Казалось, что вспарывают самую кожу Лэндуолда, а его свежеободранная плоть кровоточит чернотой под лучами слабого зимнего солнца; казалось, высыпавшаяся из ведер земля, потоком устремлявшаяся вниз по бокам холма, была густой черной кровью Лэндуолда.
"Мотте" - так называли норманны создаваемый таким образом курган. "Как это все чудовищно", - подумал Ротгар. Внутри у него прижилось глубокое чувство утраты, но вместе с тем он еще тайно, бессмысленно надеялся, что вернет себе Лэндуолд. Какой же он глупец! Он проклинал себя, не отрывая глаз от свидетельства полного господства норманнов над тем, что когда-то принадлежало ему.
- Сам Хью подыскал это место и сделал всю разметку, - объяснила ему Мария. Они продолжали медленно ехать к строительной площадке.
Ротгар бросил скептический взгляд на молчаливого норманнского рыцаря, который ехал на лошади рядом с ним.
- Да, это он, - повторила Мария, словно стараясь убедить его в возможности такого странного неведомого ему представления.
- Не нужно убеждать меня, миледи. Ведь я согласился говорить с народом от его имени. - Его губы, словно одеревенев, отказывались выговаривать даже эти простые фразы, - как же ему будет трудно отыскать слова, которые он обещал Марии произнести.
- Я думала... - Я заметила, как вы весь изменились в лице, увидев эти работы; и сразу поняла, что эти места вам куда дороже, чем нам, что вы их любите и должны поэтому получить соответствующие разъяснения.
Любовь? Что могли знать эти норманнские узурпаторы о любви к английской земле? Особенно, когда эти слова исходили из сладких уст той, которая только совсем недавно грозила смертью и пытками тому самому народу, о любви к которому она теперь толкует.
- Меня интересует только обещанная мне свобода после того, как я выполню взятое на себя обязательство, - больше ничего.
Мария проигнорировала замечание Ротгара.
- За это может поручиться Уолтер. Он сопровождал моего брата, когда Хью впервые приехал в Лэндуолд в ноябре, месяц спустя после замечательной победы, одержанной Вильгельмом при Гастингсе.
Славная победа для одного рыцаря означала позорное поражение для другого. В ноябре, когда беззаботный Хью де Курсон галопом носился по английским землям, он, Ротгар умирал с голоду, прикованный цепями к своим несчастным товарищам, которые не оказались такими проворными и не скрылись в лесах, когда разгром их норманнами стал вполне очевидным.
- Тогда Хью был самим собой и обладал великим стратегическим искусством, продолжала Мария. - Вильгельм отправил его осмотреть Лэндуолд и Кенуик, объяснив ему, что намерен подарить эти поместья одному из своих самых преданных рыцарей. Он попросил Хью найти наиболее удачную в оборонном отношении местность и провести границы, чтобы новый владелец мог приступить немедленно к обустройству. Когда Хью вернулся, то не смог воздержаться от восхвалений Лэндуолда и, по сути дела, был готов лопнуть от зависти перед тем человеком, которому предназначался сей щедрый дар.
Даже Уолтер, казалось, был в восторге от Лэндуолда. И тогда Вильгельм сказал, обращаясь к Хью:
- Старательно ли вы искали эти земли, Хью.., сеньор Лэндуолдский? - Мария улыбнулась. - Хью должен был догадаться. Вильгельм всегда любил пошутить с Хью и был очень щедр.
- Мне он представляется совершенно иным, - возразил Ротгар.
До этой минуты здоровый, розоватый цвет на щеках Марии можно было объяснить их прогулкой по хрустящему, пронизанному солнечным светом воздуху. Но от его слов она еще больше покраснела. Бросив быстрый взгляд на его шрамы, она изменилась в лице. Только сейчас она осознала, что она хвасталась удачливой судьбой своего брата перед человеком, который позволил ей осуществиться, утратив при этом свою.
Как просто было бы ее сейчас возненавидеть. Но Ротгару тем не менее приходилось подавлять в себе желание прикоснуться к ней, заверить ее в том, что эти земли все равно были конфискованы, независимо от того, кто из рыцарей был избран в качестве счастливчика, воспользовавшегося щедростью Вильгельма.
Что же он был за человек, который ехал рядом с ней, униженный выбранной ею для него тусклой рваной одеждой, позорного передвижного средства, насильно принуждаемый ее отвратительными угрозами произносить слова, которые застревали у него в глотке, и одновременно с этим чувствовать, как растет его восхищение этой женщиной, как крепнет к ней интерес, не имеющий никакого отношения ни к нему, как пленнику, ни к тем, кто его пленил, интерес, проявляемый только мужчиной к женщине.
- Когда был ранен ваш брат? - спросил Ротгар, пытаясь развеять черные мысли.
Его хитрость не удалась. Благодарный взгляд, брошенный этими теплыми, золотисто-карими глазами, лишь еще больше разжег пламень его желания, лишь усилил, а не ослабил его чувства от ее присутствия здесь.
- Перед Рождеством, когда мы ехали вместе, чтобы поселиться в Лэндуолде, на наш отряд напали разбойники. Это были люди, которые постоянно жили в лесах, умирая с голоду; они были одеты в какое-то рванье. Мне показалось, когда я впервые увидела вас, что и вы из их числа.
Ротгар уже пожалел о своем признании, что он был взят в плен и обращен в раба. Пусть лучше она думала бы о нем, как о разбойнике, хотя он не понимал, почему ему этого хотелось.
- Ну а где же были ваши охранники? Вы же не могли путешествовать в одиночку по только что завоеванным землям?
- Конечно, нет. Уолтер прежде совершил сюда несколько самостоятельных поездок, чтобы определить наиболее безопасный для нас маршрут. Уолтер ехал с нами, и Гилберт с Данстэном, и Стифэн, все оруженосцы и пажи. Вы всех их здесь видели. Даже этот негодяй Филипп сопровождал нас, оказывая тем самым услугу и Вильгельму, так как дарованные ему земли лежали по соседству с Кенуиком, а у Филиппа мало собственных рыцарей. Но все казалось таким мирным, был такой приятный денек, нам с Хью было так легко на душе, мы были так счастливы, так взволнованы тем, что у нас наконец появится собственный дом. Мы с ним ехали впереди, остальные сзади.
- И что же произошло потом?
- Потом все они, выскочив из лесу, начали бить нас дубинами в забрасывать камнями. Рыцари устремились к нам на помощь, но один из этих хулиганов все же успел нанести сильнейший удар Хью по затылку, когда он свесился с седла, чтобы спасти маленького Фена. Те из них, кто несли прямую ответственность за организацию этой вылазки, понесли строгое наказание, а Хью с тех пор пребывает вот в таком жалком состоянии.
Ротгар промычал что-то нечленораздельное, вероятно, в знак того, что он все понял, хотя эта история его несколько озадачила. Он сам орудовал тяжелой дубиной и бросал камни во время битвы с норманнами при Гастингсе и знал, насколько ограниченны рамки действия такого оружия. Только человек гораздо сильнее его самого мог проломить крепкий шлем Хью де Курсона каким-то иным неметаллическим оружием. К тому же рыцарь получил ранение сзади, когда четверо вооруженных рыцарей должны были прикрывать его с тыла...
"Я бы не отходил от нее ни на шаг, чтобы избавить от подобной опасности", - подумал Ротгар, чувствуя как его всего наполняет нежность к Марии, как обостряется в нем желание защитить ее. Ему было не по себе от одной мысли о том, как Мария в ужасе прижималась к лошади, окруженная озлобленными, впавшими в отчаяние саксами. Однако ей удалось избежать ранения, а ее брату - нет. На протяжении этих долгих месяцев ей успешно удавалось обманывать всех, скрывать от нового английского короля и даже крестьян Лэндуолда правду об истинном состоянии хозяина поместья, а он, Ротгар, в это время скитался, попадая из одного норманнского плена в другой. Чистое безумие ожидать от нее, что она потребует защитить его.
Они уже подъехали достаточно близко, и он мог различить лица работавших крестьян, которые, узнав его, побросали тут же свои инструменты и побежали ему навстречу. Хотя ему не терпелось увидеть эту картину, хотя он не мог оторвать глаз от этих хорошо ему известных любимых лиц, он отдавал себе отчет в том, что Мария по-прежнему едет на своей кобыле почти рядом с ним. Они с Хью со своими двумя охранниками немного отстали, когда крестьяне обступили его, ожидая от него ответа, избавления, - на их лицах, за видимыми улыбками, скрывалось необычное лукавство.
Как это ни странно, но он сумел все же оторвать взгляд от жителей Лэндуолда и еще раз посмотреть в сторону Марии.
Она стойко, не таясь, встретила его взгляд. Ему хотелось знать, о чем она думает в эту минуту, не считает ли, что он обманывает ее, не станет ли говорить от имени Хью. Казалось, она глядела на него, не отрываясь со спокойной уверенностью, словно понимая всю трудность той задачи, которая стояла перед ним и, как это ни глупо, даже жалела о своем замысле, в результате которого он приехал сюда.
Он повернулся спиной к народу, умоляя небо придать ему сил, чтобы сказать крестьянам то, что он должен был сказать, не заикаясь и не показывая им, как трудно ему дается выполнение данного обещания. Хотя он предпочел бы скорее умереть от рук норманнов, чем выдавить из себя слезу, он вдруг осознал, что его желание сохранить стойкость имеет крайне мало общего с ролью человека, утратившего все и стремящегося в то же время спасти свой народ.
Сейчас неважно, что о нем подумают люди. Он хотел быть перед Марией настоящим мужчиной.
Глава 7
Мария тщательно разработала свой план. Появление Хью во всей его силе и величии в компании смиренного Ротгара должно было продемонстрировать народу Лэндуолда незыблемость нового порядка. И хотя Хью гордо восседал на своем великолепном коне в его доспехи сверкали на солнце, делая всю его фигуру еще более импозантной, жители Лэндуолда почти не обращали на него внимания, - оно все было поглощено Ротгаром.
Побросав инструменты, они подбежали к нему, окружили, все потянулись к нему, как пчелы к родному улью. Он слез с осла, постоял среди них; она не спускала с него глаз. Его коротко остриженная голова возвышалась над другими, а солнечные лучи отражались от его коричнево-рыжеватых с золотым отливом волос.
- Может, стоит подъехать поближе, миледи? - поинтересовался Уолтер. - Он может там рассказывать им всякие небылицы.
В этот момент Ротгар бросил на нее взгляд через плечо. До него было довольно далеко, значит, она лишь, позволив разыграться своему воображению, представляла его горящие от уязвленной гордости глаза, которые без всяких слов говорили, что, несмотря на боль в сердце, он выполнит свое обещание. У нее стало горько во рту при воспоминании о тех угрозах, к которым она была вынуждена прибегнуть, чтобы заручиться таким обещанием.
- Он дал слово, Уолтер, - ответила она рыцарю. - И я ему доверяю.
- У вас так же поврежден рассудок, как и у брата, - съязвил Филипп. Разве можно доверять англичанам? Особенно саксам?
- Филипп! - Грубый окрик Уолтера привел их всех в замешательство. - Не смей разговаривать в таком тоне с миледи! Кроме того, не забывай, ты теперь тоже землевладелец и должен понимать, до каких пределов можно идти, чтобы не навредить самому себе. - В голосе ворчливого рыцаря чувствовалось уважение к Ротгару. Он молча продолжал наблюдать за ним.
Они сидели на лошадях, - она вместе с рыцарями, - и хранили полное молчание, как и Хью, прислушиваясь к невразумительным перешептываниям в толпе. Время от времени глубокий, богатый полутонами голос Ротгара брал верх, вызывая громкие крики одобрения в толпе, которая тут же пыталась еще больше приблизиться к нему, чтобы все могли слышать его слова.
"Вполне естественно с моей стороны, - убеждала она себя, - постараться узнать, что он им сказал"? Он был ее враг, несмотря на безотчетное доверие к нему. И так как он был враг, она была уверена, что лишь вражда, а не какие-то иные чувства заставили учащенно биться ее сердце, когда он наконец вышел из толпы и направился к ней.
Концы туники развевались при ходьбе, напоминая ей вновь о его лишениях, заставляя ее еще раз устыдиться своего полного невнимания к его элементарным удобствам. Ведь она не позаботилась даже о том, чтобы ему принесли плащ, или хотя бы как следует накормила перед встречей с народом. Она тронула рукой привязанный к седлу небольшой узел, подумав о тех деликатесах, которые она хотела передать ему после того, как он выполнит данное ей обещание. Слава Богу, хоть об этом она не забыла. Большой кусок совсем нежирной ветчины, свежеиспеченный хлеб, твердый сыр отличного качества, бурдюк лучшего лэндуолдского, настоянного на одуванчиках вина. Все это, бесспорно, такая малость по сравнению с той ролью, которую он взял на себя.
Сорвав на ходу несколько пучков высохшей травы, он подошел к жеребцу Хью и протянул корм. Он стоял, опустив голову, наблюдая за тем, как конь облизывал подарок.
Все жители Лэндуолда не отрывали от него глаз, казалось, воздух вот-вот взорвется от перенасыщенного напряжения.
- Вы должны понять, - сказал Ротгар дрожащим от нахлынувших на него эмоций голосом, - что эти люди ничего не знают о масштабе тех перемен, которые принес в Англию ваш щедрый, наделенный чувством юмора король Вильгельм. Я сказал им все, как меня просили, но они выражают абсолютно нереальную уверенность в моей способности восстановить здесь все так, как было прежде.
Выходит, Гилберт был прав. Его попытки заручиться доверием крестьян по отношению к Хью были обречены на неудачу с самого начала. Разочарование как ножом резануло ее по сердцу.
- И не следует осуществлять свои угрозы, - продолжал он бесстрастным тоном, словно эти слова пришли ему в голову только на обратном пути. - Они ничего не знают, но я придумал, как можно продемонстрировать английское подчинение норманнским владыкам.
Жеребец толкнул его мордой в руку, требуя еще травы, а Ротгар Лэндуолдский в эту минуту опустился на одно колено перед Хью.
Из груди Марии вырвался непрошеный вопль возмущения. Истинно кающийся грешник склонил бы на его месте голову, может, даже весь сжался бы от услужливой покорности, но Ротгар стоял на колене прямо, словно у него вместо позвоночника был вставлен кусок норманнского копья.
Он смотрел прямо впереди себя, туда, где возле дома в Лэндуолде поднимался дым от костров; он был бледен, словно человек, страдающий от приступов лихорадки, на его щеках играл лишь легкий румянец. Его такие голубые, такие живые глаза, казалось, замерли от мрачного отчаяния, он тяжело и хрипло дышал, словно сейчас ему требовались все силы, вся его выдержка.
Филипп негодующе фыркнул, а другие рыцари отвели глаза в сторону.
Ротгар хорошо знал свой народ. Громко шаркая ногами, перебрасываясь почти не слышными, полными разочарования фразами, они поднимали брошенный инструмент и отправлялись на рабочие места.
Как ей хотелось в эту минуту дотронуться до него, протянуть ему руку, чтобы помочь встать на ноги, но она была уверена, что любое, по его мнению, унижение по отношению к нему могло лишь еще больше ожесточить его сердце, еще сильнее настроить его против нее. "Ты не должна этого делать", - подсказывал ей внутренний голос, и она вдруг вспомнила предложение Бруно о браке.
Голос Уолтера разорвал напряженную тишину.
- Поднимитесь, господин Ротгар. Вы достигли поставленной цели.
Ротгар встал, и его легкое, стремительное движение продемонстрировало всем, что его колено, на которое он перенес весь свой вес, отнюдь не занемело. Мария пыталась заглянуть ему в лицо, чтобы убедиться, что жест уважения по отношению к Хью не вызывал больших усилий с его стороны, но сейчас он все свое внимание обратил на Уолтера.
- Они вас никогда не поймут, если вы будете сравнивать с землей их хижины, - сказал он тоном человека, который лично видел, как это делается.
- Это было необходимо для того, чтобы построить новые, поближе к замку. В таком случае их будет легче защищать. У новых хижин будет хорошая соломенная кровля, они будут значительно прочнее.
- Вам следует самим объяснить эти причины, и сообщить им, что вы позаботитесь о том, чтобы весь их скарб перенесли на новое место.
Уолтер, слегка пожав плечами, бросил взгляд на Марию, словно хотел сказать в ответ на просьбу Ротгара, что ему с этим лучше обратиться к ней. Мария дала ему знак отвечать самому.
- Да у них и вещей-то никаких нет, - сказал Уолтер. - Несколько грубо сколоченных табуреток, деревянные пни, служащие им вместо стола, соломенные тюфяки.
- Может, в представлении норманнов это и мало, но все эти вещи имеют весьма важное для них значение.
- Мы проследим за тем, чтобы они сохранили все, что имели до этого, пообещал Уолтер. - Можете не беспокоиться на сей счет.
- Прошу вас, сэр Уолтер, скажите им обо всем этом, - сказал Ротгар, оглядываясь на своих крестьян. Он глядел на них так, как глядит умирающий с голоду человек на пирог, который поставили остывать у него перед глазами, но до которого ему не дотянуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38