- Лопнул обод у колеса, видишь?
Я подошел к Колесу и убедился, что двухметровой ширины лента
действительно разделена тонкой щелью. Концы разрыва подрагивали, словно
кончики стальной пружины.
- А зарастить нельзя? - шепотом поинтересовался я. - Ты же... это...
умеешь. Помнишь, червонец мне склеил?
Витька грустно кивнул. И докончил свой печальный рассказ.
Оказывается, когда Колесо Фортуны остановилось, оно тут же лопнуло. Концы
обода стали дергаться, носиться по залу, разбрасывая дублей и
перекручиваясь во все стороны. Когда, наконец, ошалевшие от неожиданности
дубли и перепуганный, а от этого грубый более, чем обычно, Корнеев поймали
их, установить, где левая, а где правая сторона, где верх, а где низ ленты
уже не представлялось возможным. Корнеев кое-как совместил концы
порванного обода, но уверенности в своей правоте не имел.
- Что если я его лентой Мебиуса соединил? - хмуро сказал он. - Что
будет?
Я пожал плечами. Корнеев, слегка подпрыгивая на ободе, и светясь все
более энергично, стал рассуждать:
- Может так получиться, что любая наша удача превратится в неудачу. И
наоборот. Или же, удачи и неудачи сольются воедино...
Увлекшись, он перегнулся назад, и, кувыркнувшись через обод Колеса,
полетел вниз.
- Знаешь, Витька, - садясь для безопасности на пол, сказал я, - лучше
уж соединение удач и неудач, чем сплошная невезуха.
- Невезуха, - потирая затылок, горько сказал Корнеев. - Надо это
прекращать...
- Я-то зачем тебе понадобился? Рассчитать, правильно ли соединен
обод? Это я и без "Алдана" скажу. Пятьдесят на пятьдесят.
- Понимаю, - неожиданно мягко признался Корнеев. - Но не могу же я
сейчас сам решать, правильно ли Колесо соединено! Я же теперь невезучий,
обязательно ошибусь!
- А я везучий? Мой совет тебе не поможет!
- Понял уже...
Мы немного помолчали, разглядывая неподвижное Колесо Фортуны.
Господи, ну и дела! Что сейчас с людьми происходит! Есть, конечно, и
счастливчики...
- Витька! - прозревая завопил я. - Нужно спросить у человека,
которому везет! Он не ошибется!
- А кому везет? - тупо спросил Корнеев. Временами он был самим собой.
- Амперяну. Точно знаю, он универсальный гореутолитель сублимировал.
- Сейчас спросим, - оживившись сказал Корнеев, доставая из воздуха
телефонную трубку. Послышались долгие гудки.
- Амперян сейчас дома, я его спать отправил, - торопливо подсказал я.
Витька отмахнулся - неважно.
Трубку наконец-то взяли.
- Эдик! - громовым голосом заорал Корнеев. - Извини, что разбудил,
это Сашка, дубина, настоял. Скажи только одно, и можешь вешать трубку:
правильно соединили?
- Нет, - буркнул Амперян чужим со сна голосом, и повесил трубку.
Витька небрежным жестом растворил в воздухе свою и радостно улыбнулся.
- Видишь, Привалов, получилось! Бывают и у тебя озарения!
Он небрежно схватился за один край порванного обода и без всяких
видимых усилий перевернул его на сто восемьдесят градусов. Интересно, а в
ту ли сторону повернул?
- Корнеев... - неуверенно начал я. Но Витька не реагировал. Он был
сторонником разделения умственного и физического труда, так что в процессе
работы думал мало, а на внешние раздражители не реагировал. Двумя
уверенными пассами, без всяких дилетантских заклинаний, даже не заглядывая
в "Карманный астрологический ежегодник АН", Корнеев восстановил
целостность Колеса Фортуны. Потом окинул взглядом бесконечную, а точнее -
двусторонне бесконечную череду дублей, и громко скомандовал:
- Нава-лись!
Как ни странно, дубли такую странную команду поняли. И даже толкнули
в одну и ту же сторону. Колесо заскрипело и начало вращаться. Правда,
пожалуй, быстрее чем раньше. Я достал из кармана сигареты, закурил...
Выронил сигарету, но возле самого пола поймал ее. Снова сунул в рот, но
горящим концом. Вовремя это понял, и перевернул фильтром к губам. Сигарета
уже успела потухнуть.
- Корнеев, - умоляюще прошептал я, - притормози его! Слишком быстро
вращается, удача за неудачей...
Сигарета зажглась сама по себе. Я бросил ее на пол и затоптал - а то
еще взорвется... Витька с дублями навалились на колесо, и то начало
притормаживать.
- Глянь по пульту, Привалов! - велел Корнеев. - Там есть тахометр,
стрелка должна быть на зеленом секторе.
Я подошел к пульту. С некоторым трудом нашел тахометр, явно
переделанный из зиловского спидометра. Поглядел на стрелку, подползающую у
зеленой черте, и скомандовал Корнееву остановку. Колесо вращалось, тихо
гудя. Корнеев утер со лба пот, потом кивнул дублям, и те
дематериализовались.
- Нормально, Сашка? - поинтересовался Корнеев.
Я подозрительно огляделся. Закрыл глаза и подпрыгнул на одной ножке.
Не упал.
- Нормально, - с облегчением сказал я. - Что, пойду я работать?
- Валяй-валяй! - жизнерадостно заорал Витька. - Мне еще чертей
расколдовывать, да память им заговаривать, меньше будешь под ногами
мешаться...
Вздохнув, я вышел из машинного, на прощание мстительно бросив
Корнееву:
- Вот будет удивительно, если никто из магистров не узнает о твоих
художествах...
Оставив Витьку размышлять над этим оптимистическим заявлением, я
пошел к себе, в электронный зал. Фортуна явно повернулась ко мне, я не
спотыкался, не налетал на встречных, вежливо поздоровался с Кивриным,
одолжил считавшему посреди коридора Амперяну свою логарифмическую линейку,
вызвал лифт...
И побежал обратно. Амперян, виртуозно пользуясь линейкой, что-то
подсчитывал, записывая в блокнот.
- Давно из дома, Эдик? - вкрадчиво поинтересовался я.
- С утра, - не поднимая глаз от формул, в которых я опознал уравнение
Сташефа-Кампа, ответил Эдик.
- Ты же с Ойра-Ойрой... тьфу, с дублем его, домой пошел!
- Ну... - Эдик поднял на меня задумчивый взгляд и объяснил: - Пошел.
А потом думаю, чего я на кровати буду валяться, радостный и довольный,
когда тут самая работа начинается? Выпил антигореутолитель, и стал
экономическую целесообразность процесса подсчитывать.
- Целесообразно? - не зная, как подступиться к главному, спросил я.
- Не знаю, - хмуро признался Эдик. Удача, похоже, его покинула.
- Корнеев тебе звонил? - напрямик спросил я.
Эдик обвел взглядом выкрашенный зеленой масляной краской коридор,
мутные плафоны на потолке, и резонно спросил:
- Куда звонил?
- Десять минут назад! Сам слышал! - отчаянно сообщил я. - Он спросил,
правильно ли соединили, а ты сказал, что нет.
- Как он спросил?
Я напряг память.
- Ну... Примерно так: "Эдик, скажи, правильно соединили?"
- И тот, кто взял трубку, ответил, что "нет", - закончил Эдик. - Что
соединились вы неправильно...
Он снова нырнул в свои вычисления, а я, совершенно запутавшись, пошел
дальше. Итак, отвечал не Амперян.
Но совет оказался правильным, значит, отвечавший тоже был
"удачливым"? Или же неправильным, просто мы еще не заметили последствий
своей ошибки? А как заметишь, неизвестно, какими они могут быть! У дверей
электронного зала смирно сидел дубль Володи Почкина. Больше пока никого не
было.
- Скажешь Володе, пусть сам придет, - грубо сказал я дублю. Корнеев
всегда на меня так влияет. - Он мне пятерку уже неделю должен.
Дубль поднял на меня потрясенный взгляд и прошептал:
- Я не дубль. Я Володя. Могу пропуск показать, с фотографией и
печатью. А пятерку я после обеда занесу...
Было видно, что здоровяк Почкин пребывает в состоянии, близком к
шоковому. Я схватился за голову. Потом схватил Володю за плечи, затащил в
зал, и стал отпаивать чаем с бутербродами - настоящими, из буфета, а не
сотворенными магическим образом. Попутно я пообещал ему рассчитать за
сегодня все задачи, которые он принес еще неделю назад, а вечером взяться
за написание программы для новых. Володя медленно приходил в себя. Видимо,
еще никто и никогда не принимал его за дубля, так что с непривычки он был
расстроен.
- Заметку в стенгазету напишешь? - неожиданно спросил он. Видимо,
отошел.
- Напишу-напишу! - радостно сказал я. - Про Брута?
- А что он натворил?
- Не знаю. Но как-то принято...
- Нет. Надо про новые плакаты в столовой.
- Какие плакаты?
Глаза у Почкина загорелись.
- Ты еще не видел? Посмотри, - вкрадчиво посоветовал он. - Пойдешь
обедать, и посмотри.
Я пообещал сходить в столовую и посмотреть. Потом пожаловался Володе,
какой был ужасный день: вначале меня приняли за дубля, потом я Витькиного
дубля принял за Витьку, а под конец Володю за дубля... Язык чесался
рассказать про Корнеева и Колесо Фортуны, но я подавил искушение.
Почкин в ответ ободрил меня рассказом о том, как наши институтские
ребята поодиночке сматывались с затеянного месткомом празднования
трехсотлетия изобретения волшебной палочки, оставляя вместо себя дублей.
Под конец в огромном зале, где проходило торжество, не осталось ни одного
человека: только сотня небрежно запрограммированных дублей. Когда,
наконец, ушедшие работать магистры и ученики сообразили, что произошло, то
дубли оставались без присмотра уже больше трех часов. К ним отправился
Федор Симеонович.
Вышел он через полчаса, предварительно дематериализовав всех дублей.
На лице его блуждала странная улыбка, но о своих наблюдениях он никому
никогда не рассказывал, а делу Линейного Счастья начал посвящать еще
больше времени, чем раньше. История мне правдивой не показалась:
во-первых, что такого могли натворить дубли, даже плохо сделанные, а
во-вторых, работать больше, чем обычно, Федор Симеонович уже никак не мог.
Выпроводив Почкина, я наконец-то вернулся к "Алдану". Опасливо включил
питание и стал смотреть, как машина тестирует себя. Бойко протараторила по
бумаге виртуальными литерами пишущая машинка, и "Алдан" ласково заморгал
зелеными огоньками. Усевшись перед перфоратором, я взял стопку чистых
перфокарт, составленную девочками программу и облегченно вздохнул.
Кончились неприятности с Колесом Фортуны и дублями. Жизнь возвращалась в
свою колею. Ошибался я в этот момент здорово, как никогда. Но о том, что я
ошибаюсь, не знал никто. Даже У-Янус. Так уж получилось.

2
Товарищ! Мы вместе решили с тобой:
Покушав, посуду убрать за собой.
Автор неизвестен.
Где-то около двух я с сожалением оторвался от присмиревшего "Алдана",
встал, потянулся и направился в столовую. По пути заглянул к Витьке, потом
к Роману, но ни того, ни другого не нашел. Взяв стакан кефира и тарелку
жареной печенки с вермишелью, я направился к своему любимому столику.
Знаменит он был тем, что над ним висел огромный плакат с бодрой надписью:
"Смелее, друзья! Громче щелкайте зубами! Г.Флобер." Время от времени
плакат подновляли, и при этом текст чуть-чуть менялся - поклонник Флобера
каждый раз пользовался новыми переводами. Усевшись под словом "щелкайте"
я, прежде чем воспользоваться советом и начать щелкать, глотнул кефира -
тот оказался вчерашним, если не хуже. Потом, вспомнив слова Почкина,
зашарил глазами по стенам. Первый из плакатов я увидел на стене напротив.
Он гласил:
"Пальцем в солонку? Стой!
Что ты
себе
позволяешь?!
Мало ли где еще
Ты им ковыряешь!"
Поперхнувшись кефиром, я протер очки. Плакат не изменился.
Нормальный, аккуратно нарисованный плакат. Под ним сидели нормальные,
аккуратные девочки из отдела Универсальных Превращений. Девочки ели борщ,
обильно посыпая его солью, и ничуть не смущаясь необходимостью окунать
пальцы в солонку.
Мною овладел исследовательский зуд. Низко пригнувшись над тарелкой,
рассеянно нанизывая на алюминиевую вилку куски лука, печенки и
вермишелины, я смотрел по сторонам.
Над кассовым аппаратом я обнаружил чудесный, прекрасно зарифмованный
плакат на вечную тему: люди и хлеб.
"Мой знакомый по имени Глеб
Повсюду разбрасывал хлеб.
Не знает, наверное, Глеб,
Как трудно дается хлеб."
Перебрав в памяти всех знакомых ребят, я успокоился. Похоже, имелся в
виду не какой-нибудь там конкретный Глеб из НИИЧАВО, а обобщенный негодяй.
Кончиком вилки я извлек из солонки сероватую соль, посыпал вермишель и
быстренько доел. Закончил обед кефиром и пошел к выходу. На дверях меня
ждал третий плакат.
"Уходящий товарищ, ты сыт?
Зря спросил. Это видно на вид.
Администрация."
Слово "Администрация" меня добило. Я остановился, поджидая
кого-нибудь знакомого. Эмоции требовали выхода. Теперь я понимал Володю,
чей графоманский опыт исчерпывался знаменитым двустишием о едущем по
дороге ЗИМе. Разумеется, в нашей столовой работают не магистры, и даже не
бакалавры, а беззаветная любовь заведующего к Флоберу не панацея от
отсутствия вкуса. Самым удивительным было то, что никто не возмущался
этими жуткими виршами! Я вдруг перепугался, вспомнив утреннее приключение
с Колесом Фортуны. Вдруг мы каким-то образом исказили человеческие вкусы,
и теперь ЭТО считается нормальным? И Кристобаль Хозевич одобрительно
кивает, глядя на стихи о Глебе и хлебе...
В дверь проскользнул Юрик Булкин, наш новый сотрудник из отдела
Универсальных Превращений. По профессии он был энтомолог, но ухитрился
увлечься василисками - животными редкими и опасными. Теперь он вел тему:
"О свойстве василисков превращать живое в камень, и о возможности
превращения ими в камень воды". Как я слышал, теме придавалось большое
значение, так как с помощью дрессированных василисков намного упростилось
бы строительство плотин и был бы досрочно выполнен поворот сибирских рек в
Среднюю Азию.
Поймав Юрика за руку, я спросил:
- Слушай, Булкин, ты плакаты на стенах видишь?
- Вижу, - целеустремленно вырываясь сказал Юрик. - Я их сам писал...
Я остолбенел. Юрик слыл бардом, пел под гитару веселые песни, и от
его заявления упрочились мои худшие опасения. Видимо, оценив мою реакцию,
Булкин прервал движение к очереди алчущих пищи сотрудников и разъяснил:
- Меня знакомые ребята-социологи попросили. Они исследование
проводят, "ЧВ" - "Чувство вкуса". Какой процент сотрудников возмутится
этими плакатами за три дня. Нормальный показатель - двадцать пять
процентов.
- А у нас? - успокаиваясь поинтересовался я. - Вытянем норму?
- Тридцать процентов за полдня, - утешил меня Булкин. - И один,
похваливший плакаты.
- Выбегалло, - сказал я.
- Выбегалло, - подтвердил Булкин. - Подошел ко мне и говорит: - "А
ты, эта, значит, написал правильно. Эта, инициативу проявил. На ученом
совете вопрос буду ставить, как почин поддержать".
В глазах Булкина мелькнуло легкое злорадство.
- А ведь поставит, - задумчиво сказал я. - Еще и Модест поддержит, а
остальные решат не связываться... Так что ты готовься, Юрик, пиши плакаты
впрок...
Оставив Юрика в растерянности, я скрылся из столовой. Настроение
улучшилось, кефир весело булькал в желудке, создавая приятную иллюзию
сытости. Навстречу мне по коридору шел У-Янус.
- Янус Полуэктович, - поздоровавшись сказал я ему, - вы вчера просили
сделать расчет... Так он готов, я сейчас пошлю девочек вам занести...
Янус открыл было рот, чтобы спросить, какой именно расчет я для него
делал, но передумал, видимо, решив посмотреть по результату, что я
вычислял. Вместо этого ласково взглянул на меня и сказал:
- Александр Иванович, вы сегодня не засиживайтесь на работе.
Понедельник-понедельником, суббота-субботой, но сегодня-то вторник... да?
Неделя вам предстоит сложная, отдохните.
- Очень сложная? - беспомощно спросил я.
Янус Полуэктович грустно улыбнулся и прошел в столовую. А я
отправился в электронный зал в дурном расположении духа. Директор не
злоупотреблял возможностью предсказывать будущее, и очень редко ее
демонстрировал.

Ушел я с работы, когда еще и семи не было. То ли таинственное
предупреждение У-Януса сказалось, то ли захотелось посмотреть свежую серию
"Знатоков" по телевизору, сам не пойму.
Для очистки совести я сотворил двух дублей. Одного - заканчивать на
"Алдане" расчет задачи для Почкина, а другого - присматривать, чтобы
первый не отлынивал. Есть у меня такая нехорошая черта - мое настроение в
момент создания дубля очень легко этому дублю передается.
1 2 3 4 5 6 7 8