Тайная, подлинная власть - это
хорошо. Но и в бизнесе уже встали барьеры, выше которых не прыгнешь. А чтобы
кроить мир по своему вкусу, надо совмещать тайную власть с властью
государственной, нажимать на рычаги не из-за спины очередного тупоумного
политика.
Хайретдинов понимал все преграды на пути его амбиций. Начиная с фамилии и
национальности - много ли русских захотят иметь президентом чужака? Но это
лишь наполняло его азартом. Он станет более русским, чем любой славянин. В
конце-концов есть пример Сталина - какие бы ошибки тот не допускал, он до сих
пор оставался для многих кумиром.
А он не повторит ошибок "отца народов". Он действительно сделает Россию
великой и могучей страной. С большим удовольствием Хайретдинов взялся бы
творить империю из другого государства, но увы, материал не выбирают. Что ж,
через два года он будет спикером. Через четыре - президентом. И его полюбят.
Не смогут не полюбить.
Рашид Гулямович прошел в кабинет. Уселся перед разожженным камином, налил
рюмку коньяка, но так и не притронулся к ней. Сидел, глядя в огонь, слушая
мерное тиканье старых часов.
Все будет хорошо. Все идет правильно. Жертвы неизбежны, но лучше уж
десяток-другой, чем миллионы. Цель оправдывает средства, что бы там не
говорили.
Наверное, он смог успокоить себя. Тоска исчезла, отпустила. Хайретдинов даже
вздохнул нарочито шумно и потянулся за рюмкой... Замер.
Он больше был не один.
У окна, спиной к нему, стоял человек. Невысокий, плотный, черноволосый,
кривоногий голый мужчина.
Рашид Гулямович издал слабый, пискливый звук.
Мужчина повернулся. Знакомое лицо... господи, кто же это?
- Я думаю, ты все понимаешь, и не будешь на меня в обиде, - сказал мужчина.
Он прошел к столу, открыл верхний ящик. Неторопливо извлек пистолет -
"Беретту", красивую и дорогую игрушку. Передернул затвор.
- Кто ты? - прошептал Хайретдинов. Он уже понимал... кажется.
Мужчина улыбнулся - его улыбкой, дорогой, купленной у специалистов по
физиопластике, отрепетированной, вызывающей доверие и симпатию.
- Визирь.
Хайретдинов не удивился. Ни своему детскому, давно забытому прозвищу,
неожиданно произнесенному его голосом и из его губ. Ни тому, что не было
страха и обиды.
- Я пригожусь, - прошептал он, сам не веря в свои слова.
- Нет, - сказал Визирь.
Кабинет был большим, и грохот выстрела утонул в деревянных стенах. Дом знал
немало тайн и не испугался звука.
Тот, кто назвал себя Визирем, подошел к креслу. Секунду смотрел в лицо, по
которому сочилась тонкая струйка крови. Сквозь волосы на лбу, опаленные
близким выстрелом, темнела аккуратная маленькая дырочка.
Визирь перевел взгляд на рюмку. Взял ее, вдохнул аромат коньяка, перебивая
пороховую гарь и запах жженных волос. Сделал глоток. Потом, морщась, стянул с
вялого, словно живого еще тела, халат. Накинул на плечи, подпоясался.
Чтобы снять штору с окна ему пришлось забраться на стол. Завернув тело Визирь
прошел к двери.
Старший охраны был в соседней комнате. Сам услышал, или кто-то его позвал?
- Зайди, - коротко приказал Визирь.
Крепкий черноволосый парень секунду смотрел ему в глаза, словно делая выбор.
Что -то его смущало. Наконец он принял решение.
- Рашид Гулямович, вы стреляли?
- Да. Зайди, Фархад.
Охранник бросил лишь быстрый взгляд на завернутое тело. Лицо его не
изменилось. Он вопросительно посмотрел на Визиря.
- Ваша вина, - сухо сказал тот. - Куда вы глядели? Мне пришлось убить его.
- Кто он?
- Это не должно тебя волновать.
Охранник пожал плечами. Похоже, ему не требовалось много времени на то, чтобы
взвесить все плюсы и минусы.
- Очень серьезная неприятность.
- И очень хорошая благодарность. Кому ты доверяешь из своих?
Фархад покачал головой.
- Никому нельзя доверять. Его будут искать здесь?
- Нет, - Визирь ответил так холодно и уверенно, что охранник согласно кивнул.
- Я выйду в сад. Вы сможете подать... это... в окно?
- Да.
Охранник, не отводя взгляда от того, кого принимал за хозяина, шагнул обратно
к двери.
- Мне не нужен никакой шум, Фархад. Я не собираюсь списывать этот труп на
тебя.
Пока охранник обходил дом, Визирь оделся. Открыл тяжелую раму, перекинул тело
через широкий подоконник. Фархад молча принял груз из темноты.
- У тебя будет большое желание заглянуть в лицо, - сказал Визирь. - Не
ошибись. Я сразу пойму, что ты это сделал.
- Тут слишком темно, чтобы смотреть в лица, - ответил Фархад. - Не
беспокойтесь, Рашид Гулямович.
Он вернулся минут через пятнадцать. Раскисшую землю копать было нетяжело.
- Утром я проверю это место, - сказал Фархад, глядя в затылок хозяина. Он
сидел у камина, в том самом кресле. - Все будет хорошо.
- Кто еще слышал выстрел? - не оборачиваясь отозвался Визирь.
- Никто.
- Спасибо, Фархад.
Запах горелого пороха был уже не слышен. Фархад секунду помедлил.
- Я протру пол, Рашид Гулямович.
- Напомни мне завтра, сколько я тебе должен, - ответил Визирь, вставая.
Искушение предложить Фархаду еще более выгодную работенку было велико. Но
Визирь промолчал. Этот парень не убийца. Просто верный сторожевой пес.
Убийца взглянул бы в лицо мертвеца - и разделил его судьбу.
11.
Где-то далеко, за несколько кварталов, прошумела машина. Ярослав приоткрыл
глаза, словно надеясь поймать на потолке блик света. В детстве он провожал так
каждую ночную машину - окна его комнаты выходили прямо на оживленную трассу.
Какая таинственность была в этом отсвете чужой жизни - людях, не спящих
ночами, людях, имеющих машины.
Теперь он не мечтал об автомобиле. Это осталось в детстве, вместе с желанием
иметь собаку и твердой уверенностью, что мороженное вкуснее котлет. А вот
ночь... ночь и шорох чужих судеб, остались с ним навсегда.
Вот только лучи фар больше не заглядывают в его окна. Тихий район, мечта
пенсионера.
Порой он и себе казался пенсионером, тридцатилетним волонтером войны с
иллюзиями. Редко выбирающийся из дома, живущий где-то на грани двух миров -
реального, и скрытого за дисплеем компьютера. Кем, интересно, считают его
соседи - мать-одиночка со второго этажа, бабульки с четвертого? Главой
районной мафии, просто обеспеченным бездельником... "Нигде не работает, а
деньги не считает" - читалось в их взглядах.
В общем-то, на это Ярославу было плевать. Писателю вовсе не нужно любить людей
- достаточно любить своих героев. Они обладают теми же достоинствами и
пороками, что и люди, но дороги как собственные дети.
Тишина давила. Как он привыкал к этой тишине первые месяцы после развода, как
сражался с ней - музыкой, включенным телевизором, побеждая лишь несчастных
соседей. А тишина пряталась под гитарными аккордами и тарахтеньем
телеобозревателей, терпеливо ждала, пока он смирится. Тишина - одеяние смерти,
и ее не победить.
Заснуть не удавалось, но это не беда. Можно сесть за компьютер и продолжить
писать... услышать наконец то, что Убивающий Словом сказал сфинге. Можно
запустить "Визит во тьму" и войти в лес, который он еще ни разу не прошел.
Вдруг сейчас повезет? Или скользнуть в компьютерную сеть, выбрать одну из
эхоконференций, где обсуждается все на свете, от оружия и секса до кулинарных
рецептов и книг. Влезть в чужой спор, подкинуть пару провокационных идей,
чтобы завтра с улыбкой пронаблюдать реакцию. А еще можно через интернетовские
серверы выплыть где-нибудь в Париже, и посмотреть прогноз погоды с французских
спутников - неизмеримо более точный, чем беспомощное гадание нищих
казахстанских метеорологов... неужели у них нет компьютера и модема?
Все можно. И все - в том, виртуальном пространстве. Лишь там он смел и почти
всемогущ. В реальной жизни человек не способен изменить даже свою судьбу - не
то, чтоб судьбы человечества. Он потому и любит компьютерный мир - тот дает
иллюзию власти. Во всех своих проявлениях, от мощных текстовых редакторов, до
сетей, где нет расстояний, и игр, где сокрушаешь цивилизации и покоряешь
галактики...
Слабо скрипнула дверь. Казалось, что почти рядом, на кухне... хороша
звукоизоляция! Кому-то из соседей тоже не спится.
Свет коснулся глаз сквозь закрытые веки. Ярослав присел на кровати.
На кухне горел свет.
Это был даже не страх - нельзя бояться невозможного. Просто обморочный холод в
груди. Веру в то, что твой дом - твоя крепость, ломает лишь милицейский обыск
или ограбление.
Нынешние воры оголодали до того, что первым делом очищают холодильник?
Он потянулся к тумбочке, открыл ящик, мимолетно удивившись, что руки не
дрожат. На кухне явственно скрипнула табуретка. Ярослава словно обдало
холодной водой. Он нашарил под полиэтиленовым пакетом с документами "Умарекс",
вытянул из бумажного плена. Тяжесть пистолета, как ни странно, не успокоила.
Это лишь в его книгах герои, взяв оружие, становились уверенными и
бесстрашными. Да и можно ли назвать оружием эту игрушку для трусливых мужчин?
- Из газовика в квартире стрелять глупо, - донеслось из кухни. Удивительно
неприятный голос... словно знакомый, но нарочито искаженный. - Сам
потравишься.
Ярослав встал. Им владело безумное желание одеться - и лишь потом шагнуть
через порог.
- Цивилизация придумала одежду, чтобы успешнее истреблять себя. Иллюзия
защищенности, верно? Но мы драться не будем.
Кто бы там ни был - он словно читал его мысли. И в этом было какое-то
призрачное утешение, начисто исключающее банальных грабителей.
Ярослав вышел в коридор, по-прежнему сжимая пистолет в руках.
На выдвинутом к двери кухни табурете сидел мужчина. Молодой, черноволосый,
плотный, в наброшенном на голое тело халате. Очень знакомый. Иронически
улыбающийся, разглядывающий Ярослава с покровительственным любопытством
старшего брата.
- Только не стреляй, - сказал он без всякого страха. - Из этого дерьма даже в
степи стрелять не стоит. Держи меня на прицеле и успокойся.
Ярослав быстро оглянулся. За спиной никого не было, и входная дверь была
закрыта.
- Как ты сюда попал?
Мужчина засмеялся.
- Знаешь, хотел бы и я это знать... Ярик, ты меня не узнаешь?
Он покачал головой.
- П-писатель, - из уст пришельца это прозвучало как оскорбление. - Твоя память
на лица достойна кроманьонца. Знаешь, почему? Они видели в течении жизни лишь
сотню-другую человек. Впрочем, ты все понимаешь. Просто не хочешь принять
истину.
Мужчина встал, и Ярослав непроизвольно отступил на шаг, прижался спиной к
двери:
- Я все-таки выстрелю, - быстро сказал он.
- Верю, - пришелец остановился. - У тебя хватит агрессивности, ты бы и боевыми
пальнул. В зеркало посмотри, а потом на меня.
Ярослав опустил пистолет. Его охватила тоскливое бессилие шарлатана,
заболевшего теми болезнями, от которых он так успешно "исцелял" других.
- Кто ты?
- По сложившейся в эти мгновения традиции, - человек, который казался его
ожившим отражением, снова улыбнулся, - мне бы следовала придумать имя с корнем
"Виз". Визионист, например. Создатель образов. К счастью, это не обязательно.
Зови меня Слава.
- Я не верю в тебя, - сказал Ярослав.
- Понятно. Но это уже ничего не меняет.
Он подошел к нему, мягко забрал из руки пистолет.
- Успокойся. Мне нужна одежда, чашка кофе и совет. Мне нужна твоя помощь.
12.
Сегодня днем Аркадий Львович впервые почувствовал боль. Он готовил обед,
размешивая в кастрюльке содержимое яркого пластикового стаканчика. Такой суп
полагалось готовить в микроволновке, но нехитрый эксперимент подтвердил
относительность всех инструкций. Вполне приличный, почти домашний супчик...
Тонкая игла кольнула в спину, под правой лопаткой. Мгновенная, но предельно
острая боль... Аркадий Львович тихо охнул, замирая. Боль исчезла.
Вот как это начинается. С короткой боли. С легкого недомогания. С кашля по
утрам.
Он постоял, бездумно глядя, как кружатся в кипятке быстро набухающие овощи.
Потом налил в стаканчик кипятка из чайника, выплеснул в кастрюлю. Положил
стаканчик на подоконник, в башенку пустых упаковок йогурта и таких же супов.
Дочке пригодится, рассаду выращивать. Доживет ли он до этой рассады,
интересно.
Есть уже не хотелось, но Аркадий Львович стоически дождался, пока суп сварится
и налил полную тарелку. Нечего давать болезни поблажки. Организм должен
бороться, ему нужны силы.
Почему это случилось именно с ним?
Обида уже давно стерлась, утратила яркость. К кому, в конце-концов претензии?
В Бога он не верил, образ жизни всегда вел здоровый. Просто не повезло. И ведь
жизнь уже проходит, в любом случае долго бы он не протянул. Ну, увидел бы
третье тысячелетие... а что в нем будет нового?
Наверное, все дело в честолюбии. Каждому хочется оставить след в жизни - и не
просто строчкой в энциклопедии, этого он уже добился. Человек - центр мира,
так он ощущает себя, и лишь это заставляет жить. Понимая, разумом, что после
твоей смерти все останется таким же - лишь без тебя, сердцем это принять
невозможно.
И пока срок твой не отмерен, вопреки разуму веришь - еще можно успеть. Стать
центром мира, стать стержнем чужих судеб, совершить что-то невозможное.
Теперь - все.
Он закончит... наверное, свою последнюю книгу. И вполне возможно, что лет
десять на нее будут ссылаться такие же как он - оторванные от реальности,
погруженные в непонятные большинству проблемы. Потом - забвение. Хилая
гордость внуков - "дед был академиком"... впрочем, будет ли она, эта гордость?
Не получил Нобелевской - значит неудачник.
Жизнь растрачена, пропущена сквозь дрожащие пальцы, разменена на коньюнктурные
статейки и мелкие, неизбежные интриги. Он так и не подступился ни к одной из
тех проблем, что цепляли его в молодости. Бог, смысл жизни, эсхатология - все
чревато неприятностями. Не хотелось кривить душой, прятаться под маской
холодной академической критики. Потом пришла свобода, и все это оказалось
просто ненужным. Либо подводи базу под грянувшие экономические преобразования,
либо вступай в плотные ряды полуграмотных шарлатанов, играй на публику.
Поздно...
Аркадий Львович не стал мыть посуду. Налил стакан чая, прошел в кабинет,
пододвинул стопку желтоватой бумаги. Поморщился, глядя на неровный почерк.
Надо писать аккуратнее, не создавать лишних проблем машинистке. Чем быстрее
будет отпечатан текст, тем больше шансов, что монография выйдет... посмертно,
ритуальным знаком уважения. "Работал до последнего часа", - так скажут на
секции академии.
Неприятное слово - секция. Многозначное. Анатомическая секция - она ему тоже
предстоит...
Он писал, с короткими перерывами, пять часов подряд. Гнал, словно убегая от
той тоски, что окружила его с утра. Изредка вытягивал с полки затрепанные
томики - когда память отказывалась выдать точную цитату из великих, из тех,
кто успел.
Когда строчки стали сливаться перед глазами, он опомнился и зажег свет. Потер
лицо холодными ладонями. Быстро стал уставать, быстро.
Аркадий Львович снова прошел на кухню, поставил греться чайник, пододвинул
табуретку и протянул руки к огню. Все вокруг было стылым и тоскливым. Работа,
против обыкновения, не улучшила настроения.
Он словно задремал, держа подрагивающие ладони у запотевших никелированных
боков чайника. Встрепенулся лишь когда стала посвистывать струйка пара.
Странно - тоска прошла. А он уже привык к ней...
Приглушенный кашель из коридора был таким привычным, домашним, что он даже не
удивился. И шаркающие шаги...
- Андрей? Вера? - он заговорил, уже понимая, что к ним эти звуки отношения не
имеют.
Ответа не было.
Аркадий Львович медленно поднялся, вышел из кухни. Короткая мысль "прихватить
нож" исчезла, едва родившись.
Много он навоюет...
В кабинете горел свет - он же выключил лампу? Или забыл?
Аркадий Львович медленно заглянул в открытую дверь. За его столом сидел,
спиной к нему, голый старик. Листал только что написанные страницы, быстро,
но, вроде бы, читая...
- Проходи, - не оборачиваясь бросил он.
Страха не было, абсолютно. Он вошел, и старик коротко, мимолетно обернулся.
Перелистнул еще одну страницу, хихикнул. Сказал:
- Интересно. И впрямь интересно. Последний пинок великих?
- Почему же.
- Ну-ну... - старик погрозил ему скрюченным пальцем. - Не лги! А бумажки эти -
в сортир. Нам предстоит заняться аппробативной этикой. Куда более полезная
штука, знаешь ли.
- Оденься, - сказал Аркадий Львович. С легким недоумением - откуда взялось
панибратское "ты". Впрочем, зачем лукавить? Знает он это, знает...
- Так и думал, что мы поладим, - сказал старик, поднимаясь. - Без истерик и
ненужных доказательств. Хорошо быть старым и мудрым.
- Это так и происходит? - спросил Аркадий Львович.
- Нет, что ты, - старик уже достал из шкафа его лучший костюм, теперь
разглядывал плохо отглаженные рубашки. - Ты не умираешь, отнюдь. Наоборот, у
нас есть шанс войти в историю.
1 2 3 4 5 6 7