Умирающие, подумал наш мирянин, видят все яснее. Умиравший разбойник, взглянув на распятого рядом с ним товарища по несчастью, назвал его «Господи». И принц на пороге своей смерти — в том, что он умрет, Вильерс уже не сомневался, — видел что-то настолько привлекательное в этом старом узнике Тауэра, что даже перед кончиной подражал ему в курении, как при жизни подражал его походке.Передав ему трубку, он дернул за шнурок звонка, который прозвенел в комнатах королевы и докторов, и, вернувшись к постели принца, торжественно произнес:— Обещаю вам, что не пощажу сил своих ради спасения вашего Ралея.
На выполнение обещания ушло ровно два года. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯЛОНДОН. 1617 ГОД Он вышел из Тауэра и направился к дому, который вышедшая за две недели до него из крепости Лиз приготовила для них. Прохожие не обращали внимания на высокого, сутулого человека с седыми волосами, с парализованной левой рукой и шаркающей походкой. Они его не знали. Прошли те времена, когда на улицах Лондона на сэра Уолтера Ралея пялили вовсю глаза и указывали пальцем. И никто из них не догадывался, что все они: водовоз с его бадьями, хозяйки с сумками, продавцы овощей со связками лука и пучками моркови, — все они казались ему такими же прекрасными, как ангелы в радостных, утренних лучах мартовского солнца. Он смотрел на них очарованный. После двенадцатилетнего перерыва он снова шел по улицам, у него из-под ног поднималась пыль, подошвы его ног, отвыкшие от мостовых, горели, громкие голоса людей казались слишком резкими после долгих лет тишины, окружавшей его.Проплывавшая мимо него леди в паланкине, заметив его удивленный взгляд, не без кокетства, но и с долей неудовольствия, задернула занавески. Откуда ей было знать, что она — первая пассажирка столь странного, впервые повстречавшегося ему вида транспорта?То глазея по сторонам, то останавливаясь, слегка опьянев от уличной сутолоки, он подошел к скромному домику, который Лиз посчитала подходящим для их семьи с довольно скромными средствами. Они с Уолтером выглядывали из окна и поспешили вниз встретить его. На ней было все то же серое платье с розами, в котором она была на аудиенции короля. Все это время оно пролежало в сундуке с лавандой и теперь сильно пахло этой травой, но шелковые сборки на лифе сильно попортились.— Бедняжка Лиз, — сказал он, когда было покончено с изъявлением радостных чувств по поводу его прибытия, — мы должны купить тебе новое платье.— Мне и в этом хорошо, — возразила она. — Продавец, который продал мне его, был мошенником. Пролежав двенадцать лет в сундуке, оно износилось сильнее, чем если бы я носила его каждый день.— Тем не менее оно по-прежнему тебе впору. Неужели ты никогда не станешь матроной, Лиз?— У меня полно седых волос, а будет еще больше. Уолтер, сходи на кухню и принеси вина и засахаренных фруктов.Такой же послушный в свои двадцать, каким он был в десятилетнем возрасте, Уолтер вышел. Как только за ним закрылась дверь, Лиз посерьезнела и заговорила напористо.— Уолтер, эта наша с ним последняя неделя была ужасной. Стоило ему услышать, по какой причине тебя освободили, как он стал вспоминать об обещании, которое ты дал ему, когда ему было восемь лет. Он клянется, что ты обещал ему взять его с собой в свой следующий поход в Гвиану. Ты должен отрицать это, убедить его, что все это лишь его фантазии.Дверь открылась, появился Уолтер-младший с подносом в руках.— Благодарю тебя, — сказала Лиз. — Ты не посмотрел, как там огонь в камине, Уолтер?— Нет.— Тогда пойди и посмотри. Я должна быстренько накрыть стол.Уолтер взглянул на нее и усмехнулся.— О нет, мать. Пока я не задам отцу свой вопрос, тебе не удастся выдворить меня из комнаты. Ведь если тебе дать время, ты станешь уговаривать его отказаться от его же собственных слов. Отец, разве вы не обещали мне еще в Шерборне, что, когда вы в следующий раз отправитесь в Гвиану, вы возьмете с собой и меня?— Не помню. У меня всегда была плохая память.— Вечером на Рождество, когда вы с сэром Кобхэмом и еще каким-то человеком приехали в Шерборн, в холле у лестницы я попросил вас об этом. Тогда вы не сказали мне ни «нет», ни «да», вы посмеялись надо мной и спросили, почему я так хочу этого. Потом как-то во время нашей с вами верховой прогулки я снова попросил вас об этом, и вы торжественно пообещали мне взять меня с собой. Я помню каждое ваше слово. Хотите, повторю их?— Все это твои выдумки, Уолтер, — резко возразила Лиз. — Твой отец не так глуп, чтобы давать подобные обещания ребенку. Ведь он мог бы отправиться в Гвиану уже на следующий год. Как бы он взял тебя с собой тогда?— Вы мне сказали, — продолжал Уолтер, обращаясь к отцу и не обращая внимания на слова матери. — «Мой сын» — как видишь, мама, это было торжественное обращение, он начал со слов «мой сын», — «мой сын, я обещаю тебе, что возьму тебя с собой. Для меня самое большое удовольствие сознавать, что зов крови заставил близкого мне человека пойти по моим стопам». Так-то вот.— Он никогда не мог сказать такое мальчишке, а если бы даже и сказал, ты не мог запомнить его слова, — решительно возразила Лиз.— Говоря по правде, именно так я и сказал, Лиз.Ралей мысленно вернулся в то ясное январскоеутро, когда они с Уолтером ехали по буковой аллее в Шерборне. Теперь тот маленький толстячок превратился в двадцатилетнего юношу, почти мужчину, и предъявлял ему его собственное обещание, глядя на него с такой же твердостью, какая была присуща ему самому.— Тут нужно подумать, — сказал Ралей в ответ на неумолимый взгляд сына. — С тех пор многое изменилось.Лиз охватил страх. Она тоже помнила то Рождество и песню, которую она так и не дала закончить, потому что ее слова ранили ей душу.— Выполните свое обещание, отец. Я там куда больше сумею сделать для вас, чем любой другой. Я забуду, что вы мой отец, разве что буду более послушен и предан вам больше всех. Пожалуйста, отец. Я мечтал об этом всю жизнь.— Всего неделю назад ничего не было ясно, твой отец все еще уговаривал Вильерса выпросить для него разрешение у короля. Всю твою жизнь! Тебе что — всего неделя? Поверь мне, всякий, кто услышит тебя, так и решит.— Оставь мальчика в покое, — сказал Ралей, заметив угрюмую, агрессивную мину на лице юноши. — Я дал обещание, не подумав о последствиях, с которыми столкнусь, когда оно снова всплывет на поверхность. Позднее мы все с тобой обговорим, Уолтер. Ну а пока должен сказать, что теперь я не хотел бы, чтобы ты шел со мной в этот поход. После обеда мы с тобой спустимся к докам и выберем себе корабль. Я назову его «Судьба», потому что это действительно моя судьба.На обратном пути они встретили Джорджа Перси, человека, который одним из немногих навещал Ралея в Тауэре. Он присоединился к ним, и между ними завязался разговор об экспедиции.— Итак, он отпустил вас с условием, что вы привезете ему золотой прииск. Очень хотел бы надеяться, что так оно и будет. Но скажу по секрету: испанцы знают все об экспедиции уже сейчас. Дон Диего, испанский посол, предложил дать вам спокойно выйти в открытое море. Вам понятно, что это означает? Он будет знать все о ваших планах. И вы дойдете только до того места, до которого они позволят вам, и ни на ярд дальше.— Я знаю. От всего этого заигрывания с испанцами любого англичанина тошнит. Тем не менее я ухожу в поход на этих условиях и, что бы там ни было, должен выполнить их. У меня не такое положение, при котором я мог бы торговаться. И скажу вам по секрету: я когда-то уже задал перцу испанцам и надеюсь повторить это. Еще какие новости?— В гостинице «Колокол» остановилась аборигенка из Виргинии. Говорят, в своей стране она принцесса. Я как раз иду туда. Пойдемте со мной?— Пойду ли я? Прибавим-ка шагу!Человек из Виргинии! Да она может рассказать ему, как дела в колонии у Смита.— Уж не сама ли это Покахонтас, а? — спросил он, задыхаясь от темпа, который сам же предложил.— Да, так ее зовут, — сказал Перси. — Как-то на днях она была на скачках в Ньюмаркете вместе с королем и королевой.Ралей чуть ли не с чувством благоговения вошел в гостиницу «Колокол». Покахонтас, высокая, стройная, с кожей цвета листьев старого дуба, поднялась навстречу Перси, которого она уже знала. Он насмешливо представил Ралея «принцессе»: недалекий, ограниченный Перси отдавал прерогативу королевского достоинства особам с белой кожей, — и он был крайне удивлен, увидев, как Ралей опустился на колени и поцеловал черную руку с выражением глубочайшего уважения. Юный Уолтер в свою очередь поступил так же. Дочь Похатана, которую в Англии встретили с любопытством и доброжелательно, но без должного благоговения, засияла от удовольствия и смотрела с улыбкой на этого высокого, статного мужчину с прекрасными манерами и на его прелестного сына.— Вы знайте капитан Джон Смит? — спросила она на ломаном английском языке.— Да. Это мой человек. Я послал его в Виргинию.— Вы посылать его? Вы гордиться им?— Очень. Благодаря его энергии и мужеству колония существует наконец. Кстати, как у них дела?— Хорошо, как они не искать золото, теперь табак, и картошка, и индейский маис, чтобы кушать. Не так было. Но не будет капитан Смит для меня.— Не будет?— Не будет, — покачав головой, повторила Покахонтас. — Вы не слышать история, как я покупать капитан?Глаза ее вспыхнули диким огнем, на щеках появился румянец.— Нет. Расскажите мне. В последнее время я мало слышал хороших историй.— Мой папа схватить его на охота — большой лес. Мой папа не любить белый люди, он велит голова долой. Принести камень, топор. Я выглядывать и видеть человек. Какой белый шея, борода — солнце. Я бежать из дома и класть мой голова на его — они мою отсекать сначала. Я — дочь короля. Они не сметь. И он спасайт. Я говорить мой папа и на другой ден мука и мясо буйвол — белому человеку, а я показать им, как сажать маис.— Замечательная история, — сказал Ралей, — позвольте и мне отблагодарить вас за него. Потерять такого человека для нас было бы невосполнимой утратой.Покахонтас выглядела опечаленной.— Он нет благодарить меня теперь. Раньше — да, не теперь. Он меня отсылать сюда, так далеко.— Вы вернетесь, Покахонтас. Назад, в Виргинию.— Да, может, когда-то. Но капитан Смит не любить меня. Все равно, где я есть.В комнате витала трагедия. Белый мужчина, коричневая женщина. Сколько же еще будет таких грустных историй, подумал Ралей, пока флаги белого человека не вознесутся над всей землей?Они покинули несчастную принцессу, чьей судьбой стала любовь к белому человеку, чье здоровье погубит английская зима и чьи кости будут покоиться на английском кладбище. Они вернулись в скромный дом, где Лиз с настороженными глазами и горящими от готовки на плите щеками ждала их ужинать.Корпус «Судьбы» уже возвышался над доками; испанский посол и король исподтишка обсуждали все, что планировал Ралей, каждую дощечку на корабле, каждую погруженную на него пушку — в Мадриде обо всем сразу же становилось известно; а Лиз решила поставить на карту все. Судьба, которая отняла у нее любовь, покой, здоровье, свободу и гордость, теперь покушалась на ее сына, и на алтарь этой последней битвы она решила положить всю себя, до последнего вздоха. А это было тяжко, потому что, подобно богиням судьбы, эти двое самых любимых ею людей объединились в битве против нее.— Ты еще слишком молод, чтобы знать, что тебе нужно, — с отчаянием в голосе сказала она Уолтеру.— Мне почти двадцать один год. Отец пошел на войну с Нидерландами, когда ему было меньше лет, чем мне, — упрямо настаивал на своем Уолтер.— Все это так гадко. Ты не должен был принимать навязанные тебе королем и испанцами условия, — сказала она, обращаясь уже к Ралею, — но тебе хоть кол на голове теши. Но зачем же сбивать с панталыку мальчишку? Скажи «нет», скажи твердо и пощади моего сына.— Он не только твой, но и мой сын, Лиз.— Твой сын! Ты хоть вспоминал об этом в ожидании, когда королева позовет тебя, когда я одна воспитывала его? Не вспоминал. Он тогда был ребенком, требующим забот, и воздух Лондона был вреден ему. А теперь, когда он благодаря мне вырос и стал мужчиной, ты видишь в нем лишь очередную жертву своей страсти к приключениям. Может, ты и для меня найдешь место кока или матроса на своем корабле, и мы составим семейную команду?— Ты несправедлива ко мне, Лиз. Ты всегда не понимала меня, когда речь заходила о моих рискованных предприятиях.— А ты чего бы хотел? Этот твой последний поход в Гвиану — он же привел всех нас к полному краху. Теперь-то я это отлично понимаю. Яков стал твоим врагом не потому, что ты будто бы составлял заговор против него, а потому, что всем известно, как ты ненавидишь Испанию, а он всячески старается ее задобрить. Вот почему мы лишились Шерборна и провели двенадцать лет в Тауэре. Но ты и теперь настолько глуп, что отправляешься на поиски золота во владениях испанцев и при этом обещаешь не наносить им ударов. Они же тем временем прекрасно осведомлены о том, когда и куда ты намерен отправиться. И при этом ты хочешь взять с собой Уолтера. Откуда у тебя эта чертова слепота? — Она тяжело вздохнула и продолжала уже более спокойно: — Ты иди, уж коли решил. Ты никогда не принадлежал мне, разве что несколько быстролетных часов. Но Уолтер — мой, он плоть от плоти моей: я его родила, я нянчила его, когда он был болен, я учила его, когда он был здоров, и воспитывала мужчиной. Я не дам ему уйти от меня.Она сложила руки у себя на коленях и упорно, вызывающе смотрела на них обоих.— Но, мама, мужчины всегда покидают своих матерей. Сотни юношей с радостью уходят в плаванье со своими отцами, и тогда их матери гордятся ими. Собирается в поход Уолтер Ралей. Я не могу отстать от него. И не хочу. Если ты уговоришь отца и он запретит мне идти с ним, я сотворю что-нибудь еще. Я пойду в «Московскую компанию» …пойду в «Московскую компанию» — компания по торговле с Русским государством.
, они с удовольствием возьмут меня. Я понимаю, ты всем пожертвовала ради меня: ухаживала за мной и воспитывала меня, — юноша поежился в замешательстве, вспомнив, что совсем недавно жил в полной зависимости от нее, — но ведь твоя мать отпустила тебя. Ты покинула ее и выбрала собственный путь в жизни. Мне кажется, твоя мать была бы против твоего брака с фаворитом королевы и нашего с тобой вселения в Тауэр, но ты поступила именно так. Ты не послушалась бы ее.— Надо было мне быть поумнее и не делать всего этого, — горько заметила Лиз.Произнося эти слова, она с вызовом смотрела на Ралея. И мгновенно пожалела о сказанном. Была в ее характере особая черта: горе вызывало не слезы, а гнев в ее душе, и она начинала смотреть на жизнь бескомпромиссно и без жалости к себе. Последние годы ожесточили эту ее черту, придав ей больше стойкости и в какой-то мере цинизма, но ожесточили не до конца. Двенадцать лет она прожила с Ралеем в тесных комнатушках, и теперь не замечала тех изменений, которые произошли с ними за это время. Но, увидев, с какой болью муж глядит на нее, пораженный ее резкостью, она вдруг поняла, что он уже пожилой человек, что он слаб телом и раним, как никогда прежде. Лиз с грустью вдруг осознала всю бренность бытия. Юность пролетела, они подгоняли время, надеясь на новые возможности сделать то или иное для себя. И пришли к концу своей жизни с обманутыми надеждами. Он вот собирается в гибельную экспедицию, хотя никак не годится для нее теперь, а не его ли, не этого ли человека она любила? И Лиз почувствовала, что как прежде — слаба перед ним, поняла, что еще мгновение — и она сдастся, сердце больше не выдержит. Она еще попыталась удержаться на краю пропасти, но потом сказала изменившимся, странным голосом:— Уолтер, оставь нас одних на секундочку. Нет, я не буду настаивать на своем, обещаю.Юноша неохотно покинул помещение, неплотно прикрыл дверь и задержался в коридоре, чтобы при первых же звуках сражения кинуться в драку. Лиз подошла к Ралею и положила руку на его согбенное, худое плечо. Он молча посмотрел на нее. Вся эта сцена и те, что предшествовали ей, глубоко ранили его: он прекрасно понимал и Уолтера с его чаяниями, и Лиз с ее отношением к нему. Но теперь она говорила с ним мягко.— Много лет назад я отдала тебе все, что имела, Уолтер. Сегодня у меня ничего не осталось, кроме мальчика. Но ты нуждаешься в нем больше, чем я. Возьми его.— Но ты же говорила только что… — смущенный неожиданной переменой в ней, начал было, заикаясь, Ралей.— Знаю. Забудь об этом. Я не то хотела сказать. Его место рядом с тобой.Ралей, предвидя, в каком восторге будет Уолтер, с облегчением и ликованием принял окончание этой неприятной ситуации, как будто сбросил со своих плеч двадцать лет. Он вскочил и бросился целовать ее руки.— Лиз, ты не пожалеешь об этом. Со мной он будет в полной безопасности. Давай позовем его и скажем ему.Прежней энергией загорелись его усталые глаза.Лиз покачала головой.— Сделай это сам, — сказала она и, отняв у него руки, поспешила к дверям, наткнулась на сына и кинулась вверх по лестнице, в спальню, где в потоках слез упала на кровать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
На выполнение обещания ушло ровно два года. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯЛОНДОН. 1617 ГОД Он вышел из Тауэра и направился к дому, который вышедшая за две недели до него из крепости Лиз приготовила для них. Прохожие не обращали внимания на высокого, сутулого человека с седыми волосами, с парализованной левой рукой и шаркающей походкой. Они его не знали. Прошли те времена, когда на улицах Лондона на сэра Уолтера Ралея пялили вовсю глаза и указывали пальцем. И никто из них не догадывался, что все они: водовоз с его бадьями, хозяйки с сумками, продавцы овощей со связками лука и пучками моркови, — все они казались ему такими же прекрасными, как ангелы в радостных, утренних лучах мартовского солнца. Он смотрел на них очарованный. После двенадцатилетнего перерыва он снова шел по улицам, у него из-под ног поднималась пыль, подошвы его ног, отвыкшие от мостовых, горели, громкие голоса людей казались слишком резкими после долгих лет тишины, окружавшей его.Проплывавшая мимо него леди в паланкине, заметив его удивленный взгляд, не без кокетства, но и с долей неудовольствия, задернула занавески. Откуда ей было знать, что она — первая пассажирка столь странного, впервые повстречавшегося ему вида транспорта?То глазея по сторонам, то останавливаясь, слегка опьянев от уличной сутолоки, он подошел к скромному домику, который Лиз посчитала подходящим для их семьи с довольно скромными средствами. Они с Уолтером выглядывали из окна и поспешили вниз встретить его. На ней было все то же серое платье с розами, в котором она была на аудиенции короля. Все это время оно пролежало в сундуке с лавандой и теперь сильно пахло этой травой, но шелковые сборки на лифе сильно попортились.— Бедняжка Лиз, — сказал он, когда было покончено с изъявлением радостных чувств по поводу его прибытия, — мы должны купить тебе новое платье.— Мне и в этом хорошо, — возразила она. — Продавец, который продал мне его, был мошенником. Пролежав двенадцать лет в сундуке, оно износилось сильнее, чем если бы я носила его каждый день.— Тем не менее оно по-прежнему тебе впору. Неужели ты никогда не станешь матроной, Лиз?— У меня полно седых волос, а будет еще больше. Уолтер, сходи на кухню и принеси вина и засахаренных фруктов.Такой же послушный в свои двадцать, каким он был в десятилетнем возрасте, Уолтер вышел. Как только за ним закрылась дверь, Лиз посерьезнела и заговорила напористо.— Уолтер, эта наша с ним последняя неделя была ужасной. Стоило ему услышать, по какой причине тебя освободили, как он стал вспоминать об обещании, которое ты дал ему, когда ему было восемь лет. Он клянется, что ты обещал ему взять его с собой в свой следующий поход в Гвиану. Ты должен отрицать это, убедить его, что все это лишь его фантазии.Дверь открылась, появился Уолтер-младший с подносом в руках.— Благодарю тебя, — сказала Лиз. — Ты не посмотрел, как там огонь в камине, Уолтер?— Нет.— Тогда пойди и посмотри. Я должна быстренько накрыть стол.Уолтер взглянул на нее и усмехнулся.— О нет, мать. Пока я не задам отцу свой вопрос, тебе не удастся выдворить меня из комнаты. Ведь если тебе дать время, ты станешь уговаривать его отказаться от его же собственных слов. Отец, разве вы не обещали мне еще в Шерборне, что, когда вы в следующий раз отправитесь в Гвиану, вы возьмете с собой и меня?— Не помню. У меня всегда была плохая память.— Вечером на Рождество, когда вы с сэром Кобхэмом и еще каким-то человеком приехали в Шерборн, в холле у лестницы я попросил вас об этом. Тогда вы не сказали мне ни «нет», ни «да», вы посмеялись надо мной и спросили, почему я так хочу этого. Потом как-то во время нашей с вами верховой прогулки я снова попросил вас об этом, и вы торжественно пообещали мне взять меня с собой. Я помню каждое ваше слово. Хотите, повторю их?— Все это твои выдумки, Уолтер, — резко возразила Лиз. — Твой отец не так глуп, чтобы давать подобные обещания ребенку. Ведь он мог бы отправиться в Гвиану уже на следующий год. Как бы он взял тебя с собой тогда?— Вы мне сказали, — продолжал Уолтер, обращаясь к отцу и не обращая внимания на слова матери. — «Мой сын» — как видишь, мама, это было торжественное обращение, он начал со слов «мой сын», — «мой сын, я обещаю тебе, что возьму тебя с собой. Для меня самое большое удовольствие сознавать, что зов крови заставил близкого мне человека пойти по моим стопам». Так-то вот.— Он никогда не мог сказать такое мальчишке, а если бы даже и сказал, ты не мог запомнить его слова, — решительно возразила Лиз.— Говоря по правде, именно так я и сказал, Лиз.Ралей мысленно вернулся в то ясное январскоеутро, когда они с Уолтером ехали по буковой аллее в Шерборне. Теперь тот маленький толстячок превратился в двадцатилетнего юношу, почти мужчину, и предъявлял ему его собственное обещание, глядя на него с такой же твердостью, какая была присуща ему самому.— Тут нужно подумать, — сказал Ралей в ответ на неумолимый взгляд сына. — С тех пор многое изменилось.Лиз охватил страх. Она тоже помнила то Рождество и песню, которую она так и не дала закончить, потому что ее слова ранили ей душу.— Выполните свое обещание, отец. Я там куда больше сумею сделать для вас, чем любой другой. Я забуду, что вы мой отец, разве что буду более послушен и предан вам больше всех. Пожалуйста, отец. Я мечтал об этом всю жизнь.— Всего неделю назад ничего не было ясно, твой отец все еще уговаривал Вильерса выпросить для него разрешение у короля. Всю твою жизнь! Тебе что — всего неделя? Поверь мне, всякий, кто услышит тебя, так и решит.— Оставь мальчика в покое, — сказал Ралей, заметив угрюмую, агрессивную мину на лице юноши. — Я дал обещание, не подумав о последствиях, с которыми столкнусь, когда оно снова всплывет на поверхность. Позднее мы все с тобой обговорим, Уолтер. Ну а пока должен сказать, что теперь я не хотел бы, чтобы ты шел со мной в этот поход. После обеда мы с тобой спустимся к докам и выберем себе корабль. Я назову его «Судьба», потому что это действительно моя судьба.На обратном пути они встретили Джорджа Перси, человека, который одним из немногих навещал Ралея в Тауэре. Он присоединился к ним, и между ними завязался разговор об экспедиции.— Итак, он отпустил вас с условием, что вы привезете ему золотой прииск. Очень хотел бы надеяться, что так оно и будет. Но скажу по секрету: испанцы знают все об экспедиции уже сейчас. Дон Диего, испанский посол, предложил дать вам спокойно выйти в открытое море. Вам понятно, что это означает? Он будет знать все о ваших планах. И вы дойдете только до того места, до которого они позволят вам, и ни на ярд дальше.— Я знаю. От всего этого заигрывания с испанцами любого англичанина тошнит. Тем не менее я ухожу в поход на этих условиях и, что бы там ни было, должен выполнить их. У меня не такое положение, при котором я мог бы торговаться. И скажу вам по секрету: я когда-то уже задал перцу испанцам и надеюсь повторить это. Еще какие новости?— В гостинице «Колокол» остановилась аборигенка из Виргинии. Говорят, в своей стране она принцесса. Я как раз иду туда. Пойдемте со мной?— Пойду ли я? Прибавим-ка шагу!Человек из Виргинии! Да она может рассказать ему, как дела в колонии у Смита.— Уж не сама ли это Покахонтас, а? — спросил он, задыхаясь от темпа, который сам же предложил.— Да, так ее зовут, — сказал Перси. — Как-то на днях она была на скачках в Ньюмаркете вместе с королем и королевой.Ралей чуть ли не с чувством благоговения вошел в гостиницу «Колокол». Покахонтас, высокая, стройная, с кожей цвета листьев старого дуба, поднялась навстречу Перси, которого она уже знала. Он насмешливо представил Ралея «принцессе»: недалекий, ограниченный Перси отдавал прерогативу королевского достоинства особам с белой кожей, — и он был крайне удивлен, увидев, как Ралей опустился на колени и поцеловал черную руку с выражением глубочайшего уважения. Юный Уолтер в свою очередь поступил так же. Дочь Похатана, которую в Англии встретили с любопытством и доброжелательно, но без должного благоговения, засияла от удовольствия и смотрела с улыбкой на этого высокого, статного мужчину с прекрасными манерами и на его прелестного сына.— Вы знайте капитан Джон Смит? — спросила она на ломаном английском языке.— Да. Это мой человек. Я послал его в Виргинию.— Вы посылать его? Вы гордиться им?— Очень. Благодаря его энергии и мужеству колония существует наконец. Кстати, как у них дела?— Хорошо, как они не искать золото, теперь табак, и картошка, и индейский маис, чтобы кушать. Не так было. Но не будет капитан Смит для меня.— Не будет?— Не будет, — покачав головой, повторила Покахонтас. — Вы не слышать история, как я покупать капитан?Глаза ее вспыхнули диким огнем, на щеках появился румянец.— Нет. Расскажите мне. В последнее время я мало слышал хороших историй.— Мой папа схватить его на охота — большой лес. Мой папа не любить белый люди, он велит голова долой. Принести камень, топор. Я выглядывать и видеть человек. Какой белый шея, борода — солнце. Я бежать из дома и класть мой голова на его — они мою отсекать сначала. Я — дочь короля. Они не сметь. И он спасайт. Я говорить мой папа и на другой ден мука и мясо буйвол — белому человеку, а я показать им, как сажать маис.— Замечательная история, — сказал Ралей, — позвольте и мне отблагодарить вас за него. Потерять такого человека для нас было бы невосполнимой утратой.Покахонтас выглядела опечаленной.— Он нет благодарить меня теперь. Раньше — да, не теперь. Он меня отсылать сюда, так далеко.— Вы вернетесь, Покахонтас. Назад, в Виргинию.— Да, может, когда-то. Но капитан Смит не любить меня. Все равно, где я есть.В комнате витала трагедия. Белый мужчина, коричневая женщина. Сколько же еще будет таких грустных историй, подумал Ралей, пока флаги белого человека не вознесутся над всей землей?Они покинули несчастную принцессу, чьей судьбой стала любовь к белому человеку, чье здоровье погубит английская зима и чьи кости будут покоиться на английском кладбище. Они вернулись в скромный дом, где Лиз с настороженными глазами и горящими от готовки на плите щеками ждала их ужинать.Корпус «Судьбы» уже возвышался над доками; испанский посол и король исподтишка обсуждали все, что планировал Ралей, каждую дощечку на корабле, каждую погруженную на него пушку — в Мадриде обо всем сразу же становилось известно; а Лиз решила поставить на карту все. Судьба, которая отняла у нее любовь, покой, здоровье, свободу и гордость, теперь покушалась на ее сына, и на алтарь этой последней битвы она решила положить всю себя, до последнего вздоха. А это было тяжко, потому что, подобно богиням судьбы, эти двое самых любимых ею людей объединились в битве против нее.— Ты еще слишком молод, чтобы знать, что тебе нужно, — с отчаянием в голосе сказала она Уолтеру.— Мне почти двадцать один год. Отец пошел на войну с Нидерландами, когда ему было меньше лет, чем мне, — упрямо настаивал на своем Уолтер.— Все это так гадко. Ты не должен был принимать навязанные тебе королем и испанцами условия, — сказала она, обращаясь уже к Ралею, — но тебе хоть кол на голове теши. Но зачем же сбивать с панталыку мальчишку? Скажи «нет», скажи твердо и пощади моего сына.— Он не только твой, но и мой сын, Лиз.— Твой сын! Ты хоть вспоминал об этом в ожидании, когда королева позовет тебя, когда я одна воспитывала его? Не вспоминал. Он тогда был ребенком, требующим забот, и воздух Лондона был вреден ему. А теперь, когда он благодаря мне вырос и стал мужчиной, ты видишь в нем лишь очередную жертву своей страсти к приключениям. Может, ты и для меня найдешь место кока или матроса на своем корабле, и мы составим семейную команду?— Ты несправедлива ко мне, Лиз. Ты всегда не понимала меня, когда речь заходила о моих рискованных предприятиях.— А ты чего бы хотел? Этот твой последний поход в Гвиану — он же привел всех нас к полному краху. Теперь-то я это отлично понимаю. Яков стал твоим врагом не потому, что ты будто бы составлял заговор против него, а потому, что всем известно, как ты ненавидишь Испанию, а он всячески старается ее задобрить. Вот почему мы лишились Шерборна и провели двенадцать лет в Тауэре. Но ты и теперь настолько глуп, что отправляешься на поиски золота во владениях испанцев и при этом обещаешь не наносить им ударов. Они же тем временем прекрасно осведомлены о том, когда и куда ты намерен отправиться. И при этом ты хочешь взять с собой Уолтера. Откуда у тебя эта чертова слепота? — Она тяжело вздохнула и продолжала уже более спокойно: — Ты иди, уж коли решил. Ты никогда не принадлежал мне, разве что несколько быстролетных часов. Но Уолтер — мой, он плоть от плоти моей: я его родила, я нянчила его, когда он был болен, я учила его, когда он был здоров, и воспитывала мужчиной. Я не дам ему уйти от меня.Она сложила руки у себя на коленях и упорно, вызывающе смотрела на них обоих.— Но, мама, мужчины всегда покидают своих матерей. Сотни юношей с радостью уходят в плаванье со своими отцами, и тогда их матери гордятся ими. Собирается в поход Уолтер Ралей. Я не могу отстать от него. И не хочу. Если ты уговоришь отца и он запретит мне идти с ним, я сотворю что-нибудь еще. Я пойду в «Московскую компанию» …пойду в «Московскую компанию» — компания по торговле с Русским государством.
, они с удовольствием возьмут меня. Я понимаю, ты всем пожертвовала ради меня: ухаживала за мной и воспитывала меня, — юноша поежился в замешательстве, вспомнив, что совсем недавно жил в полной зависимости от нее, — но ведь твоя мать отпустила тебя. Ты покинула ее и выбрала собственный путь в жизни. Мне кажется, твоя мать была бы против твоего брака с фаворитом королевы и нашего с тобой вселения в Тауэр, но ты поступила именно так. Ты не послушалась бы ее.— Надо было мне быть поумнее и не делать всего этого, — горько заметила Лиз.Произнося эти слова, она с вызовом смотрела на Ралея. И мгновенно пожалела о сказанном. Была в ее характере особая черта: горе вызывало не слезы, а гнев в ее душе, и она начинала смотреть на жизнь бескомпромиссно и без жалости к себе. Последние годы ожесточили эту ее черту, придав ей больше стойкости и в какой-то мере цинизма, но ожесточили не до конца. Двенадцать лет она прожила с Ралеем в тесных комнатушках, и теперь не замечала тех изменений, которые произошли с ними за это время. Но, увидев, с какой болью муж глядит на нее, пораженный ее резкостью, она вдруг поняла, что он уже пожилой человек, что он слаб телом и раним, как никогда прежде. Лиз с грустью вдруг осознала всю бренность бытия. Юность пролетела, они подгоняли время, надеясь на новые возможности сделать то или иное для себя. И пришли к концу своей жизни с обманутыми надеждами. Он вот собирается в гибельную экспедицию, хотя никак не годится для нее теперь, а не его ли, не этого ли человека она любила? И Лиз почувствовала, что как прежде — слаба перед ним, поняла, что еще мгновение — и она сдастся, сердце больше не выдержит. Она еще попыталась удержаться на краю пропасти, но потом сказала изменившимся, странным голосом:— Уолтер, оставь нас одних на секундочку. Нет, я не буду настаивать на своем, обещаю.Юноша неохотно покинул помещение, неплотно прикрыл дверь и задержался в коридоре, чтобы при первых же звуках сражения кинуться в драку. Лиз подошла к Ралею и положила руку на его согбенное, худое плечо. Он молча посмотрел на нее. Вся эта сцена и те, что предшествовали ей, глубоко ранили его: он прекрасно понимал и Уолтера с его чаяниями, и Лиз с ее отношением к нему. Но теперь она говорила с ним мягко.— Много лет назад я отдала тебе все, что имела, Уолтер. Сегодня у меня ничего не осталось, кроме мальчика. Но ты нуждаешься в нем больше, чем я. Возьми его.— Но ты же говорила только что… — смущенный неожиданной переменой в ней, начал было, заикаясь, Ралей.— Знаю. Забудь об этом. Я не то хотела сказать. Его место рядом с тобой.Ралей, предвидя, в каком восторге будет Уолтер, с облегчением и ликованием принял окончание этой неприятной ситуации, как будто сбросил со своих плеч двадцать лет. Он вскочил и бросился целовать ее руки.— Лиз, ты не пожалеешь об этом. Со мной он будет в полной безопасности. Давай позовем его и скажем ему.Прежней энергией загорелись его усталые глаза.Лиз покачала головой.— Сделай это сам, — сказала она и, отняв у него руки, поспешила к дверям, наткнулась на сына и кинулась вверх по лестнице, в спальню, где в потоках слез упала на кровать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31