Несчастный человек! Тревожные размышления Кэтрин заставляли ее так часто поглядывать на генерала, что это заметила мисс Тилни.
— Отец, — прошептала она, — любит прохаживаться таким образом по комнате. В этом нет ничего необычного.
«Тем хуже!» — подумала Кэтрин. Подобное проявление беспокойства, как и странно несвоевременные утренние прогулки генерала, не значило ничего хорошего.
Однообразие и продолжительность вечера заставили Кэтрин особенно сильно ощутить отсутствие Генри. И она была рада покинуть гостиную, заметив не предназначенный для ее внимания взгляд генерала, после которого его дочь дернула звонок. Однако предложенную дворецким свечу хозяин дома не принял. Генерал де собирался ложиться спать.
— Я должен еще прочесть немало бумаг, — объяснил он Кэтрин, — прежде чем смогу сомкнуть глаза. Заботы о судьбах нации, возможно, позволят мне лечь лишь через несколько часов после того, как вы заснете. Но да воздается каждому свое — разве не разумно, что я утруждаю зрение ради нынешнего благоденствия, а вы даете отдых своему, чтобы подготовить себя к испытаниям в будущем?
Однако ни упомянутые им обязанности, ни высокопарный комплимент не помешали Кэтрин думать о совсем иной причине, которая могла заставить его надолго откладывать ночной отдых. Бодрствование над нелепыми бумагами в часы, когда остальные обитатели дома покоятся в постелях, казалось не правдоподобным. Должен был существовать более значительный повод. Нечто осуществимое, только когда все спят. И мысль, что миссис Тилни жива, по каким-то причинам находится в заточении и по ночам получает из рук безжалостного мужа свою скудную пищу, возникла у Кэтрин сама собой. Сколь ни страшна была эта мысль, ее все же следовало предпочесть подозрению в убийстве, которое в данных обстоятельствах могло родиться у нее достаточно давно. Внезапность, так называемой болезни миссис Тилни, отсутствие в этот час ее дочери, как и, возможно, других детей — все говорило в пользу такой мысли. Что толкнуло генерала на преступление — ревность или бессмысленная жестокость, — еще предстояло выяснить.
Раздеваясь, Кэтрин ломала себе над всем этим голову, пока ее вдруг не осенило, что утром она, возможно, находилась совсем рядом с местом заточения злосчастной узницы, — была всего лишь в нескольких шагах от одинокого пристанища, в котором бедняжка влачит свои печальные дни. Ибо какая же часть аббатства больше подходит для этой цели, чем та, в которой сохранились еще следы монашеских келий? Она хорошо запомнила дверь в мощенном камнем переходе со сводчатым потолком, — уже тогда ее охватил непонятный страх, — мимо которой генерал прошел без каких-либо объяснений. Куда эта дверь могла вести? В подкрепление догадки она смекнула, что запретная галерея, в которой находилась спальня несчастной миссис Тилни, должна, насколько она смогла понять, располагаться прямо над таинственной дверью и
что, совершая страшное злодеяние, генерал мог воспользоваться лестницей, которую успела разглядеть Кэтрин и которая, возможно, сообщалась с таинственным помещением. Приведя жену в бесчувственное состояние, он ее мог перенести по той самой лестнице!
Временами Кэтрин смущала смелость ее умозаключений, и она боялась — или надеялась, — что зашла слишком далеко. Но ее выводы подкреплялись обстоятельствами, которыми было невозможно пренебречь.
Сторона четырехугольного здания, в которой, по ее догадкам, совершилось преступление, располагалась напротив галереи, где находилась ее собственная спальня. Ей пришло в голову, что при внимательном наблюдении она сможет заметить отблески света в окнах первого этажа, которые будет отбрасывать лампа генерала, когда он отправится к месту заточения своей жены. И чтобы в этом убедиться, Кэтрин, перед тем как лечь в постель, дважды пробиралась из своей комнаты к соответствующему окну галереи. За окном, однако, было совершенно темно. Время еще, по-видимому, не наступило, — доходившие снизу звуки свидетельствовали, что прислуга еще не улеглась. Наблюдать раньше полуночи, очевидно, было бессмысленно. Но когда часы пробьют двенадцать и все в доме стихнет, она, если ей удастся Превозмочь страх перед темнотой, выберется в галерею и посмотрит в окно еще раз. Часы пробили двенадцать, но Кэтрин к этому времени Уже полчаса как крепко спала.

Глава XXIV

На другой день возможности для обещанного осмотра таинственных помещений не представилось. Было воскресенье, и все время между утренним и послеполуденным богослужениями генерал посвятил совместной прогулке по саду и угощению ростбифом в доме. А у Кэтрин при всем ее любопытстве, не хватило бы духа осматривать эту часть дома между шестью и семью часами после обеда — при меркнущем дневном освещении или при более ярком, но неверном освещении могущей погаснуть лампы. В воскресенье, таким образом, ей не довелось увидеть ничего примечательного, если не считать великолепного памятника миссис Тилни, установленного в церкви прямо перед фамильной скамьей. Этот памятник сразу и надолго приковал к себе ее внимание. И чтение высокопарной эпитафии, в которой безутешный супруг перечислял достоинства той, кто, так или иначе, являлась его жертвой, взволновало Кэтрин до слез.
Что генерал, воздвигший этот памятник, мог к нему приблизиться, возможно, и не казалось особенно странным. И все же то, что он был способен как ни в чем не бывало сидеть перед ним, находясь в прекрасном настроении, сохраняя полнейшее спокойствие и беспечно поглядывая по сторонам, — более того, — что он осмелился войти в церковь, — казалось Кэтрин поистине непостижимым. Впрочем, вовсе не потому, что ей трудно было вспомнить примеры подобной ожесточенности нравов. Она могла назвать десятки злодеев, погрязших во всевозможных пороках, совершавших преступления одно за другим и убивавших без разбору и безо всякой жалости или сочувствия, — вплоть до того, как внезапная смерть или религиозный порыв не прерывали их черного дела.
Существование памятника само по себе ни в малейшей степени не могло рассеять ее неуверенности в том, что миссис Тилни в самом деле скончалась. Даже если бы Кэтрин сошла в семейный склеп, где покоились останки усопшей, даже если бы ей показали гроб, в котором эти останки якобы заключены, — что это могло доказать? Кэтрин была достаточно начитанна, чтобы знать, как просто при ложных похоронах труп подменяется восковой фигурой.
Следующее утро посулило какую-то надежду. Ранняя прогулка генерала, столь несвоевременная во всех других отношениях, в данном случае представлялась благоприятным обстоятельством. И лишь только Кэтрин узнала, что он вышел из дому, она немедленно попросила мисс Тилни осуществить ее обещание. Элинор была рада ей угодить. А так как по пути гостья напомнила хозяйке еще про одну договоренность, они первым делом зашли посмотреть на портрет миссис Тилни, висевший в спальне ее дочери. Он изображал очень красивую даму с мягким задумчивым взглядом. В этой части портрет отвечал ожиданиям стоявшей перед ним зрительницы. Однако в остальном ее предположения не подтвердились. Кэтрин рассчитывала найти в нем черты и выражение лица, а также сочетание красок, в точности те же, что она наблюдала если не у Генри, то, по крайней мене, у Элинор — все памятные ей по книгам женские портреты были в столь равной степени похожи на мать и на дочь, что их, по-видимому, можно было не обновлять на протяжении нескольких поколений. На этом полотне однако, сходство приходилось выискивать. Несмотря на такую особенность, Кэтрин вглядывалась в портрет с большим интересом, и ей было бы трудно от него оторваться, если бы ее не ждало нечто еще более захватывающее.
Волнение, которое Кэтрин испытывала, вступая в верхнюю галерею, было слишком сильным, чтобы она была способна поддерживать беседу. Она смогла только оглянуться на свою спутницу. Элинор казалась грустной, но спокойной. Это спокойствие свидетельствовало, что мисс Тилни достаточно часто навещала печальное место, к которому они приближались. Она опять вошла в двустворчатую дверь, опять прикоснулась к дверной ручке заветной комнаты. Затаив дыхание, Кэтрин обернулась, чтобы из предосторожности прикрыть дверь за собой, и вдруг увидела в конце галереи того самого человека, появления которого так опасалась, — внезапно возникшего там генерала! В то же мгновение он окликнул дочь громким, раздавшимся на весь дом голосом: «Элинор!» — уведомив ее о своем присутствии, а Кэтрин повергнув в панический ужас. Инстинктивным движением она попыталась укрыться от его взгляда почти не надеясь, что ей удалось остаться незамеченной. И когда мисс Тилни, попросив у нее глазами прощения, поспешила отцу навстречу и тут же с ним вместе исчезла, Кэтрин, ища спасения, кинулась к себе в комнату. Запершись, она почувствовала, что едва ли когда-нибудь осмелится выйти из своего убежища. Глубоко потрясенная, она провела там не менее часа, сочувствуя бедственному положению подруги и ожидая, что рассвирепевший генерал вот-вот потребует ее в свои апартаменты. Однако никакого вызова не последовало. И в конце концов, увидев въезжавший в аббатство экипаж, она решилась спуститься вниз и встретиться с хозяином дома под защитой приезжих. В комнате для завтрака она нашла веселую компанию, которой генерал представил ее в качестве подруги своей дочери. Он выразился о Кэтрин столь благожелательным, не обнаруживавшим негодования тоном, что, как она поняла, ей, хотя бы на время, была дарована жизнь. При первой же возможности Элинор, вполне владея собой и давая этим понять, как сильно она дорожит репутацией генерала, шепнула подруге: «Отец всего лишь попросил меня ответить на письмо». Кэтрин могла таким образом думать, что генерал либо в самом деле ее не заметил, либо решил в силу каких-то обстоятельств позволить ей на это надеяться. Поверив в такой оборот дела, она осмелилась остаться в его обществе после ухода гостей, и ее предположение ничем не было опровергнуто.
Утреннее происшествие привело ее к решимости проникнуть в заветную комнату самостоятельно. Будет во всех отношениях лучше если Элинор ничего об этом не узнает. Снова подвергать подругу риску, что ее там застигнут заставлять ее войти в помещение, вид которого бередит ее душевную рану, Кэтрин не могла. Гнев генерала был для гостьи менее страшен чем для его дочери. К тому же ей казалось, что в одиночестве она сможет более тщательно все обследовать. Поделиться с Элинор подозрениями, которых, к счастью, она сама, по-видимому, не питала, Кэтрин не смела. Она поэтому не могла при ней искать свидетельств жестокости генерала, которые, — хоть они до сих пор и остались необнаруженными, — надеялась найти в виде заметок, продолженных чуть ли не до последнего вздоха. Дорогу к этой комнате она знала великолепно. И так как ей хотелось с этим покончить до возвращения Генри, которого ждали на следующее утро, она не могла терять времени. День стоял солнечный, решимости у нее было хоть отбавляй, в четыре часа дня до захода солнца оставалось не меньше двух часов, а ее отлучку вполне можно было объяснить тем, что она на полчаса раньше обычного ушла переодеваться.
Так она и поступила. И прежде чем умолк бой часов. Кэтрин оказалась одна в галерее. Было не до размышлений, не следовало терять ни секунды. Ускорив шаги, она, по возможности бесшумно, скользнула за двустворчатую дверь, не давая себе опомниться, не оглядываясь, устремилась к заветной цели. Замок поддался ее руке без зловещего скрежета, который мог бы встревожить обитателей дома. Она вошла в дверь на цыпочках. Комната была перед ней. Но прошло несколько минут, прежде чем она сделала следующий шаг. То, что она увидела, приковало ее к месту и взволновало до глубины души. Ее глазам представилось просторное, удачно спланированное помещение, изящная кровать с заботливо убранной и застланной покрывалом постелью, блестящая батская печь, платяные шкафы из красного дерева и красиво расцвеченные кресла, на которых весело играли врывавшиеся через два окна с подъемными рамами теплые лучи заходящего солнца. Кэтрин ожидала, что вид комнаты может ее потрясти, и она в самом деле была потрясена. Прежде всего ее охватили удивление и растерянность. А возникший вслед за тем проблеск здравого смысла добавил к ним горькое чувство стыда. Она не ошиблась, попав именно туда, куда стремилась, но как же она ошиблась во всем остальном, в толковании слов мисс Тилни, в своих собственных предположениях! Эта комната, которую она представляла себе такой обветшалой, находящейся в такой мрачной части дома, оказалась расположенной в том крыле, которое было построено отцом генерала. Внутри ее были еще две двери, ведущие, вероятно, в гардеробные. Но Кэтрин не хотелось их открывать. Разве халат, который миссис Тилни в последний раз набрасывала на плечи, или ее последняя недочитанная книга могли что-нибудь рассказать о том, о чем никто не смел даже намекнуть? Нет, каковы бы ни были преступления генерала, у него хватило ума замести следы. Она почувствовала отвращение к своим поискам, и ей захотелось только незаметно укрыться у себя в комнате, чтобы никто не узнал о ее нелепых домыслах. И она уже готова была выйти так же бесшумно, как и вошла, когда неизвестно откуда донесшийся звук шагов заставил ее замереть и похолодеть от страха. Было бы крайне неприятно оказаться застигнутой в этом месте даже служанкой. Но встретиться с генералом (он всегда был тут как тут в самое неподходящее время!) — было бы просто невыносимо. Она прислушалась — звук стих. Решив не медлить, она вышла и затворила дверь. В эту минуту кто-то распахнул дверь внизу и стал быстро подниматься по лестнице, площадка которой отделяла Кэтрин от галереи. Она не смела пошевельнуться. С чувством неописуемого ужаса смотрела она на лестницу, пока через несколько мгновений перед ней не предстал Генри.
— Мистер Тилни! — воскликнула она голосом, в котором слышалось не только простое удивление. Он казался удивленным не меньше ее. — Боже мой, — продолжала она, не обращая внимания на его приветствие, — как вы сюда попали? Отчего вы поднялись по этой лестнице?
— Отчего я поднялся по этой лестнице? — переспросил он с еще большим удивлением. — Да оттого, что это кратчайший путь в мою комнату из конюшни. Почему бы мне здесь не подняться?
Кэтрин опомнилась. Густо покраснев, она не смогла ничего ответить. Он как будто пытался разгадать замершие на ее губах слова, внимательно всматриваясь в ее лицо. Она сделала шаг в сторону галереи.
— А не могу ли я спросить, в свою очередь, — сказал он, закрывая за собой створчатую дверь, — каким образом здесь оказались вы? Этот проход представляется мне не менее необычным путем из комнаты для завтрака в вашу спальню, чем из конюшни в мою.
— Я хотела, — сказала Кэтрин, опустив глаза, — осмотреть комнату вашей матери.
— Комнату моей матери? Разве эта комната чем-нибудь примечательна?
— Ровно ничем. Но мне казалось, что вы собирались приехать лишь завтра.
— Когда я уезжал, я не рассчитывал вернуться раньше. Но три часа назад выяснилось, что меня больше ничто не задерживает. Вы очень бледны. Боюсь, я напугал вас, поднимаясь с такой стремительностью. Вы, наверно, не знали, — вам не сказали, что эта лестница ведет к хозяйственным службам?
— Правда, не знала. Кажется, погода для вашего возвращения выдалась очень удачной?
— Вы правы, вполне. Но неужели Элинор заставила вас осматривать все комнаты в одиночестве?
— Нет, что вы! Мисс Тилни показала мне почти весь дом еще в субботу. Мы подошли уже было и к этим комнатам, но… — добавила она упавшим голосом, — с нами был ваш отец.
— И это вам помешало? — спросил Генри внимательно на нее посмотрев. — Вы успели обойти здесь все комнаты?
— Нет, я лишь собиралась это сделать. Но, наверно, уже поздно. Мне нужно идти переодеваться.
— Сейчас только четверть пятого, — сказал он, показывая свои часы. — Вы ведь сейчас не в Бате. Здесь нет ни балов, ни театров. В Нортенгере для переодевания хватит и получаса.
Она не посмела ему возразить, а потому позволила себя задержать, хотя боязнь дальнейших расспросов впервые за их знакомство вызвала в ней желание расстаться с ним возможно скорее. Медленно идя рядом, он спросил:
— Вы получали после моего отъезда письма из Бата?
— Нет. Меня это очень удивляет. Изабелла так усердно обещала сразу мне написать.
— Усердно! Гм, усердное обещание! Немного странно звучит. Я слышал об усердном исполнении обещанного. Но усердное обещание — усердие на словах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27