Умелое царствование создало почет и преклонение были жены, храмы, корабли, могущественные державы предлагали дружбу. Властитель не отдыхал даже в период дождей. Лишь изредка удалялся в мораи вместе с любимой женой Кепуо-Лани и проводил несколько дней в размышлениях и молитвах перед изображением предков. Приход «Вихря» он увидел, собираясь в храм.
Алексей, Петрович, Бен Райт вышли из лодки на пристань, сложенную из искусно подогнанных камней. Дальше лежал песчаный берег, а в глубине виднелся королевский дом большая островерхая хижина, крытая пальмовыми листьями. Вокруг нее расположилось несколько жилищ поменьше, похожих на гигантские скворечни. От пристани до самого дома двумя шпалерами стояла стража полуобнаженные воины в касках, вытканных из птичьих перьев, с ружьями и тесаками. Четыре пушки на чугунных колесах глядели с берега в сторону залива.
Томеа-Меа стоял возле пристани. Он был одет в короткий, кофейного цвета сюртук, жилет и расстегнутую на груди шелковую рубашку. Узкие бархатные штаны, белые чулки и шляпа дополняли его наряд. Король был тучен, сед. Большое темное лицо с крупным, слегка приплюснутым носом и резко очерченными губами выглядело добродушным, чуть апатичным, но маленькие удлиненные глаза смотрели живо и настороженно.
Как только русские ступили на берег, Томеа-Меа махнул палкой, которую держал в руке, стража подняла ружья, закричала, потрясая ими, а береговые пушки дали залп. Причем из четырех выпалили только две, а у двух других сгорел лишь порох в затравках. Король вытянул тростью между лопаток рослого воина в сером плаще из перьев, как видно, командовавшего парадом, и, отшвырнув сломанную палку, пошел навстречу приезжим.
Он радушно протянул руку Алексею и Петровичу, заодно и Бен Райту, хотя расстался с ним недавно. Узнав шкипера, он еще раз с ним поздоровался и произнес имя корабля, на котором Петрович тогда приходил на острова. Видно было, что Томеа-Меа обрадован приездом русских. Дородный, стесненный европейским одеянием, он вперевалку шел по песку, ведя гостей в дом. Стража нарушила строй и бесцеремонной толпой следовала сзади, ощупывая тюки с подарками, привезенные Алексеем. Двое туземцев тащили их на плечах.
Наконец вошли в королевское жилище. Просторная высокая комната с окнами и бамбуковым потолком была почти пуста. Европейский стол, с полдесятка разрозненных кресел, большой ларь, три зеркала на стенах и плетеные циновки на полу составляли ее убранство. В углу еще стояло несколько ружей, тесаков и копий. Это был приемный зал короля.
Войдя в комнату, Томеа-Меа сел в кресло, а Бен Райт указал гостям на такие же кресла, стоявшие по бокам. Сам остался стоять. По-видимому, он был здесь главным церемониймейстером и пытался завести подобающие королевскому дому порядки.
Но Томеа-Меа нарушил планы своего советника. Он сразу же с удовольствием занялся подарками. Сам разрезал ножом покрышку тюков и, забыв про гостей, разглядывал шкуры, сукно и особенно шитый золотом офицерский мундир, неведомо как очутившийся на складах компании. Запасливый Кусков взял его с собой в Калифорнию и теперь послал в дар королю.
Томеа-Меа, как видно, больше всего был доволен мундиром. Тут же перед зеркалом напялил на себя и, хотя мундир был маловат, остался в нем на все время аудиенции.
Алексей почувствовал разочарование и досаду. Он столько слышал о мудрости, уме и силе Томеа-Меа, даже робел немного, представляя встречу с властелином Гавай, а тут вдруг перед ним старый дикарь, радующийся блестящему наряду.
Бен Райт это заметил. Он приблизился к Алексею и негромко сказал по-русски:
Вон в том сундуке лежат два мундира капитанов флота ее величества королевы Британии. Оба раза король изображал младенца в присутствии англичан. Я присутствую при третьей. Уже с русскими...
Он поклонился и быстро отошел. Алексей не успел даже обернуться. Однако он невольно теперь по-новому поглядел на короля и заметил, что, пожалуй, восхищение мундиром и остальными подарками преувеличено. Глаза Томеа-Меа все время оставались холодными.
Сразу же из приемной залы король повел гостей во второй дом, где находились его жены. Такая же комната, только значительно меньше размером, была устлана циновками и искусно вытканными плетенками, заменявшими подушки. На окнах и на двери висели занавески из тонкой европейской ткани, на стенах зеркала. Никакой другой мебели не было.
Когда гости вошли в комнату, королевские жены сидели на полу и играли в шашки. Женщины были в чем мать родила, лишь куски легкой ткани прикрывали их бедра. Все тучные, молодые, почти светлокожие, с вьющимися короткими волосами, перехваченными обручами из трав. Их было три, а четвертая, самая младшая, лежала в углу спиной вверх совершенно голая и спала. ПятойКепуо-Лани, любимой жены короля,в комнате не оказалось. Она ушла в мораи принести жертву богам.
При виде гостей женщины оставили игру и с любопытством смотрели на вошедших. Томеа-Меа сразу же присел к шашечной доске, а Алексей и Петрович так и остались стоять на циновках. Под бесцеремонными взглядами королевских жен Алексей то краснел, то бледнел, пока наконец не догадался присесть рядом с королем над шашками. Уши у него горели, и он старался не поднимать глаз.
Шкиперу досталось хуже. Разбуженная приходом гостей, младшая проснулась и, увидев торчавшего посередине комнаты человека в странной кожаной шляпе, вскочила и бросилась за этой шляпой к Петровичу. Она была совсем юная, почти девочка, однако такая же большая и толстая, как и остальные. Старик отшатнулся, спасая зюйдвестку, но озорница уже заметила короля и Алексея (за спинами подруг она их сперва не разглядела) и быстро присела на пол.
Женщины засмеялись. Томеа-Меа поднял голову. Увидев лукаво смиренные глаза младшей, понял, что та опять напроказила. Он улыбнулся, взъерошил ее растрепавшуюся челку и встал. Посещение было закончено.
Выйдя во двор, Алексей шумно вздохнул, а старый шкипер долго растерянно поправлял свою съехавшую набок зюйдвестку. В прошлый приезд он видел королевских жен издали. Он не знал, что посещение женского дома вместе с чужестранцами было излюбленным приемом короля, когда надо было выказать им свое особое расположение. А они являлись сейчас посланцами самого Баранова.
Затем Томеа-Меа повел русских посмотреть верфь, на которой строились суда. Король хотел показать свое корабельное хозяйство. На стапелях стоял почти готовый двухсоттонный клипер, вокруг него Сновали люди, раздавался стук молотков. Алексей и даже Петрович подивились порядку и быстроте, с какой работали строители. А когда увидели развевающийся флаг (теперь его можно было хорошенько разглядеть: семь полоскрасная, белая, синяя, красная, белая, синяя и красная по цвету семи островов, с английским гюйсом в углу), поняли, что у сандвичанского короля дальновидная и хитрая политика.
Там же на берегу, Алексей увидел высокого человека в холщовой рубахе, таких же штанах, заправленных в сапоги, и в соломенной широкополой шляпе. Серая узкая борода доходила ему до середины груди. Человек стоял у шлюпки и глядел им вслед. Буро-красное, все в морщинах лицо, угрюмый недобрый взгляд. врезывались в память. Алексей заметил, что при виде его Томеа-Меа поспешил увести гостей с берега.
Кто это?спросил Алексей ирландца.
Тот поглядел на него сбоку, усмехнулся. В глазах мелькнула искра.
Губернатор острова. Джон Юнг. Главный советник корабля и главный противник вашего Круля. Вы еще с ним встретитесь!
Алексей не расспрашивал. Он догадывался, что Бен Райт всего не скажет. Пока было ясно, что на островах зрели свои планы, что Томеа-Меа прикидывается простаком и что до сих пор он, как видно, умышленно, ни одним словом не обмолвился о Круле.
Алексей тоже решил пока не затевать этого разговора. Томеа-Меа не откажется от распоряжения выдать груз разбитого судна. Однако надо выждать. И надо побольше разузнать и присмотреться ко всему. Может быть, теперь решается судьба всех дальнейших отношений с островами.
Чужими делами тут пахнет, Петрович. Помяни мое слово!
Горячий и впечатлительный, он с трудом сдерживался, чтобы не сказать чего лишнего, зато старался не упустить из виду ни одной мелочи. Он учился смотреть и ждать.
Вечером Томеа-Меа устроил для гостей представление. На обширной лужайке среди кустарников, под навесом широколиственных кокосовых пальм, расположилось множество зрителей. Они сидели и лежали на траве, оставив свободной середину поляны. Впереди были поставлены три кресла, вынесенные из королевского дома: для Алексея, Петровича и Бен Райт». Томеа-Меа и его жены не присутствовали. Закон запрещал им бывать на всех представлениях, кроме устраиваемых в честь Нового года.
Теплая темная ночь, далекие грозовые сполохи, озаряющие верхушки пальм, пламя факелов, укрепленных на остриях копий, смех и шушуканье сотен людей, невидимых дальше первых рядов, создавали приподнятое настроение. А когда на освещенную середину лужайки выбежали три актрисы и молчавшие до сих пор музыканты ударили палочками по гладким, отблескивающим кускам темного дерева, крики и рукоплескания зрителей разбудили весь остров.
Потом оркестр умолк. Актрисы высокие стройные девушки остановились перед гостями. Каждая из них от пояса до колен была задрапирована в прозрачную желтую ткань так красиво и искусно, что казалась обернутой гигантскими лепестками. Гирлянды из листьев обвивали шею и руки, костяные браслеты украшали запястья. Медленно и плавно, под звуки оркестра, напоминающие стук кастаньет, девушки прошли по площадке, закружились, разошлись и будто поплыли. Так ритмичны и легки были их движения. Но постепенно темп ускорялся, актрисы кружились все быстрей и быстрей. Гирлянды образовали мелькающий круг, и переливчатый треск палочек слился в необычайную мелодию.
Зрители затихли. Захваченный новым, никогда не виданным представлением, Алексей выдвинулся со своим креслом вперед и не чувствовал, как его тихонько толкает Петрович. Наконец он обернулся, но шкипер сидел как ни в чем не бывало и казался совершенно поглощенным зрелищем. Однако выражение его глаз говорило о другом. Алексей хотел спросить, но, нечаянно глянув в сторону, понял, почему толкает его старик. На виду у всех, прислонившись спиной к пальме, стоял Джон Юнг и глядел в сторону русских. Он не интересовался представлением, да и люди, сидевшие вокруг него, тоже не смотрели на танцовщиц, а следили за каждым движением англичанина.
Буря хлопков и криков на время отвлекла Алексея, а когда он снова обернулся, Джона Юнга уже под пальмой не было.
После танцев актрисы говорили о чем-то нараспев. По интонациям их чистых голосов, по еле слышному стуку деревянных палочек и по тому, как тихо сидели зрители, можно было догадаться, что девушки рассказывают о чем-то печальном.
Бен Райт перевел слова Алексею: Пыль клубилась в стороне Гайна, Зеницы очей раскраснелись от пыли. О Тауэ! Тауэ! Будь вечно любима. Земля, лежавшая посреди моря...
Стихи они сами сочиняют для праздников. Это как саги моего народа... О, они очень способные люди!.. И они тоже попадут под башмак англичан,заявил он с неожиданной ненавистью.
Но Алексей уже почти не глядел на танцующих. Он думал о том, что не надо откладывать делового разговора с королем. Кто знает, что на уме у бородатого «губернатора». А он тут, по всему видно,сила!..
Едва представление закончилось, Алексей попросил ирландца снова проводить их к королю. Томеа-Меа еще не спал. Отсюда, с поляны, было видно, что он сидит на стуле возле своего дома. Алексей сказал, что хочет поблагодарить властителя и пожелать ему доброй ночи.
К удивлению Алексея, король на этот раз сам начал беседу о делах. Он охотно обещал оказать давление на Томари, чтобы тот выдал имущество разбитого корабля доктору Крулю, но в свою очередь потребовал, чтобы бывший лекарь вернулся на отведенный ему участок земли, а не будоражил жителей по всем островам и не мешался в дела других чужестранцев.
Томеа-Меа говорил коротко, сухо, как настоящий властелин, и был совсем не похож на добродушного хозяина, каким казался сегодня утром. Он снял европейское одеяние, сидел в желто-красном плаще, вытканном из мельчайших птичьих перьев. Седая курчавая голова была обнажена, надменно выпячены губы.
Король! сказал Петрович не то с насмешкой, не то со злостью, когда они возвращались на судно.
Алексей промолчал. Завтра он поедет на остров Воагу, где находится Круль. А потом уже к Томари. Похоже на то, что его опасения оправдываются, и не о грузе потерпевшего крушение корабля больше всего необходимо думать.
Доктор Круль встретил соотчичей торжественным залпом из всех своих пушечек, скрытых за камнями батареи. Это и была та знаменитая «крепость», не дававшая спать американцам и англичанам и вызывавшая неудовольствие короля. Ниже, у подножия скалы, стояли дом и службы. Широкая просека, вырубленная в пальмовом лесу, вела к морю. А по распадку, меж невысоких холмов, тянулись табачные плантации, посевы пшеницы, кофе, сахарного тростника. Любознательный доктор хотел «испытать все злаки» и даже посадил десять горошин, завалявшихся в карманах его жилета.
Дом и постройки были сложены из камня, крыты тростником и корой. Вместо окон проделаны бойницы, будто Круль собирался выдерживать здесь осаду.
Этот воинственный вид строений, пушки и подобие палисада среди пальм, тишины и покоя долин вызывали невольную улыбку. Да и внутри крепостцы все было так, как где- нибудь в мирном российском дворике. Даже колодец с журавлем. Но вместе с тем Алексей видел на рейде три больших корабля под американским флагом, открыто враждебные взгляды корабельщиков, даже не ответивших на приветственный салют «Вихря». И Круль так обрадовался прибытию своих, что у Алексея не хватило духу сразу высказать свои замечания. Тем более что он всегда дружил с ним и часто, еще в Ново-Архангельске, они вместе мечтали о необычайных приключениях.
Алеша! С нами богг! кричал и суетился бывший лекарь, как только взобрался на палубу «Вихря».Петрович!.. Ура!..
Он тоже сообщил о победе над Бонапартом и был огорчен, что приезжие узнали раньше, а на берегу побежал вперед и сам командовал салютом из своих разнокалиберных пушчонок.
Внешне Круль почти не изменился. Та же тронутая сединой курчавая голова, круглое лицо с выпяченной нижней губой, круглый живот, короткие руки и ноги, кургузый сюртучок, обсыпанный табачной пылью. Но во всех его манерах стало еще больше нервозности и суетливости. Ленивая жизнь на острове ничуть на нем не отразилась.
Не дав гостям даже присесть и отдохнуть с дороги, он потащил их смотреть крепостцу, выстроенную на скалистом утесе над морем, показал одномачтовый бот, купленный им у Томеа-Меа за счет компании, повел осматривать усадьбу и плантации.
Вы знаете, что тут был? Нуль! Я сеяль табак и зерна, ходил на остров, тристо девушек копаль всю долин. Томеа-Меа подариль для меня половину острова, я строил редут... Потом он дариль второй половина американцам. Потом приходиль Джон Юнг... Он думаль снять мой флагг государа императора. Я сказал буду палить пушками. Он ушель...
Круль говорил на ходу, жестикулируя, волнуясь, то забегая вперед, то останавливаясь. Из его рассказов и слышанного от Бен Рейта Алексей понял, что дела доктора не блестящи и что кто-то упорно хотел его поссорить с королем и выжить с острова. А главное, что сам отставной лекарь делал глупости. Дурацкая «крепость», ни к селу ни к городу выстроенная на берегу залива, пушки...
Но Алексей знал еще на все. Когда они вернулись после обхода владений и зашел разговор о поездке на Атувай за грузом разбитого судна, Круль вдруг встал и тщательно притворил дверь. Они сидели в самой большой комнате дома, скопированной доктором с барановского «зальца» в Ново-Архангельске. Круль поставил даже очаг, хотя топить его тут не приходилось. Ели зажаренного на углях поросенка. Посторонних, кроме мальчишки- гавайца, обслуживающего доктора, никого в доме не было. Алексей удивленно поглядел на хозяина.
Тес...сказал Круль.Вот!..Он открыл табакерку, нюхнул и, пробежав по комнате, остановился перед гостями.Томари враг Томеа-Меа. Вот! Бути верни мои слова. Он хочет со мной дружит. Он будет настоящий король Гавай. Американцы и англичане будут оставаться с большой нос. Вот! Я уже все устроиль...Круль вдруг умолк, подняв указательный палец, и торжественно закончил: Он хочет принимат подданство нашего великого государа!
Алексей и Петрович привыкли к фантазиям доктора, но сейчас они поняли, что Круль говорит серьезно.
Ишь ты! сказал шкипер насмешливо, отложив обгрызенное поросячье ребро. Стрельнул!
Но Алексея взорвало. Он и так достаточно видел, чем пахло тут хозяйничанье Круля и кто его подстегивал, и окончательно обозлился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59