Изгнанный из Санкт-Петербурга, пять лет провел в Сибири, постарел, одичал, но мечты своей не оставил.
За попытку взбунтовать гарнизон два года просидел в одиночке Иркутской крепости. Ночью подземелье не отапливалось, и в страшную стужу заключенный, чтобы согреться, вертелся волчком до утра по узкой камере. Двадцативосьмилетний вышел оттуда стариком.
В Охотске след его потерялся, как сотен других, убитых в драке, ушедших в тайгу, завербованных на Аляску. Часто, наслушавшись посулов вербовщиков, спаивавших гулящих людей, забирался он на берег холодного моря и среди диких, обнаженных скал думал о вольной стране, о воинственных смелых индейцах, о необозримых лесах, в которых можно жить как хочется. Наплавков стал гарпунщиком китобойной компании и через год перебрался на американские острова.
Но на Ситхе Наплавков понял, что, завербовавшись в колонии, он, так же как и другие, должен похоронить все свои надежды и планы и что тут по-своему жить нельзя. Баранов был полновластным хозяином новых земель, жестоким, но умным и бескорыстным государственным деятелем. С двумя-тремя сотнями промышленных он управлял огромным краем, расширял торговлю, держал в повиновении многочисленные племена, помогал им, снабжал товарами, строил корабли и школы, отбивал нападения врагов, сам наносил удары.
И Наплавков смирился. Всегда одинокий, казавшийся значительно старше своих лет, он сделался замкнутым, неговорливым. Болела поврежденная когда-то в Сибири нога...
На Ситхе Наплавков продолжал служить гарпунщиком, простым, немного угрюмым китобоем. Никто о нем ничего не знал. Лишь однажды Лещинский случайно подслушал, как он бормотал что-то по-французски, да еще промышленные заметили, что в стычках с индейцами Наплавков не принимал участия никогда...
Сейчас, сидя в укрытии за камнем, измученный и усталый больше других, он медленно перебирал в памяти все свое прошлое и чувствовал, что годы ушли и из всех его мечтаний и порывов не осуществилось ничего...
Шторм продолжался несколько суток, охоту пришлось оставить. Как только ветер стих, Наплавков распорядился починить байдары и взял курс на Ситху. За все время лова добыли только четырнадцать бобровых шкур.
В пути встретили возвращавшихся островитян. Нанкоку повезло немногим больше. Его партия промыслила двадцать взрослых бобров и двух медведков-детенышей. Добыча не стоила потерянных дней, полного истощения и утонувших четырех алеутов.
Неудачный промысел усугубил тяжелое положение форта. Баранов сам распределял людей по работам, но промышленные трудились только в присутствии правителя. Стоило ему уйти, люди ложились на землю, и ни один надсмотрщик не мог заставить их взяться за топор или лопату. Алеуты тоже не выезжали на лов, свежая рыба в крепость не поступала, пришлось вскрыть ямы. Нанкок притворился больным и вдруг почти перестал понимать по- русски.
Забыла, Александра Андреевич,сказал он сокрушенно и заморгал веками.Рыбка память скушала.
Правитель побагровел, но сдержался. Наказать он всегда успеет. Глядя на князька светлыми немигающими глазами, он отогнул полу кафтана, вынул из кармана медаль, отобранную у Нанкока, показал ему, затем снова спрятал и молча вышел из палатки.
Князек понял. Утром десятка полтора алеутов выехали ловить палтуса. Остальных даже Нанкоку не удалось уговорить. Магазины колонии пустовали, ни водки, ни табаку все равно нельзя было приобрести.
Положение ухудшалось, и Баранов наконец приказал готовить судно, доставившее архимандрита. Решил сам ехать в Охотск. Временным правителем оставался Лещинский. Больше назначить было некого.
Глава шестая
На «кошке» так назывался низменный берег Ламского моря ссыльный вельможа Скорняк Писарев заложил первый большой корабль. Это было в 1735 году. Казачье поселение Охотск стало опорой российских владений на краю матерой земли. Кухтуй и Охотадве речкиразмывали наносную косу из дресвы и мелких каменьев, рушили бревенчатый палисад, окружавший церковь Всемилостивого Спаса, полдесятка амбаров с казенным добром, дом коменданта главные строения фортеции.
Порт заливало волной, талые снега превращали его в остров. Казаки и поселяне ездили по воду на лодках за десять верст, высокие бары мешали корабельщикам подводить суда в бухту. Порт существовал на картах адмиралтейств-коллегий, в списках департаментов, он был важной точкой Сибирского царства, названного так указом Екатерины. Но порта не было, казацкий острог оставался до сих пор острогом, глухим посельем обширной империи.
Россия росла.
Она тянулась к великим водам, огромная, нетронутая земля. Американские Штаты признавали ее права. Британская империя считала союзницей. Три мировые державы осваивали далекое море.
Но европейские события, надвигающаяся война не давали возможности вплотную заняться колониями, и сейчас, как и во время Шелехова, в Охотске не было гавани, догнивали строения. Летом на рейде корабли дожидались муссона по три недели, чтобы войти в устье реки. Таежная дорога строилась от Якутска до Май уже не один год, вырвав у топей и трясин только сотню верст. Конские трупы устилали хребты и тундру, кони тащили всего по две вьючных сумы.
Провиант везли на Камчатку, на Алеутские острова, доставляли тягости Российско- американской компании до самого Иркутска. По восемь тысяч коней волокли груз для одного судна. Скорбут и другие болезни не покидали поселка, гнилая рыба да кислое тесто бурдюк служили пищей почти круглый год. Купцы продавали и другие припасы, но цены были доступны не всем. Тридцать рублей пуд коровьего масла, десять пшеничная мука.
Ветры и сырость истощали поселян и казаков, кладбище было многолюднее порта. И все же по тропам, горам и тунгусским урочищам брели люди из-за Волги и Дона, из Санкт- Петербурга, Москвы и Калуги. Гулящие люди, монахи, беглые крестьяне, каторжники, ремесленники, разорившиеся купцы. Дальность земель укрывала прошлое, богатую жизнь сулили мечты.
«Амур» стоял уже третьи сутки у входа в устье Охоты. Ветра не было, пора муссонов еще не начиналась. Сильное течение и мелкая вода мешали кораблю продвинуться ближе к берегу.
Над низкой косой, голой и каменистой, кричали чайки. Тяжелые птицы турпаны копались в водорослях. Бледное солнце висело над морем, медленно тянулась волна.
Деревянные строения города казались пустыми и брошенными, серела маковка церкви с тусклым железным крестом. Отблескивало грязью болото посередине поселка. Во время приливов лужа превращалась в озерцо. Лишь у косого амбара виднелись фигуры людей. Они появлялись из-за домика коменданта, пропадали за скрипучей дверью жилья. Здесь было питейное заведение, третье на городок. Порой оттуда доносились крики, а потом все стихало, и снова Охотск засыпал. Ворочался только алебардщик, стоявший у полосатой будки адмиралтейства, караульный солдат морской роты.
На рейде, кроме «Амура», кораблей не было. Казенный пакетбот с неделю назад ушел к берегам Камчатки, повез годичную почту, малый груз провианта. Возле дальнего мыса догнивал остов судна, разбившегося на барах, торчали шпангоуты.
Баранов снова спустился в каюту. Узкая каморка прибрана по-походному, на столе, под иллюминаторомпачки бумаг, обломки сургучных печатей, несколько серебряных медалей с квадратным ухом. Посередине медали на лицевой стороне выбит орел, а сзади редкие широкие буквы: «Союзные России». Поощрение Санкт-Петербурга.
Правитель отодвинул перо, лежавшее поверх бумаги, сел к столу. Неяркий свет падал сквозь круглое оконце на лысую голову, пухлые кисти рук. Годы и заботы иссушили сердце, сгорбили спину, но одолеть не могли.
Все дни во время длительного перехода из Ново Архангельска Баранов писал письма, распоряжения на острова, обдумывал посылку судна для описи побережья Берингова моря, составлял список товаров, подводил счетные книги. Бурные ночи проводил у штурвала вместе с Петровичем, как в далекие дни начинаний. По утрам в штилевую погоду стоял на мостике, всматривался в зеленую воду. Всюду нужен хозяйский глаз.
Стадо котов, тюленей встречал как находку, сам заносил в корабельный журнал и отдельно в карманную книжку координаты, направления стад. Богатства моря богатства колоний. Он был их собирателем.
Кит палит! часто звал его наверх Петрович, указывая на далекую водяную струю.
Шкипер от возбуждения шевелил острым носом, грыз палец, невольно поворачивал румпель. В юности был китобоем, а старые навыки не утрачиваются. Но Баранов ни разу не разрешил спустить шлюпку,нельзя было терять драгоценные дни.
Думы о Ситхе не покидали, расстояние увеличивало их неотступность. Беспокоил Лещинский, оставленный за правителя, Кусков, корабли. Тревожило поведение неожиданно притихших колошей и слухи о новой войне. Туманные предписания главного правления, полученные через архимандрита, лежали всегда на столе. Он готовил ответ. «Подумайте, милостивые государи, откуда мы получили открытие, что англичане неприятели наши и с нашею державою в войне, и где то воспрещение, чтоб не подходить им к российским занятиям, вы еще того не доставили, и в секретных мне данных повелеваниях не сказано...» писал он, возмущенный.
Интриги дворов мешали освоению, народы не хотели войны. Здесь, на краю империи, он видел дальше других, и у него в памяти было всегда изречение из книги, подаренной Тай-Фу; «Дружба не есть ли цепь, которая для достижения известной цели должна состоять из определенного числа звеньев? Если одна часть цепи крепка, а другие слабы, то последние скоро разрушатся. Так и цепь дружбы может быть невыгодною только для слабой ее части...» Он не хотел быть представителем слабых.
...В каюте он долго не высидел. Комендант, наверное, уже проснулся и еще не успел напиться. Нужно было застать его трезвым хоть на один час.
Правитель сложил бумаги, застегнул кафтан, в котором приехал сюда. Парадный сюртук и орден остались лежать в сундуке под койкой. Не для чего было пока надевать. Молча сел в шлюпку, молча кивнул Петровичу, сам взялся за румпель. По мелководью добрались до берега в полчаса.
Комендант все еще спал, когда Баранов поднялся по двум ступенькам крыльца, осевшего в галечную осыпь. Зеленый ставень с отверстием в форме сердца был плотно закрыт железным болтом. У порожнего бочонка возилась собака, слизывала застывшие подтеки рома. Немного дальше, у второго, открытого окна, зевал канцелярский служитель, бесцеремонно разглядывал посетителя. Жидкая борода писца была в чернильных пятнах, стоячий суконный воротник лоснился по краям, словно комканый.
Наглядевшись, служитель что-то сказал в глубину комнаты, вытер о рукав перо, подул на него, затем важно принялся выводить строчки. Он был государственным служащим, олицетворением могущества канцелярии державы. Он был занят делами.
На стук Баранова он не отозвался и даже больше не глянул в окно. Дверь открыла босая алеутка, выносившая в лохани муку. Не сторонясь, женщина прошлепала мимо, потом задержалась, откинула жесткую прядь волос, строго поглядела широко расставленными глазами.
Спит всё. Пирога есть будет. Сердися много... Сиди,сказала она укоризненно.
Правитель надвинул картуз, спокойно распахнул дверь. Женщина постояла, подумала, затем торопливо ушла. Она предупредила и за последствия не хотела отвечать.
В сенях было темно, Баранов ощупью нашарил клямку, открыл первую попавшуюся дверь. Очутился он как раз в спальне начальника всех здешних мест. безраздельного хозяина края. Комендант, действительно, еще не просыпался. В горнице пахло спиртным, табачным дымом и еще чем-то пряным, приятным и крепким. От закрытого ставня стоял полумрак, у иконы в углу теплилась огромная лампада тонкого розового стекла.
На постели лежал длинный, костлявый человек. Из-под съехавшего ночного колпака торчал влажный от духоты клок волос. Пухлые бакенбарды примяты к щекам, на носу и бритом подбородке проступила испарина. Видно было, что начальник города спал давно. Рядом с кроватью валялись военный, без погонов, мундир, трубка с обгоревшим черенком, витая палка из китового уса. Глиняная кружка и заморской работы хрустальный бокал, накрытый крупной промасленной ассигнацией, стояли на погребце. Отставной подполковник Мухин-Андрейко с ним не расставался. Один из четырех почтальонов адмиралтейства или матрос морской роты носили погребец вслед за начальником.
Правитель несколько минут стоял, приглядываясь, затем снял картуз, пригладил остатки волос, медленно подошел к кровати.
Сударь,сказал он ровно и тихо.Изволь вставать. День уже. И я жду.
Распахнув изнутри ставень, он не торопясь придвинул к кровати скамейку, сел и, положив подбородок на скрещенные поверх набалдашника пальцы, принялся наблюдать за лежавшим.
Разбуженный так необычно, комендант уставился на Баранова и от удивления молчал. Затем скинул ногами одеяло, хотел вскочить, накричать, но, встретив ясный взгляд правителя, неожиданно сел, потянул к себе мундир.
Э... э... Что сие? Кто впустил?
Он вдруг покраснел, швырнул одеяние, высокий, в одном белье, шагнул к двери, ударил по ней изо всей силы пяткой. За стеной послышались шаги.
Баранов продолжал невозмутимо сидеть. Он даже не изменил позы. Внезапно остыл и Мухин. Круто повернувшись, он подбежал к постели, напялил на себя одеяло, снова сел и неожиданно засмеялся.
Люблю... Кто ты таков, старичок?
Баранов.
Подполковник перестал смеяться, щипнул бакенбарды. Потом нахмурился и, отвернувшись, молча стал одеваться. Слышанное много раз имя, неурочное появление человека, о котором ходили легенды, озадачили даже его, привыкшего ко всему. Все эти дни, пока стоял корабль на рейде, комендант был пьян и не знал о приходе судна.
Натянув мундир, Мухин-Андрейко взял трубку, подошел к двери, открыл ее.
Огня!крикнул ой в сени.
Человек в сером кафтане до пят сразу же появился с зажженной свечой. Привычки коменданта были давно изучены. Пыхнув дымом, подполковник достал из погребца флягу, плеснул в кружку темной густой жидкости, выпил. Затем из другой бутылки налил полный бокал, протянул гостю.
Здравия,сказал он коротко, немного хрипло.
И, сразу же опустившись на кровать, угрюмо замолчал. Баранов не двигался, однако любопытство его утроилось. Самодур, тяжелый и мстительный, гроза и неограниченный господин края, изгнанный за жестокость даже с Кавказа, комендант сейчас казался просто никчемным стареющим человеком. И адмиралтейство, и верфь, и весь наполовину сгнивший городок единственный военный порт и связь с Востоком были такими же мертвыми изнутри. Правитель даже содрогнулся. Величие и мощь... В первые годы, во времена Шелехова, здесь начиналось будущее...
Чтобы не поддаваться мрачным раздумьям, так как комендант все еще молча сидел на постели, правитель сразу и очень резкою заговорил о неотложных делах, ради которых сюда приехал. Потребовал освобождения приказчика, посаженного в холодную за отказ выдать спиртное из компанейских лабазов, вернуть якоря и снасти, а главное, отпустить провиант, доставленный весной на пополнение казенных запасов. Кроме того, он просил разрешения начать вербовку новых людей в колонии. Правитель уже осмотрел все склады Охотска. Бочек с солониной и муки было много. Мясо начинало загнивать. Были и люди. По кабакам шатались еще с зимы десятки пришлого гулящего люда.
Одна Москва снабдить сей край людьми может и все еще половины тунеядцев не лишится,заявил он с досадой и горечью.
С комендантом Баранов говорил по-деловому, словно не знал о его характере и сидел не в спальне, а в канцелярии. Требовал,. а не просил. Потом начал говорить о своих планах.
Хозяин не откликался. Тихо было и за стеной, в присутственном месте. Там ждали криков, стука разъяренного подполковника, потревоженного без дозволения, и ничего не понимали. Раза два осторожно заглядывал в окно сам чванный канцелярский служитель.
Державе нашей большое мореходство требуется в сих местах, надежные гавани... продолжал высказанную еще Резанову мысль правитель, глядя на шагавшего с забытой трубкой в руке своего собеседника.Сибирские земли один дикий тракт имеют, и море половину года замерзшим стоит... На американских землях и Сахалине верфи учредить можно, суда строить. Расходы сии окупятся торговлею с гишпанцами, Китаем, бостонцами, Калифорнией...
Комендант продолжал молчать. С ним давно так никто не разговаривал, да и он сам постепенно отвык от внятной человеческой речи. Все его желания, даже самые сумасбродные, выполнялись по одному кивку, несколько чиновников угодливо гнули спину, купцы откупались подарками и приношениями. Лишь один настоятель церкви, молодой чахоточный поп, хотел было выказать свою независимость, замедлив прийти с поздравлением в рождественские святки, но был затравлен собаками и сошел с ума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59