Других видимых повреждений я не нашел. Моргая от яркого солнечного света, она улеглась у входа в нору. Немного спустя Эмба стала ее вылизывать.
Рана Синды страшно воспалилась, и с неделю она еле таскала ноги. Яшма и Эмба часто лизали ее, и Синда постепенно поправлялась, а недели через три была совсем здорова.
Собственно говоря, Синде удивительно повезло. Несколько недель спустя я видел, как щенка одного из соседних шакалов схватил воинственный орел — гигантская хищная птица, которая часто уносит маленьких газелей, обезьян и других животных. Этому щенку спастись не удалось. В тот же год, позднее, один из студентов видел, как другой воинственный орел пытался унести почти взрослого чепрачного шакала. Но когда он поднялся уже довольно высоко, на него напал большой гриф (возможно, ушастый) и силой принудил его снизиться. Несколько минут орел старался отбиться от грифа, волоча по земле кричащую жертву, но в конце концов бросил ее, и шакалу удалось уползти. Хищные птицы, вероятно, представляют одну из главных опасностей для молодых шакалов: мы с Джейн нашли остатки трех шакалов у дерева, на котором было гнездо какого-то крупного орла или грифа. На шакалов часто охотится и другой хищник — леопард.
После того как я видел смертоносную атаку орла, я всегда с затаенной тревогой смотрел, как щенята Ясона играют или охотятся вдали от норы. Особенно я беспокоился, когда семейство совершало свои периодические «переезды» из одной норы в другую, а таких переездов к тому времени, когда щенятам исполнилось двенадцать недель, насчитывалось уже пять. Самое длинное расстояние между первыми четырьмя норами было семьсот метров, а вот пятая нора находилась в километре от четвертой. Последний переход — единственный, который нам удалось увидеть, потому что дело было днем. В это утро, вскоре после моего приезда к норе, Ясон и Яшма, лежавшие неподалеку, вскочили и быстрой рысью куда-то побежали. Трое щенят бросили охоту за насекомыми и пустились следом, только Синда осталась сидеть у входа в нору. Должно быть, у родителей есть какой-то сигнал, по которому щенята или остаются, или бегут следом, — иначе трудно объяснить, почему они незамедлительно последовали за взрослыми, хотя обычно возвращались, пробежав каких-нибудь двадцать метров. Как бы то ни было, они бежали за Ясоном и Яшмой, пока заросли не скрыли их от меня. Я поехал за ними, оставив Синду — крохотную фигурку на фоне зеленой травы, покрытой росой.
Старшие шакалы бежали не оглядываясь. Время от времени щенки поодиночке или вместе вырывались вперед, а иногда отставали, занятые обследованием местности, но в общем семейство бежало одной группой. Примерно в полукилометре от норы маленькая стая скрылась в зарослях травы, а когда они выбежали оттуда, я увидел, что с ними нет Эмбы. Я немного подождал, но она не показывалась, и я последовал за остальными — никто из них даже не оглянулся, не замедлил бега.
Почему Эмба отстала? Может быть, она испугалась незнакомой местности? До дома-то она сумеет добраться — свежий запах на росистой траве держится хорошо. Но меня тревожила мысль об опасностях, которые угрожают ей на пути: сможет ли она спастись, если встретит гиену или если на нее налетит хищная птица? Едва ли… Правда, везде были норы, куда она могла бы спрятаться, но что подстерегает ее в их непроглядной тьме? Мне очень хотелось разыскать Эмбу, но я боялся еще больше перепугать ее своим приближением — одна, вдали от родной норы, она в панике могла совсем заплутаться. И я поехал дальше, мысленно скрестив пальцы.
Пробежав еще с полкилометра, Ясон и Яшма улеглись, а Руфус и Слиток принялись с любопытством исследовать новое место. Они очень быстро отыскали нору, к которой их привели родители. У входа громоздилась свежевырытая земля: вероятно, Яшма этой ночью приводила в порядок новое жилище для своего семейства.
Немного погодя Яшма, а затем и Ясон отправились на охоту. Руфус и Слиток совершенно освоились на новом месте; тогда я оставил их и вернулся к четвертой норе. Там, свернувшись клубочком, на самом солнцепеке у входа в нору спали Синда и Эмба.
Ясону и Яшме ничего не оставалось, как присматривать за щенками в обеих норах, но на четвертый день я нашел все семейство возле нового логова.
Наблюдение за шакальей семейкой — это занятие, которое требовало всего нашего времени без остатка, и, если случалось пропустить хотя бы один день, кажется, что именно в этот день, без нас, произойдет что-то необычайно важное. Так что только неутомимое содействие студентов, особенно американца Бена Грея, дольше всех помогавшего мне в работе, позволило узнать кое-что о жизни других шакалов. Получилось так, что одному из нас иногда удавалось по нескольку дней, а то и недель наблюдать за шакалами, живущими по соседству, — кстати, я понял, как мне повезло, что главным объектом наблюдения я выбрал Ясона и его семейство. Ни в какой другой семье не оказалось столько щенят, оставшихся в живых в первые месяцы после рождения. У соседа Ясона поначалу было трое щенят; одного унес орел, а другой куда-то пропал, так что подрастал один-единственный щенок. В другой семье, состоящей из двух взрослых и шестерых щенят, двое малышей пропали, а третий увязался за отцом в трехкилометровый охотничий поход, и тот бросил его на берегу Мунге. В сумерках отец вернулся к месту, где восемью часами раньше оставил малыша, но его там уже не было, и мне он больше не попадался. В третьем семействе один из двух щенков исчез ночью; неподалеку от их логова мы обнаружили следы пиршества гиен, да и шакалы в эту ночь выли почти непрерывно, так что щенка, по-видимому, убили гиены. Сильнейший ливень, затопивший почти все дно кратера, должно быть, погубил и двух маленьких шакалят четвертого семейства: когда мы сумели добраться до их норы, там оставалось всего два щенка из четырех.
Потоп разразился после того, как необычайно сильные дожди нынешнего года достигли максимума. От потопа пострадали и мы. Это случилось ночью. Вечер был чудесный, небо сверкало звездами, ни тучки, ни отдаленного рокота грома, который предупредил бы нас о надвигающемся бедствии. Первым узнал о потопе я — обошел палатку и оказался по колено в воде. Я поднял тревогу, и когда наши студенты Паркер и Грей и двое африканцев вынесли лампы из столовой и кухни, расположенных несколько выше, глазам предстало печальное зрелище. Вода обступила со всех сторон хижину, тоже находившуюся на небольшом возвышении, и уже заливала три маленькие палатки, стоявшие ближе всего к реке. Мы бросились спасать постели и одежду. Яркий луч фонаря выхватил из темноты пару мужских кальсон. Раздался страдальческий вопль — кто-то наступил босиком на ядовито-жгучую африканскую крапиву и, согнувшись от боли, вывалил в воду всю постель. Заплакал Лакомка — как тут не проснуться, когда в хижину летят пропитанные водой вещи, охапка за охапкой! Голос американца в ужасе возопил: «Господи, помилуй!» — и секунду спустя: «Фу, да это просто лягушка!»
Вода продолжала подниматься, нужно было во что бы то ни стало спасти палатки. С двумя первыми мы справились почти без труда, а вот третья, с таким же вшитым наглухо полом, как и остальные, стояла еще ниже. Войдя в нее, чтобы выдернуть складной металлический шест, я очутился по пояс в воде. Вдруг послышался звук рвущейся материи — это шест пропорол брезент, — и палатка свалилась мне на голову; я почувствовал, что все сооружение вместе со мной куда-то поплыло в кромешной тьме. На минуту стало страшно — тяжелый брезент топил меня, прижимая к воде, — но Джейн, Паркер, Грей и оба африканца овладели положением, и мы даже ухитрились спасти палатку, хотя и порастеряли шесты и колышки.
Только в полночь, промокшие до нитки и предельно вымотанные, мы сели за стол выпить горячего кофе. Журчание потока, сбегавшего маленькими водопадами и ворчавшего среди корней, сменилось звуком, напоминавшим свист утреннего ветерка, — это вода текла сквозь высокую траву.
После неистовых ливней потоп пошел на убыль, и нам больше не приходилось выволакивать машины из бесчисленных ям и возвращаться домой по уши в грязи. Щенкам Ясона уже было почти четыре месяца, и они все меньше времени проводили в норе. Впрочем, завидев гиену, они обычно спешили к норе, но часто останавливались у входа и, обернувшись, смотрели, как родители отгоняют непрошеную гостью. Казалось, им нравилось смотреть, как гиена выделывает пируэты, увертываясь от острых зубов, с безошибочной меткостью хватающих ее за ноги и круп.
Однажды, когда Ясон и Яшма была на охоте, к логову стала неуклюже подкрадываться старая гиена. Я ее узнал — это была Миссис Браун, одна из гиен, которых мы к тому времени стали изучать. Руфус, Слиток и Эмба, свернувшись, лежали рядышком, а Синда, как всегда, в сторонке. Медленно, принюхиваясь к следам, Миссис Браун подходила все ближе. Вот она остановилась и замерла, открыв пасть от жары и глядя в сторону щенят; слюна тянулась длинной нитью у нее изо рта и стекала на землю. Как раз когда мне показалось, что она вот-вот увидит или учует спящих шакалов, ушки у Синды зашевелились. Не подозревая об опасности, она села, изловила допекавшее ее насекомое, а потом снова легла и закрыла глаза. Миссис Браун подкралась ближе. Синда еще раз щелкнула зубами, поймала насекомое и стала спокойно засыпать. Вдруг раздался вой — это взвыл Руфус, когда гиена бросилась вперед и ее челюсти чуть не сомкнулись на тоненьком тельце Синды. Тревога была поднята своевременно, и Синда, метнувшись в сторону, золотым шариком покатилась по траве. Миссис Браун проковыляла за ней метра три, но быстро отказалась от погони — Синда теперь бегала не хуже родителей.
Несколько дней спустя мы снова видели гиен, подбиравшихся к шакальей норе, но на этот раз маленькие хозяева их заметили и не стали убегать, а подошли к гостям на несколько метров, задрали носы к небу и испустили тревожный вой — сигнал опасности. Я с интересом наблюдал, как Яшма, которая охотилась или отдыхала неподалеку, со всех ног примчалась на этот зов, но остановилась, не добежав, окинула взглядом всю сцену, повернулась и ушла. Должно быть, оценив ситуацию, она поняла, что дети смогут сами постоять за себя.
В последние недели, проведенные в кратере, мы заметили, что щенки, которые стали ростом почти со взрослого шакала, гораздо меньше возились друг с другом, а если и принимались играть, то раззадоривались, и игра нередко кончалась дракой. Если потасовку начинали двое, на побежденного в конце концов налетали и остальные — нора в таких случаях по-прежнему служила хорошим убежищем для жертвы. А ею чаще всего, разумеется, оказывалась Синда. Большей частью мы заставали щенят, когда они охотились метрах в пятидесяти друг от друга или отдыхали, тоже отдельно. Хотя Ясон и Яшма еще подкармливали щенят, они проводили возле норы все меньше времени, и я понял, что семейство, которое казалось нам так крепко спаянным, начало мало-помалу распадаться.
Но вот наконец настал день и нашего отъезда — как бы мне ни хотелось продолжить наблюдения за шакалами, времени на это не оставалось, пора было приступать к наблюдениям за гиеновыми собаками. Правда, я собирался еще разок-другой ненадолго возвратиться в кратер на протяжении следующих восемнадцати месяцев, чтобы разузнать, как поживают Ясон и его семейство. Но так случилось, что, живя в лагере на озере Лгарья, мы узнали много нового и о шакалах, и теперь можем сравнить некоторые отличительные особенности поведения шакалов, обитающих в открытых равнинах и в кратере Нгоронгоро.
Первое различие — размеры охотничьих угодий. В кратере самый большой охотничий участок (из тех, которые я знал) занимал примерно пять квадратных километров, а более половины всех шакалов, и Ясон в том числе, охотились на вдвое меньшем пространстве. На равнинах с низкой травой в Серенгети большинство шакалов охотились на территориях от десяти до двадцати квадратных километров. Причина вполне понятна. В сухой сезон равнины, на которых не найдешь ни капли воды, превращаются в самую негостеприимную местность, и живущим там шакалам, чтобы обеспечить себя пищей, приходится охотиться на большей площади.
Я однажды видел, как шакал в разгар сухого сезона пробежал километра полтора, временами останавливаясь и что-то раскапывая, — и хоть бы какая-нибудь мелочь попалась!
И все же шакалы, которых я там встречал, выглядели вполне здоровыми даже в самые тяжелые периоды. Разбирая их экскременты, мы выяснили, что они поедали множество насекомых, особенно жуков-навозников и их личинки, ящериц, грызунов и изредка змей. В отдельные периоды их экскременты почти целиком состояли из остатков разных плодов. По мере того как я все лучше узнавал обыкновенных шакалов, росла уверенность в том, что они могут подолгу обходиться без воды, но, поскольку я не наблюдал за ними достаточно пристально, не могу категорически утверждать, что они ни разу не навестили какой-нибудь дальний водопой.
На равнинах с низкой травой гораздо чаще, чем в кратере, можно было встретить четыре, пять, а то и шесть шакалов возле добычи. То, что большую часть года пищи не хватает, видимо, заставляет равнинных шакалов, почуявших запах добычи, чаще и настойчивее нарушать границы чужих владений, чем на изобилующей пищей равнине кратера Нгоронгоро. Один раз, подъехав к мертвой зебре, мы с Джейн были поражены числом сбежавшихся к ней шакалов — их было четырнадцать. Правда, при ближайшем рассмотрении оказалось, что взрослых среди них только шесть, а остальные чуть поменьше и более легкого сложения; очевидно, это были щенята с родителями. Интересно отметить, что в такой толпе шакалов в каждый данный момент кормилось не более шести-семи, а среди них, как правило, было не больше трех вполне взрослых шакалов. Между взрослыми самцами то и дело вспыхивали яростные стычки.
Как я уже говорил, у озера Лгарья нам не пришлось подробно изучать обыкновенных шакалов, но все же я близко познакомился с несколькими парами, которые, как и шакалы в кратере Нгоронгоро, на протяжении года ни разу никуда не уходили из своего района. Я пока не выяснил, какова судьба их взрослых детенышей, после того как они в конце концов расстаются с родителями, и не знаю, отправляются ли они за мигрирующими стадами гну, зебр и газелей.
Но нам удалось узнать кое-что о повадках чепрачных шакалов. Когда мигрирующие стада скапливались возле нашего лагеря у озера Лгарья, везде, куда бы мы ни поехали, мы встречали чепрачных шакалов группами по шесть и более особей. Но когда мигрирующие стада тронулись дальше, большинство этих шакалов двинулось за ними следом, а возле озера осталось лишь несколько оседлых пар, которые охотились в прибрежных зарослях.
Ясно было, что какая-то часть чепрачных шакалов на несколько месяцев переходила к бродячему образу жизни, сопровождая мигрирующие стада по крайней мере на небольшом отрезке их ежегодного маршрута. Как правило, этими кочевниками оказывались одинокие взрослые шакалы или молодые особи обоего пола.
Возможно, здесь имеет место то же, что и среди львов: чепрачные шакалы, у которых уже есть свои владения, никогда их не покидают, а те, кто слишком молод или слаб, чтобы отвоевать себе собственную территорию, странствуют за мигрирующими стадами.
Нас с Джейн особенно заинтересовали некоторые черты группового поведения у этих кочевников. Надо полагать, что на своем пути такой шакал время от времени встречает бродячих сородичей — с одними он никогда не сталкивался прежде, с другими у него было, так сказать, шапочное знакомство. Вдобавок он еще вынужден то и дело проходить через охотничьи угодья оседлых чепрачных шакалов. Постарается ли он избежать встреч с себе подобными, и если он поневоле столкнется с ними возле добычи, то насколько серьезные драки возникнут при попытке каждого установить свое иерархическое положение?
Наблюдения за чепрачными шакалами только раздразнили наш аппетит — до чего же это интересные животные! Я отлично помню, как мы с Джейн впервые встретили двух таких бродячих шакалов. Довольно бледно окрашенный серебристо-серый самец, за которым мы следили, вдруг поднялся и сел, прижав уши и широко разинув пасть. Оглянувшись, мы увидели, что к нему бодрой рысью приближается другой самец, с гораздо более ярким мехом — хвост вытянут горизонтально, уши насторожены. Вся осанка и поведение выдавали зверя, который привык побеждать. Не исключено, что наш шакал уже встречался с ним, а если нет, то достаточно было этой самоуверенной манеры, чтобы убедить его в превосходстве противника. Когда явно доминирующий самец подбежал, подчиненный высоко поднял переднюю лапу и легонько тронул его за плечо, словно отстраняя. На мгновение пришелец застыл на месте, а потом, молниеносно развернувшись, ударил противника крупом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Рана Синды страшно воспалилась, и с неделю она еле таскала ноги. Яшма и Эмба часто лизали ее, и Синда постепенно поправлялась, а недели через три была совсем здорова.
Собственно говоря, Синде удивительно повезло. Несколько недель спустя я видел, как щенка одного из соседних шакалов схватил воинственный орел — гигантская хищная птица, которая часто уносит маленьких газелей, обезьян и других животных. Этому щенку спастись не удалось. В тот же год, позднее, один из студентов видел, как другой воинственный орел пытался унести почти взрослого чепрачного шакала. Но когда он поднялся уже довольно высоко, на него напал большой гриф (возможно, ушастый) и силой принудил его снизиться. Несколько минут орел старался отбиться от грифа, волоча по земле кричащую жертву, но в конце концов бросил ее, и шакалу удалось уползти. Хищные птицы, вероятно, представляют одну из главных опасностей для молодых шакалов: мы с Джейн нашли остатки трех шакалов у дерева, на котором было гнездо какого-то крупного орла или грифа. На шакалов часто охотится и другой хищник — леопард.
После того как я видел смертоносную атаку орла, я всегда с затаенной тревогой смотрел, как щенята Ясона играют или охотятся вдали от норы. Особенно я беспокоился, когда семейство совершало свои периодические «переезды» из одной норы в другую, а таких переездов к тому времени, когда щенятам исполнилось двенадцать недель, насчитывалось уже пять. Самое длинное расстояние между первыми четырьмя норами было семьсот метров, а вот пятая нора находилась в километре от четвертой. Последний переход — единственный, который нам удалось увидеть, потому что дело было днем. В это утро, вскоре после моего приезда к норе, Ясон и Яшма, лежавшие неподалеку, вскочили и быстрой рысью куда-то побежали. Трое щенят бросили охоту за насекомыми и пустились следом, только Синда осталась сидеть у входа в нору. Должно быть, у родителей есть какой-то сигнал, по которому щенята или остаются, или бегут следом, — иначе трудно объяснить, почему они незамедлительно последовали за взрослыми, хотя обычно возвращались, пробежав каких-нибудь двадцать метров. Как бы то ни было, они бежали за Ясоном и Яшмой, пока заросли не скрыли их от меня. Я поехал за ними, оставив Синду — крохотную фигурку на фоне зеленой травы, покрытой росой.
Старшие шакалы бежали не оглядываясь. Время от времени щенки поодиночке или вместе вырывались вперед, а иногда отставали, занятые обследованием местности, но в общем семейство бежало одной группой. Примерно в полукилометре от норы маленькая стая скрылась в зарослях травы, а когда они выбежали оттуда, я увидел, что с ними нет Эмбы. Я немного подождал, но она не показывалась, и я последовал за остальными — никто из них даже не оглянулся, не замедлил бега.
Почему Эмба отстала? Может быть, она испугалась незнакомой местности? До дома-то она сумеет добраться — свежий запах на росистой траве держится хорошо. Но меня тревожила мысль об опасностях, которые угрожают ей на пути: сможет ли она спастись, если встретит гиену или если на нее налетит хищная птица? Едва ли… Правда, везде были норы, куда она могла бы спрятаться, но что подстерегает ее в их непроглядной тьме? Мне очень хотелось разыскать Эмбу, но я боялся еще больше перепугать ее своим приближением — одна, вдали от родной норы, она в панике могла совсем заплутаться. И я поехал дальше, мысленно скрестив пальцы.
Пробежав еще с полкилометра, Ясон и Яшма улеглись, а Руфус и Слиток принялись с любопытством исследовать новое место. Они очень быстро отыскали нору, к которой их привели родители. У входа громоздилась свежевырытая земля: вероятно, Яшма этой ночью приводила в порядок новое жилище для своего семейства.
Немного погодя Яшма, а затем и Ясон отправились на охоту. Руфус и Слиток совершенно освоились на новом месте; тогда я оставил их и вернулся к четвертой норе. Там, свернувшись клубочком, на самом солнцепеке у входа в нору спали Синда и Эмба.
Ясону и Яшме ничего не оставалось, как присматривать за щенками в обеих норах, но на четвертый день я нашел все семейство возле нового логова.
Наблюдение за шакальей семейкой — это занятие, которое требовало всего нашего времени без остатка, и, если случалось пропустить хотя бы один день, кажется, что именно в этот день, без нас, произойдет что-то необычайно важное. Так что только неутомимое содействие студентов, особенно американца Бена Грея, дольше всех помогавшего мне в работе, позволило узнать кое-что о жизни других шакалов. Получилось так, что одному из нас иногда удавалось по нескольку дней, а то и недель наблюдать за шакалами, живущими по соседству, — кстати, я понял, как мне повезло, что главным объектом наблюдения я выбрал Ясона и его семейство. Ни в какой другой семье не оказалось столько щенят, оставшихся в живых в первые месяцы после рождения. У соседа Ясона поначалу было трое щенят; одного унес орел, а другой куда-то пропал, так что подрастал один-единственный щенок. В другой семье, состоящей из двух взрослых и шестерых щенят, двое малышей пропали, а третий увязался за отцом в трехкилометровый охотничий поход, и тот бросил его на берегу Мунге. В сумерках отец вернулся к месту, где восемью часами раньше оставил малыша, но его там уже не было, и мне он больше не попадался. В третьем семействе один из двух щенков исчез ночью; неподалеку от их логова мы обнаружили следы пиршества гиен, да и шакалы в эту ночь выли почти непрерывно, так что щенка, по-видимому, убили гиены. Сильнейший ливень, затопивший почти все дно кратера, должно быть, погубил и двух маленьких шакалят четвертого семейства: когда мы сумели добраться до их норы, там оставалось всего два щенка из четырех.
Потоп разразился после того, как необычайно сильные дожди нынешнего года достигли максимума. От потопа пострадали и мы. Это случилось ночью. Вечер был чудесный, небо сверкало звездами, ни тучки, ни отдаленного рокота грома, который предупредил бы нас о надвигающемся бедствии. Первым узнал о потопе я — обошел палатку и оказался по колено в воде. Я поднял тревогу, и когда наши студенты Паркер и Грей и двое африканцев вынесли лампы из столовой и кухни, расположенных несколько выше, глазам предстало печальное зрелище. Вода обступила со всех сторон хижину, тоже находившуюся на небольшом возвышении, и уже заливала три маленькие палатки, стоявшие ближе всего к реке. Мы бросились спасать постели и одежду. Яркий луч фонаря выхватил из темноты пару мужских кальсон. Раздался страдальческий вопль — кто-то наступил босиком на ядовито-жгучую африканскую крапиву и, согнувшись от боли, вывалил в воду всю постель. Заплакал Лакомка — как тут не проснуться, когда в хижину летят пропитанные водой вещи, охапка за охапкой! Голос американца в ужасе возопил: «Господи, помилуй!» — и секунду спустя: «Фу, да это просто лягушка!»
Вода продолжала подниматься, нужно было во что бы то ни стало спасти палатки. С двумя первыми мы справились почти без труда, а вот третья, с таким же вшитым наглухо полом, как и остальные, стояла еще ниже. Войдя в нее, чтобы выдернуть складной металлический шест, я очутился по пояс в воде. Вдруг послышался звук рвущейся материи — это шест пропорол брезент, — и палатка свалилась мне на голову; я почувствовал, что все сооружение вместе со мной куда-то поплыло в кромешной тьме. На минуту стало страшно — тяжелый брезент топил меня, прижимая к воде, — но Джейн, Паркер, Грей и оба африканца овладели положением, и мы даже ухитрились спасти палатку, хотя и порастеряли шесты и колышки.
Только в полночь, промокшие до нитки и предельно вымотанные, мы сели за стол выпить горячего кофе. Журчание потока, сбегавшего маленькими водопадами и ворчавшего среди корней, сменилось звуком, напоминавшим свист утреннего ветерка, — это вода текла сквозь высокую траву.
После неистовых ливней потоп пошел на убыль, и нам больше не приходилось выволакивать машины из бесчисленных ям и возвращаться домой по уши в грязи. Щенкам Ясона уже было почти четыре месяца, и они все меньше времени проводили в норе. Впрочем, завидев гиену, они обычно спешили к норе, но часто останавливались у входа и, обернувшись, смотрели, как родители отгоняют непрошеную гостью. Казалось, им нравилось смотреть, как гиена выделывает пируэты, увертываясь от острых зубов, с безошибочной меткостью хватающих ее за ноги и круп.
Однажды, когда Ясон и Яшма была на охоте, к логову стала неуклюже подкрадываться старая гиена. Я ее узнал — это была Миссис Браун, одна из гиен, которых мы к тому времени стали изучать. Руфус, Слиток и Эмба, свернувшись, лежали рядышком, а Синда, как всегда, в сторонке. Медленно, принюхиваясь к следам, Миссис Браун подходила все ближе. Вот она остановилась и замерла, открыв пасть от жары и глядя в сторону щенят; слюна тянулась длинной нитью у нее изо рта и стекала на землю. Как раз когда мне показалось, что она вот-вот увидит или учует спящих шакалов, ушки у Синды зашевелились. Не подозревая об опасности, она села, изловила допекавшее ее насекомое, а потом снова легла и закрыла глаза. Миссис Браун подкралась ближе. Синда еще раз щелкнула зубами, поймала насекомое и стала спокойно засыпать. Вдруг раздался вой — это взвыл Руфус, когда гиена бросилась вперед и ее челюсти чуть не сомкнулись на тоненьком тельце Синды. Тревога была поднята своевременно, и Синда, метнувшись в сторону, золотым шариком покатилась по траве. Миссис Браун проковыляла за ней метра три, но быстро отказалась от погони — Синда теперь бегала не хуже родителей.
Несколько дней спустя мы снова видели гиен, подбиравшихся к шакальей норе, но на этот раз маленькие хозяева их заметили и не стали убегать, а подошли к гостям на несколько метров, задрали носы к небу и испустили тревожный вой — сигнал опасности. Я с интересом наблюдал, как Яшма, которая охотилась или отдыхала неподалеку, со всех ног примчалась на этот зов, но остановилась, не добежав, окинула взглядом всю сцену, повернулась и ушла. Должно быть, оценив ситуацию, она поняла, что дети смогут сами постоять за себя.
В последние недели, проведенные в кратере, мы заметили, что щенки, которые стали ростом почти со взрослого шакала, гораздо меньше возились друг с другом, а если и принимались играть, то раззадоривались, и игра нередко кончалась дракой. Если потасовку начинали двое, на побежденного в конце концов налетали и остальные — нора в таких случаях по-прежнему служила хорошим убежищем для жертвы. А ею чаще всего, разумеется, оказывалась Синда. Большей частью мы заставали щенят, когда они охотились метрах в пятидесяти друг от друга или отдыхали, тоже отдельно. Хотя Ясон и Яшма еще подкармливали щенят, они проводили возле норы все меньше времени, и я понял, что семейство, которое казалось нам так крепко спаянным, начало мало-помалу распадаться.
Но вот наконец настал день и нашего отъезда — как бы мне ни хотелось продолжить наблюдения за шакалами, времени на это не оставалось, пора было приступать к наблюдениям за гиеновыми собаками. Правда, я собирался еще разок-другой ненадолго возвратиться в кратер на протяжении следующих восемнадцати месяцев, чтобы разузнать, как поживают Ясон и его семейство. Но так случилось, что, живя в лагере на озере Лгарья, мы узнали много нового и о шакалах, и теперь можем сравнить некоторые отличительные особенности поведения шакалов, обитающих в открытых равнинах и в кратере Нгоронгоро.
Первое различие — размеры охотничьих угодий. В кратере самый большой охотничий участок (из тех, которые я знал) занимал примерно пять квадратных километров, а более половины всех шакалов, и Ясон в том числе, охотились на вдвое меньшем пространстве. На равнинах с низкой травой в Серенгети большинство шакалов охотились на территориях от десяти до двадцати квадратных километров. Причина вполне понятна. В сухой сезон равнины, на которых не найдешь ни капли воды, превращаются в самую негостеприимную местность, и живущим там шакалам, чтобы обеспечить себя пищей, приходится охотиться на большей площади.
Я однажды видел, как шакал в разгар сухого сезона пробежал километра полтора, временами останавливаясь и что-то раскапывая, — и хоть бы какая-нибудь мелочь попалась!
И все же шакалы, которых я там встречал, выглядели вполне здоровыми даже в самые тяжелые периоды. Разбирая их экскременты, мы выяснили, что они поедали множество насекомых, особенно жуков-навозников и их личинки, ящериц, грызунов и изредка змей. В отдельные периоды их экскременты почти целиком состояли из остатков разных плодов. По мере того как я все лучше узнавал обыкновенных шакалов, росла уверенность в том, что они могут подолгу обходиться без воды, но, поскольку я не наблюдал за ними достаточно пристально, не могу категорически утверждать, что они ни разу не навестили какой-нибудь дальний водопой.
На равнинах с низкой травой гораздо чаще, чем в кратере, можно было встретить четыре, пять, а то и шесть шакалов возле добычи. То, что большую часть года пищи не хватает, видимо, заставляет равнинных шакалов, почуявших запах добычи, чаще и настойчивее нарушать границы чужих владений, чем на изобилующей пищей равнине кратера Нгоронгоро. Один раз, подъехав к мертвой зебре, мы с Джейн были поражены числом сбежавшихся к ней шакалов — их было четырнадцать. Правда, при ближайшем рассмотрении оказалось, что взрослых среди них только шесть, а остальные чуть поменьше и более легкого сложения; очевидно, это были щенята с родителями. Интересно отметить, что в такой толпе шакалов в каждый данный момент кормилось не более шести-семи, а среди них, как правило, было не больше трех вполне взрослых шакалов. Между взрослыми самцами то и дело вспыхивали яростные стычки.
Как я уже говорил, у озера Лгарья нам не пришлось подробно изучать обыкновенных шакалов, но все же я близко познакомился с несколькими парами, которые, как и шакалы в кратере Нгоронгоро, на протяжении года ни разу никуда не уходили из своего района. Я пока не выяснил, какова судьба их взрослых детенышей, после того как они в конце концов расстаются с родителями, и не знаю, отправляются ли они за мигрирующими стадами гну, зебр и газелей.
Но нам удалось узнать кое-что о повадках чепрачных шакалов. Когда мигрирующие стада скапливались возле нашего лагеря у озера Лгарья, везде, куда бы мы ни поехали, мы встречали чепрачных шакалов группами по шесть и более особей. Но когда мигрирующие стада тронулись дальше, большинство этих шакалов двинулось за ними следом, а возле озера осталось лишь несколько оседлых пар, которые охотились в прибрежных зарослях.
Ясно было, что какая-то часть чепрачных шакалов на несколько месяцев переходила к бродячему образу жизни, сопровождая мигрирующие стада по крайней мере на небольшом отрезке их ежегодного маршрута. Как правило, этими кочевниками оказывались одинокие взрослые шакалы или молодые особи обоего пола.
Возможно, здесь имеет место то же, что и среди львов: чепрачные шакалы, у которых уже есть свои владения, никогда их не покидают, а те, кто слишком молод или слаб, чтобы отвоевать себе собственную территорию, странствуют за мигрирующими стадами.
Нас с Джейн особенно заинтересовали некоторые черты группового поведения у этих кочевников. Надо полагать, что на своем пути такой шакал время от времени встречает бродячих сородичей — с одними он никогда не сталкивался прежде, с другими у него было, так сказать, шапочное знакомство. Вдобавок он еще вынужден то и дело проходить через охотничьи угодья оседлых чепрачных шакалов. Постарается ли он избежать встреч с себе подобными, и если он поневоле столкнется с ними возле добычи, то насколько серьезные драки возникнут при попытке каждого установить свое иерархическое положение?
Наблюдения за чепрачными шакалами только раздразнили наш аппетит — до чего же это интересные животные! Я отлично помню, как мы с Джейн впервые встретили двух таких бродячих шакалов. Довольно бледно окрашенный серебристо-серый самец, за которым мы следили, вдруг поднялся и сел, прижав уши и широко разинув пасть. Оглянувшись, мы увидели, что к нему бодрой рысью приближается другой самец, с гораздо более ярким мехом — хвост вытянут горизонтально, уши насторожены. Вся осанка и поведение выдавали зверя, который привык побеждать. Не исключено, что наш шакал уже встречался с ним, а если нет, то достаточно было этой самоуверенной манеры, чтобы убедить его в превосходстве противника. Когда явно доминирующий самец подбежал, подчиненный высоко поднял переднюю лапу и легонько тронул его за плечо, словно отстраняя. На мгновение пришелец застыл на месте, а потом, молниеносно развернувшись, ударил противника крупом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26