Опять стали сниться давно умершие люди, приносящие в сон давно забытые обстоятельства своих жизней. События дня и новые лица странно тасуются в моих нынешних снах с давно отошедшими в прошлое людьми и разговорами, словно российское, лунное полушарие моей жизни (прежде заслоненное ослепительным светом Израиля), зашевелилось, подтаяло, побежало мутными ручейками...
И еще: никогда не могла понять психологии двоеженцев. И только когда вернулась в Россию и стала снова с нею жить, поняла: ты любишь в данный момент ту, которая перед глазами, но думаешь о той, которой рядом нет..."
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
глава шестая. Будни спонсора
Меж тем я огляделась...
Да, мой предшественник говорил чистую правду: уже явились ко мне несколько писателей с объемистыми рукописями, уже выросли на моем столе две башни из папок с революционными проектами. Уже потянулись вереницей странные субъекты с бегающими глазами и более чем странными идеями...
Я уже выдержала первую, пробную атаку Клары Тихонькой, знаменосца и идеолога общественного фонда "Узник". (Остроумный Яша каждый раз переименовывал этот фонд то в "Хроник", то в "Циник", то в "Гомик"...)
Она и выступала, как знаменосец, откидывая голову с высоким седым коком волос над открытым лбом Сованаролы - и голосом, поставленным и ограненным неисчислимыми собраниями, заседаниями, комитетами, протоколами и голосованиями, - вопрошала, требовала, взывала и обличала. За ней крался Савва Белужный на мягких лапах. Пара была классической, из старинных площадных комедий. И работали парой: Клара нападала, обвиняла, вымогала, Савва - стеснительно улыбаясь, - перечислял отборные проекты общества "Узник". Я, как профессиональный музыкант, сразу оценила этот безупречный дуэт.
Ключевым словом в их торгах было слово "катастрофа", причем в самых разных регистрах.
- Если мы не соберем нужной суммы на проведение этого семинара, это станет настоящей катастрофой для будущего российских школьников! торжественно провозглашала Тихонькая.
- Катастрофу, и еще раз Катастрофу, и тысячу раз - Катастрофу должны мы поставить во главу угла на уроках истории, - проникновенно вел Савва свою партию...
- Вчера весь день занималась Катастрофой... Все на мне, все на мне... Вы не представляете, как я устала!
Уже и несравненная Эсфирь Диамант прислала несколько видеокассет со своими концертами. Эта работала грубо, как водопроводчик.
- Люблю-у-у! - говорила она стонущим голосом. - Все ваши книги люблю, и все! Нет сил, плачу, рыдаю, и все! Подарите мне книжку, умоляю! Любой из ваших романов! Мне тут давали читать на ночь - я хохотала, как дикая! Нет сил, - хохочу, и все! Подарите, солнце, - как раз на концерте, вот, что мы с вашей помощью проведем в зале "Россия" за плевые тыщ двадцать баксов... Я посвящу вам песню! Прямо со сцены. Вы знаете мою песню "Скажи мне душевное слово?" Нет?!! О, я подарю вам диск, будете слушать и обливаться слезами!!
Фира Ватник, сама себе менеджер своей раззудись-карьеры, давая интервью, никогда не забывала упомянуть, что в семидесятых годах боролась за выезд, сидела "в отказе", пострадала за отпусти народ мой. Странно, что ни один интервьюер сейчас не догадывался задать столь естественный вопрос: - и вот, ныне, когда каждый, кто стремился уехать, может осуществить свою мечту?! - недогадливый народ интервьюеры, или слишком деликатный...
Самое поразительное, что и дуэту о Катастрофе, и душевному слову, я обещала денег. Вернее, обнаружила, что обещала, - когда осталась одна. И поняла, что переношу на этих людей те мои привычки и принципы, коими руководствуюсь в частной жизни. Мой дед всегда говорил мне - если человек просит, надо дать. Поэтому я никогда не отворачиваюсь от нищих, от уличных музыкантов, не отказываю агентам всевозможных благотворительных фондов, добровольцам из различных организаций по борьбе с болезнями, одиночеством, самоубийствами и прочими напастями человеческого рода. Я охотно приглашаю в дом мальчиков в вязаных кипах, с мешками за спинами, которые по пятницам собирают по людям еду для бедных семей, и бросаюсь открывать кухонные шкафы, собирая пакет с провизией.
Все это не имеет никакого отношения к моим особым душевным качествам, которых нет. Я знакома с несколькими, весьма жесткими и несентиментальными людьми, ведущими себя в подобных случаях так же. Все дело во врожденном чувстве высшей субординации, когда ты знаешь, что любой человек, возникший на твоем пороге или подошедший к тебе на улице, - это не случайность, а посланец.
Словом, в начале службы я по привычке принимала за посланцев всех людей, добивавшихся встречи со мною... Когда же огляделась и стала чуть-чуть разбираться в здешней ситуации, - подобралась, насупилась и приняла круговую оборону.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В то же время, явившись по приглашению на открытие какой-то международной конференции по иудаике, я впервые очутилась в гуще научного мира, который, как выяснилось, за время моего отсутствия в России возродился, пророс, разветвился и ныне цвел и плодоносил, - и сразу свела знакомство с несколькими в высшей степени симпатичными, талантливыми и трогательными людьми...
Бессребреники, рвущие жилы ради науки, - их легко было отличить от других: они не умели просить денег. Их безуспешно обучали этому киты из УЕБа, субсидирующего научные проекты. Для этого организовывались специальные семинары по фаундрейзингу, на которых активные дамы-умелицы читали с утра до вечера лекции по обучению многим, сравнительно честным, способам отъема денег у спонсоров. Профессора конспектировали все эти советы, возможно, даже зубрили уроки дома... Ничего не помогало!
Вот как просил денег на уникальные научные проекты профессор Абрам Зиновьевич Ланской - светило в мировой иудаике, автор многих книг, умница и человек. Он поднимался. Одергивал старый пиджак. Прочищал горло. И говорил: - Я Абрам Ланской, профессор, доктор наук, специалист по античному периоду еврейской истории... Дайте денег!
Когда мы познакомились поближе, я многое поняла:
Абраша Ланской привык думать о смерти эпически-спокойно, и даже дружественно. В принципе, ему не нравилось - жить. Но, будучи обязательным и академическим человеком, он относился к жизни, как к профессиональному заданию, и - жил. Хотя с удовольствием прекратил бы это глупое занятие в любую минуту. Профессиональная научная сфера (античность) и некоторые традиции величественного, исполненного достоинства ухода из жизни древних предрасполагали профессора Абрама Зиновьевича Ланского к академическому взгляду на эту проблему.
Когда, бывало, в университет являлся какой-нибудь миллионер из горских евреев, в молодости купивший диплом филолога и в память об этом дипломе желавший вложить деньги в издание "кого-нибудь стоящего", Абраша говорил ему:
- Советую вам обратить внимание на труды античных авторов... У них бесконечно много достоинств. Во-первых, имена эти проверены временем... Во-вторых, у них нет родственников... И в-третьих, они прекрасны хотя б уже тем, что давным-давно умерли...
Тут его голос обычно мечтательно зависал... лицо разглаживалось, глаза заволакивала нездешняя дымка.
Ну как такой человек мог просить чего бы то ни было у кого бы то ни было в этой земной жизни?
...А вот Миша Каценельсон, - философ, культуролог, парадоксалист, наоборот, заваливал потенциальных спонсоров камнепадом речи. Устремив на собеседника белое чернобровое лицо боярина с длинными волосами, которые частым беглым жестом он откидывал со лба и заводил за уши, Миша цитировал справочники и энциклопедии, сыпал именами давно сгинувших третьестепенных деятелей забытых литературных и прочих сообществ... Минут через двадцать одуревший спонсор впадал в летаргическое состояние и ослабевал настолько, что просто был не в состоянии вытащить чековую книжку или расписаться на бланке...
Миша был эрудирован настолько, что меня в разговоре с ним брала оторопь на третьей минуте, я как-то сникала перед этой лавиной информации, как перед бесчисленными томами "Британики". Вместе с тем Миша оказался вовсе не книжным червем, был азартен, боевит, постоянно с кем-то судился, причем сам себя защищал, - и вообще, жил с полным своим удовольствием.
Сережа Лохман, безумный библиофил, коллекционер, разыскатель и издатель редких книг - просто не умел высиживать свои просьбы в приемных богатых фондов. Не было у него ни капли терпения, вернее, времени не было совсем: он должен был мчаться в типографию, где запускали тираж очередной редкой книги. И пока спонсоры рассматривали его просьбу на поддержку проекта, он бежал закладывать в ломбард единственное фамильное кольцо жены или продавал квартиру, потому что книга должна была выйти в срок, установленный Сережей самому себе. Учитывая этот невозможный характер, я кричала - "Пригласи, пригласи, пригласи!!!" - едва Маша докладывала, что явился Лохман и очень торопится.
За всех этих затрепанных гениев отдувалась Норочка Брук - женщина ослепительная, светская львица, вдова знаменитого актера. Она надевала деловой, но элегантный костюм, и шла на прорыв, с очаровательной улыбкой выслушивая идиотские остроты председателей пузатых фондов, как бурлак, таща за собою всех этих ученых-не-от-мира-сего, так что поначалу даже забывалось, что Нора и сама по себе профессор, автор книг по истории хазар, президент объединения преподавателей высших школ "Научный Форум" - и прочая, и прочая, и прочая...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...Рабочий день, как правило, начинался у меня с перебранки у бронированной проходной детского садика: Шая или Эдмон, стерегущие ворота нашей крепости, останавливали меня и осведомлялись - все ли в порядке, как прошла ночь, не заметила ли я чего странного или настораживающего, не получала ли звонков с угрозами, помню ли о приказе департамента Бдительности - не передвигаться самостоятельно по улицам Москвы и, наконец, когда переставлю я стол от окна, чтобы - не приведи Бог! - в случае чего меня не убили выстрелом в затылок?..
Затем пробег по коридорам детского сада наверх, в отсек, где занимал три комнатенки мой департамент Фенечек-Тусовок.
И вот я садилась за стол, включала компьютер, щелкала "мышкой" и с неизменным почтительным изумлением наблюдала, как возникает на экране потешная летучая мышь в фуражке почтальона, и в мой электронный короб сыплются и сыплются приглашения, воззвания, письма, депеши из Иерусалима, афиши разнообразных, отнюдь не всегда еврейских, организаций и прочая шелупонь, чепуха, чушь и ветошь:
- рассылка материалов "Народного университета" Пожарского;
- рассылка национальной русской партии Украины о притеснениях, творимых украинскими националистами;
- рассылка Чеченского Союза борьбы с оккупацией;
- рассылка Панславянского Союза борьбы с засильем американо-сионистского спрута;
- приглашение от Гройса явиться на банкет, посвященный учреждению Фонда Объединенных Еврейских Конгрессов;
- приказ по департаменту Кадровой политики об увольнении Анат Крачковски и немедленном ее отзыве в Иерусалим;
- приказ по департаменту Кадровой политики о восстановлении Анат Крачковски в должности и продлении ее деятельности на три месяца, в связи с отсутствием достойной замены.
...Раскапывание завалов электронной почты прерывалось пулеметной очередью звонков. Я уворачивалась, как могла. Наконец поняла, что, не обучив своих ребят отчаянно и артистично врать, я буду погребена под лавиной посетителей, просителей, представителей и учредителей...
Весьма скоро мы выработали несколько нехитрых приемов.
Тот, на кого выходил очередной, жаждущий моей крови, проситель, аккуратно и вежливо говорил, на всякий случай:
- Она на совещании, а кто ее спрашивает? Одну минутку, я выясню сможет ли она отвлечься.
Затем, на цыпочках вкравшись в мой кабинет:
- Там этот старикан, с проектом пирамиды-усыпальницы Рабина.
Или:
- ...помните, дама, которая новый гимн Израиля пишет?
Или:
- ...Лившиц, насчет генетической перелицовки палестинцев...
Я молча махала руками, хваталась за голову, закатывала глаза, и Костян или Маша, или Женя удалялись также на цыпочках:
- К сожалению, она на совещании у начальства по очень важному вопросу...
Но, бывало, меня заставали врасплох - когда по неосторожности я брала трубку сама.
Так напал на меня старикан, архитектор из Одессы.
Восьмидесятипятилетний могикан, - к моему изумлению, он продрался через колючую проволоку и минные поля нашей охраны и приволок несколько папок со своими проектами. Одна из них - огромная, из похожего на фанеру картона, долго не открывалась, он пыхтел, развязывал тесемки, попутно захлебываясь торопливыми объяснениями, кашляя, задыхаясь, впрыскивая в рот дозы ингалятора. Я, сама астматик, терпеливо и сострадательно все это пережидала.
Наконец, во всю ширь письменного стола передо мной распахнулся павильон ВДНХ, украшенный звездой Давида.
- Что это? - спросила я, имитируя неподдельный интерес.
- Проект Третьего Храма на горе Сион, - проговорил он гордо. - Ищу спонсора.
- Строить? - кротко спросила я, не веря ушам своим.
- Пока нет! Издать альбом.
Правильно, что евреи установили запрет на изображение, подумала я. Знали своих.
Затем он долго демонстрировал коллажи, которые настрогал в великом множестве. Иные я даже помню: лодка, вроде индейской пироги, в которой в затылочек друг другу сидят на веслах десять мужчин...
- Тур Хейердал на "Кон-Тики"? - поинтересовалась я.
Он пояснил, что это - аллегория: предводители десяти потерянных израилевых колен плывут, устремленные в неизвестное будущее...
- А их разве по воде гнали? - удивилась я.
Он повторил невозмутимо:
- Это же аллегория...
На другом коллаже Главный раввин России Манфред Колотушкин и Главный раввин России Залман Козлоброд - смертельные враги в жизни - уходили, обнявшись, светлой дорогой к Храму, который стоял на горе Сион и сиял, как гигантская новогодняя елка. А там, наверху, раскрыв братские объятья, их ждал уже третий Главный раввин России, щадист Мотя Гармидер, которого ни тот ни другой, доведись им, не то что к Храму - к бане близко бы не подпустили...
Наконец, на третьем коллаже - Главный раввин России Залман Козлоброд крепко обнял, вернее, вцепился в каменные Скрижали завета. Создавалось впечатление, что он только что получил их в вечное пользование неподалеку от своего поместья в Лефортово и, - в отличие от Моисея, - боится нечаянно разбить...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
глава седьмая. "Себя как в зеркале я вижу"
...Просыпаясь часа в три ночи и маясь до утра, я изобретала генеральный путь собственной деятельности, будила мужа, советовалась с ним, ссорилась, отчаивалась, вдохновлялась... Мне хотелось придумать что-нибудь этакое, новенькое, чего еще не было в Синдикате...
Собственно, работа с населением давно уже обрела традиционные формы: помимо колоссальных народных гуляний в табельные дни, помимо кружков, курсов по изучению чего бы то ни было, вечеров и лекций, фенечек и тусовок, каждый департамент практиковал выездные семинары, где в течение трех дней где-нибудь в загородном доме отдыха, пансионате или туристической базе заезжие израильские посланники и местные специалисты, заказанные и оплаченные в "Научном Форуме" у Норы Брук, обрабатывали пойманных в сети рыб по высшему разряду: программа таких семинаров составлялась наиплотнейшим образом, с получасовым перерывом на обед, так что желающим прокатиться за город на халяву приходилось отрабатывать и номера в тусклых обоях, и селедку под майонезом, и свежий воздух за окном.
Основным условием набора публики на такие вот тусовки было наличие мандата. Собственно, это был и основной закон Страны: взойти в Святую землю предков может человек, имеющий мандат на Восхождение... Этот самый мандат человеку обеспечивал его еврейский дедушка или бабушка, - что уж говорить, условие щадящее. Ведь, положа руку на сердце, или, оглянувшись окрест, вы чаще всего найдете этот самый мандат не далее как у себя за пазухой... а если не найдете, то, значит, плохо ищете... Покопайтесь в родословной, пошукайте какого-нибудь прадеда-кантониста, какого-нибудь Семена Ивановича Матвеева, полного георгиевского кавалера, бывшего Шмуля Мордуховича... Ищите, говорю я вам, и обрящете... В девяностые годы, годы Великого Восхождения, мандаты покупались в синагогах, подделывались в паспортных столах, возвращались во многих семьях из небытия, из выкрещенного прошлого, из кантонистских легенд, из бегов, из потерянных паспортов, из подделанных военных билетов... В те, уже легендарные, годы сотрудникам Синдиката не приходилось рыскать по задворкам Советского Союза, чтобы выдать на гора и засыпать в закрома Родине.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Синдикат'
1 2 3 4 5 6 7 8
И еще: никогда не могла понять психологии двоеженцев. И только когда вернулась в Россию и стала снова с нею жить, поняла: ты любишь в данный момент ту, которая перед глазами, но думаешь о той, которой рядом нет..."
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
глава шестая. Будни спонсора
Меж тем я огляделась...
Да, мой предшественник говорил чистую правду: уже явились ко мне несколько писателей с объемистыми рукописями, уже выросли на моем столе две башни из папок с революционными проектами. Уже потянулись вереницей странные субъекты с бегающими глазами и более чем странными идеями...
Я уже выдержала первую, пробную атаку Клары Тихонькой, знаменосца и идеолога общественного фонда "Узник". (Остроумный Яша каждый раз переименовывал этот фонд то в "Хроник", то в "Циник", то в "Гомик"...)
Она и выступала, как знаменосец, откидывая голову с высоким седым коком волос над открытым лбом Сованаролы - и голосом, поставленным и ограненным неисчислимыми собраниями, заседаниями, комитетами, протоколами и голосованиями, - вопрошала, требовала, взывала и обличала. За ней крался Савва Белужный на мягких лапах. Пара была классической, из старинных площадных комедий. И работали парой: Клара нападала, обвиняла, вымогала, Савва - стеснительно улыбаясь, - перечислял отборные проекты общества "Узник". Я, как профессиональный музыкант, сразу оценила этот безупречный дуэт.
Ключевым словом в их торгах было слово "катастрофа", причем в самых разных регистрах.
- Если мы не соберем нужной суммы на проведение этого семинара, это станет настоящей катастрофой для будущего российских школьников! торжественно провозглашала Тихонькая.
- Катастрофу, и еще раз Катастрофу, и тысячу раз - Катастрофу должны мы поставить во главу угла на уроках истории, - проникновенно вел Савва свою партию...
- Вчера весь день занималась Катастрофой... Все на мне, все на мне... Вы не представляете, как я устала!
Уже и несравненная Эсфирь Диамант прислала несколько видеокассет со своими концертами. Эта работала грубо, как водопроводчик.
- Люблю-у-у! - говорила она стонущим голосом. - Все ваши книги люблю, и все! Нет сил, плачу, рыдаю, и все! Подарите мне книжку, умоляю! Любой из ваших романов! Мне тут давали читать на ночь - я хохотала, как дикая! Нет сил, - хохочу, и все! Подарите, солнце, - как раз на концерте, вот, что мы с вашей помощью проведем в зале "Россия" за плевые тыщ двадцать баксов... Я посвящу вам песню! Прямо со сцены. Вы знаете мою песню "Скажи мне душевное слово?" Нет?!! О, я подарю вам диск, будете слушать и обливаться слезами!!
Фира Ватник, сама себе менеджер своей раззудись-карьеры, давая интервью, никогда не забывала упомянуть, что в семидесятых годах боролась за выезд, сидела "в отказе", пострадала за отпусти народ мой. Странно, что ни один интервьюер сейчас не догадывался задать столь естественный вопрос: - и вот, ныне, когда каждый, кто стремился уехать, может осуществить свою мечту?! - недогадливый народ интервьюеры, или слишком деликатный...
Самое поразительное, что и дуэту о Катастрофе, и душевному слову, я обещала денег. Вернее, обнаружила, что обещала, - когда осталась одна. И поняла, что переношу на этих людей те мои привычки и принципы, коими руководствуюсь в частной жизни. Мой дед всегда говорил мне - если человек просит, надо дать. Поэтому я никогда не отворачиваюсь от нищих, от уличных музыкантов, не отказываю агентам всевозможных благотворительных фондов, добровольцам из различных организаций по борьбе с болезнями, одиночеством, самоубийствами и прочими напастями человеческого рода. Я охотно приглашаю в дом мальчиков в вязаных кипах, с мешками за спинами, которые по пятницам собирают по людям еду для бедных семей, и бросаюсь открывать кухонные шкафы, собирая пакет с провизией.
Все это не имеет никакого отношения к моим особым душевным качествам, которых нет. Я знакома с несколькими, весьма жесткими и несентиментальными людьми, ведущими себя в подобных случаях так же. Все дело во врожденном чувстве высшей субординации, когда ты знаешь, что любой человек, возникший на твоем пороге или подошедший к тебе на улице, - это не случайность, а посланец.
Словом, в начале службы я по привычке принимала за посланцев всех людей, добивавшихся встречи со мною... Когда же огляделась и стала чуть-чуть разбираться в здешней ситуации, - подобралась, насупилась и приняла круговую оборону.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В то же время, явившись по приглашению на открытие какой-то международной конференции по иудаике, я впервые очутилась в гуще научного мира, который, как выяснилось, за время моего отсутствия в России возродился, пророс, разветвился и ныне цвел и плодоносил, - и сразу свела знакомство с несколькими в высшей степени симпатичными, талантливыми и трогательными людьми...
Бессребреники, рвущие жилы ради науки, - их легко было отличить от других: они не умели просить денег. Их безуспешно обучали этому киты из УЕБа, субсидирующего научные проекты. Для этого организовывались специальные семинары по фаундрейзингу, на которых активные дамы-умелицы читали с утра до вечера лекции по обучению многим, сравнительно честным, способам отъема денег у спонсоров. Профессора конспектировали все эти советы, возможно, даже зубрили уроки дома... Ничего не помогало!
Вот как просил денег на уникальные научные проекты профессор Абрам Зиновьевич Ланской - светило в мировой иудаике, автор многих книг, умница и человек. Он поднимался. Одергивал старый пиджак. Прочищал горло. И говорил: - Я Абрам Ланской, профессор, доктор наук, специалист по античному периоду еврейской истории... Дайте денег!
Когда мы познакомились поближе, я многое поняла:
Абраша Ланской привык думать о смерти эпически-спокойно, и даже дружественно. В принципе, ему не нравилось - жить. Но, будучи обязательным и академическим человеком, он относился к жизни, как к профессиональному заданию, и - жил. Хотя с удовольствием прекратил бы это глупое занятие в любую минуту. Профессиональная научная сфера (античность) и некоторые традиции величественного, исполненного достоинства ухода из жизни древних предрасполагали профессора Абрама Зиновьевича Ланского к академическому взгляду на эту проблему.
Когда, бывало, в университет являлся какой-нибудь миллионер из горских евреев, в молодости купивший диплом филолога и в память об этом дипломе желавший вложить деньги в издание "кого-нибудь стоящего", Абраша говорил ему:
- Советую вам обратить внимание на труды античных авторов... У них бесконечно много достоинств. Во-первых, имена эти проверены временем... Во-вторых, у них нет родственников... И в-третьих, они прекрасны хотя б уже тем, что давным-давно умерли...
Тут его голос обычно мечтательно зависал... лицо разглаживалось, глаза заволакивала нездешняя дымка.
Ну как такой человек мог просить чего бы то ни было у кого бы то ни было в этой земной жизни?
...А вот Миша Каценельсон, - философ, культуролог, парадоксалист, наоборот, заваливал потенциальных спонсоров камнепадом речи. Устремив на собеседника белое чернобровое лицо боярина с длинными волосами, которые частым беглым жестом он откидывал со лба и заводил за уши, Миша цитировал справочники и энциклопедии, сыпал именами давно сгинувших третьестепенных деятелей забытых литературных и прочих сообществ... Минут через двадцать одуревший спонсор впадал в летаргическое состояние и ослабевал настолько, что просто был не в состоянии вытащить чековую книжку или расписаться на бланке...
Миша был эрудирован настолько, что меня в разговоре с ним брала оторопь на третьей минуте, я как-то сникала перед этой лавиной информации, как перед бесчисленными томами "Британики". Вместе с тем Миша оказался вовсе не книжным червем, был азартен, боевит, постоянно с кем-то судился, причем сам себя защищал, - и вообще, жил с полным своим удовольствием.
Сережа Лохман, безумный библиофил, коллекционер, разыскатель и издатель редких книг - просто не умел высиживать свои просьбы в приемных богатых фондов. Не было у него ни капли терпения, вернее, времени не было совсем: он должен был мчаться в типографию, где запускали тираж очередной редкой книги. И пока спонсоры рассматривали его просьбу на поддержку проекта, он бежал закладывать в ломбард единственное фамильное кольцо жены или продавал квартиру, потому что книга должна была выйти в срок, установленный Сережей самому себе. Учитывая этот невозможный характер, я кричала - "Пригласи, пригласи, пригласи!!!" - едва Маша докладывала, что явился Лохман и очень торопится.
За всех этих затрепанных гениев отдувалась Норочка Брук - женщина ослепительная, светская львица, вдова знаменитого актера. Она надевала деловой, но элегантный костюм, и шла на прорыв, с очаровательной улыбкой выслушивая идиотские остроты председателей пузатых фондов, как бурлак, таща за собою всех этих ученых-не-от-мира-сего, так что поначалу даже забывалось, что Нора и сама по себе профессор, автор книг по истории хазар, президент объединения преподавателей высших школ "Научный Форум" - и прочая, и прочая, и прочая...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...Рабочий день, как правило, начинался у меня с перебранки у бронированной проходной детского садика: Шая или Эдмон, стерегущие ворота нашей крепости, останавливали меня и осведомлялись - все ли в порядке, как прошла ночь, не заметила ли я чего странного или настораживающего, не получала ли звонков с угрозами, помню ли о приказе департамента Бдительности - не передвигаться самостоятельно по улицам Москвы и, наконец, когда переставлю я стол от окна, чтобы - не приведи Бог! - в случае чего меня не убили выстрелом в затылок?..
Затем пробег по коридорам детского сада наверх, в отсек, где занимал три комнатенки мой департамент Фенечек-Тусовок.
И вот я садилась за стол, включала компьютер, щелкала "мышкой" и с неизменным почтительным изумлением наблюдала, как возникает на экране потешная летучая мышь в фуражке почтальона, и в мой электронный короб сыплются и сыплются приглашения, воззвания, письма, депеши из Иерусалима, афиши разнообразных, отнюдь не всегда еврейских, организаций и прочая шелупонь, чепуха, чушь и ветошь:
- рассылка материалов "Народного университета" Пожарского;
- рассылка национальной русской партии Украины о притеснениях, творимых украинскими националистами;
- рассылка Чеченского Союза борьбы с оккупацией;
- рассылка Панславянского Союза борьбы с засильем американо-сионистского спрута;
- приглашение от Гройса явиться на банкет, посвященный учреждению Фонда Объединенных Еврейских Конгрессов;
- приказ по департаменту Кадровой политики об увольнении Анат Крачковски и немедленном ее отзыве в Иерусалим;
- приказ по департаменту Кадровой политики о восстановлении Анат Крачковски в должности и продлении ее деятельности на три месяца, в связи с отсутствием достойной замены.
...Раскапывание завалов электронной почты прерывалось пулеметной очередью звонков. Я уворачивалась, как могла. Наконец поняла, что, не обучив своих ребят отчаянно и артистично врать, я буду погребена под лавиной посетителей, просителей, представителей и учредителей...
Весьма скоро мы выработали несколько нехитрых приемов.
Тот, на кого выходил очередной, жаждущий моей крови, проситель, аккуратно и вежливо говорил, на всякий случай:
- Она на совещании, а кто ее спрашивает? Одну минутку, я выясню сможет ли она отвлечься.
Затем, на цыпочках вкравшись в мой кабинет:
- Там этот старикан, с проектом пирамиды-усыпальницы Рабина.
Или:
- ...помните, дама, которая новый гимн Израиля пишет?
Или:
- ...Лившиц, насчет генетической перелицовки палестинцев...
Я молча махала руками, хваталась за голову, закатывала глаза, и Костян или Маша, или Женя удалялись также на цыпочках:
- К сожалению, она на совещании у начальства по очень важному вопросу...
Но, бывало, меня заставали врасплох - когда по неосторожности я брала трубку сама.
Так напал на меня старикан, архитектор из Одессы.
Восьмидесятипятилетний могикан, - к моему изумлению, он продрался через колючую проволоку и минные поля нашей охраны и приволок несколько папок со своими проектами. Одна из них - огромная, из похожего на фанеру картона, долго не открывалась, он пыхтел, развязывал тесемки, попутно захлебываясь торопливыми объяснениями, кашляя, задыхаясь, впрыскивая в рот дозы ингалятора. Я, сама астматик, терпеливо и сострадательно все это пережидала.
Наконец, во всю ширь письменного стола передо мной распахнулся павильон ВДНХ, украшенный звездой Давида.
- Что это? - спросила я, имитируя неподдельный интерес.
- Проект Третьего Храма на горе Сион, - проговорил он гордо. - Ищу спонсора.
- Строить? - кротко спросила я, не веря ушам своим.
- Пока нет! Издать альбом.
Правильно, что евреи установили запрет на изображение, подумала я. Знали своих.
Затем он долго демонстрировал коллажи, которые настрогал в великом множестве. Иные я даже помню: лодка, вроде индейской пироги, в которой в затылочек друг другу сидят на веслах десять мужчин...
- Тур Хейердал на "Кон-Тики"? - поинтересовалась я.
Он пояснил, что это - аллегория: предводители десяти потерянных израилевых колен плывут, устремленные в неизвестное будущее...
- А их разве по воде гнали? - удивилась я.
Он повторил невозмутимо:
- Это же аллегория...
На другом коллаже Главный раввин России Манфред Колотушкин и Главный раввин России Залман Козлоброд - смертельные враги в жизни - уходили, обнявшись, светлой дорогой к Храму, который стоял на горе Сион и сиял, как гигантская новогодняя елка. А там, наверху, раскрыв братские объятья, их ждал уже третий Главный раввин России, щадист Мотя Гармидер, которого ни тот ни другой, доведись им, не то что к Храму - к бане близко бы не подпустили...
Наконец, на третьем коллаже - Главный раввин России Залман Козлоброд крепко обнял, вернее, вцепился в каменные Скрижали завета. Создавалось впечатление, что он только что получил их в вечное пользование неподалеку от своего поместья в Лефортово и, - в отличие от Моисея, - боится нечаянно разбить...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
глава седьмая. "Себя как в зеркале я вижу"
...Просыпаясь часа в три ночи и маясь до утра, я изобретала генеральный путь собственной деятельности, будила мужа, советовалась с ним, ссорилась, отчаивалась, вдохновлялась... Мне хотелось придумать что-нибудь этакое, новенькое, чего еще не было в Синдикате...
Собственно, работа с населением давно уже обрела традиционные формы: помимо колоссальных народных гуляний в табельные дни, помимо кружков, курсов по изучению чего бы то ни было, вечеров и лекций, фенечек и тусовок, каждый департамент практиковал выездные семинары, где в течение трех дней где-нибудь в загородном доме отдыха, пансионате или туристической базе заезжие израильские посланники и местные специалисты, заказанные и оплаченные в "Научном Форуме" у Норы Брук, обрабатывали пойманных в сети рыб по высшему разряду: программа таких семинаров составлялась наиплотнейшим образом, с получасовым перерывом на обед, так что желающим прокатиться за город на халяву приходилось отрабатывать и номера в тусклых обоях, и селедку под майонезом, и свежий воздух за окном.
Основным условием набора публики на такие вот тусовки было наличие мандата. Собственно, это был и основной закон Страны: взойти в Святую землю предков может человек, имеющий мандат на Восхождение... Этот самый мандат человеку обеспечивал его еврейский дедушка или бабушка, - что уж говорить, условие щадящее. Ведь, положа руку на сердце, или, оглянувшись окрест, вы чаще всего найдете этот самый мандат не далее как у себя за пазухой... а если не найдете, то, значит, плохо ищете... Покопайтесь в родословной, пошукайте какого-нибудь прадеда-кантониста, какого-нибудь Семена Ивановича Матвеева, полного георгиевского кавалера, бывшего Шмуля Мордуховича... Ищите, говорю я вам, и обрящете... В девяностые годы, годы Великого Восхождения, мандаты покупались в синагогах, подделывались в паспортных столах, возвращались во многих семьях из небытия, из выкрещенного прошлого, из кантонистских легенд, из бегов, из потерянных паспортов, из подделанных военных билетов... В те, уже легендарные, годы сотрудникам Синдиката не приходилось рыскать по задворкам Советского Союза, чтобы выдать на гора и засыпать в закрома Родине.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Синдикат'
1 2 3 4 5 6 7 8