Иманнуил Кант

Поскольку перед ребенком в этот период стоит именно такая задача – научиться ощущать собственное «Я», – он и впадает в так называемый «негативизм». Под последним понимают не вздорность, а постоянное сопротивление всякому внешнему влиянию. Вот почему, даже желая чего-то, ребенок, переживающий свой «кризис трех лет», готов сказать: «Нет!». Поступая так, он ощущает себя личностью. Постепенно, по мере взросления, этот негативизм канет в Лету, но до тех пор малыш будет бороться против всего, что исходит извне, от других людей. Эта борьба, это «Нет!» нам в наши три года были необходимы, поскольку в противном случае собственную индивидуальность мы бы никогда не ощутили.
Таковы в общих чертах задачи слова «Нет!», любого отрицания, любого отвержения и негативизма. Меняется ли что с возрастом? В каком-то смысле, конечно, меняется, но по сути все остается по-прежнему: когда мы отрицаем что-либо, мы заинтересованы не столько в том, чтобы что-то отвергнуть, но в том, чтобы сказать «Да!» самим себе.
Вот почему циники, отрицающие всеобщие ценности, попирающие устои и девальвирующие общие принципы, на самом деле не столько борются с «общественной моралью» или «устоявшимися мнениями», сколько пытаются ощутить самих себя, почувствовать себя как факт действительности, выделить себя из общей массы, доказать, и в первую очередь самим себе, свою же собственную индивидуальность, особенность, инаковость.
Именно поэтому я позволю себе утверждать, что циник не разрушитель, он созидатель, он пытается созидать самого себя через отрицание всего, чему он себя противопоставляет. Оскверняя ценности и устои, подвергая их остракизму и осмеянию, он не столько заботится о ложности или истине каких-то положений, сколько о том, чтобы быть, чтобы ощущать самого себя, чтобы не потерять то, что он ощутил когда-то, в свои три года: он не элемент массы, он – это он! Впрочем, тут есть существенная трудность, поскольку, отрицая все и вся, он не создает ничего, что бы можно было назвать им.

Делать противоположное – тоже вид подражания.
Лихтенберг

Циники кажутся похожими на трудоголиков, верующих и борцов, на самом же деле если для последних персонажей вся их деятельность – это способ занять собственные силы, оттеснить на второй план жизненные проблемы, отрешиться таким образом от подлинной реальности, окунувшись в мир виртуальной игры, то циники, напротив, представляют собой самых отъявленных реалистов. Это народ, не бегущий с родной земли, но требующий ему ее вернуть, требующий и готовый сражаться за это.
Впрочем, постепенно это благое начинание обретает формы отчаянного невротического поведения, цинизм выливается в стиль жизни, истинные цели ретушируются, поступки человека превращаются в театральное действо. Он обзаводится массой сценических, театральных поз, декораций, костюмов и проч. Почему это происходит? Потому что с самого начала тактика, избранная циниками, была неверной, и до невроза и здесь, что называется, рукой подать.

Гений и злодейство
Герой пушкинских «Маленьких трагедий» задается вопросом о совместимости гения и злодейства. Вопрос этот риторический, поскольку все определяется обстоятельствами. Резерфорд, Кюри, Эйнштейн, Бор, Гейзенберг, Сахаров – люди безусловно гениальные, и спорить по этому поводу бессмысленно, но именно благодаря им стали возможны взрывы в Хиросиме и Нагасаки, гонка вооружений и чернобыльская авария. В этом пушкинском вопросе скрыта и еще одна крайне существенная проблема.
Как быть человеку, ощущающему себя носителем оригинального взгляда, когда общество традиционно тяготеет к тенденциозности? Если он ощущает себя особенным, то нуждается в том, чтобы к нему относились соответствующим образом. Однако каждый из нас ощущает себя особенным, более того, каждый из нас уверен, что именно его точка зрения правильная, истинная. Поэтому у человека, одаренного оригинальным взглядом (или считающего свой взгляд таковым), нет никакого шанса быть признанным в том виде, в котором он хочет этого.

Мир существует не ради ваших ожиданий, так же как и вы живете не ради ожиданий мира. Мы соприкасаемся друг с другом благодаря искренности своего существования, а не благодаря намеренному налаживанию контакта.
Фредерик Пёрлз

Тут-то и завязывается драма. Постепенно такой человек оказывается озабочен не столько тем, чтобы сделать этот свой оригинальный взгляд «новым видением», «действительным событием», сколько тем, чтобы быть признанным в качестве носителя соответствующего нового, перспективного взгляда. Но своими глазами чужих перспектив не увидишь, как бы хороши они ни были, поэтому носителю оригинального взгляда рассчитывать на признание нечего. Есть один выход, чтобы тебя поняли и оценили: необходимо воплотить в жизнь эту оригинальную идею, т.е. надо работать.
Например, если бы Пушкин вместо труда над своими бессмертными произведениями принялся бы сразу искать всеобщего признания, то никто и никогда бы не назвал его «солнцем русской поэзии» и «создателем современного русского литературного языка». История отвела бы ему роль его героя Онегина – баловня судьбы, циника, который многого хотел, но так ничего и не сделал: «Отступник бурных наслаждений, Онегин дома заперся, зевая, за перо взялся, хотел писать – но труд упорный ему был тошен; ничего не вышло из пера его, и не попал он в цех задорный людей, о коих не сужу, затем, что к ним принадлежу».
Как ни странно, среди нас множество таких Онегиных, а также Печориных, Раскольниковых, Чацких, Базаровых, Обломовых и прочих циников, которые отрицают существующее, а если и предлагают нечто новое, то лишь в качестве голых «прожектов». Впрочем, часто их не хватает даже на это. Им кажется, что они-то знают, как правильно организовать государственную политику, как провести кардинальные реформы, изменить мироустройство, перековать человечество.

Самосозерцание – бич, который усугубляет неразбериху в уме.
Теодор Ретке

Но дай им возможности, о которых они просят, и все их прожекты лопнут, как мыльный пузырь. Может быть, ощущая это, а может быть, просто побаиваясь, они так и остаются в тени – тем жирафом, которому якобы видней. Ощущая собственную инаковость, особые дарования и способности, они жаждут признания, но ожидают, что оно как-нибудь само собой свалится им с неба, просто потому, что они такие.
Этих персонажей нетрудно узнать: ничто не бывает для них хорошо, а тем более восхитительно и прекрасно. Все, на что падает их взгляд, подвергается осмеянию или, в лучшем случае, скептическому сомнению. Для них не существует авторитетов, кроме формальных, а если они и есть в их сознании, то лишь для красного словца, для возможности апеллировать к данному имени: «Так думали только два человека: я и Кант». Это выглядит забавно, но большинство людей, конечно, раздражается. Всеобщее раздражение только усиливает амбиции нашего циника и вряд ли сподвигнет его на работу, чтобы доказывать свою исключительность делом, а не опровергать едкими сентенциями устоявшиеся взгляды и признанные авторитеты.
На самом деле, может, они думают даже лучше Канта! Кто знает? Однако же Кант развернул философию, он заставил философов разделиться на неокантианцев и не неокантианцев, он создал новое мировоззрение, которым пользовались и пользуются миллионы людей. Но, видимо, в этом и секрет: Кант не желал такой участи ни себе, ни своей философии. Он, верно, даже не ожидал постигшего его успеха. Как мог он знать, что его труды будут расходиться миллионными тиражами, что его теории будут преподаваться в тысячах университетов, институтов, гимназий? Он изучал идеи других и обосновывал собственные, он создал систему новых взглядов, не отрицая прежние. Странно ли, что Кант не циничен?..
Впрочем, с точки зрения психического благополучия Кант вряд ли может быть признан примером, достойным подражания, потому что был трудоголиком и верующим (в нашей классификации форм невротического поведения). Но все-таки циником он не был. Циник же – и верующий, и трудоголик, и борец в одном лице. Он верит в собственную исключительность, трудится, не покладая рук, разрушая все и вся, а потому он и борец. Отличительная его черта лишь в том, что вся эта невротическая деятельность нацелена на попытки доказать очевидное: что каждый из нас действительно исключителен. А слава приходит лишь к тем, кому повезло.

Всё можно купить
Впрочем, некоторые циники все-таки находят способ доказать, по крайней мере самим себе, что они персонажи исключительные. Собственно, сами эти доказательства вряд ли смогут убедить кого-либо, однако нашего циника это не интересует, ведь он живет с тезисом, что «все можно купить». Тезис забавен, но сами эти персонажи отнюдь не выглядят таковыми. Вся их жизнь уходит на формирование собственного бюджета и попытку «купить» таким образом себе исключительность. Чем определяется в нашем обществе исключительность того или иного лица? Покойников ценят по заслугам, живых – по финансовым средствам. Поэтому если хочешь быть признан еще живым, то, будь любезен, обзаведись состоянием. В целом, это проблема самого общества, а герои нашего изложения лишь – его жертвы, хотя…

Сумасшедший говорит: «Я – Авраам Линкольн», невротик говорит: «Я хочу быть Авраамом Линкольном», а нормальный человек говорит: «Я – это я, а ты – это ты».
Фредерик Пёрлз

Людям, которым не доводилось чувствовать себя очень и очень состоятельными, наверное, никогда не понять, что такое быть этим очень и очень состоятельным человеком. Деньги открывают любые двери и предоставляют такое количество возможностей, что все и не истратишь. Цинизму в этой ситуации благоволит все, и такой циник видит жизнь, как ему кажется, изнутри. Он подобен экспериментатору в павловской лаборатории: показывает кусок мяса и замеряет количество выделившейся у подопытного животного слюны. Тот автоматизм, та удивительная закономерность, с которой это происходит, – отменная почва для любого цинизма: человек – такое же животное, как и любое другое, лишь стимулы на него действуют особые! Достаточно нашему цинику посмотреть на то, как меняется в этих условиях поведение женщин и мужчин, чиновников и работников искусств, прислуги и родственников, и его цинизму не будет предела: «все можно купить»!
Единственное, что упускают из виду эти очень состоятельные циники, так это то, по каким механизмам формируется данный «рефлекс», что является движущей силой этой «слюноотделительной» реакции. А это – все та же иллюзия, что «все можно купить». В этом смысле экспериментатор и подопытный ничем не отличаются друг от друга, а потому цинизм, с которым первый относится ко второму, в равной степени распространяется на них обоих. Цинизм, который ставил перед собой задачи доказать исключительность нашего циника, засылает мяч в свои же ворота. Но разве знаешь об этом перед началом игры? А разве позволишь себе осознать это, когда сыграна уже большая часть партии?
В конечном счете этот очень и очень состоятельный циник понимает слишком простую истину: ему ничего не нужно, поскольку его индивидуальности нечем себя занять, ибо заработок – это дело, не достойное его духа, души, инаковости, которую он так бездарно пытался продюссировать с помощью своих баснословных финансовых средств. Его поведение как было невротичным, поскольку не могло решить поставленные перед ним задачи, так и остается невротичным. Теперь тезис «все можно купить» является единственным успокоением, впрочем, успокоения-то, когда все куплено, а пусто, и не происходит. Тревога, которая было улеглась по достижении поставленных нашим циником финансовых целей, пробуждается с новой силой, ведь «все» – это еще и «ничего». Когда все куплено – идти некуда, а это еще более ужасно, нежели длинный, извилистый и неизведанный путь.

Время летит быстрее, чем стрела, и жизнь проходит скорее высыхания розы. Как бы ты ни был искусен, можешь ли ты вернуть хоть один день прошлого?
Диоген

«Никого нет вокруг»
Удивительная современная писательница Лилия Ким описывает историю такого очень и очень состоятельного циника в одном из рассказов своей книги «Наваждение (библия исправленная и дополненная)». Финал истории видится таковым.
«Никого нет вокруг. Молоденькая, наивная шлюшка ушла, завтра появится другая, и так до самого конца, пока Иосиф не окочурится один в огромной постели, в шикарном доме, окруженный самыми лучшими вещами и самыми дорогими аксессуарами. Потом будут умопомрачительно шикарные похороны, Иосифа торжественно засунут в каменный мешок, замуруют там, чтобы трупный запах не просачивался наружу, растащат все его имущество и забудут о покойнике, который благополучно сгниет и истлеет в своем склепе, как это уже сделал Иаков. И странно то, что этого финала Иосиф мог бы добиться с равным успехом, будучи грязным, безработным бомжом в этом городе.
Иаков улыбался сыну с фотографии и грозил пальцем. Иосиф тяжело вздохнул, отчаяние охватывало его при мысли, что такой вот смертной тоски еще как минимум лет на пятнадцать».

Смысла нет
Чтобы осознать бессмысленность существования, вовсе не обязательно обретать несметное богатство, достаточно просто задуматься над вопросом «смысла». Зачем люди живут? Зачем они играют в свои игры, которые называют дружбой, родственными отношениями, любовью, работой? Зачем семья и брак? Зачем притворяться? Зачем тратить свою жизнь на зарабатывание денег? Зачем знания, которые лишь «приумножают скорбь»? Зачем что-то делать, когда столько уже сделано, а толку никакого? Зачем увеселения, которые, в итоге, все равно навевают смертную тоску? Зачем, зачем, зачем… Хотя и при небольшой, но широкоохватной пессимистической настроенности до тотального цинизма рукой подать.
Циником можно стать, пережив серьезные разочарования и жизненные потрясения, – ведь именно они заставляют человека понять, что он действительно существует, поскольку боль, как известно, наипервейший критерий жизни. Для кого-то подобные катаклизмы индивидуального существования становятся лишь очередным жизненным этапом, поводом или стимулом к дальнейшим делам и свершениям. Однако для многих они оказываются тем «моментом истины», когда вдруг возникает ощущение собственной сущности, собственного «я», его одиночества и затерянности в этом мире, его никчемности, ненужности бытию. И тогда человек переживает то, что в философии и психотерапии называют «экзистенциальным», или, проще говоря, личностным кризисом.

Люди только по той причине считают себя свободными, что свои действия они сознают, а причин, которыми они определяются, не знают.
Бенедикт Спиноза

Жизненные трагедии и связанное с ними новое, незабываемое, отчетливое ощущение собственного «я» могут вылиться как в отчаяние, так и в цинизм. Неизвестно, что лучше. Отчаявшийся человек, раздавленный, бессильный сопротивляться собственному отчаянию, – картина печальная. Воистину – «нет повести печальнее на свете». Однако чем краше цинизм, который заставляет человека озлобиться, ставит его в положение «круговой обороны», «глухой защиты»?
Между человеком и миром словно бы вырастает огромная, непреодолимая стена, но, отгородившисьот всего и вся, он сам оказывается в полной изоляции и одиночестве. Да, он едок и саркастичен; да, он холоден и жесток; но приглядитесь – и вы заметите, что этот его сарказм и эта его жестокость адресованы в никуда, адресованы никому, потому что он (этот несчастный) потерялся в своем собственном внутреннем мире. Своим отражениям он и посылает свои начиненные ядом стрелы.

Вдвоем быть лучше, чем одному… ибо если упадут – друг друга поднимут; но горе, если один упадет, а чтобы поднять его – нет другого, да и если двое лежат – тепло им; одному же как согреться?
Экклезиаст

Поведение, его «генеральная линия», определяется не сознанием, а подсознанием, поэтому, если в подсознании далеко не все благополучно, задумываться о смысле жизни опасно для здоровья, могут быть осложнения. Впрочем, в хорошем расположении духа вопрос о «смысле жизни» даже не встает. По всей видимости, в этом и разгадка. Не случайно великие философы – это, как правило, и великие печальники. Однако же, когда таким печальником становится не философ, изливающий свою желчь «по человеческому вопросу», а ничем особенно не выдающийся обыватель, то картина оказывается стократ печальней.
Глава 5.
Печаль и печальники
Горе как эмоция, печаль или страдание – это обычные психологические реакции. Они знакомы всем и каждому, это первое от момента рождения пережитое нами эмоциональное состояние! Мы появляемся на свет, издавая пронзительный крик, сообщая миру о своем страдании. Негативные эмоциональные переживания являются естественными психологическими реакциями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28