Михайлов Л
Падение властных твердынь
Л.Михайлов
Падение властных твердынь
О-о-о, когда же этот скучный урок закончится?! За окнами класса светился увядающим осенним золотом сентябрьский день, и Владик (назовем так нашего героя) с отвращением посмотрел на лежащий перед ним на школьном столе учебник литературы. Не будучи плохим учеником - напротив, ему все давалось легко, слишком даже легко -, Владик часто скучал на уроках. Учителя тщетно пытались заставить его сосредоточиться: во время занятий мысли его витали где-то далеко. Вызовут к доске - он отвечает с блеском. Ну что с таким учеником поделать? Вот и сейчас ему совсем не хотелось думать о каких-то героях романов Льва Толстого, и, глядя перед собой невидящим взглядом, он погружался в дивные воспоминания. Прошедшее лето оставило у Владика яркие воспоминания, которые были намного притягательнее любых уроков:
Вспоминать о летнем отдыхе на даче ему было тем приятнее, что там произошло нечто такое, что поразило его до глубины души и свободило его от наивных детских страхов. Дело в том, что с раннего детства Владик рос под властной опекой своей матери. Мать была по натуре очень властной, к тому же, видимо, считала естественным руководить каждым шагом своего сына. То, что в семье он был единственным ребенком, лишь усугубляло ситуацию, сосредоточивая всю родительскую энергию на одном Владике. Он не просто уважал свою мать - он ее боялся, тем более что она порой подкрепляла властный тон своих слов увесистым подзатыльником. Авторитет матери в глазах Владика был неколебим: это была настоящая властная твердыня! И вот, наконец, этим летом пришла минута, когда эта твердыня рухнула.
:Владик загорал на лужайке на заднем дворике дачного коттеджа. Расстелив старенькое покрывало на мягкой шелковистой траве, он нежился в лучах ласкового июльского солнышка, лежа навзничь и прикрыв глаза от солнца козырьком выгоревшей бейсболки. Казалось, он задремал. Видимо, так и подумала его мать, когда ей вздумалось нарвать скороспелой вишни с куста, рядом с которым и загорал Владик. Чтобы достать до веток, надо было перешагнуть через него, что Инна Семеновна (таковы имя и отчество матери Владика) и сделала недолго думая. Сделав широкий шаг одной ногой, чтобы перешагнуть через дремлющего, как ей показалось, сына, она стала срывать крупные спелые вишни, и это занятие, видимо, так увлекло женщину, что она оставалась в этом несколько неудобном положении несколько минут. Владик впоследствии не раз ловил себя на том, что с удовольствием вспоминает эти минуты: когда его лицо вдруг перестало ощущать ласковое прикосновение солнечных лучей, он приоткрыл глаза и движением головы стряхнув прикрывавший глаза от солнца козырек бейсболки, и увидел то, чего никогда прежде не видел - обнаженные женские гениталии. Легкий материн сарафан из цветастого ситца был надет на голое тело. На этом смуглом от загара теле (мать целые дни проводила загоря на пляже) не было трусов. Наверное, мать их просто не надела, когда переодевалась после загорания на пляже. То, что открылось глазам Владика под накрывшим его лицо длинным подолом сарафана, буквально потрясло его. Мать, властная и жесткая, не терпящая возражений, вдруг оказалась перед ним, 15-летним мальчишкой, в таком непривычном виде! Владик не мог отвести глаз от представшей его взору густой поросли вьющихся русых волосков между женских бедер. Ноги были широко расставлены, и Владику было видно, что эта поросль покрывает не только материн лобок, ее половые органы, но продолжается и далее, на промежности, и даже из ложбинки между ягодицами, там где угадывалась впадина заднего прохода, виднелись несколько вьющихся волосков. До этого момента Владик как-то никогда не давал себе отчета, красива ли его мать, нравится ли она мужчинам. Наверное, она должна была привлекать мужские взгляды - статная, красивая женщина тридцати пяти лет, с роскошными русыми волосами, высокой грудью и крутыми бедрами. Ей шло любое платье, даже без всяких украшений она была очень привлекательна. Но то, что у нее было под платьем - это всегда было скрыто от мужских глаз, и вот теперь эти сокровища неожиданно открылись глазам сына. Зрелище было таким непривычным, так возбуждала сама мысль, что все это великолепие мать тщательно всегда прятала от чужих нескромных взоров, что Владик жадно стал вглядываться туда, где под завитками тончайших русых волосков угадывалась выпуклость женского лона. Это сокровенное для любой женщины место было слегка различимо под русыми зарослями, но Владик невольно дорисовывал в своем воображении то, чего не видел, и получалось, что перед ним роскошная выпуклость, разделенная надвое обворожительной складкой срамных губ. Тонкий ситец почти ничего не затенял, так что Владик смог, прикидывая на глаз, определить размеры представшей его взору половой щели. Он был поражен: лоно у его матери было весьма большое, длина его от переднего края клитора до самого заднего края, где за сошедшимися краями срамных губ (они немного выступали из волос) начиналась промежность, составляло примерно 14 сантиметров. Женщина между тем слегка двигала ногами, переступая вдоль вишневого куста, и Владику были видны не только смуглые материны ляжки, не только ее гениталии, но и соблазнительно перекатывающиеся полушария женских ягодиц, которые своей почти молочной белизной резко контрастировали с потемневшими от загара бедрами (впрочем, и на ягодицах был легкий загар, что навело Владика на крамольную мысль, что мать иногда бесстыдно загорает голой). Однажды, когда мать расставила ноги особенно широко, потянувшись к дальней ветке, он увидел ее раскрывшиеся, словно в безмолвном сексуальном призыве, валики лона, эти так называемые большие срамные губы, между которыми выпирали две извилистые бахромки (малые срамные губки, догадался начитанный Владик). Ему показалось даже, что там, на малых срамных губах, он разглядел капли влаги. Что это были за капли? - гадал он потом. Были ли то капли речной воды, не вытертые после недавнего купания, или то были капли пота (день был и впрямь жаркий, может потому мать и не надела трусов)? А может быть, его глаза впервые увидели влагу, которая выделяется у женщины из лона при половом сношении - ведь мать могла там, на речном пляже, кому-то незадолго перед тем отдаться (что было не такой уж невероятной догадкой, как он позже убедился). Оставалось лишь гадать. Обоняние тут ему не помогло, он ощущал целый букет запахов (и запахи цветущей поляны, и запах пота на собственном теле, и запах мокрого белья, которое сушилось на веревке тут же рядом...) Блаженствуя, он пожирал глазами женские тайные места, пока мать через несколько минут не отошла в сторону. Увлеченная сбором ягод, она и не подумала посмотреть на лицо сына, иначе к своему удивлению и стыду она увидела бы, что Владик совсем не дремлет. Конечно, она поняла бы, что его глаза неспроста широко раскрыты. Но она на него даже не взглянула...
Зрелище наготы матери еще долго стояло перед глазами Владика. Теснились безумные мысли: она обычная грешная женщина, не надевающая трусов в жаркий день, у нее есть половые органы, мало чем отличающиеся от половых органов других женщин, значит, она должна быть так же сексуальна и жадна до наслаждений, как другие люди (ему невольно вспомнилось, как мать унизительно стыдила его, застав за мастурбированием в ванной, - теперь он лишь презрительно усмехнулся при воспоминании об этом бесславном для него случае). Странно - ему и в голову не пришло, что его мать и не может отличаться от других людей. И что, разве он продолжал бы ее бояться и уважать по-прежнему, если бы у нее были не развитые половые органы женщины, много и с удовольствием отдававшейся мужчинам, а инфантильные половые органы, как у девочки первоклассницы?
Невольно всплыло в памяти, как когда-то в детстве он разглядывал половые органы у девочки - первоклассницы, которая была года на три моложе его и ее звали Тая, - она ему позволила делать все, что ему хотелось, когда во время игр на заросшем кустарником деревенском пустыре он ловил ее, случайно поднял ее платье и обнаружил, что она без трусов. Владика как током ударило, он схватил ее за плечи, повернул лицом к себе и, повалив на песок, раздвинул ее загорелые худые ляжки и долго рассматривал и ощупывал то, что между ними было. А был там безволосое - еще бы, он и сам не подозревал, что там когда-нибудь со временем должны быть волосы! - девичье лоно, всего лишь сокровенный между ног бугорок с длинной бороздкой, которую Владик раздвинул большими пальцами обеих рук и в которой обнаружил еще одну кожную складку, еще более нежную, которую тоже раздвинул. Семилетней Тае это явно нравилось, потому что она не сопротивлялась этому "врачебному осмотру", и они оба не забыли о времени, пока их не начали звать другие дети, котрые уже начали их разыскивать.
Так вот, теперь, когда Владик вдруг увидел гениталии матери, ему как-то не пришло в голову, какое чувство он стал бы испытывать к Инне Семеновне, если вдруг увидел бы у нее такие же детские органы, какие были тогда у Таи. Разве мать не должна была быть тем, что она есть в самом деле - женщина в расцвете лет и сексуальных желаний? Занятый бурей мыслей, он лежал неподвижно, забыв обо всем, и обгорел бы на солнце, если бы его не вывел из блаженного оцепенения голос той, что так неосмотрительно дала ему возможность наслаждаться ее наготой: мать звала его обедать. Владик стряхнул с себя одолевавшие мысли и пошел в дом, где его уже дожидалась тарелка окрошки.
За обедом он украдкой взглядывал на ничего не подозревавшую мать и невольно ловил себя на том, что спрашивал себя, надела ли она теперь трусы или все еще нет? Конечно, под сарафаном он не мог ничего увидеть, но при взгляде на выглядывающее из-под подола загорелое колено воображение само дорисовывало остальное. Когда за обедом отец объявил, что намерен съездить со своим приятелем на расположенный неподалеку конный завод, чтобы договориться там о получении уроков верховой езды, а мать сказала, что после обеда собирается пойти купаться и загорать на реку, Владик уже знал, что он будет делать после обеда: ему хотелось тоже пойти на реку, но тайком, чтобы подсмотреть за купающеся матерью. Сказав для отвода глаз, что ему хочется после обеда поспать в гамаке на веранде, он весь погрузился в обумывание своего плана, который вскоре и осуществил.
Река была недалеко от их дачи, протекая неспешно под сенью раскидистых ив. Ее берега словно нарочно были приготовлены для засад: прямо к берегу с узкой полоской песчаного пляжа подступали густые кусты. При желании было нетрудно подобраться незамеченным и из кустов видеть все, что происходит на берегу. Владик выждал, пока Инна Семеновна закончила суету на кухне и ушла на реку. После ее ухода у него от нетерпения дрожали ноги - так ему хотелось тут же пойти следом! Однако он заставил себя выждать еще минут десять и только потом отправился по той же тропинке к реке. Он был предусмотрителен: надел разрисованную камуфляжными разводами и пятнами охотничью куртку отца и такую же закамуфлированную панаму, а также взял с собой сильный отцовский бинокль. Стараясь быть совершенно бесшумным, он прокрался в гущу кустов возле того места, где любила загорать мать. Ему не совсем удалась его затея, потому что пробираясь среди густых веток, он ненароком сломал одну из них. Ветка сломалась с громким треском, чем чуть не погубила весь замысел Владика. Замерев, он смотрел, как Инна Семеновна, лежавшая навзничь на расстеленной накидке, с накрытым широкополой соломенной шляпой лицом, сбросила с лица шляпу, приподнялась и стала испуганно всматриваться в темную гущу кустарника. Ничего там не разглядев, она вернулась в прежнюю позу, но Владик еще несколько минут не смел шелохнуться. Потом он очень осторожно переполз в то место, которое показалось ему с самого начала наиболее удобным для наблюдения, и стал наблюдать за Инной Семеновной. Она лежала ногами в сторону того куста, где притаился непрошеный соглядатай, и ему приходилось упираться взглядом в ее ступни, которые, впрочем, были слегка разведены в стороны, так что между бедер виднелась широкая зеленая полоска купальника, которой было скрыто от глаз то, что он недавно видел под материным сарафаном - густо заросшее волосами женское лоно. Такой же зеленой материей были обтянуты холмики грудей. Владик смотрел на мать и беззвучно шевеля губами, ругал ее за то, что она изменила своему обыкновению загорать без купальника и никак не давала ему полюбоваться своими сокровищами. Та, к кому были обращены эти беззвучные упреки, казалось, дремала, разнеженная под ласковыми солнечными лучами, и Владику опасался, что она будет дремать так еще долго. Он уже приготовился к тому, что придется понапрасну проскучать час - другой, но долго ждать ему не пришлось. Позагорав немного, Инна Семеновна вдруг встала и, осмотревшись - не видит ли кто? стала снимать с себя купальник. Решила позагорать всем телом, понял Владик. Неспешные движения Инны Семеновны поначалу ничего нового не предоставили его нетерпеливому взгляду: Инна Семеновна стояла повернувшись спиной, но минута ожидания была вознаграждена: раздеваясь, мать постепенно поворачивалась к Владику передом, и вот он увидел сначала ее большие груди, почти целиком потемневшие от загара, что резко контрастировало с белизной кожи там, где тело обычно было скрыто бюстгальтером; большие, с медный пятак, темно-красные околососковые кружки обрамляли выпуклие пуговки сосков того же цвета, которые смотрели чуть в стороны и вниз. Груди выглядели большими чуть продолговатыми дынями, их совсем не портило то, что они были немного отвисшие. Когда Инна Семеновна раздевшись легла загорать вновь, она лежала навзничь, и ее груди раскатились в стороны, оставив посредине широкую ложбину и дерзко задрав кверху и чуть в стороны острые навершия сосков - это было очень красиво. Впрочем, тогда вниманием Владика завладели уже не груди, а совсем иная часть тела Инны Семеновны. Это место он уже перед тем увидел в необычном для себя ракурсе, когда при раздевании мать наклонилась, снимая расстегнутый купальник через ноги. Владика поразила овальная поросшая русыми волосками выпуклость, которая вдруг стала видна под ягодицами между бедер. Это было самое сокровенное место Инны Семеновны - ее половые органы. Эта буйная поросль вьющихся волосков на женских гениталиях была хорошо видна, но Владику хотелось разглядеть ЭТО получше, и он взял в руки бинокль. Несколько секунд он любовался тайным достоянием своей матери, разглядывая светло-русые заросли, которые в окулярах выглядели на расстоянии вытянутой руки (казалось, до них можно дотянуться и потрогать), и срамные губы, которые проглядывали сквозь волосы, затем женщина выпрямилась. Купальник упал к ее ногам, и она стряхнула его, сначала с одной ноги, затем с другой. Половая щель при этом уже была не видна Владику, но он видел густую поросль волос на ней (так называемую киску), когда мать поднимала ноги. Сбросив с себя купальник, Инна Семеновна улеглась загорать снова в той же позе, что и раньше, навзничь, и снова накрыла лицо широкополой соломенной шляпой. Она лежала, как и ранее, ногами в сторону Владика, так что ему было хорошо видно то, что он так жаждал увидеть, когда на женщине еще был купальник. Теперь ему ничто не мешало со сладострастным замиранием сердца разглядывать обнаженное лоно. Инна Семеновна к тому же легла с широко раздвинутыми ногами, стараясь подставить солнечным лучам внутренние стороны бедер, так что Владик видел не только большой треугольник светло-русых волос, но и проглядывающие сквозь волосы срамные губы, эти две неровные розовые полоски. Над ними виднелся валик клитора, который слегка проглядывал сквозь завитки лобковых волос, увенчанный маленькой, с горошину, головкой. В бинокль Владик во всех подробностях рассмотрел гениталии Инны Семеновны, они были прямо перед глазами, казалось так близко, что можно потрогать рукой, он видел каждый волосок на лобке и на промежности, видел каждую неровность бахромы срамных губ, видел родинку на промежности, где волосы были тонкой полоской, видел молочно-белые шары ягодиц. . . Правая рука Инны Семеновны вдруг легла на лобок, и два пальца - большой и средний - раздвинули срамные губки, в то время как указательный принялся ласкать головку клитора. Она мастурбирует! - это открытие было самым потрясающим для Владика. Теперь он знал не только интимные тайны тела своей матери, но и стал свидетелем того же занятия, за которое она несколько раз унизительно стыдила его самого. Властная твердыня пала окончательно: теперь мать не имела в его глазах никакого авторитета, она словно стала для него девочкой - одноклассницей, которую можно уличить в мастурбации и у которой можно невзначай поднять юбку.
1 2 3