Поняв наконец, что ее не собираются бить, девчушка указала на передник и, плача, затараторила: «Он у меня новый, совсем новый», как будто это было важнее всего. А может, она сказала так, чтобы смягчить гнев матери. Мать не сердилась, однако ни разу не улыбнулась.
- Ты не ушиблась?
Лин почувствовала себя увереннее и затараторила:
- Я не ушиблась, я хорошо стояла, это вода, вода толкнула Лин, бух! - Она рассмеялась, а за нею все остальные. Мать взяла ее на руки.
Ин спрятался, подождал, пока мать войдет в комнату, и, потянув за рукав тетю Ма, захихикал. Штанишки его были наполовину мокрые.
Госпожа Ма-старшая похвалила дождь, а Лао Ли вспомнил деревню:
- Да, дождь хороший, только бахчевым он вредит, особенно корда прольется на разогретое поле.
Госпожа Ма-старшая была уверена, что бахчевые сажают не в поле, а на огороде, но, чтобы не проявить своего невежества, смолчала. Лао Ли вспомнились сельские картины: все развезло, грязь, но красиво. После дождя, когда садится солнце, легко поймать стрекозу - стоит только протянуть руку. Ему захотелось подышать свежим воздухом. Сходить бы с сыном к Западным воротам, но Ин с тетей Ма охотился за улитками. Госпожа Ма-младшая была без чулок, в резиновых сапожках, не доходивших до колен. Солнце играло с капельками воды на окнах и в ее волосах, и она напоминала мадонну с европейских картин. Ни Ма-младшая, ни Ин не боялись солнца и, пригнувшись, медленно шли вдоль стены в поисках улиток. Госпожа Ма-старшая ушла к себе. Осмелев, Лао Ли стал рассматривать госпожу Ma-младшую, ее белые коленки, волосы и сверкающие в них капельки дождя. В его сердце картины сельской жизни и молодая женщина слились воедино: ясность, красота, свежесть, покой и естественность. Вот она, поэзия!
Выбежала Лин, уже переодетая, и, потянув отца за руку, крикнула брату:
- Ин, дай мне улитку.
Мальчик не ответил. Лин посмотрела на ноги отца:
- Па! У тебя туфли мокрые!
А Лао Ли и не заметил; он улыбнулся и пошел в комнату сменить туфли.
3
Воды во дворе становилось все меньше, ветер затих, от земли шел пар. Цикады трещали так, что звенело в ушах. В доме противно пахло сыростью й навозом, как на мельнице в дождливый день; Лао Ли хотел прогуляться, но на улице было очень грязно. Дети снова зашлепали по воде - они увидели Дина Второго и бросились ему навстречу, схватили за руки. Ботинки у него в комьях глины, старая рубашка, забрызганная грязью, прилипла к телу, драная соломенная шляпа вымокла насквозь, и от нее шел пар. Дин ворвался в комнату с видом богача, только что искупавшегося в море.
- Господин Ли! Господин Ли! - не снимая шляпы и не вытирая ног, закричал он. - Тяньчжэнь вернулся! Вернулся Тяньчжэнь! Чжан Дагэ послал за тобой. - Радость так и распирала Дина. Из его туфель бежала вода, растекаясь озером по полу.
Но Лао Ли почему-то остался равнодушен, будто эта новость была не такой уж важной.
- Пойдемте, господин Ли, воды уже меньше! - уговаривал Дин.
- Сейчас пойдем, - согласился Лао Ли.
- Дядя, ты говоришь, воды меньше? - закричал Ин. - А посмотри, какая лужа! - И он указал на пол.
- О! Я просто не выбирал дороги, шел напрямик: «хлюп, хлюп»! - Дин был очень доволен - он чувствовал себя героем.
Ин так и загорелся:
- Дядя, возьми меня с собой, я хочу походить по лужам босиком!
- Сегодня нельзя, у Дина есть дело, ему нужно найти Сяо Чжао. - Дину было неловко отказывать мальчику, поэтому он назвал себя просто «Дином», а не дядей.
Ин надулся.
- Зачем тебе Сяо Чжао? - спросил Лао Ли.
- Пригласить на обед, завтра Чжан Дагэ собирает гостей.
- О! - только и мог сказать Лао Ли. Значит, Чжан Дагэ ожил. Но у Дина какая-то тайна, уж не собирается ли он и в самом деле прикончить Сяо Чжао! Впрочем, не похоже, разве… ну их, всю эту свору стервецов. Он ни о чем больше не спрашивал.
Когда Дин пошел к выходу, дети заплакали: дядя не взял их с собой гулять по лужам!
- Пойдемте со мной, - сказал отец.
- А носочки снимать? - спросила Лин.
- Непременно, - ответил Лао Ли и разулся.
- Можно снять носочки, можно снять носочки, - запел Ин. - Лин, а ты разулась? Ма! Лин разувается!
Лао Ли взял их за руки, и шесть ног - четыре маленькие и две большие - зашлепали по лужам. Все были счастливы, особенно Лао Ли.
4
Утро выдалось удивительно ясное. Казалось, светится каждый листочек; солнце словно выкупалось в синем море и теперь нежилось в собственных лучах. В небе плавали стайки белых облаков. Ветер сгонял воду в лужи, над которыми носились стрекозы, щеголяя ажурными шелковыми крылышками и любуясь своим отражением в воде. А высоко-высоко летали ласточки - маленькие черные точки на голубом фоне. Лепестки вьюнков на стене раскрылись навстречу свету, прилетевшему вместе с ветром. На улицах все еще было грязно, зато дома сверкали чистотой; красные стены храмов стали ярче, будто их только что выкрасили. Даже надутые до отказа серые шины колясок блестели. На рынке продавали только что снятые с грядки душистый лук и капусту. Слегка испачканные землей, они не казались грязными, потому что на них сверкали капельки воды.
Лао Ли шел на службу, охваченный смутным чувством, которое, пожалуй, могут вызвать только прекрасные сельские картины. Было совсем еще рано, и он решил прогуляться к Сианьским воротам, взглянуть на Христианскую церковь, на библиотеку, на «Среднее» и «Северное» моря. Он не мог сказать, что прекраснее: родные места или Пекин. Гуляя по Пекину, особенно после дождя, можно забыть обо всем мрачном, забыть о доме и думать только об этом прекрасном городе. Пекин как бы вне реальности, он - воплощение всего прекрасного, что создал человек, всего, что радует глаз. Он будит воспоминания о светлом прошлом, навевает мечты. Он как огромное полотно, на котором искусной кистью художника нарисованы дворец и лотосы, за дворцом - горка, на лепестке лотоса - крошечная стрекоза. Деревня хороша своей простотой и естественностью, в ней много первобытной силы. Там не найдешь следов руки человека, следов истории. Символ Пекина - мост через Императорскую реку , а под ним - лотосы. Человеческий труд и природа здесь как бы слиты воедино, только в творении человека чувствуется первозданный простор, а творению природы не хватает первозданной дикости. Омытый дождем Пекин можно сравнить с древней картиной, на которую положили свежие краски.
Лао Ли забыл о деревне и находился целиком во власти Пекина. Но когда он пришел на службу, настроение изменилось. Невозможно представить себе клопов или помойные ведра в ресторане «Пекин», или огромную уборную в центре парка Сунь Ятсена. Таким же нелепым казалось финансовое управление в этом прекрасном городе. Лао Ли ненавидел управление, это мерзкое чудовище, которое сделало его живым трупом, лишило сил. Это Пекин виноват в том, что жизнь Лао Ли превратилась в страшные серые будни. Да, он труп. Он боится тронуть Сяо Чжао. И еще он должен устраивать дурацкие приемы!… Несчастный!…
Один за другим приходили сослуживцы. О Чжан Дагэ снова заговорили. Дом его перестал казаться логовом коммунистов и не вызывал больше леденящего душу страха. Все, как один, получили приглашение Чжан Дагэ и принялись обсуждать, каким бы подарком его удивить, как будто в последние месяцы Чжан Дагэ только и мечтал о том, чтобы его удивили. Действовать в одиночку опасно: покупать надо непременно сообща и что-нибудь бесполезное. Дарить полезную вещь несолидно и невежливо; лучше всего купить расшитую шкатулку или цветную коробочку, пахнущую миндалем, но без миндаля - это просто идеально. Начали гадать, вернется ли Чжан Дагэ на прежнюю должность. Мнения разошлись. Одни говорили, что у Чжан Дагэ везде связи и ему не обязательно возвращаться. Другие утверждали, что он вернется, иначе зачем бы он стал звать в гости бывших сослуживцев? Правда, это можно было объяснить тем, что главный гость - Сяо Чжао, а не пригласить остальных просто неудобно. Третьи распространяли панические слухи: если он вернется, кто-то лишится места. Но постепенно страхи прошли. Каждый думал: почему уволят непременно меня? И потом совсем не обязательно ему возвращаться сюда, ведь можно пойти в полицейское управление, у Чжан Дагэ обширные связи. И все успокоились.
Их голоса напомнили Лао Ли журчание воды в сточной канаве, и ему стало тошно.
Подошел господин Сунь:
- Лао Ли, какой подарок ты собираешься преподнести Чжан Дагэ? Я ничего не могу придумать, в сущности!
- Никакого! - ответил Лао Ли.
Господин Сунь только хмыкнул, как будто перезабыл все слова официального языка, и отошел. Лао Ли повеселел.
5
С возвращением сына Чжан Дагэ будто заново родился. Жизнь все же необыкновенно хороша, и человек всемогущ, он может приглашать гостей. Пригласить, непременно пригласить гостей! Больше других заслуживает благодарности Сяо Чжао, и, хотя он не может отдать ему Сючжэнь, он считает Сяо Чжао самым лучшим человеком на свете - ведь он выручил Тяньчжэня. Но одного Сяо Чжао приглашать неловко. Правда, за все это время никто из сослуживцев его ни разу не навестил, но стоит ли помнить обиды? Надо поддерживать хорошие отношения с людьми, да и винить их трудно. Объявись у них в доме коммунист, Чжан Дагэ поступил бы так же. Как бы там ни было, а сын вернулся, и не надо ни с кем враждовать! Сын - это все. Китай ждала бы гибель, если бы по меньшей мере сорок миллионов соотечественников не имели сыновей.
Чжан Дагэ сильно сдал: поседел, побледнел, ссутулился. Но, если не считать внешности, с возвращением сына стал прежним Чжан Дагэ. Стареют в конце концов все, не это страшно - страшно лишиться в старости сына. Ему вдруг захотелось отрастить бороду, на его серо-желтом лице проступил слабый румянец, а ходил он даже быстрее, чем прежде. Отыскал свой парадный халат, лаковый фуцзяньский веер и пошел в лавку заказать овощей.
Нужно еще найти Вторую сестру, пусть поможет по дому. Он как-то ее обидел, но это не важно: если получше ее угостить, отношения наладятся. День такой ясный, облака такие голубые, продавцы такие приветливые! Поистине Пекин - сокровище. Чжан Дагэ заказал овощи, купил цветов, выбрал несколько медовых персиков для сына. Дочь сейчас тоже дома, надо и ее побаловать, она лакомка. И он купил еще свежих стеблей лотоса, грецких орехов. Пока сын был в тюрьме, Чжан Дагэ почти не вспоминал про дочь, а сейчас подумал, что к детям надо относиться одинаково. Было жарко, и парадный халат Чжан Дагэ стал мокрым от пота. Чжан Дагэ давно не выходил на улицу, и ноги у него с непривычки дрожали, зато в сердце вернулась жизнь. Он походил на большую кедровую колонну Древнего дворца, немного облезлую, но еще крепкую. Нужно пригласить парикмахера, пусть пострижет и его и сына, а дочери сделает прическу. Не важно, что большие расходы. Будут силы - будут и деньги. Для кого зарабатывать, если не для сына? Седина не огорчала Чжан Дагэ, почти все крупные чиновники - белобородые старцы. Тяньчжэнь женится, пойдут внуки, так почему бы дедушке не быть седовласым и добродушным старцем?
Пришла Вторая сестра. Милости просим.
- Дагэ, ой, как у вас тут здорово!
- Ну, что ты! - Раз он не умер от всех неприятностей, считал Чжан Дагэ, у него все должно быть особенным. - А как дела у мужа?
- В прошлый раз, когда я приходила, вы не… как раз… не смогли меня принять. - Женщина прощупывала почву. - Из полиции его выпустили, а практики нет, и дело вовсе не в том, что ему запретили - просто больные не идут, не идут - и все. Вы советовали ему заняться каким-нибудь другим делом, но он ничего не может, ни корзину поднять, ни коромысла носить , ни торговать, хоть с голоду умирай. Он хотел к вам прийти, но стесняется. Прошу вас, помогите ему, не дайте нам умереть с голоду. Вы знаете, он рыдает от горя. - На глаза Второй сестры навернулись слезы.
- Не горюй, сестра, что-нибудь придумаем! Пока человек жив, дело для него найдется. А как твой малыш? Из-за неприятностей с Тяньчжэнем я тебя и не поздравил!
- Ему уже третий месяц, только молока у меня мало!
Чжан Дагэ заметил, как сильно она похудела: откуда быть молоку, если самой нечего есть? А без молока не выкормишь сына. Надо найти ее мужу какую-нибудь работу: не помочь ему - значит не помочь ребенку.
- Хорошо, сестра, я что-нибудь сделаю, а сейчас иди на кухню. - На этом разговор был окончен.
Сколько дел накопилось за эти несколько месяцев! Во время весенних свадеб он никого не поздравил, совсем забросил свои обязанности свата. Он виноват перед людьми и должен покаяться. Но это потом, а сейчас необходимо прибрать двор, спасти гранатовые деревья, расставить свежие цветы, выбросить увядшие. Тогда двор не узнаешь. Вот только лотосов нет: сажать уже поздно, а купить в горшочках слишком дорого; ладно, может, следующее лето будет еще лучше, тогда он посадит штук пять лотосов, которыми не стыдно было бы украсить даже трон Будды.
Добрую половину двора закрывала тень от западных строений. Благоухали туберозы, на их аромат слетелись шмели и, сидя на лепестках, слегка подрагивали крылышками; временами ветер доносил пение цикад. Небо казалось необыкновенно высоким. Листва в лучах вечернего солнца была золотисто-зеленой. Во дворе поставили круглый стол, покрытый белоснежной скатертью. На квадратном столике были приготовлены сигареты, спички, бутылки с фруктовой водой; под столом лежало несколько огромных арбузов - таких блестящих, будто их только что покрыли лаком. Раскрасневшись, Сючжэнь размахивала зеленой мухобойкой, но мухам не грозила опасность, чего нельзя было сказать о чашках. Потом, вдруг задумавшись, она принималась за семечки и снова начинала гоняться за мухами. На носу из-под пудры выступили капельки пота. Она схватила зеркальце и, разглядывая ямочки то на правой щеке, то на левой, улыбалась.
Чжан Дагэ то и дело бегал на кухню, отдавая распоряжения, он так замучил повара, что у того все валилось из рук. Хотя овощи свежи и хороши, все равно нельзя положиться на повара. Он сам купил выдержанного рисового вина «Зелень листьев бамбука» - дешево и сердито, сам проследил, как наливали вино в чайник; везде нужен глаз да глаз, такова жизнь, за каждой мелочью надо следить. Чем меньше денег потратишь, тем больше останется сыну. Заварил чай «Лазурная весна» и вынес на холод, получился ароматный, освежающий напиток: и вкусно и дешево. А то каждая бутылка фруктовой воды стоит два мао, а на два мао можно купить целый лян чаю «Лазурная весна» , которого хватит на пять-шесть чайников! Кроме того, Чжан Дагэ не любил, когда хлопали пробки.
Халат госпожи Чжан прилип к спине, веки все еще были красными, она до сих пор не могла успокоиться, вспоминая, какие страдания пришлось вынести сыну. И хотя ей не хотелось отставать от мужа, она с удовольствием поплакала бы где-нибудь в укромном местечке. Дочь только и может размахивать мухобойкой, помощи от нее не дождешься. Кто придумал учить девочек? Только обуза для родителей. Но делать нечего, дети для того и созданы, чтобы о них заботиться. Целых полтора часа завивалась, да еще локон на лоб выпустила, в такую жару! Все мода! Ведь не госпожа, чтобы так рядиться! Девчонка! Хорошо еще, что Вторая сестра пришла помочь. Но она больше брюзжит, чем делает, какая-то бестолковая, не всегда найдешь хорошего помощника, к тому же она такая несчастная, едва сводит концы с концами, и грудной ребенок на руках. Она тайком дала Второй сестре юань, выразив при этом надежду, что ребенок быстро вырастет и будет почтителен к родителям. Как будто на один юань можно вырастить ребенка.
Пришли гости. Все они давно хотели навестить Чжан Дагэ, но… все знали, что Чжан Дагэ человек весьма деликатный, опять пригласил гостей, но… все чувствовали, что подарки их слишком дешевы, но… все увидели, что Чжан Дагэ сильно переменился, но… в конце концов Чжан Дагэ всем брат, нужно пообедать у него, попросить его о чем-нибудь, он - человек полезный, с ним стоит поддерживать отношения, да и Тяньчжэнь, оказывается, вовсе не коммунист. Шелуха от семечек летела на пол, шипела фруктовая вода, голубоватый дым сигарет поднимался прямо к крыше, обращая в бегство комаров. Говорили о погоде, оценивали про себя одежду друг друга и украдкой поглядывали на плечи Сючжэнь.
Господин Сунь был несказанно рад встрече - он давно не тренировался в официальном языке и поспешил доложить, что госпожа Сунь, видимо, опять «попалась»:
- Ничего не поделаешь, противозачаточные средства, в сущности, как плохие часы, всегда подводят.
Господин Цю рассказал, что господин У бедствует и очень хочет выгнать жену, которая поглощает столько еды. С Тринадцатой сестрой у них все хорошо, живут душа в душу, только есть у нее один недостаток - пристрастилась к героину. По тону, которым господин Цю говорил о «Выставке зубов», о своей супруге, можно было понять, что теперь уже не он ее побаивается, а она его. Господин Цю любит прихвастнуть, но ходят слухи, что у него и в самом деле появилась женщина. Госпожа Цю пугает его разводом, а сама трусит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23