я про себя, медленно раздвигая шторы на окнах, дабы в комнате стало светло, и можно было бы рассмотреть незнакомца, сидевшего в тени. Именно поэтому мне не удалось заметить его сразу после того, как я вошёл в свой кабинет.
– Ты всегда был догадливым, прокуратор! Я пришёл не убивать тебя, не время ещё. Открывай, открывай шторы! Я подожду, – спокойно довольно низким голосом проговорил странный незнакомец, сидя в моём кресле. Он будто прочитал мои мысли.
– Кто ты такой и как попал сюда? – стараясь не выказывать своего волнения, спокойным голосом спросил я неизвестного мне человека.
– Не важно, прокуратор, как я вошёл в твой кабинет, для меня нет преград в этом мире! Главное в том, кто я есть! Но сейчас разговор не обо мне, ибо ты совершил очень большую ошибку, Понтий Пилат! – продолжал говорить незнакомец, пристально и чуть насмешливо глядя мне прямо в глаза. Этот взгляд я выдержал. Тем временем в кабинете, несмотря на приближавшийся вечер, стало как-то светлее, но мне было не досуг обращать внимание на подобные странности. Незнакомец, развалившись, сидел в моём кресле и вёл себя как человек, привыкший повелевать. Наверное, он считал себя хозяином положения, ведь посмел же незваный гость самовольно вторгнуться в покои прокуратора Иудеи. Он сбросил с головы капюшон.
Его немного вытянутое и очень бледное лицо заканчивалось чуть заострённым подбородком, на котором росла короткая бородка. Совершенно чёрные глаза незнакомца показались мне безжизненными и холодными. На покатом лбу от тонких бровей вверх к залысинам, постепенно суживаясь, шли две толстые жилы, видимые только при попадании на них дневного света. Они мне явно что-то напоминали, но вот что, понять я сразу не смог…
– Ошибку говорю, ты совершил, прокуратор! – громко крикнув, прервал незнакомец мои наблюдения. Он чему-то довольно ухмылялся, и это меня разозлило.
– Ещё раз спрашиваю, кто ты, как твоё имя и о какой ошибке ты тут мелешь! – стараясь сдерживать свой гнев, спросил я человека в чёрном плаще.
– Кто я, кто я?… – немного задумчиво проговорил неизвестный, – не хотел бы тебя пугать, прокуратор, сказав, кто я на самом деле, но вижу, нервы у тебя крепкие.
– Кто ты? И что за ошибку я совершил? – вновь прозвучал мой настойчивый вопрос, ибо не досуг мне было сейчас затягивать разговор. Я думал, как лучше задержать этого нахального посетителя и затем уже в подвале выбить из него не только признания, от кого и зачем он подослан, но и дать ему урок вежливости на будущее.
– Имя моё тебе ничего не скажет, но зовут меня Велиар. А ошибка твоя заключается в том, что ты отказался помочь первосвященнику Каиафе.
– Никогда не слышал о тебе, Велиар! А в своих ошибках я разберусь сам! Первосвященник же пусть…
Незнакомец грубо оборвал меня, не дав договорить. Я немного опешил и даже впал в лёгкое оцепенение, ибо во всей Иудее не нашлось бы ни одного человека, который осмелился бы совершить столь наглый поступок. Неизвестный же, представившийся Велиаром, тем временем стал назидательно выговаривать мне, словно хозяин своему рабу:
– Нельзя отказывать в помощи тем, кто о ней взывает. Попроси у них золото за услугу, и они дадут. У Каиафы много богатства, да и тесть его не бедный человек. А ты, римлянин, имеешь молодую жену. Она ведь мучается здесь, в этой глуши. Если вдруг заболеет вскоре, то и умереть даже может. Возьми деньги, схвати проповедника, поезжай в Рим, купи себе там хорошую должность. Я обещаю помочь тебе, и слово своё даю! А в подвал отправить меня, дабы научить уму разуму, навряд ли, сумеешь! Да и не советую тебе это делать!
Высокомерное поведение незнакомца, его нравоучительный тон стали меня раздражать. Он, развалившись хозяином, сидел передо мной в моём же кресле, поучал меня и ждал ответа. Ну и какой ответ я мог ему дать?
– Вон! Пошёл вон, наглец! А не то прикажу выдрать тебя кнутом!
– Не пожалей, прокуратор! – зло проронил тот, чьё имя было Велиар.
– Угрожаешь? – недобро усмехнувшись, спросил я.
– Угрожаю! – смеясь, открыто бросил мне в лицо странный гость.
– Не боишься? – вновь последовал мой вопрос, заданный таким тоном, что любой посторонний, даже не знакомый со мной человек воспринял бы его как грядущую смертельную опасность. Мне нравились смелые люди, но я никогда не прощал беспечной наглости, за которую следовало отвечать тому, кто совершил сей необдуманный и грубый поступок. Поведение же Велиара, весьма вольно чувствующего себя в моём доме, было просто вызывающим и весьма самонадеянным, поэтому его ответ меня не удивил. Я ждал именно такой.
– Не боюсь! – коротко сказал незваный гость. – А чего мне бояться? Это тебе следует опасаться, ведь Клавдия, твоя жена…
Закончить свою фразу Велиар не успел. Я недаром считался непревзойдённым во всей римской армии метателем дротиков, за что и получил в подарок от императора золотое копьё, а от легионеров своё прозвище, навсегда сросшееся с моим именем в одно целое. Однако под рукой дротика не оказалось, зато под плащом я всегда носил пару кинжалов, а боевые ножи мне удавалось бросать столь же искусно, как и копьё.
Никто на свете, ни один человек, будь он даже опытным воином, не смог бы уклониться от моего стремительного броска. С такого короткого расстояния промазать было просто невозможно, да я и не промахнулся, потому что собственными глазами увидел, как первый кинжал глубоко по самую рукоятку, долго потом ещё вибрировавшую жалобным, дрожащим звуком, вошёл в живот Велиара. Лезвие второго ножа смачно вонзилось в его горло, насквозь пробило шею и пригвоздило моего гостя к деревянной спинке кресла. Из открытого рта Велиара хлынул поток чёрной крови. Он захрипел, схватился обеими руками за рукоятку ножа, который торчал из его горла, и резко выдернул острый клинок. Я стоял неподвижно, как заворожённый от увиденного. После моих бросков человек должен был умереть, а он, обливаясь кровью, не собирался расставаться с жизнью. Велиар поднялся из кресла и встал на ноги. Такого не могло быть, но это невероятное действие происходило на моих глазах, и я не мог не поверить в реальность творящегося в моём кабинете безумия.
– Хорошие броски, очень хорошие! Ты настоящий мастер, Пилат! Только ты крепко пожалеешь о нём, прокуратор, но поздно будет, – грозно прохрипел стоявший позади кресла Велиар. – Я не забуду твоего броска никогда! Мы ещё встретимся с тобой, прокуратор! Только тогда уже удар будет за мной!
После этих слов незнакомец одним движением руки вырвал второй кинжал и бросил его к моим ногам. Велиар хотел ещё что-то сказать, но не смог, ибо закашлялся, поперхнулся и, не говоря больше ни слова, шатающейся походкой вышел на балкон. Его огромный, цвета крыла ворона плащ заслонил, казалось, половину небесного свода вместе с уходящим за горизонт солнцем.
Наступила ночь, безлунная и беззвёздная, и мгновенная тишина… Тишина, безмолвная и долгая, до боли в ушах и покалывания в сердце. Ярко сверкнула молния, но грома не последовало, а вместо него комната наполнилась едким туманом и запахом серы. Когда дым рассеялся, в кабинете никого не было.
Сколько я потом ни расспрашивал караульного, но он не видел во дворце незнакомца по имени Велиар. Помощник мой, Савл, также не встретил его и даже ничего о нём не слышал. А посему, чтобы не выглядеть посмешищем в глазах своих легионеров, я не стал никому рассказывать о той странной, необычной встрече и разговоре в моём кабинете.
Узнать, кто был тот незнакомец, мне, конечно же, хотелось, но все усилия оказались тщетны, ведь свидетелей моей беседы с ним и попытки убить его не было, и никто, кроме меня, не мог сказать, что встретил во дворце какого-то необычного незнакомца. Кем являлся тот человек в чёрном капюшоне, я не знаю. Может, то было видение, или колдовство, или очередная проделка первосвященника? Однако прошло совсем немного времени, и случай тот стал постепенно забываться, а спустя пару месяцев и вовсе не напоминал о себе, затерявшись, видимо, в самых дальних уголках моей памяти.

***
«… прямо вечер воспоминаний!» – подумал я и подошёл к большому шкафу, сделанному прямо в каменной стене. На его стеллажах хранились секретные бумаги, полученные мной за всё время службы от тайных доносчиков. Среди них находились и весьма подробные доклады о бродячем проповеднике, объявившемся в Галилее, и так сильно напугавшим всех иерусалимских жрецов. Я выбрал один из свитков, развязал тесёмки, развернул его и ещё раз бегло просмотрел сведения о нищем, давшем самому себе непонятное прозвище «Христос». У меня была прекрасная память, поэтому прочитанные однажды донесения я помнил почти дословно, но сейчас мне захотелось ещё раз бегло просмотреть некоторые из них, да заодно проверить свою память. Что означало слово «Христос», я не совсем понимал, да и разбираться в тонкостях религиозных традиций иудеев мне просто не хотелось, времени и так не хватало.
«Скорее всего, это связано с какими-нибудь обычаями местных иудейских общин», – пришла мне в голову мысль. Правда, один бывший священник, служивший у меня хранителем библиотеки, разъяснил как-то, что в Иудеи давно ожидают прихода то ли пророка, то ли какого-то посланца божьего, то ли ещё кого… для, якобы, искупления проступков всех потомков Евера, совершённых ими в нарушение древних законов, данных самим Господом.
Мне уже приходилось сталкиваться с некоторыми проповедниками. За семь лет моего прокураторства таких, кстати сказать, самозванных посланников бродило по дорогам Иудеи и Самарии великое множество, и все утверждали, что именно они являются истинными, а остальные обманщики, плуты и шарлатаны. Вокруг каждого из проповедников иногда собирались целые группы людей, которые вскоре начинали ходить повсюду за своим, как они его называли, учителем и петь ему хвалебные песни. Дабы не путаться в названиях этих многочисленных групп и всяких подозрительных личностей, коих в Палестине имелось предостаточно, я решил называть сторонников бродячего проповедника из Капернаума, самого, пожалуй, популярного среди остальных, по его же прозвищу, дав им имя «христиане».
Ещё неделю назад меня не слишком занимали поиски ответа на вопрос: кто он есть такой на самом деле этот бродяга и почему его появление навело столь жуткий ужас на первосвященника Каиафу, его тестя Ханана и вообще на всех членов Высшего совета? В принципе я никогда особо не интересовался данной проблемой, так как считал её обычной интригой главного жреца, замешанной на его самодурстве и религиозном фанатизме, в котором иудеи превзошли все народы, с коими мне пришлось до того встречаться. К тому же прокуратор обязан был постоянно заниматься безопасностью торговых путей, обеспечивать порядок и спокойствие в границах своих областей, поэтому мою голову совершенно не занимали мысли о нищем голодранце, непонятно откуда и когда появившемся в Иудее.
В нынешний свой приезд в Иерусалим накануне пасхи мне вновь, помимо воли, пришлось вернуться к вопросу, в решение которого я старался не вмешиваться, но встреча в саду с уроженцем Кериота, тайным моим осведомителем, спутала все планы.
– Надо бы сегодня встретиться с Гамалиилом и поговорить с ним серьёзно на эту тему. Хранитель моей библиотеки сам иудей, к тому же считается самым просвещённым человеком в Иерусалиме. Прекрасно говорит на греческом и латинском языках, знаком с языческими верованиями. Сказывают, что в молодости Гамалиил даже побывал в Сарматии. Уж он-то, наверняка, в курсе всех их внутренних передряг и интриг, – подумал я вслух, пробегая глазами одно за другим сообщения, присланные из Галилеи год, месяц, неделю назад. Их было много, тех сообщений, но все они содержали весьма подробные сведения о настроениях местного населения. Я не зря тратил деньги из государственной казны на содержание тайных соглядатаев, поэтому у меня имелись полные и достоверные данные и о том человеке, который звался Иисусом из Назарета. Правда, мои осведомители в своих доносах чаще именовали его как Галилеянин, но я же решил дать проповеднику ещё одно прозвище – Назорей, по названию города, где он родился. Назарет находился почти в центре Галилеи, хотя у меня имелись и другие данные о рождении проповедника. Сказывали, что тот якобы появился на свет в Вифлиеме, небольшой деревне, расположенной недалеко от Иерусалима, однако проверить сие утверждения не представлялось возможным.
Я медленно перебирал свитки, бегло прочитывал их, так как решил ещё раз кратко суммировать все имеющиеся у меня сведения о нищем проповеднике по имени Иисус. Из доносов мне было известно, что его родила обычная пряха, вторая жена простого плотника, жившего в Назарете и имевшего многодетную семью. Первая жена Иосифа, так звали того плотника, умерла от какой-то неизвестной болезни, и тому, видимо, из-за возникших трудностей по воспитанию многочисленных детей пришлось взять в дом другую хозяйку, причём значительно моложе себя, работящую девушку, которая считалась весьма умелой пряхой и искусной ткачихой. Но вот был ли тот плотник настоящим отцом Назорея или нет, я так и не понял, а посему у меня и возникали кое-какие сомнения по поводу кровной связи проповедника с одним весьма влиятельный иудейским родом. Мне как-то сообщали, что по разговорам местных жителей Иисус якобы был сыном римского воина по имени Пантера. Однако я не смог установить подлинность этого факта, потому как прошло очень уж много времени с момента рождения Галилеянина. Правда, мне удалось узнать, что воин с таким именем действительно служил в римском легионе под началом Публия Сульпиция Квирина, легата Сирии, но во время подавления одного мятежа, легионер Пантера погиб.
Точную дату рождения Назорея также установить не представлялось возможным, но в одном из донесений говорилось, что когда он появился на свет, в Иудеи проводилась перепись всего населения провинции, а событие то происходило чуть более тридцати лет назад.
«Значит, ему сейчас должно быть около 33-х лет, – быстро подсчитал я в уме возраст проповедника. – Да мы почти с ним ровесники? Удивительно, как это я раньше об этом не задумывался? Ладно, что там дальше…?»
Вскоре после его рождения вся семья плотника Иосифа по непонятным причинам бежала из Иудеи в неизвестном направлении. В течение трёх десятков лет о человеке по имени Иисус не было никаких известий, а три года назад или чуть более он вдруг объявился в городе Капернауме, что расположен в Галилее на северном берегу Тивериадского озера, откуда и начал распространять своё учение. У проповедника вскоре появились последователи, которые большой толпой ходили за ним повсюду, куда бы он ни пошёл. Один его близкий родственник, кажется двоюродный брат, недавно, как стало мне известно, был схвачен по приказу тетрарха Антипы, правителя Галилеи, брошен в глубокий земляной колодец тюрьмы Махерунт и некоторое время назад казнён: ему отсекли голову.
Активность вновь появившегося проповедника была столь велика, что известия о нём достигли даже моей резиденции. Впервые об этом человеке я услышал от своей жены, а затем уже и от её слуг, которые наперебой восторженно рассказывали о чудесах, что творил Галилеянин в присутствии большого стечения простых людей, вылечивая многих из них от страшных болезней. Я естественно не мог игнорировать сам факт существования в моих и соседних областях такого популярного среди народа «чудотворца», способного собирать большие толпы народа, а потому мои соглядатаи внимательно отслеживали каждый шаг Назорея. Иметь о нём самые подробные сведения оказалось для меня делом весьма не сложным, так как один из двенадцати, сопровождавших Иисуса всегда и везде таких же, как и он, оборванцев, состоял у меня на тайной службе.
Скажу откровенно, меня заинтересовали речи Назорея, о которых я прочёл в доносах. Говорил он проникновенно, доходчиво и по многим взглядам на жизнь с ним нельзя было не согласиться. Мне импонировало его учение и нравилось его слово, ибо говорилось в них о любви, верности, вечной жизни, а поэтому я и не усматривал в действиях и словах нищего того голодранца никакой угрозы Риму и целостности империи. Правда, для того, чтобы прекратить деятельность Назорея раз и навсегда мне, как прокуратору, хватило бы одного дня. Именно столько времени понадобилось бы моим воинам съездить в Галилею, задержать проповедника и притащить того на верёвке в Кесарию.
1 2 3 4 5 6 7 8