Тогда он осознал все, и его охватила злобная радость — он был уверен, что план провалится. А впрочем, не так уж и уверен. Закорианцы уже были пьяны и к тому же преисполнены спеси и презрения. Кроме всего прочего, это был единственный шанс, оставшийся Кесару — иначе следовало бежать, поджав хвост.
Они стояли, чернея на фоне рассветного неба — три у входа в небольшую бухту, еще четыре чуть ближе к берегу. Здесь было достаточно глубоко для них — корабли были большими, но при этом маневренными. Двойные ряды гребных люков сейчас пустовали, черные паруса были спущены. Будь они подняты, на каждом из них можно было бы различить серп луны, расколотый оскаленным драконом — герб старого Закориса. По обеим сторонам остроконечных носов таращились нарисованные красные глаза. Стремительные, мощные и низкие, корабли глубоко сидели в воде. Они уже успели поживиться на южном побережье Дорфара и вдоволь натешиться в деревнях Кармисса визжащими женщинами и янтарным пенистым пивом.
Однако, несмотря на оргию, на каждом носу стояли вахтенные — люди со свирепыми закорианскими профилями и черной или темно-бронзовой кожей. В их краю ненавидели светлую расу еще до Амрека и задолго до того, как Ральднор, этот ублюдок из Сара, почти столь же темнокожий, как они сами, поставил на колени их столицу Ханассор. Теперь они считали справедливым возмездием нападение на Кармисс, да и на любое другое место, где приветствовали вторжение желтоволосых или покорились ему — а желтая раса, надо сказать, проникла повсюду. Сейчас Закорис находился в Таддре, но пока не имел достаточных сил, чтобы вести войну против всего мира. Но дни Черного Леопарда еще вернутся. Ибо такова воля Зардука, и Рорна, и прочих мужских богов Вольного Закориса.
Когда заря уже целовала губы бухты, перед ними, точно видение, возник большой корабль.
На рассвете в пролив меж Дорфаром и Кармиссом вошла приливная волна. Только она и могла принести сюда этот корабль, ибо рассветный ветерок едва шевелил его паруса, на которых горела алая ящерица, а гребные люки были наглухо задраены.
Взревел сигнальный рожок. Эхом отозвались остальные.
Вскоре после этого две черные биремы — всего две, ибо они не отнеслись к противнику всерьез — двинулись на корабль-призрак.
Рабы, прикованные к веслам, были вполне работоспособны, поскольку им выдали лишь по одной кружке пива, а женщин им не полагалось вообще. На протяжении веков пытка Застис считалась дополнительным изощренным стимулятором для таких, как они. В эту пору, скованные и не имеющие никаких возможностей утолить свой телесный голод, кроме самых грубых и простейших, некоторые из них доходили под светом Звезды до безумия. Зато остальные тратили на веслах энергию, не имеющую иного выхода, добавляя кораблю скорости.
Мгновенно утратив сонный и ленивый вид, биремы бросились в погоню за жертвой, точно две поджарые черные гончие. Они настигли ее меньше чем через милю и не стали нападать, поскольку она явно была покинута и плыла по воле волн.
Подобные вещи не были редкостью. Пиратствуя, они не раз натыкались на такие суда. Заплывшие жиром торговцы со своими изнеженными экипажами прыгали в лодки или добирались до земли вплавь при одном взгляде на превосходящую численность морских разбойников. Так случалось довольно часто, и, как результат, легкая добыча тоже не была редкостью, поскольку, спасая свои жизни, купцы бросали груз на корабле.
Вскоре пираты зацепили находку крюками, хлынули через борта и убедились, что под палубой никто не таится — корабль был пуст, как перевернутый вверх дном кувшин.
Но, с другой стороны, как раз кувшины-то и были полны.
Их добычей стала ни более ни менее, как плавучая винная лавка — трюмы были забиты бочонками из циббового дерева, кожаными мехами, каменными и глиняными кувшинами. В них плескались душистые хмельные вина Ваткри, Вардата и Тарабанна — единственное благо, которое способен породить этот проклятый континент за адскими морями Эарла.
Они знали, что Тьис лежит в нескольких милях от берега, но он мог и подождать — долгое ожидание развязки лишь придаст остроты его страху. Кто-то пошутил, что, похоже, корабль выслали навстречу сами горожане, желая задобрить их, и это вызвало немалое веселье.
В конце концов в порыве братского единения было решено забрать груз с корабля и вернуться к своим, чтобы разделить его с остальными пятью биремами. Галеру с саламандрой подожгли и, отплывая, увидели, как за их спиной отразилась в воде новая заря.
Разумеется, вина оказалось недостаточно, чтобы просто пустить его по кругу. В традициях их края было драться друг с другом за различные блага. В драке несколько человек искалечили, иных приложили до потери сознания, а двух-трех и вовсе прикончили. Однако веселое хмельное буйство было общим, бурным и безоглядным, поэтому, когда закорианцы поняли, что их провели, было уже слишком поздно.
Когда первые жертвы ощутили признаки недомогания, их немедленно принялись дразнить слабаками. Пьяные, валяющиеся без чувств или катающиеся по полу, хватаясь за живот и извергая содержимое желудка, считались явлением одного порядка. Но через некоторое время тот же недуг поразил моряков на всех кораблях. Страшные спазмы терзали их горло и внутренности, в глазах мутилось, они не могли ни двигаться, ни говорить. Людей рвало кровью, и даже самые недоверчивые в конце концов прозрели. В вино явно был подмешан какой-то сильнодействующий яд. Они не знали, убивает ли он наверняка — в некоторых случаях это казалось весьма вероятным, в других даже произошло. Но весь их ужас и бессильная ярость были напрасны. К тому же капитаны и офицеры тоже пили это вино — даже больше, чем все остальные. Корабли охватило смятение, и в самый разгар этого смятения две кармианские галеры обогнули мыс за Тьисом и незаметно пробрались в бухту.
Те немногие, кто не пил или пил, но совсем чуть-чуть, побежали или поползли к своим местам. Хорошо помня свою выучку, эта горстка людей попыталась пустить в ход огнеметные машины, которыми были оснащены два из семи кораблей Вольного Закориса. Но огонь погас, а вместе с ними угас и боевой дух людей. Единственный выпущенный снаряд не достиг цели и с шипением утонул в море. Те из пиратов, кто еще был способен стоять, не смогли оказать никакого достойного сопротивления. Некоторые, кому удалось прочистить желудок, кое-как добрались до бортов, выхватив ножи и мечи. Тут и там мелькали стрелы, выпущенные из лука, или брошенное кем-то копье. Но большая их часть пролетела мимо цели, и закорианцы совсем пали духом.
Первое кармианское судно, в отличие от Вольных закорианцев, было вполне готово к бою. На его палубе от щедрот Сузамуна установили одну из огромных катапульт, приспособленных шансарцами для морских сражений. Кесар эм Ксаи, расположившись на носу, отдал приказ стрелять. В тот же миг катапульта загремела и ударила. С ревом и свистом рассекая воздух, пламенный шар обрушился на ближайший черный корабль. Теперь расчет катапульты мог стрелять более прицельно, и гигантская ложка снова и снова с грохотом пружинила, выбрасывая пылающий заряд.
Пламя объяло Вольных закорианцев. Те, кто мог, бросались в море, где кармианцы одного за другим добивали их копьями и пиками, точно рыбу острогой. Те, кто все еще не оправился от отравления, помутившись рассудком, пытались взывать о помощи к кораблям с саламандрами на парусах. Из плотного облака жирного дыма доносился треск ломающихся снастей на пиратских биремах. Мачты рушились, взметая снопы искр. Но и среди этого шума кармианцы, даже находясь на изрядном удалении, слышали вопли гребцов, оказавшихся в смертельной ловушке под пылающими палубами вражеских кораблей.
Капитан первого кармианского судна обернулся к принцу эм Ксаи. В его жилах тоже текла смешанная кровь, но в модном сейчас стиле героя Ральднора он обладал очень темной кожей и золотистыми волосами.
— Мой лорд, всем известно, что закорианские пираты сажают на весла только рабов.
Кесар лишь взглянул на него, равнодушный и далекий.
— Мой лорд, те, кто сейчас горит там заживо — элисаарцы, искайцы, таддрийцы. Мы не воюем с их землями.
Кесар одарил его такой завораживающей улыбкой, что капитан улыбнулся в ответ прежде, чем успел спохватиться. Но уже через миг принц перестал улыбаться.
— Если это так заботит вас, капитан, можете отправиться туда и вызволить их. Разумеется, при условии, что отправитесь туда в одиночку.
Честно говоря, немногие испытывали сострадание к мукам закованных рабов. Слишком уж ничтожны были в самом начале кармианские шансы на успех, сейчас ставший несомненным. Кто-то начал кричать, остальные подхватили, снова и снова повторяя: «Эм Ксаи! Эм Ксаи!» И этот ликующий шум постепенно почти заглушил другой — от гибнущих кораблей и людей.
К середине утра лишь угольно-черные разводы на воде, обгорелые обломки да поднимающийся к небу дым напоминали о том, что здесь затонули закорианские пираты.
Тех, кому удалось добраться до берега — не более тридцати — добивали конные гвардейцы Кесара и кучка вопящих матросов, жаждущих крови. Это была бойня — даже не убийство. Не исключено, что кому-то удалось бежать, поднырнув под корабли и добравшись до берегов Дорфара, но эта возможность была совсем невелика. Даже если огонь и копья пощадили их, море и яд, скорее всего, оказались не столь милосердны.
Долго еще после этого в Тьисе поднимали тосты во славу своего вина. Городской летописец поспешил занести в хроники все, что было добавлено в вино той ночью. А это было все, что угодно, чем можно отравиться — ядовитые травы, соединения опия, масло для светильников, рвотные и слабительные средства, даже мази для зеебов, — лишь бы обладало слабым вкусом и еще более слабым запахом, либо было сладким на вкус. В бочки и кувшины пошли даже духи. Для Вольных закорианцев все вина южного континента были невиданно ароматными и сладкими, поэтому они отнесли необычную густоту и неожиданную реакцию ноздрей, неба и желудка на счет отсутствия привычки — и стали пить дальше. Может быть, вино и не убило их само по себе, но все равно стало причиной их смерти.
Кесар возвращался в Тьис, и золотое сияние дня гасло на его потемневшем мече. Это был не тот меч, в который маг превратил змею, а его собственный клинок, выкованный год назад, когда он еще не задумывался ни о каких сражениях. Но закорианцы, которых он настиг на холме, не были первыми людьми, убитыми принцем.
Тот меч был у Рэма, которому тоже прежде доводилось убивать. Сверкали белые зубы, оскаленные в застывшей усмешке, но глаза оставались неподвижными и холодными, и в них жила смерть.
Болтали — Рэм не раз слышал об этом, — что Кесар, еще пятнадцати или шестнадцати лет от роду, время от времени запирался где-нибудь с вооруженным преступником и бился с ним насмерть, оттачивая мастерство. Принцы северного Виса иногда упражнялись подобным образом, пусть даже не в королевских академиях боевых искусств — но за дверями всегда стояла вооруженная стража, готовая в любой момент прийти хозяину на помощь.
Они потеряли всего пятерых, и ни один из них не был гвардейцем Кесара.
Женщины Тьиса наперебой предлагали себя победителям, и экипажи кармианских кораблей, стоящих в бухте, рыскали по городу, нанося, пожалуй, не меньший ущерб, чем могли бы Вольные закорианцы.
Правитель дал пир, пусть и без вина, в честь принца и его капитанов. Четыре девушки танцевали для них под музыку арф и барабанов. Девушки были висские, и когда они выгибали смуглые спины, длинные черные волосы рассыпались по полу.
— Моя дочь, — с гордостью сказал правитель, указав на самую соблазнительно выгнутую спину. Когда Кесару вежливо предложили ее на ночь, он скромно согласился.
Комната для гостей оказалась тесной, с траченными молью занавесками.
Рэм обнаружил, что его назначили дежурить у двери на вторую половину ночи. Это была, как он решил, неплохая шутка.
Девушка не хотела уходить от него, не то решив извлечь из этого какую-то выгоду, не то просто не насытившись, а может, по обеим причинам сразу. Он взял ее снова, на этот раз небрежно, почти грубо, и выставил за дверь. Униженная, она набросила свой полупрозрачный наряд и удалилась.
Кесар лежал на постели, глядя на сводчатый потолок комнаты.
Из окна доносился разгульный шум, время от времени мелькали лихорадочные отблески огней, хотя уже меньше чем через два часа должно было взойти солнце. Принц задумался, много ли разрушений успеют произвести к рассвету солдаты с его кораблей. То, что его гвардия непричастна к этому, не должно было вызывать сомнений ни у кого. В любом случае происходящее в Тьисе совершенно не интересовало никого за его пределами.
Они хотели немедленно послать в Истрис известие о своей победе. Он приказал им подождать...
Внезапная вспышка фонаря или факела выхватила из темноты обнаженный церемониальный меч, прислоненный к стене.
Кесар пристально взглянул на него. Меч лишь немного не доставал до половины роста высокого человека и был тяжелым, сделанным лишь для красоты. Сегодня он таскал его на этот провинциальный пир вместе со своим знаменем Саламандры — подобное оружие годилось лишь на это. Да еще на то, чтобы под прикрытием иллюзии и манипуляций фокусников выдать его за живую змею.
Он стал понемногу погружаться в сон, довольный и насытившийся. Слегка притупились глухая ярость и глухая тоска по тому, что он утратил, терзающие его душу, хотя тело и было расслаблено. Интересно, как там сейчас Вал-Нардия? Опаляет ли ее плоть жгучее застийское желание?
И вновь на лезвии меча блеснул огонек блуждающего факела.
Кесар не заметил на тонущих пиратских биремах ни одной женщины, по крайней мере, не помнил этого. Возможно, все они были в мужской одежде, не позволяющей различить их в этом дыму, или просто задохнулись под палубами, а их воображаемые крики утонули в общем шуме.
Он отмахнулся от этой праздной мысли, мало-помалу успокаиваясь.
Отблески все играли и играли на мече. Сквозь полусмеженные веки Кесару казалось, будто металл плавится, покрываясь золотистой рябью и ручейком сбегая по стене... Он перевернулся на живот и заснул.
Разбудило его легкое прикосновение чьей-то руки к щиколотке. Он мгновенно стряхнул с себя сон и весь подобрался, но железным усилием воли заставил себя лежать тихо и совершенно неподвижно, словно ничего не почувствовал.
Может быть, девушка решила вернуться? Нет, прикосновение было не женским. Значит, убийца. Но как? На окне решетка. Тогда номер девятый у дверей — как там его, Рэм? — предал или просто оказался слишком беспечным и погиб, ничему не наученный поркой.
Чувство осторожного касания ушло со щиколотки, но не исчезло вовсе — продвинулось вдоль икры, затем по бедру...
Внезапно он понял, что это. Убийца, вполне возможно — но не человек. Его мгновенно бросило в пот — это не было подвластно его контролю. Тяжелое липковатое змеиное тело мгновенно замерло, наверное, почувствовав его пот, его страх. Ибо он действительно боялся. Он разделял подспудное отвращение всех Висов к этим тварям, и его вряд ли можно было назвать иррациональным. Судя по размеру, не большому и не маленькому, змея, которую он так остро ощущал на своем теле, с немалой вероятностью была ядовита.
Она уже проскользнула по его ногам, мягко прошуршала по ягодице, задержавшись в ложбинке у основания хребта.
Кесар прикусил язык, прижимаясь к кровати в ужасающем напряжении, которое, однако, не должно было выдать себя ни единой дрогнувшей жилкой.
Тварь лежала у него на хребте, приподнимаясь и опускаясь в такт его дыханию, которое участилось, но едва-едва заметно. Она могла броситься на него в любой миг. Даже если он будет лежать неподвижно, достаточно любого резкого звука из города.
Она поползла снова.
Теперь она была у него в волосах, на миг запутавшись там, потом скользнула к левому плечу.
Чем ближе укус к горлу или голове, тем он губительнее. Казалось, змея раздумывает. Он лежал лицом к другому плечу, отвернувшись от нее. Она коснулась его предплечья — так легко, что это показалось почти лаской, потом стекла по руке, задев бок лентой своего тела.
Змеиная голова была совсем рядом с ладонью Кесара. Он так остро ощущал ее присутствие, что почувствовал, как она приподняла голову, и невольно и неизбежно напрягся, ожидая броска. Если ее зубы вонзятся в плоть, действовать нужно будет молниеносно — вырезать ножом место укуса, потом прижечь... Тем временем змея положила голову ему на ладонь и замерла.
Он тоже замер, ожидая. Змея не шевелилась. Казалось, она может лежать так вечно... или до тех пор, пока ее не потревожат.
Усилием воли Кесар заставил себя забыть о страхе. Прикинул положение змеи, не видя ее, при помощи одного лишь осязания, постарался определить угол, который плоская голова образовала с его пальцами — рукой спящего, развернутой ладонью вверх, беззащитно раскрытой, ставшей колыбелью для змеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61