В беспросветном существовании крепостного – это единственная надежда обрести пусть временную, пусть относительную свободу, заниматься только любимым делом, стоять наравне с вольными. Для многих пребывание на работах Канцелярии затягивалось так долго, что они доживали до старости и умирали, не вернувшись к хозяевам. Иван Титов несомненно обладал уровнем, достаточным для того, чтобы на него обратила внимание Живописная команда. Среди крепостных он не числился. Более того, в многочисленных документах Канцелярии от строений он неизменно упоминался как «вольный живописец». Музейных работников ввела в заблуждение стоявшая на обороте холста формула: «служитель графа Бестужева-Рюмина». Но надпись эта все в той же формулировке повторялась во всех копиях титовского портрета, и главное – везде она была сделана одной и той же рукой. Вряд ли можно было сомневаться – она принадлежала кому-то из приказчиков дипломата и не имела отношения к художникам. «Служитель» в понимании второй половины XVIII века, как, впрочем, и раньше, не означал крепостного, но человека, состоявшего на службе.
Только в этом доказательстве в принципе не было нужды. В момент написания горетовского портрета ни Иван Титов, ни Артемий Бутковский, ни любой другой художник не могли быть крепостными бывшего канцлера: никаких душ и состояния в 1759 году Бестужев-Рюмин не имел. Его положение мало чем отличалось от положения Меншикова в Березове, которому были оставлены счетом на семью ложки и ни одной вилки, оловянные миски и ни одной тарелки, единственный кафтан – в нем «светлейшего» положили в гроб – и две пары штопаных нитяных носков. За попытку захватить в далекий сибирский путь лишний бумажный ночной колпак последовало очередное суровое наказание. И никакой переписки, никаких письменных принадлежностей – в отношении государственных преступников это было первое жесточайшим образом соблюдаемое условие.
Если через какое-то время после начала ссылки и могли появиться известные послабления, то для этого должно было пройти по крайней мере несколько лет. Но Бестужев только что избежал казни, только что начал отбывать пожизненное наказание – о смягчении условий ссылки еще не могло быть речи. Легкомысленная на первый взгляд императрица Елизавета на деле мало уступала в жестокости расправ с политическими преступниками Анне Иоанновне.
Вопросы нарастали как снежный ком. Каким образом Бестужев-Рюмин обратился к Ивану Титову со столь необычным для положения ссыльного заказом? Откуда появились средства, пусть и незначительные, для того чтобы оплатить работу? Как Иван Титов, согласившись на заказ, сумел попасть в находившееся под караулом солдат сельцо вблизи Можайска? Как, даже оказавшись там, мог втайне «списывать» с натуры ссыльного хозяина?
«Писан в селе Горетове в 1759 году» – не отвечало правде. По всей вероятности, все произошло иначе. Ивану Титову через третьи руки был передан заказ, и он написал портрет в заданных условиях – старость, нищета, страдание – по памяти, отчасти исходя из более ранних портретов бывшего канцлера. Прямое сходство значения не имело. Главным почему-то было распространить несущие имя Бестужева-Рюмина «жалобные» портреты.
Лондон
Министерство иностранных дел
Правительство тори
– Так вы сказали, Витворт, сразу после Утрехтского конгресса Алексей Бестужев-Рюмин принят на службу к курфюрсту Ганноверскому?
– Да, милорд, царь Петр дал свое согласие, а курфюрст пожалован в камер-юнкеры.
– Вы оказались правы в своем предвидении – многообещающий юноша. Но главное – это интерес России к Англии. Ведь в лице курфюрста мы имеем наследника английского престола.
– Не единственного, милорд.
– Единственные встречаются много реже, чем многочисленные. К власти трудно оставаться равнодушным, тем более если обладаешь хоть тенью надежды ее приобрести. Но не надо пренебрегать тем обстоятельством, что счастливо царствующая королева Анна закрепила актом 1701 года престол за потомством внучки короля Якова II – Софьи, а курфюрст сын Софьи.
– Тем не менее существует еще сын Якова II, и он вряд ли откажется от отцовского престола, сколько бы актов ни было подписано.
– Эта ситуация носит проблематический характер, тогда как курфюрст Ганноверский – реальная действительность. И в лице Бестужева-юниора русский двор получает возможность постоянного наблюдения за всем происходящим при нем. Если Алексей Бестужев проявит достаточную сообразительность и ловкость.
– В этом нет никаких сомнений. Своим назначением он обязан не отцу и не покровителям, но единственно самому себе.
– Каким образом?
– Царь Петр обратил внимание на его комментарии к ходу Утрехтского конгресса и даже последовал некоторым советам.
– И все же, вероятно, и отец не оставался в стороне в карьере сына.
– Боюсь, я разочарую вас, милорд. Бестужев-сеньор добивался назначения сына в Митаву.
– Вы во второй раз оказываетесь правы, Витворт.
– По-видимому, сегодня мне привелось встретить бога счастливого случая.
– Постарайтесь его еще немного удержать. Он очень понадобится нам для разгадки действий этой не совсем обычной семьи.
– Не рассчитывая на будущее, я постараюсь еще раз понадеяться на его поддержку. Мне представляется, милорд, что позиция Бестужева-юниора, скорее, имеет в виду интересы курфюрста Ганноверского, чем русского двора.
– Деньги?
– О да. И перспектива остаться на службе при английском дворе и после возможных перемен. Доверенное лицо английского короля – это вполне в масштабе Бестужева-юниора.
– Вы уже говорите об особенностях его характера.
– Чем раньше мы это сделаем, тем лучше для английской короны, милорд.
– Я никогда прежде не замечал в вас склонности к преувеличениям.
– Надеюсь, я не страдаю ею и теперь. Это всего лишь трезвая оценка людей и ситуации. Бестужев-юниор может с равным успехом снабжать русский двор сведениями о дворе английского наследника, как наследника английского сводками новостей из жизни Петербурга. Весь вопрос в том, какая чаша весов окажется тяжелее. Я высказываюсь за ганноверскую. Бестужеву там открываются большие возможности, чем в Петербурге.
– Но царь Петр всегда был склонен давать дорогу молодым.
– С тех пор он успел постареть, милорд, а молодые – стать именитыми. Они не уступят своих мест какому-то Бестужеву.
Митава
Дворец герцогини Курляндской
Герцогиня Курляндская Анна Иоанновна и П. М. Бестужев-Рюмин
– Петр Михайлыч! Эй, кто там, послать ко мне Петра Михайлыча! Что это тебя, сударь мой, и не докличешься. День-деньской незнамо где пропадаешь. Часу не нашел, чтоб доложиться.
– Да я, государыня, так полагал, что к вечеру…
– К вечеру, к вечеру! Гофмейстер ты мой аль как? На первый мой приказ быть должен всегда под рукой, а ты вон как – полагал. Спать, поди, завалился.
– Виноват, государыня, кабы знать, что тебе понадоблюсь…
– А ты мне всегда надобен. Что же мне, с одними камермедхенами с утра до вечера толковать? И дела-то мои не для их ушей.
– Слушаю, государыня, прости бога ради, что прогневил. Какие распоряжения твои будут?
– Хочу портрет свой списать.
– Это как же?
– Вон сестрицу Катерину сколько раз списывали и свои мастеры, и заморские, и в мантии горностаевой, и в короне, и в одном туалете, и в другом.
– Так это ж к свадьбе, государыня.
– Что – к свадьбе! К свадьбе и одного бы за глаза хватило. Нашито женихи нас и без портретов берут, уродину кривобокую да косоглазую супругой назовут, потому расчеты государские. А я портрет хочу, чтоб повесить да глядеть, душеньку отводить.
– Самое-то себя разглядывать?
– А ты что думал? По моей судьбе мне только самою себя и глядеть. На портрете-то буду нарядная, авантажная, как есть коронованная особа. Все легче станет. Ну что ж ты, сказывай, когда персонных дел мастера достанешь.
– В затруднении великом нахожусь, государыня.
– Это еще почему?
– Так ведь европейского мастера пригласить больших денег стоит. И проезд ему, и житье пристойное, и еда. Сам портрет не мене как тысячи в две станет. Ему еще заказы будут нужны – ради одного-то версты мерить не расчет: не уговоришь.
– Нет так нет, и не нужен мне европейский. Пусть наш, русский.
– Русский – оно, конечно, тоже хорошо, да как государь Петр Алексеевич посмотрит – отпустит ли, дозволит ли сюда ехать.
– Как – дозволит? Деньги же ты живописцу заплатишь – нашито дешевле стоят.
– Слов нет, дешевле, много дешевле. Да на все воля царская. Разговоры пойдут: с чего, мол, портрет писать решила, для какой такой надобности, как оно для пользы государственной выйдет.
– Да ты что, Петр Михайлыч? Один-разъединый портрет за все годы жизни моей в этой ссылке треклятой? Объясни ты им: мол, никакой за ним хитрости нет, для души просто.
– А они мне в ответ, что, мол, Анна Иоанновна, о власти думать стала, замест Фридриха себя в правительницы курляндские метит.
– Господи! Да на что она мне, их Курляндия, сдалась! Не хочу я ее, не хочу! И всё деньги окаянные, всё расчеты. Копейку каждую в строку с детства ставили – не переплатили ли, не облагодетельствовали ли сверх меры, а то объестся, проклятое отродье, треснет еще. Денег, денег на учителей царевне пожалели. Ну от Остермана кой-как по-немецки толковать научилась, ну от Рамбурха танцы узнала, да ведь больше и нет ничего. И немецкой-то плохой, и танцы только в Немецкой слободе танцовать. Теперь ими и в Петербурге разве людей смешить. А ведь и за тех учителей денег до сего дня не заплачено. Все оба жалятся – прежде мне писали, теперь Петру Алексеевичу прошения строчат. А ведь и писать бы без ошибок надо да и знать не одно, чтоб разговор какой следует вести. В платье-то вырядить и болвана деревянного можно, вроде тех, что на Спасской башне в стрелецких однорядках стояли. А человек – он живой, ходить ему, говорить надо.
– Да что ты так уж жалишься-то, герцогинюшка. Прежним временем…
– Врешь, все врешь, Петр Михайлыч, со своим прежним временем. Теток своих царевен я, што ль, не знала, не слыхала, как на клавесинах играли, музыку сочиняли, в представлениях не хуже актеров каких заморских представляли. А тетенька Софья Алексеевна и вовсе на скольких языках да как бойко говаривала, вирши слагала. Вирши, слышишь? Хошь по-нашему, хошь по-польски, хошь по-латыни. Это дяденьке Петру Алексеевичу новых порядков захотелось, да пока ими занимался, про старые-то и забыл. Денег пожалел тоже. От двух учителей разориться побоялся, а теперь всё – не так ступила, не так сказала, дура дурой, чужим умом живи. Персоны завести не смей. Господи!
Все говорило об опале великого человека. Портреты. Легенды. Место ссылки. Вернее – портреты служили подтверждением легенд. Сельцо, переименованное ссыльным графом в Горетово, сельский дом, окрещенный Горемыкиным. Своему царедворческому просчету Бестужев-Рюмин стремился сообщить черты общечеловеческой трагедии – и делал это достаточно умело, раз они вошли в биографическую литературу о нем. На первый взгляд все представлялось очень убедительным и драматичным.
Но название Горетово слишком часто повторялось в топонимике Московского уезда. Горетов стан – административно-территориальная единица – примыкал к старой столице между селом Дорогомиловом и Тверской дорогой – нынешней улицей Горького и Ленинградским проспектом, захватывая слободы Пресненскую, Кудринскую и Новинскую. До наших дней живет в Москве и Пресня, и улица Садово-Кудринская, а Новинское скрыто за новым названием улицы Чайковского и площади Восстания. Реку Горетовку можно встретить в окрестностях Опалихи и Сходни. А бестужевское сельцо в двадцати верстах от Можайска, в излучинах Москвы-реки, чуть ниже впадения в нее Иночи, задолго до хозяйствования графа именовалось в земельных документах именно Горетовом – обычное название, ловко обыгранное старым дипломатом.
Да и медвежьим углом истории Горетово не было. Известное место истока столичной реки. «А Москва-река вытекла из болота по Вяземской дороге, за Можайском, верст тридцать и больши», – повествует «Книга Большого Чертежу» 1627 года. Непосредственная близость к Бородинскому полю. В 1905 году из Горетова тянулись в Москву обозы с продовольствием и денежное вспомоществование от крестьян тем, кто сражался на баррикадах Пресни. С ним связаны жесточайшие сражения времен битвы за Москву в 1941 году. Сегодня к тому же это основная пристань Можайского водохранилища. И тем не менее попавшие на туристские тропы горетовские памятники до сих пор остаются по-настоящему не обследованными: ни те немногие, которые остались, ни те, что оставили по себе память в документах.
Кирпичный двухэтажный флигелек, появившийся, судя по чертам классицизма, явно позже Бестужева-Рюмина. Незамысловатая церковка аннинских времен – восьмерик на четверике, напоминающая по простоте архитектурного решения церковь Старого Вознесения напротив здания Московской консерватории. Московская была увенчана восьмериком накануне кончины Анны Иоанновны, горетовская Троицкая закончена в1737-м и «возобновлена» в 1773 году. Бестужев не мог иметь отношения и к ней. В тридцатых годах он находится на дипломатической службе за рубежом, и каждое его появление в России требует разрешения двора, строго ограничивается в сроках. В придворных кругах слишком велик страх перед энергичным и оборотистым царедворцем. К началу семидесятых годов великого канцлера уже нет в живых. Как определить, кем и когда был заложен парк с копаными прудами, до сих пор напоминающий о своем существовании. Вернее, припомнить Бестужева-старшего, отца, занимавшегося в отсутствие сыновей родовыми вотчинами.
Годы фавора герцогини Курляндской проходят для Петра Михайловича Бестужева-Рюмина бесследно. При Петре II он арестовывается и привозится в Петербург для следствия по делу о расхищении имущества своей покровительницы. Анна Иоанновна не думает обращаться с жалобами на фаворита, но, лишившись любимца, легко подписывает письмо о его винах. Сказывается боязнь за собственное положение, сказывается и влияние появившегося на горизонте герцогини Эрнеста Бирона. В борьбе с опасным соперником Бирон не останавливается ни перед какой клеветой.
Верила ли Анна Иоанновна в вину былого фаворита? Вряд ли. Потому что Петр Михайлович беспрепятственно и безбоязненно появляется при дворе вновь избранной монархини и явно дожидается награды за невинное претерпение. Служба в Петербурге – она невозможна из-за решительного сопротивления Бирона. Доходное и почетное место? Но Бестужев-старший не согласен с подсказанным императрице выбором – губернаторство в Нижнем Новгороде его не устраивает, и он столь же безбоязненно высказывает недовольство и возмущение. Дерзкие слова немедленно доходят до императрицы с соответствующими комментариями, и не успевший доехать до Нижнего Новгорода Петр Михайлович получает царское предписание отправиться в ссылку в одну из его деревень. Анна Иоанновна согласна с новым фаворитом: беспокойное и требовательное бестужевское семейство лучше держать подальше от столицы.
Двадцать девятое августа 1737 года – день, когда Бестужев-старший получает разрешение покинуть деревню и поселиться на свободе в Москве или в любой из своих вотчин. Императрица в своей милости ссылалась на «верную службу сыновей», ради которых снисходила облегчить положение отца. О старых отношениях ему следовало навсегда забыть.
Церковь в Горетове приобретает престол Усекновения главы Иоанна Предтечи, на празднование которого приходится освобождение Бестужева-старшего. Свобода, пусть относительная, заслуживала подобной траты. Украшенное церковью и парковыми затеями, Горетово меньше всего походило на место «жестокой» ссылки. Другое дело, в какие условия был поставлен в нем великий канцлер и каким образом сумел эти условия преодолеть.
Лондон
Министерство иностранных дел
Правительство вигов
– Мы всегда были рады видеть вас своим сотрудником, господин Бестужев. Ваша верная служба нашему королю в бытность его величества курфюрстом Ганноверским дала вам все основания и права стать посланником Англии при русском дворе. Вы были превосходным посланником и, полагаю, не имели оснований быть недовольным королевскими милостями.
– Ни в коей мере, милорд.
– Что же явилось причиной прекращения вашей службы через каких-нибудь три года? Мы рассчитывали, что наше сотрудничество будет длительным и благотворным. Я говорю о действительной причине. Ваш откровенный ответ, на который мы рассчитываем, войдет продолжением в вашу безукоризненную службу.
– Боюсь, что не располагаю достаточными данными для такого ответа. Формальная же сторона – таково распоряжение моего государя.
– Петр потребовал вашего возвращения в Петербург в данный момент?
1 2 3 4 5 6 7 8