– Девчонки, предупреждаю, увиденное может вас шокировать.
Лучше бы он этого не говорил: я беспомощно посмотрела на побледневшую Маринку, та ничего не успела ответить, потому что Орлов распахнул дверь и посторонился, пропуская нас вперед.
Не знаю, что ожидала я увидеть за порогом – садомазооргию ли, акт принудительного мужеложства или закованных в ржавые кандалы прекрасных невольниц, – что угодно, но уж явно не то, что на самом деле предстало перед моими удивленно округлившимися глазами.
Комната представляла собой стилизованный боксерский клуб. Импровизированный ринг был огорожен розовыми атласными ленточками и представлял собой неглубокую квадратную ванну, наполненную какой-то воняющей рыбой черной массой, искристо переливающейся в свете софитов. В ванной барахтались две фигуристые девицы, на которых не было ничего, кроме черных трусиков-стрингов. Они довольно бездарно изображали драку – что-то вроде прославленных грязевых эротических боев. Причем страсти и агрессии в них было не более, чем в собачках породы карликовый пудель. Каждая старалась поаппетитнее отклячить зад и сжать локтями грудь, чтобы она смотрелась еще больше (у обеих и так был минимум четвертый размер). Время от времени они навзничь валились в рыбное месиво и несильно лупили друг друга ладонями – видимо, у них была благородная договоренность не оставлять синяков.
Возле ринга толпились мужчины – не больше десятка – заинтересованные наблюдатели антисанитарного действа. Кто-то кричал: «Дава-аай! Так ее!», кто-то деловито делал ставки.
Марина брезгливо скривила рот:
– Орлов, что это? – В тот момент она была похожа на леди из высшего света, никто бы не заподозрил в ней порноактрису.
– Икряные бои, – не отрывая глаз от происходящего на ринге, объяснил тот, – ноу-хау нашего Виталия Сергеича.
– Так это… – вдруг дошло до меня.
– Черная икра, – улыбнулся Орлов. – Потом можно девушек облизать. И запить шампанским. Но вас вряд ли это заинтересует… А хотите, велю принести вам ложки, подходите к рингу и черпайте на здоровье!
– Бу-э, они же там с голыми задницами, – скривилась я, – но надеюсь, это синтетическая икра?
– Зачем же синтетическая? Самая что ни на есть настоящая, – пожал плечами он, – свежая партия, из Астрахани.
– Это сколько же стоит такой бой? – Я попробовала поделить содержимое ванночки на двухсотграммовые баночки и ужаснулась.
– Ну, Сергеич оптом берет, со скидкой. Но все равно не копейки, конечно. А что особенного, ему же надо показать, что он тоже солидный человек. Да и оригинально.
– Гринписа на него нет! – В Маринке вдруг воспылала классовая ненависть. – Глань, может, пойдем отсюда?
– И то верно, – кивнула я.
– Девчонки, погодите! Ведь я хотел показать вам хозяйские спальни! – кричал нам вслед оставшийся с носом Орлов.
Сидим, курим…
Марина кутается в длинное пальто, чтобы ее бархатно-перьевой разврат не привлек болезненного внимания московских ночных гуляк.
Я знаю, в чем ее проблема. Для такой красавицы Марина слишком добрая. Ее внешность ни на йоту не соответствует внутреннему содержанию. Кошачьи суженные глаза, нервно вырезанные ноздри, высокие четкие скулы, капризный изгиб пухлых губ и… добродушие дрессированного спаниеля.
– Глашка, почему нам всегда так не везет? – лениво потягивается Марина. В этот момент она похожа на ободранную кошку – томная, позевывающая, терракотовая помада слегка размазалась вокруг пухлых губ, лямка платья уныло упала на плечо, бархатный сапожок гармошкой собрался на щиколотке. – Вроде бы мы красивые, не дуры… Но все лучшее почему-то достается другим.
– Может быть… – Вопросительно взглянув на нее, я достаю из кармана куртки початый косячок: как раз хватит на несколько затяжек.
– Ну давай, – поколебавшись, соглашается Маринка, – надо с этим завязывать. У меня завтра съемка.
Щелкаю зажигалкой, затягиваюсь. Еще совсем не поздно – что-то около полуночи. Жизнь в Москве только начинается, ну а я чувствую себя как выжатый лимон. И почему-то так тошно – хоть на луну вой. Хотя, казалось бы, – ну что особенного случилось?
– Марин, вот по большому счету не нужны мне никакие мужики! – говорю я. – То есть я мечтаю влюбиться, и чтобы это было взаимно, и бла-бла-бла, и как в песенке Земфиры – бери вазелин и бежим целоваться! Но если мне уже двадцать пять и ничего похожего со мной никогда не случалось, может быть, я просто не создана для любви? Знаешь, есть девушки, которые рождаются для того, чтобы стать промежуточными звеньями в эволюционной цепи. Просто нарожать детишек да побольше. Такие обычно выходят замуж не позже девятнадцати, рано толстеют, носят химию и кормят грудью до тех пор, пока их отпрыски не поступят в институт, а в старости пьют валиум или что-то в этом роде, потому что обнаруживают, что дети выросли и отпочковались, а больше они никому не нужны и не интересны. Есть те, кто создан для сногсшибательной карьеры – такие рождаются на шпильках и с ноутбуком «Apple» под мышкой. Они еще в школе выигрывают разные гранты, никогда не влюбляются безответно, лишаются девственности из любопытства, до сорока пяти выглядят девочками, зато потом часто спиваются.
Есть девушки, которые словно рождены для того, чтобы выгодно с кем-то переспать. Знаешь, такие загорелые, грудастые, в красных лифчиках – они были бы похожи на эльфов, если бы не тяжелый взгляд. Такие либо переезжают из Mercury в Carrera, из Carrera в «бентли» с тонированными стеклами, либо лет до сорока мечутся по городу в надежде на выигрыш, а потом куда-то испаряются, наверное выходят замуж за первого попавшегося желающего и уходят в тень.
… А я? Ну что я? Какой я была в пятнадцать лет, такой на всю жизнь и останусь. Никчемное существо без амбиций. Веришь или нет, но мне всегда было наплевать, что на мне надето и какая у меня сумочка. Более того, у меня не укладывается в голове, как это футболка может стоить триста баксов?! Это же простая футболка, в ней потеют, ее забрызгивают кетчупом и, снимая, швыряют под диван.
Я не знаю, что будет со мной через пять лет, через десять… Более того – не знаю, что бы я хотела собой через пять лет представлять. Меня вполне устраивает моя жизнь. Но не могу же я до старости сидеть на складном стульчике и улыбаться прохожим, в надежде получить двести рублей за свои каракули?! Я так много времени провожу на улице, в любую погоду, что наверняка к сорока годам у меня разовьется радикулит. Но мне больше ничего не хочется. Родители говорят, что, если я устроюсь на нормальную работу или хотя бы продолжу образование, они мне помогут деньгами. Причем в их понимании нормальная работа – это с девяти до шести сидеть где-нибудь на reception и чтобы на тебе была накрахмаленная блуза, а виниры на твоих зубах сверкали на весь офис. И чтобы ты откладывала зарплату на хорошую шубу или автомобиль или… ну о чем там обычно мои ровесницы мечтают? А я так не хочу. Пробовала работать в офисе, на второй день меня выгнали за то, что я залила кока-колой принтер и зашла на порносайт, из-за чего все компьютеры фирмы были заражены каким-то вирусом, уничтожившим документацию.
… Они хотят, чтобы я вышла замуж. Да я вроде бы и не против. Более того, я кому-то нравлюсь и с кем-то сплю. У меня периодически случаются затяжные романы, но ни разу – НИ РАЗУ В ЖИЗНИ – у меня не было чувства, что это навсегда… Ни разу в жизни я не смотрела с нежностью на лицо спящего мужчины, не мечтала, чтобы наши общие дети были на него похожи…
Единственный человек, который всю жизнь старался меня понять, моя бабушка, теперь отказывается со мною разговаривать. Она меня воспитала, она знала обо мне всю подноготную, она как могла пыталась вытолкнуть меня вперед, и пускай ее методы были репрессивными, зато она искренне желала мне счастья… А теперь я звоню ей четыре раза в год. На Новый год, в день рождения, в день смерти дедушки и на Восьмое марта. Восьмое марта моя бабушка не отмечает принципиально, но я все равно почему-то звоню…
… Если бы меня, теперешнюю, показали мне самой десять лет назад, я бы спятила от счастья и стала зачеркивать дни в календаре, чтобы поскорее воплотиться в эту картинку. Свободный человек, задешево снимающий комнатку в самом центре, никому ничем не обязанный, имеющий право делать все, что ему вздумается!
Так почему я не могу быть счастливой? Не получается…
Когда я уходила из дому, мне казалось, что я встречу мужчину и… С чего я там начала? С мужчин? Не нужны мне никакие мужчины! Веришь ты мне, Маринка? Веришь или нет, твою мать?!
Я некрасивая.
Без отзвука извращенного кокетства, без смутной надежды на комплимент, без мазохистских терзаний констатирую факт: я некрасивая.
Конечно, если извести на меня тонну грима, приклеить к векам веер шелковых ресниц, перламутровым блеском увеличить губы, получится ого-го! Все оборачиваться будут. Беда в том, что фарфоровую приглаженность я ненавижу. Есть в этом что-то нечестное – как будто не принимая и не любя свою суть, ты подсовываешь окружающим рафинированный вариант с подсластителями и консервантами.
Про таких, как я, принято говорить: в ней что-то есть.
А именно:
а) рост манекенщицы – метр восемьдесят два. Неслабо? У меня хватило ума не увлечься бессмысленным боданием с подиумными профурсетками, хотя одно время (когда мне было лет пятнадцать-шестнадцать) меня часто останавливали букеры с предложением прийти в агентство на кастинг;
б) модная ныне стройность, доставшаяся мне, как говорится, на халяву. Иные доводят себя до нервного гастрита, ушивают желудки, корчатся от боли на пластическом массаже, отсасывают жир – и только лишь для того, чтобы облечь свой богатый внутренний мир в искомую форму (вернее, в полное отсутствие форм). А я могу неделями сидеть на фаст-фуде, запивать дешевым пивом химические гамбургеры, коробками уничтожать шоколадные конфеты – и все равно останусь стройной, как лыжная палка.
Специально для завистников оговорюсь: моя худоба не имеет ничего общего с изяществом большеглазой горной лани. Из представителей мира животных я скорее напоминаю змею – такая же длинная, гладкая, обтекаемая. Длинные ноги, длинное узкое туловище, длинные руки и даже пальцы на ногах – и те длинные;
в) хорошая кожа. Даже в пубертатном возрасте лицо мое не бугрилось воспаленными прыщами. У меня лицо молодой селянки – цветущий румянец на белом атласе, ненавязчивая россыпь еле заметных веснушек.
На этом дары природы ограничиваются. И начинаются недоразумения – жесткие спутанные волосы, похожие на растрепанный пеньковый канат, сутулая спина, узкие губы, небольшие невразумительно-серые глаза.
Одним словом, некрасивая я. Вот и все. О внешности моей – достаточно.
Я происхожу из интеллигентной московской семьи. Отец – посольский работник, мать – банковская шишка, бабушка – бывшая балерина, вся жизнь которой сосредоточена в жестяной коробке из-под конфет, набитой черно-белыми фотографиями. Она до сих пор весит сорок семь килограммов и начинает утро с разминки у станка. Прабабушка (она умерла, когда мне было всего восемь лет, но я отчетливо ее помню) любила, задумчиво глядя вдаль, вспоминать, как ей доводилось сидеть на коленях у Антона Палыча Чехова.
С самого детства меня шпыняли так, что мало не покажется. Балетное училище – впрочем, садизм исчерпал себя не по моей вине: через полтора года утомительных экзерсисов и казавшейся недоразумением диеты педагогиня отозвала мечтающую о моей будущей славе бабушку в сторону и, сочувственно улыбаясь, покачала головою – я переросла всех сверстниц и в балерины явно не годилась (в тот вечер я в первый и последний раз в жизни видела бабушку плачущей, даже на дедовых похоронах она только молча вздыхала – видимо, похоронить въевшуюся в каждую пору кожи мечту оказалось сложнее).
Музыкальная школа – все школьные подруги играют во дворе, а я, гастритно-бледненькая, уныло плетусь со скрипочкой под мышкой.
Уроки шитья и рисования – в нашей семье считалось, что женщина должна уметь сшить себе платье. И даже (!) занятия этикетом под руководством похожей на высушенную рыбину женщины, неустроенная личная жизнь которой была написана на ее лице.
Мне было четырнадцать лет, когда впервые ограниченная строгими рамками жизнь показалась мне тесной, как старое платье. До этого я воспринимала свое расписанное по минутам существование как непреложную данность – кто-то родился с носом, похожим на корабельный руль, у кого-то веснушки, кто-то заикается, а вот я вынуждена тратить время на кажущиеся бесполезными занятия.
Помню, тот май выдался по-летнему солнечным. В субботу мои одноклассники договорились поехать на Медвежьи озера. Моего внимания тогда горячо добивался некий Данила Донецкий – он был плечистым, высоким и каким-то взрослым, по нему страдало большинство девочек нашей школы, но почему-то его угораздило влюбиться в меня. Неисповедима ты, игра подростковых гормонов! На уроках он, совершенно не стесняясь, сверлил меня серьезным влажным взглядом. Не улыбался, перехватывая мою вопросительную улыбку. Не пытался, подражая другим, поймать меня в полупустом классе и, прижав к испачканной мелом доске, потискать под глумливый гогот остальных. Не писал слащавых посланий. Не выведывал о моей жизни у подруг. Зато несколько раз провожал до дома и даже напрашивался познакомиться с родителями.
– Боюсь, мои родители тебя не порадуют, – передергивала плечами я, – моя семья слегка не в себе.
– У тебя замечательная семья, – без улыбки возражал Донецкий, – когда-нибудь ты поймешь.
Так вот, восхитительным субботним утром, золотым, солнечным, пахнущим сиренью, возбуждающим адреналин, все мои одноклассники отправились на Медвежьи озера, ну а я осталась дома, по самые уши заваленная шитьем. Уроки кройки и шитья мне давала известная в узких кругах портниха, специалист по театральным костюмам. Считалось, что я делаю успехи. Меня немножко коробило от бабушкиных надежд на то, что в один прекрасный день, с отличием окончив Текстильную академию, я смогу стать костюмером, устроюсь работать в театр и хотя бы таким приземленным образом приобщу свое жалкое существо к таинству высокого искусства. Я сидела у открытого окна, забрав прилипающие ко лбу волосы в высокий хвост, и возилась с нижними юбками, когда вдруг в дверь позвонили. Открыла бабушка, с удивлением я услышала, как ее молодой для семидесяти лет голос перебивает знакомый басок Данилы Донецкого. Я замерла с иглой в руках. Через несколько минут дверь в мою комнату приоткрылась, и в нее втиснулся сопровождаемый недовольной бабушкой Донецкий.
– Молодые люди, не больше десяти минут, – нахмурилась бабушка, – у Глашеньки сегодня много дел. – С этими словами она вышла, плотно прикрыв за собою дверь.
– Добро пожаловать в концлагерь, – улыбнулась я, немного смущенная.
В интерьерах моей по-девчоночьи сентиментальной комнаты в розовых тонах Донецкий казался взрослым бугаем.
– А почему ты не едешь со всеми? – он осторожно присел на краешек моей кровати.
Я досадливо кивнула на раскиданный по столу ворох тряпок.
– Вот. К понедельнику должно быть готово. Это костюм для балета. Если повезет, в следующем месяце смогу увидеть его на сцене.
– Ничего себе! – присвистнул он. – Значит, ты подрабатываешь? Копишь на что-то?
Его наивное восхищение заставило меня рассмеяться:
– Если бы. То, что меня взяли в подмастерья к такой известной портнихе, уже плата. Считается, что ее именем для меня откроются двери любого театра.
– Значит, ты мечтаешь стать художником по костюмам? Зачем же тогда тебе учить три иностранных языка?
– Папина прихоть. Мне бы самой за глаза хватило инглиша. Но он считает, что я обязана выйти замуж за работника посольства, и тогда, возможно, меня повезут в Европу, а там – приемы и вечеринки… Как-то так.
– Постой-постой, – нахмурился Донецкий, – но если тебя увезут в Европу, как же твоя работа в театре?
– Тогда работа в театре отменится, – спокойно объяснила я, – но ты не понял. Папе на театр наплевать, о театре мечтает бабушка. Между прочим, у меня есть еще и мама, которая держит для меня место в банке. Из-за этого мне приходится заниматься с университетским репетитором по математике.
– Так вот почему ты никогда никуда с нами не ходишь… У тебя просто времени нет.
– Рада, что ты понимаешь, – усмехнулась я, – ну а теперь… Ты извини, но к пяти вечера за этой юбкой прибудет курьер, и, если я к тому времени не закончу, у меня будут проблемы.
Донецкий не шелохнулся. Переводил задумчивый взгляд с мятых кружев на мое вспотевшее лицо. Подцепил пальцем атласную ленточку, повертел в руках. Я напряженно следила за его движениями – не могла оторвать взгляда от заусенцев на его пальцев, мнущих свежеподшитую оборку.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги ''


1 2 3 4