Деловито приговаривая: "спокойненько-спокойненько-спокойненько..." он подхватил Машу под мышки, Женя подняла ее ноги, и мы застряли так в дверях.
- Какого чер-р-рта нет дивана?! - прорычала я.
- Ничего-ничего-ничего... - скороговоркой сказал Костян, - вот, давайте, мы так ее, вот так посадим, а я ей в физиономию плюну... Она сейчас придет в себя, не беспокойтесь... - набрал полный рот воды из пластиковой бутылки на столе и мощно прыснул Маше в лицо. Та вздрогнула и поникла...
- Понимаете... - шепотом сказала Женя, - это вечный недосып...
- Почему - недосып?
- Маша с мамой живет, та очень больна, онкология... химия, то, се... Еще она в университете на вечернем... И последнюю неделю страшно боялась.
- Чего боялась?
- Вас... - сказала Женя, потупившись... - Боялась, что вы ее уволите. А она кормилец семьи.
- Что за глупости! - рявкнула я. - Что за бредовые фантазии?
Маша между тем совсем очнулась и беззвучно заплакала... На этом кончилось мое им "выканье". Надо было как-то управляться с этими детьми.
Я наклонилась к своему секретарю и сказала строго:
- Маша! Сейчас домой, спать. Завтра научишь меня, к кому здесь обращаться, чтобы купили диван.
В эту минуту позвонили. Я, еще не привыкнув к своему начальственному статусу, сняла трубку сама.
- ...и только попробуй бросить телефон!!! - заорали мне в ухо. - Я те брошу!!
- Что... что за странный тон, простите?
- Я те сейчас покажу "тон"! Издеваешься, сволочь?!
- ...позвольте... на каком основании вы...
- Молчать!! Молчать, падла!! Не хулиганить!!
Я опустила трубку на рычаг. За мной с большим интересом следил весь департамент, сгрудившийся у моего стола. Все, кого я собиралась уволить на хрен.
- Это Кручинер, - наконец проговорил Костян сочувственно, - вероятно, у него опять сезонное обострение.
Телефон звонил, не переставая. Костян сказал, что тот все равно не отстанет, есть только один верный способ. Поднял трубку и кротко спросил:
- Ефим Наумыч? Да-да... Это наш новый начальник... Хорошо. Обязательно. Вы правы. Непременно. Я уже уволил ее, на хрен. Вот, пока вы звонили.
- Что это?! - спросила я, когда обрела дар речи. - Что он тебе говорил?!
- Как обычно... Сказал, что Синдикат - сборище жидовских негодяев, что он сотрет нас с лица земли, что вас он раздавит, как мошку, что из-за нас у него протекает кондиционер...
- ...но?!!
- Ну, это же Кручинер...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Microsoft Word, рабочий стол,
папка rossia, файл sindikat
"... как я люблю профессионалов, Мастеров любого дела!
Причем с равным благоговением отношусь к мастеру-парикмахеру,
мастеру-портному, мастеру-сантехнику, мастеру-писателю,
мастеру-музыканту. С Мастерами всегда чувствуешь себя
защищенным и счастливым. Вот, Костян - нет такой задачи,
которую он не смог бы решить, нет такой розетки, в которую не
смог бы включить все, что должно в нее включаться. Нет такого
прибора, который бы в его присутствии не вытягивался во фрунт и
ревностно не исполнял свои функции наилучшим образом. Порой я
просто зову его в кабинет и только затяну неопределенное: - А
что, Костян, хорошо бы... - как он уже записывает в свой
блокнотик план, расставляет приоритеты и - умчался исполнять.
Знает бездну вещей, осведомлен о таких деталях и частностях
здешнего бытования, о которых я никогда не задумывалась. Он
весь длинный, ножищи огромные, лапищи огромные, походка
землемера, умен, востер, экономен и хозяйственен, словно
синдикатовское добро достанется его малышам в наследство.
Малышей у него двое - сыновья-погодки. Словом, при Костяне я
чувствую себя, как кенгуренок в сумке у заботливой мамаши.
Величайшим мастером оказалась и Маша, мой секретарь, - та
самая, что умудряется грубить, одновременно падая в обморок.
Она умеет считать!!! В уме! Не доставая калькулятора! Я с
огромным облегчением немедленно отдала ей на откуп всё столь
устрашавшее меня делопроизводство департамента, и теперь, когда
она появляется в кабинете - строгая и нелицеприятная, с пачкой
каких-то бумаг для бухгалтерии на подпись, - и я говорю с
досадой: - Маша, у меня такая легкая роспись, ее так легко
подделать, неужели надо морочить мне голову с каждой
бумажкой! - она отвечает без улыбки: - Как вам не стыдно, Дина,
ведь это подлог! - и я покорно подписываю бесчисленные и
загадочные для меня акты, договора и накладные...
Женя - тоже мастер, в еще более таинственной для меня
области. Она повелитель сакральных долин, компьютерных леса и
дола, видений полных, пещеры сорока разбойников, проникнуть в
которую простому смертному, вроде меня, невозможно. Сезам,
откройся! - восклицает она каждое утро, вернее, щелкает мышкой,
пролетает детскими своими пальчиками по клавишам - и на экран
компьютера всплывают имена и фамилии. О, ба-а-а-за
да-а-анны-их! - поется на мотив неаполитанской песни.
Таинственная и недоступная для других организаций База данных
Синдиката.
Работая, Женя то и дело выкрикивает фамилии, словно
достает диковинные заморские товары из своих закромов
персидские шали, меха, пряности, благовония, медную посуду,
украшения и венецианские ткани:
- Арнольд Низота! Фома Гарбункер! Феня Наконечник! Богдан
Мудрак!
- ...Все кричат - Не может быть!!! Женя говорит
пожалуйста, убедитесь. Все бросаются к экрану ее компьютера,
пожалуйста, - убеждаются...
Каждая еврейская организация, даже новорожденная, даже и
вовсе неимущая, считает для себя обязательным сколотить свою
собственную базу данных. Причем в каждой организации
подозревают, что у конкурента база данных полнее, евреи
отборнее, крупнее, без червоточин. "А у УЕБа - больше!" - орет
Костян, который развозит тираж нашей газеты по всем
организациям Москвы, собирает сплетни отовсюду и поэтому
считается у нас лицом осведомленным. Так вот, у УЕБа - больше.
Эта, не совсем приличная аббревиатура, означает - Управление
Еврейской Благотворительноcтью, - организация, тоже
финансируемая американскими еврейскими общинами. УЕБ - наш
главный конкурент и идейный противник. Мы здесь - для того,
чтобы вывозить евреев из России. Они - для того, чтобы
развивать и поддерживать здесь общинную жизнь. (Кстати,
средства на эти, столь разные, цели могут идти - такая вот
еврейская метафизика - из одного, вполне конкретного, кармана
вполне конкретного чикагского мистера Aharon. K.Gurvitch...)
И еще о мастерах. Эльза Трофимовна, бесшумная старуха кротости необычайной, - тоже мастер. В течение каждого утра она проглатывает толстенную кипу газет. Однажды мне даже приснилось, как, бодро хрумкая газетными страницами, - как лошадь овсом, - она прожевывает гигантские комки, так что видно, как трудно они проходят по горлу, и, подобострастно вытаращив глаза, запивает их чаем. Огромную толщу прессы прочесывает она в поисках еврейской темы, и часам к 12 дня вырезанные и отксерокопированные статьи уже отправлены по факсу в Иерусалим, в Аналитический департамент, а копии лежат по кабинетам на столах у Клавы, у меня, и у вечно поддатого Петюни Гурвица, который никогда ничего не читает. Кроме того, Эльза Трофимовна составляет еженедельные обзоры по материалам российских СМИ. И это мастерски сделанные обзоры - на зависть краткие, точные, емкие. Во всем остальном Эльза Трофимовна беспомощна и - не побоюсь этого слова - абсолютно бессознательна. Поручить ей ничего нельзя. Она забывает первое слово, едва выслушав последнее. Напрягается, переживает, трепещет, подобострастно вытаращивается. Наконец, уходит, возвращается, извиняется и переспрашивает адрес - куда идти, имя - к кому обратиться, суть поручения. Уходит... Возвращается с проходной или уже от метро и опять переспрашивает, вытаращивая от старательности глаза. Наконец, уходит с Богом, приходит не туда, ни с кем не встречается, ничего не приносит, возвращается ни с чем, убитая, подобострастная, готовая снова идти куда пошлют. Первое время я подозревала, что она делает это нарочно, чтобы начальству неповадно было держать ее на посылках, потом заподозрила, что ее обзоры пишет не она. Убедилась: она. Я просто видела, как она их пишет - как крот, роющий нору в земле. Пригнув голову к столу, ровно и безостановочно буравя ручкой бумагу...
Наконец я оставила ее в покое и только продолжаю восхищаться профессионализмом ее работы. И все бы ничего, кабы не одно ее опаснейшее свойство: с утра Эльза Трофимовна имеет обыкновение выбрасывать в мусорное ведро какую-нибудь ненужную бумажонку, которая ко второй половине дня оказывается жизненно важной, хранящей какой-нибудь особый телефон или секретное сообщение. Тогда ведро переворачивается, и весь отдел принимается среди мусора искать нужную бумагу. Хорошо, если Эльза Трофимовна не успела порвать ее на мелкие куски. Если же это случилось, то нередко я - выйдя из кабинета или возвращаясь от начальства, - обнаруживаю весь отдел на карачках. Оттопырив зады, мои подчиненные старательно складывают на полу из кусочков сакральный паззл...
Сторожевого бдения требует и газета, выпускаемая Галиной Шмак, еще одним Мастером нашего департамента. Наш славный "Курьер Синдиката", ведомственный орган, со всеми вытекающими из этого факта фанфарами, трубами и валторнами в честь родины чудесной. Нет, ничего лживого, - Боже упаси! - и ничего верноподданного, но "звон победы раздавайся" звучит чаще, чем иные звуки застарелой битвы...
Галина Шмак - ответственный секретарь газеты, и эта должность ей подходит как раз потому, что ее хочется привлечь к ответственности ежедневно. Со временем я выяснила, к немалому своему изумлению, что попутно она шлепает газетку "Еврейское сердце" - УЕБу, редактирует журнал "В начале сотворил...", издаваемый на деньги Залмана Козлоброда, стряпает информационный листок "Наша Катастрофа" - обществу "Узник"... и, кажется, что-то кому-то еще, нет сил вспоминать... Все это готовится, крутится, варганится у нее на дому, в маленькой квартире у метро "Кантемировская". Новая квартира уже куплена, но в ней идет ремонт. Заканчивается. Или должен вот-вот начаться.
Но главной, основной своей работой Галина, конечно, считает наш "Курьер Синдиката". Деньги на него вывалены немалые, начальство не мелочится. Газета выходит на хорошей бумаге, на шестнадцати, а иногда и двадцати четырех полосах. В нее пишут лучшие, вышедшие на пенсию перья. Ежедневно почта доставляет десятки писем от преданных читателей, на которые я сначала отвечала в колонке главного редактора, но постепенно угасла, присыпанная пеплом и лавой общественной жизни...
Галина появляется всегда в бравурном сопровождении вступительных тактов к "Куплетам Тореадора" из оперы "Кармен". Это позывные ее мобильного телефона, который звонит беспрестанно. Торжественная поступь марша раздирает кулисы, предваряет ее появление, летит за ней по коридорам, гремит из сумки, бряцает в карманах, рокочет на груди, ежеминутно, посреди разговора, оглушая вас оркестровым tutti...
Может быть, из-за этого постоянно звучащего марша Галина и сама представляется мне матадором, вертящим мулету вокруг оси собственного тела. Она влетает в мой кабинет, как тореадор, готовый к встрече с разъяренным быком. Я, как правило, и вправду разъярена очередным скандалом и, - точно бык, - в начале встречи уверена в своей силе и правоте. Но в этих корридах и меня ждет участь измотанного бесконечными увертками, утыканного бандерильями и затравленного уколами пикадоров быка.
- Галина, будьте любезны, объясните, пожалуйста, каким образом интервью с...
- Да это вообще полный кошмар когда я говорила чтобы не лезть а Машка звонит и звонит и наконец дозвонилась да кто же знал что это его бывшая жена вот она и выместила ну он и грозится теперь вот склочник заладил суд да суд да иди ты с этим судом куда подальше хорошо что хоть Алешка уперся и ни в какую фото давать да оно и не качественное а то типография вы же ж знаете там же одни бараны а у меня назавтра плиточники заказаны и лиловую не нашли прямо беда так хрен с ней пусть будет голубая...
Все это сопровождается победными фанфарами марша. Словом, минут через пять вялая туша забитого быка валится в кресло, и Маша устремляется ко мне с чашкой крепкого чая или кофе, а Галина уже несется по коридору, выхватывая из кармана гремящий литаврами мобильник и воодушевленно вопя в него: - Зачем это под орех зачем это под орех когда я просила под вишню и чтобы не после обеда а до иначе верстку не успеем сдать?!
...Однако во всем Синдикате, по всем департаментам не найти другого такого Мастера, как Рома Жмудяк.
Это какой-то виртуоз намыливания. Высочайшая способность выскальзывания из рук. Иногда, в разборках с нею, я сама себе кажусь голой в бане: зажмурившись (пена ест глаза), ты шаришь ладонью по мокрой полке, пытаясь ухватить обмылок, а его нет как нет... вот пальцы касаются его гладкого скользкого бока - куда там! - он летит на пол, под скамью, к дверям, в предбанник... можно, конечно, сослепу выскочить вдогонку за дверь, но это лишь значит - выставить на всеобщую потеху свою голую задницу. Поэтому лучше окатить себя холодной водой из шайки, протереть глаза и действовать уже с открытыми глазами, предварительно вытершись насухо. Странно, что общение с Ромой всегда как-то связано у меня с образом бани, с образом пены, что ползет из шайки со слишком большим количеством шампуня...
На первом же собранном мною совещании департамента, - то есть кучковании в моем кабинете всех моих служивых, - она прерывала меня на каждом слове, добиваясь подробных немедленных разъяснений: для чего затеяно данное мероприятие, что дает Синдикату и, главное, - кому адресовано. Она вообще великолепно владеет всем этим мыльным языком функционеров всех времен, мастей и народов. Ясно, что прошла не только школу, но и академию Гройса. Помнится, дело касалось в тот раз организации невинного концерта израильских исполнителей: распространения билетов, обзванивания публики и прочей незатейливой работенки...
Сначала я пыталась отвечать, искала нужные слова и объяснения, пока не поняла, что Рома занимается саботажем, одновременно нащупывая пределы моего терпения.
- Нет, - напирала она, - все-таки я так и не поняла: кому адресован этот концерт, который вы затеваете?
- Вам, - сказала я приветливо, подавляя сильнейшее желание запустить в нее любым предметом со своего стола. - Исключительно вам, Рома... А теперь возьмите, дорогая, бумагу и ручку и запишите - что вы должны сделать к завтрашнему дню.
Она взяла бумагу и ручку. С этой минуты я поняла, что мы сработаемся, при известной моей сдержанности и постоянных усилиях - толкать эту баржу.
...Бывает, с самого утра уже видно: Рома намыливается... Откуда видно?
Не знаю, по глазам, вероятно. У нее намерения ясно выражены во взгляде, в движениях, в походке. Ей просто незачем их скрывать. Своей неподотчетностью она напоминает мне иерусалимских кошек. Те тоже никого не боятся, ни на кого не оглядываются и идут по своим делам, никого не спросясь. Нет, Рома, конечно, соблюдает минимальный этикет - все-таки я начальник департамента. Сутра, опоздав минут на сорок, она заваливается в мой кабинет свойской походочкой и, подмигивая, говорит что-нибудь вроде:
- Да, хотела предупредить: сегодня у меня с часу Кикабидзе. Вам бы тоже хорошо его попользовать, мужик грандиозный...
Пока я разбираюсь, что это другой Кикабидзе, не певец, а знаменитый иглотерапевт, который остеохондроз ее рукой снимает не в переносном, а в буквальном смысле... пока то да се, прерываемое безостановочными звонками и посетителями... Рома уже усвистала, причем почему-то на три дня. То ли остеохондроз такой несгибаемый, то ли Кикабидзе так добросовестно лечит...
Однако я пока терплю. Не потому, что ее супруг, великий и ужасный Гройс, внушает мне какое-то особое почтение или опаску, а потому что в критические моменты Рома бывает весьма полезна. Именно она, в силу своей семейной осведомленности, может кратчайшим путем провести по запутанным тропинкам этого особого мира и намекнуть: где какая собака лапу задирает..."
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Из "Базы данных обращений в Синдикат".
Департамент Фенечек-Тусовок.
Обращение №653:
Прокуренный мужской голос:
- Я вот не знаю, к кому у вас - жаловаться... Я вывез в
Израиль первую жену, да, там разошелся, вернулся в Россию - по
любви... Вывез вторую жену. Но не сжились мы, бывает же, я
разошелся, да, опять вернулся, женился в третий раз, вывез
третью жену... ну, не сошлось у нас, не вышло! Ну, может
человек в поиске быть?! Я теперь настоящую любовь встретил,
опять в России! А ваша чиновница оскорбляет меня, говорит - "вы
человек или такси?" и называет этим... счас вспомню... вот:
"Паром-Харон"... Блядь!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
глава пятая.
1 2 3 4 5 6 7 8
- Какого чер-р-рта нет дивана?! - прорычала я.
- Ничего-ничего-ничего... - скороговоркой сказал Костян, - вот, давайте, мы так ее, вот так посадим, а я ей в физиономию плюну... Она сейчас придет в себя, не беспокойтесь... - набрал полный рот воды из пластиковой бутылки на столе и мощно прыснул Маше в лицо. Та вздрогнула и поникла...
- Понимаете... - шепотом сказала Женя, - это вечный недосып...
- Почему - недосып?
- Маша с мамой живет, та очень больна, онкология... химия, то, се... Еще она в университете на вечернем... И последнюю неделю страшно боялась.
- Чего боялась?
- Вас... - сказала Женя, потупившись... - Боялась, что вы ее уволите. А она кормилец семьи.
- Что за глупости! - рявкнула я. - Что за бредовые фантазии?
Маша между тем совсем очнулась и беззвучно заплакала... На этом кончилось мое им "выканье". Надо было как-то управляться с этими детьми.
Я наклонилась к своему секретарю и сказала строго:
- Маша! Сейчас домой, спать. Завтра научишь меня, к кому здесь обращаться, чтобы купили диван.
В эту минуту позвонили. Я, еще не привыкнув к своему начальственному статусу, сняла трубку сама.
- ...и только попробуй бросить телефон!!! - заорали мне в ухо. - Я те брошу!!
- Что... что за странный тон, простите?
- Я те сейчас покажу "тон"! Издеваешься, сволочь?!
- ...позвольте... на каком основании вы...
- Молчать!! Молчать, падла!! Не хулиганить!!
Я опустила трубку на рычаг. За мной с большим интересом следил весь департамент, сгрудившийся у моего стола. Все, кого я собиралась уволить на хрен.
- Это Кручинер, - наконец проговорил Костян сочувственно, - вероятно, у него опять сезонное обострение.
Телефон звонил, не переставая. Костян сказал, что тот все равно не отстанет, есть только один верный способ. Поднял трубку и кротко спросил:
- Ефим Наумыч? Да-да... Это наш новый начальник... Хорошо. Обязательно. Вы правы. Непременно. Я уже уволил ее, на хрен. Вот, пока вы звонили.
- Что это?! - спросила я, когда обрела дар речи. - Что он тебе говорил?!
- Как обычно... Сказал, что Синдикат - сборище жидовских негодяев, что он сотрет нас с лица земли, что вас он раздавит, как мошку, что из-за нас у него протекает кондиционер...
- ...но?!!
- Ну, это же Кручинер...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Microsoft Word, рабочий стол,
папка rossia, файл sindikat
"... как я люблю профессионалов, Мастеров любого дела!
Причем с равным благоговением отношусь к мастеру-парикмахеру,
мастеру-портному, мастеру-сантехнику, мастеру-писателю,
мастеру-музыканту. С Мастерами всегда чувствуешь себя
защищенным и счастливым. Вот, Костян - нет такой задачи,
которую он не смог бы решить, нет такой розетки, в которую не
смог бы включить все, что должно в нее включаться. Нет такого
прибора, который бы в его присутствии не вытягивался во фрунт и
ревностно не исполнял свои функции наилучшим образом. Порой я
просто зову его в кабинет и только затяну неопределенное: - А
что, Костян, хорошо бы... - как он уже записывает в свой
блокнотик план, расставляет приоритеты и - умчался исполнять.
Знает бездну вещей, осведомлен о таких деталях и частностях
здешнего бытования, о которых я никогда не задумывалась. Он
весь длинный, ножищи огромные, лапищи огромные, походка
землемера, умен, востер, экономен и хозяйственен, словно
синдикатовское добро достанется его малышам в наследство.
Малышей у него двое - сыновья-погодки. Словом, при Костяне я
чувствую себя, как кенгуренок в сумке у заботливой мамаши.
Величайшим мастером оказалась и Маша, мой секретарь, - та
самая, что умудряется грубить, одновременно падая в обморок.
Она умеет считать!!! В уме! Не доставая калькулятора! Я с
огромным облегчением немедленно отдала ей на откуп всё столь
устрашавшее меня делопроизводство департамента, и теперь, когда
она появляется в кабинете - строгая и нелицеприятная, с пачкой
каких-то бумаг для бухгалтерии на подпись, - и я говорю с
досадой: - Маша, у меня такая легкая роспись, ее так легко
подделать, неужели надо морочить мне голову с каждой
бумажкой! - она отвечает без улыбки: - Как вам не стыдно, Дина,
ведь это подлог! - и я покорно подписываю бесчисленные и
загадочные для меня акты, договора и накладные...
Женя - тоже мастер, в еще более таинственной для меня
области. Она повелитель сакральных долин, компьютерных леса и
дола, видений полных, пещеры сорока разбойников, проникнуть в
которую простому смертному, вроде меня, невозможно. Сезам,
откройся! - восклицает она каждое утро, вернее, щелкает мышкой,
пролетает детскими своими пальчиками по клавишам - и на экран
компьютера всплывают имена и фамилии. О, ба-а-а-за
да-а-анны-их! - поется на мотив неаполитанской песни.
Таинственная и недоступная для других организаций База данных
Синдиката.
Работая, Женя то и дело выкрикивает фамилии, словно
достает диковинные заморские товары из своих закромов
персидские шали, меха, пряности, благовония, медную посуду,
украшения и венецианские ткани:
- Арнольд Низота! Фома Гарбункер! Феня Наконечник! Богдан
Мудрак!
- ...Все кричат - Не может быть!!! Женя говорит
пожалуйста, убедитесь. Все бросаются к экрану ее компьютера,
пожалуйста, - убеждаются...
Каждая еврейская организация, даже новорожденная, даже и
вовсе неимущая, считает для себя обязательным сколотить свою
собственную базу данных. Причем в каждой организации
подозревают, что у конкурента база данных полнее, евреи
отборнее, крупнее, без червоточин. "А у УЕБа - больше!" - орет
Костян, который развозит тираж нашей газеты по всем
организациям Москвы, собирает сплетни отовсюду и поэтому
считается у нас лицом осведомленным. Так вот, у УЕБа - больше.
Эта, не совсем приличная аббревиатура, означает - Управление
Еврейской Благотворительноcтью, - организация, тоже
финансируемая американскими еврейскими общинами. УЕБ - наш
главный конкурент и идейный противник. Мы здесь - для того,
чтобы вывозить евреев из России. Они - для того, чтобы
развивать и поддерживать здесь общинную жизнь. (Кстати,
средства на эти, столь разные, цели могут идти - такая вот
еврейская метафизика - из одного, вполне конкретного, кармана
вполне конкретного чикагского мистера Aharon. K.Gurvitch...)
И еще о мастерах. Эльза Трофимовна, бесшумная старуха кротости необычайной, - тоже мастер. В течение каждого утра она проглатывает толстенную кипу газет. Однажды мне даже приснилось, как, бодро хрумкая газетными страницами, - как лошадь овсом, - она прожевывает гигантские комки, так что видно, как трудно они проходят по горлу, и, подобострастно вытаращив глаза, запивает их чаем. Огромную толщу прессы прочесывает она в поисках еврейской темы, и часам к 12 дня вырезанные и отксерокопированные статьи уже отправлены по факсу в Иерусалим, в Аналитический департамент, а копии лежат по кабинетам на столах у Клавы, у меня, и у вечно поддатого Петюни Гурвица, который никогда ничего не читает. Кроме того, Эльза Трофимовна составляет еженедельные обзоры по материалам российских СМИ. И это мастерски сделанные обзоры - на зависть краткие, точные, емкие. Во всем остальном Эльза Трофимовна беспомощна и - не побоюсь этого слова - абсолютно бессознательна. Поручить ей ничего нельзя. Она забывает первое слово, едва выслушав последнее. Напрягается, переживает, трепещет, подобострастно вытаращивается. Наконец, уходит, возвращается, извиняется и переспрашивает адрес - куда идти, имя - к кому обратиться, суть поручения. Уходит... Возвращается с проходной или уже от метро и опять переспрашивает, вытаращивая от старательности глаза. Наконец, уходит с Богом, приходит не туда, ни с кем не встречается, ничего не приносит, возвращается ни с чем, убитая, подобострастная, готовая снова идти куда пошлют. Первое время я подозревала, что она делает это нарочно, чтобы начальству неповадно было держать ее на посылках, потом заподозрила, что ее обзоры пишет не она. Убедилась: она. Я просто видела, как она их пишет - как крот, роющий нору в земле. Пригнув голову к столу, ровно и безостановочно буравя ручкой бумагу...
Наконец я оставила ее в покое и только продолжаю восхищаться профессионализмом ее работы. И все бы ничего, кабы не одно ее опаснейшее свойство: с утра Эльза Трофимовна имеет обыкновение выбрасывать в мусорное ведро какую-нибудь ненужную бумажонку, которая ко второй половине дня оказывается жизненно важной, хранящей какой-нибудь особый телефон или секретное сообщение. Тогда ведро переворачивается, и весь отдел принимается среди мусора искать нужную бумагу. Хорошо, если Эльза Трофимовна не успела порвать ее на мелкие куски. Если же это случилось, то нередко я - выйдя из кабинета или возвращаясь от начальства, - обнаруживаю весь отдел на карачках. Оттопырив зады, мои подчиненные старательно складывают на полу из кусочков сакральный паззл...
Сторожевого бдения требует и газета, выпускаемая Галиной Шмак, еще одним Мастером нашего департамента. Наш славный "Курьер Синдиката", ведомственный орган, со всеми вытекающими из этого факта фанфарами, трубами и валторнами в честь родины чудесной. Нет, ничего лживого, - Боже упаси! - и ничего верноподданного, но "звон победы раздавайся" звучит чаще, чем иные звуки застарелой битвы...
Галина Шмак - ответственный секретарь газеты, и эта должность ей подходит как раз потому, что ее хочется привлечь к ответственности ежедневно. Со временем я выяснила, к немалому своему изумлению, что попутно она шлепает газетку "Еврейское сердце" - УЕБу, редактирует журнал "В начале сотворил...", издаваемый на деньги Залмана Козлоброда, стряпает информационный листок "Наша Катастрофа" - обществу "Узник"... и, кажется, что-то кому-то еще, нет сил вспоминать... Все это готовится, крутится, варганится у нее на дому, в маленькой квартире у метро "Кантемировская". Новая квартира уже куплена, но в ней идет ремонт. Заканчивается. Или должен вот-вот начаться.
Но главной, основной своей работой Галина, конечно, считает наш "Курьер Синдиката". Деньги на него вывалены немалые, начальство не мелочится. Газета выходит на хорошей бумаге, на шестнадцати, а иногда и двадцати четырех полосах. В нее пишут лучшие, вышедшие на пенсию перья. Ежедневно почта доставляет десятки писем от преданных читателей, на которые я сначала отвечала в колонке главного редактора, но постепенно угасла, присыпанная пеплом и лавой общественной жизни...
Галина появляется всегда в бравурном сопровождении вступительных тактов к "Куплетам Тореадора" из оперы "Кармен". Это позывные ее мобильного телефона, который звонит беспрестанно. Торжественная поступь марша раздирает кулисы, предваряет ее появление, летит за ней по коридорам, гремит из сумки, бряцает в карманах, рокочет на груди, ежеминутно, посреди разговора, оглушая вас оркестровым tutti...
Может быть, из-за этого постоянно звучащего марша Галина и сама представляется мне матадором, вертящим мулету вокруг оси собственного тела. Она влетает в мой кабинет, как тореадор, готовый к встрече с разъяренным быком. Я, как правило, и вправду разъярена очередным скандалом и, - точно бык, - в начале встречи уверена в своей силе и правоте. Но в этих корридах и меня ждет участь измотанного бесконечными увертками, утыканного бандерильями и затравленного уколами пикадоров быка.
- Галина, будьте любезны, объясните, пожалуйста, каким образом интервью с...
- Да это вообще полный кошмар когда я говорила чтобы не лезть а Машка звонит и звонит и наконец дозвонилась да кто же знал что это его бывшая жена вот она и выместила ну он и грозится теперь вот склочник заладил суд да суд да иди ты с этим судом куда подальше хорошо что хоть Алешка уперся и ни в какую фото давать да оно и не качественное а то типография вы же ж знаете там же одни бараны а у меня назавтра плиточники заказаны и лиловую не нашли прямо беда так хрен с ней пусть будет голубая...
Все это сопровождается победными фанфарами марша. Словом, минут через пять вялая туша забитого быка валится в кресло, и Маша устремляется ко мне с чашкой крепкого чая или кофе, а Галина уже несется по коридору, выхватывая из кармана гремящий литаврами мобильник и воодушевленно вопя в него: - Зачем это под орех зачем это под орех когда я просила под вишню и чтобы не после обеда а до иначе верстку не успеем сдать?!
...Однако во всем Синдикате, по всем департаментам не найти другого такого Мастера, как Рома Жмудяк.
Это какой-то виртуоз намыливания. Высочайшая способность выскальзывания из рук. Иногда, в разборках с нею, я сама себе кажусь голой в бане: зажмурившись (пена ест глаза), ты шаришь ладонью по мокрой полке, пытаясь ухватить обмылок, а его нет как нет... вот пальцы касаются его гладкого скользкого бока - куда там! - он летит на пол, под скамью, к дверям, в предбанник... можно, конечно, сослепу выскочить вдогонку за дверь, но это лишь значит - выставить на всеобщую потеху свою голую задницу. Поэтому лучше окатить себя холодной водой из шайки, протереть глаза и действовать уже с открытыми глазами, предварительно вытершись насухо. Странно, что общение с Ромой всегда как-то связано у меня с образом бани, с образом пены, что ползет из шайки со слишком большим количеством шампуня...
На первом же собранном мною совещании департамента, - то есть кучковании в моем кабинете всех моих служивых, - она прерывала меня на каждом слове, добиваясь подробных немедленных разъяснений: для чего затеяно данное мероприятие, что дает Синдикату и, главное, - кому адресовано. Она вообще великолепно владеет всем этим мыльным языком функционеров всех времен, мастей и народов. Ясно, что прошла не только школу, но и академию Гройса. Помнится, дело касалось в тот раз организации невинного концерта израильских исполнителей: распространения билетов, обзванивания публики и прочей незатейливой работенки...
Сначала я пыталась отвечать, искала нужные слова и объяснения, пока не поняла, что Рома занимается саботажем, одновременно нащупывая пределы моего терпения.
- Нет, - напирала она, - все-таки я так и не поняла: кому адресован этот концерт, который вы затеваете?
- Вам, - сказала я приветливо, подавляя сильнейшее желание запустить в нее любым предметом со своего стола. - Исключительно вам, Рома... А теперь возьмите, дорогая, бумагу и ручку и запишите - что вы должны сделать к завтрашнему дню.
Она взяла бумагу и ручку. С этой минуты я поняла, что мы сработаемся, при известной моей сдержанности и постоянных усилиях - толкать эту баржу.
...Бывает, с самого утра уже видно: Рома намыливается... Откуда видно?
Не знаю, по глазам, вероятно. У нее намерения ясно выражены во взгляде, в движениях, в походке. Ей просто незачем их скрывать. Своей неподотчетностью она напоминает мне иерусалимских кошек. Те тоже никого не боятся, ни на кого не оглядываются и идут по своим делам, никого не спросясь. Нет, Рома, конечно, соблюдает минимальный этикет - все-таки я начальник департамента. Сутра, опоздав минут на сорок, она заваливается в мой кабинет свойской походочкой и, подмигивая, говорит что-нибудь вроде:
- Да, хотела предупредить: сегодня у меня с часу Кикабидзе. Вам бы тоже хорошо его попользовать, мужик грандиозный...
Пока я разбираюсь, что это другой Кикабидзе, не певец, а знаменитый иглотерапевт, который остеохондроз ее рукой снимает не в переносном, а в буквальном смысле... пока то да се, прерываемое безостановочными звонками и посетителями... Рома уже усвистала, причем почему-то на три дня. То ли остеохондроз такой несгибаемый, то ли Кикабидзе так добросовестно лечит...
Однако я пока терплю. Не потому, что ее супруг, великий и ужасный Гройс, внушает мне какое-то особое почтение или опаску, а потому что в критические моменты Рома бывает весьма полезна. Именно она, в силу своей семейной осведомленности, может кратчайшим путем провести по запутанным тропинкам этого особого мира и намекнуть: где какая собака лапу задирает..."
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Из "Базы данных обращений в Синдикат".
Департамент Фенечек-Тусовок.
Обращение №653:
Прокуренный мужской голос:
- Я вот не знаю, к кому у вас - жаловаться... Я вывез в
Израиль первую жену, да, там разошелся, вернулся в Россию - по
любви... Вывез вторую жену. Но не сжились мы, бывает же, я
разошелся, да, опять вернулся, женился в третий раз, вывез
третью жену... ну, не сошлось у нас, не вышло! Ну, может
человек в поиске быть?! Я теперь настоящую любовь встретил,
опять в России! А ваша чиновница оскорбляет меня, говорит - "вы
человек или такси?" и называет этим... счас вспомню... вот:
"Паром-Харон"... Блядь!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
глава пятая.
1 2 3 4 5 6 7 8