д. и т.п. Впрочем, для нас сейчас интереснее не то, в Кого или во Что люди верят, а то, зачем они это делают? Первое определяется сознанием, второе – подсознанием. У всякого действия есть цель: «если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно». Так вот, кому в нас нужно, чтобы мы верили, и зачем ему это нужно?
К сожалению, ответ на этот вопрос неутешителен и вряд ли может потешить наше самолюбие: мы верим, потому что так нам легче, а не потому, что предмет нашей веры существует. Как говаривал г-н Вольтер, «если бы Бога не было, Его бы следовало выдумать». Впрочем, данный ответ только предварительного свойства, и надо думать, что окончательный вердикт можно будет вынести только после того, как мы проанализируем то, как мы верим.
Со щитом
Что может быть хуже неопределенности? Вы сидите в кресле и абсолютно не представляете, что произойдет через минуту. Допустим, может произойти все, что угодно (а так оно и есть), вообще все. Каково будет ваше самоощущение? Мягко говоря, неуютно. Нам обязательно нужно иметь какие-то представления о своем будущем, в противном случае от тревоги никуда не деться. С другой стороны, если мы знаем все, что с нами произойдет, и знаем это определенно, без каких-либо сомнений, то состояние наше будет прямо противоположным: мы будем чувствовать себя спокойно и уверенно.
Вспомните, как вы первый раз пришли на работу – напряженно было, правда? Но вот вы идете туда уже тысячу первый раз, как самочувствие? Совсем другое ощущение, поскольку уже есть соответствующий стереотип поведения, а следовательно, все ясно и понятно, во всем уверенность и сноровка, многое, что раньше было серьезным испытанием, теперь делается автоматически.
Поговорим о смерти. С точки зрения возможности психологической защиты от этого страха. Конечно, защита эта невротическая, поскольку невозможно защищаться от неизбежного, да и бессмысленно, потому что все равно не знаешь как, ведь оно неизвестное. И все же необходима определенность в этом вопросе. Религия – это как раз тот случай, ведь если на чем она и спекулирует, так на этом нашем страхе – страхе неведомой смерти.
Любая ситуация страха исчезает, как только человек приходит в соприкосновение с настоящим, и вновь появляется, когда он озабочен будущим.
Фредерик Пёрлз
Религия уверяет, что никакой неизвестности тут нет, а будет так-то и так-то, нужно только очень сильно верить. Причем чем сильнее ты веришь, тем тебе известнее, чем меньше – тем неизвестнее, а потому страшнее. Вот она и мотивация: веришь – тебе хорошо, нет – мучаешься от страха. Возникает своего рода положительное или отрицательное подкрепление. Вера подкрепляется положительно, неверие – отрицательно (нашими же собственными отрицательными эмоциями), потому мы и верим.
Впрочем, тут есть «слабое звено». Представителям Церкви (в принципе, любой) важно не столько наше психологическое благополучие, сколько наша верность и готовность делать то, что было бы им выгодно. Выгода тут может быть как меркантильная, так и общественно значимая. К первой относится наша готовность жертвовать своими финансами, ко второй – наше «моральное соответствие» и «общее благо». Церковь традиционно выполняет общественно значимые функции «нравственного императива»: определяет, что хорошо, что плохо; говорит, что можно делать, а что нельзя. Но, как обычно, общественно значимое существует в ущерб лично значимому, ведь играют на страхе.
Страх перед смертью – лучший знак ложной, то есть плохой жизни.
Людвиг Витгенштейн
Да, пообещали жизнь после смерти, но «не всем уготовано Царствие Небесное», кому-то и «муки вечные» припасены. Вводится понятие греха: посмотрел на женщину с вожделением – значит, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем. А как быть с биологической потребностью? Подкорке до «общественного блага», знаете ли, как до лампочки. Или еще говорят: ударили по одной щеке – подставь другую, последнюю рубашку отдай. Хорошенькие заявления, но позвольте, а как быть с рефлексом, с защитной реакцией, да и без рубашки холодновато?.. Инстинкт самосохранения всех этих инициатив принять не может, это против его правил! Тут-то и начинается спекуляция: смотришь с вожделением, рубашку не отдал – полезай в печку! Страшно?
Получается, что инстинкт самосохранения сам религию и создал (именно он обеспечивает нас страхом перед неизвестностью), а потом эта религия ну давай его притеснять. И не верить нельзя, и верить накладно: куда ни кинь – везде клин! Единственное спасение – верить до умопомрачения, поскольку если ум помрачился, то все, что иерархи Церкви говорят, принять можно, а там, глядишь, и пообвыкнешься в новой роли. На все ответы появятся, все ясно станет (главное – не сомневаться): кто хороший, а кто плохой, что правильно, а что неправильно, кому – «Царствие», а кому – «муки тяжкие». Вера делает новый виток и становится по-настоящему невротическим поведением. Жизнь – штука сложная, в простые формулы не укладывается, а если мы все-таки пытаемся ее уложить, то оказываемся ей неадекватными, лишаемся живой связи с жизнью, и за это придется платить, причем плата будет подороже свечей и хаджей. Качеством своей жизни заплатим.
Посещая службу в готическом соборе, мы ощущаем погружение в сложную вселенную и замкнутость в ней, растворение неуютного чувства собственного «Я» в общности верующих.
Йн-Фу-Туан
Да, вера – это щит от собственного страха, но под этим щитом тяжело, как под крестом! Может, для начала имеет смысл выяснить, как наша психика функционирует, понять ее законы, механизмы, потом приладиться к ним, а потом уже и верить сколь душе угодно будет? Но так, наверное, сложнее. Легче щитом своей веры прикрыться – возникнет иллюзия защищенности и будет казаться, что победили мы своих драконов… Но долго уговорами сыт не будешь, а жизнь и законы ее не обманешь, только сам обманешься. Если в Бога верят, потому что хотят в Него верить, то слава Богу, если же в вере ищут спасение от страха, который сам по себе бессмысленен и абсурден, это никуда не годится. Использовать Божество в качестве щита, ширмы, скрывающей нас от собственного же страха, есть высшеебогохульство, которое только можно себе представить! Использовать Божество как анксиолитик (научное наименование противотревожных лекарственных средств) стыдно, наличие в вере человека такой, прямо скажем, позорной корысти вряд ли можно считать делом достойным.
С мечом
Загнать себя в лабиринты веры и решать с помощью этой тактики только один вопрос – вопрос «защиты» – это одно дело. Однако же мы помним, что инстинкт самосохранения кроме тактики «защиты» знает еще и тактику «нападения», которая не без основания признана лучшей защитой.
Три человеческих импульса, воплощенные в религии, – это, по-видимому, страх, тщеславие и ненависть. Можно сказать, что цель религии в том и заключается, чтобы, направляя эти страсти по определенным каналам, придать им вид благопристойности.
Бертран Рассел
Какие же тут резоны? Во-первых, это «активная жизненная позиция», которая по большому счету, мало чем отличается от агрессии. Агрессия же – это разрядка, и страшащемуся разрядиться очень кстати. Во-вторых, когда кого-то в чем-то убеждаешь (да еще с пеной у рта!), то сам же еще больше и убеждаешься, а если убеждаешься, то и уверенности больше, если же уверенности больше, то страха меньше. Как ни крути – выгодно!
Вот почему у всякой религии и во всякой вере есть «тихие овечки», те, что под щитом, а есть борцы и поборники – «служители веры», они «с мечом». И таким служителем может быть не только священник, но и волонтер, то бишь доброволец. Лица эти отличаются не столько смиренным нравом, каковой требуется в большинстве Церквей, сколько воинственным характером. Вспомните хотя бы миролюбивого Соломона, с одной стороны, и весьма, надо признать, воинственного Моисея, от религиозного усердия которого длительное время мучился народ Израиля. Можно вспомнить также и кроткого любимого ученика Иисуса – Иоанна Богослова, а также воинственного до неприличия апостола Павла, с «посланиями» которого современная христианская церковь теперь не знает, что и поделать, – уж больно они архаичны.
Но не будем вдаваться в историю, а перейдем к персонажам насущным. Конечно, поборников веры сейчас меньше, чем просто верующих. Большинство наших современников верит тихо и даже не желает в своей вере признаваться открыто: «Это, – говорят, – дело личное, даже интимное, вы в него не мешайтесь».
Однако большинство – большинством, а меньшинства всегда предостаточно. И вот это воинственное меньшинство ревнителей веры представляет собой крайнюю точку, экстремум, можно сказать, любой паствы. Степень невроза здесь оказывается исключительной. На какие только ухищрения они не идут! И войны объявляют, и с «неверными» борются, и главное – не считают нужным держать при себе свои взгляды, полагая, видимо, что без их «взглядов» никому не обойтись, тогда как на самом деле это им не обойтись, чтобы кого-нибудь этими взглядами не пригвоздить.
Фанатик – это человек, который не может изменить свое мнение и не хочет сменить тему.
Уинстон Черчилль
Вообще, когда человек о себе не думает, ему легче. Например, озабочен человек тем, что другие не почитают его «Бога», и начинает свою озабоченность проявлять: доказывает, агитирует, пропагандирует, вовлекает и т.п. Эта деятельность становится для него доминантной, основной, следовательно, все его другие дела, включая, разумеется, и проблемы, идут побоку. Теперь он меньше озабочен своими проблемами, теперь перед ним иные, «высшие» цели. При этом, чем больше препятствий на пути (а препятствий будет предостаточно, поскольку число полоумных, к счастью, ограниченно, кругом все больше банальные невротики), тем сильнее он распаляется, тем меньше о себе думает, тем легче ему живется.
Таких борцов за веру можно встретить в большом количестве, впрочем, чаще они переодеваются в рясы (или другую специфическую униформу), а еще чаще оказываются заложниками каких-либо сект и маргинальных религиозных объединений. Зрелище эти персонажи представляют собой печальное. Ученые мужи даже проводят специальные исследования, данные которых неутешительны: психических расстройств в рассматриваемых группах больше, чем где бы то ни было. Но посмотрим не на этих страдальцев, которым в этакой борьбе, как ни странно, сплошной отдых и развлечение (ведь их инстинкт самосохранения находит применение – и защита есть, и нападение), а на тех, кто оказывается подвержен гнету этой активности.
В ужасном положении оказываются родственники и близкие: им приходится наблюдать, как постепенно сходит с ума совсем не чужой для них человек, они и сами оказываются жертвами его активности. Подобные «активисты» проявляют удивительное усердие в попытке перековать всех и вся в горниле открывшихся им истин. Близкие и родственники этих «ворошиловских стрелков» заинтересованы в уважительных, дружеских или, например, любовных отношениях, а им предлагается встать под знамена, обо всем забыть и только в вере себя и реализовывать.
У нас достаточно веры, чтобы заставить ненавидеть, но недостаточно, чтобы заставить любить друг друга. – Джонатан Свифт
Возникает естественный конфликт интересов, а в результате желающие человеческих отношений получают от наших (своих) религиозных «активистов» агрессию, поскольку им интересна «связь в Боге», а не связи как таковые. И сами «активисты» страдают, поскольку силы их тратятся попусту, светлые идеалы их в жизнь не воплощаются, а «стадо» демонстрирует полное непонимание «Истины». Возникает чувство отчаяния, которое может привести к самым ужасным последствиям.
Спрашивается, ради чего все это, в таком случае, затевалось? Конечно, к Богу данная невротическая политика не имеет и не может иметь никакого отношения, просто тревога и агрессия, порождаемые подслеповатым инстинктом самосохранения, нашли для себя такое применение. Безработный и не занятый делом инстинкт самосохранения трудоустроился. Вышло глупо и даже пошловато, но так всегда и бывает, если вместо того чтобы лучше узнавать законы собственного функционирования, мы начинаем «постигать» (а прямо говоря, придумывать) то, что нам лишь грезится.
Вера, это сугубо личное занятие, может стать орудием, «не щитом, а мечом», которое используется, чтобы, защищая себя от собственного страха, мучить других и, в конечном счете, мучиться самому. Есть Бог или нет Его – науке это неизвестно, но то, что всякое действие имеет свои последствия (а негативное – негативные), есть факт и без науки вполне очевидный.
Физиологическое обоснованиехристианского послания
Всем хорошо знакома фраза Христа: «Что ты смотришь на соринку в глазу другого, когда в твоем – бревно!». Она звучит как наставительная и риторическая, кажется, что она лишь агитационный маневр. Но Алексей Алексеевич Ухтомский обосновывает объективность этого тезиса с присущей ему остротой научного взора, используя открытый им нейрофизиологический принцип доминанты. Согласно принципу доминанты если у вас возбужден какой-то центр в мозгу, то и во внешней среде вы будете видеть то, что для этого центра актуально.
«Для высших центральных аппаратов, – пишет А. А. Ухтомский, – последствие будет в том, что человек, предубежденный (на основании самочувствия), что его окружают обжоры, эгоисты и подлецы, успешно найдет подтверждение этому своему убеждению и тогда, когда ему повстречается сам Сократ или Спиноза. Обманщик подозревает во всем обман, и вор везде кажется грязным, завистнику и тайному стяжателю чудятся и в других стяжатели, эгоист, именно потому, что он эгоист, объявляет всех принципиально эгоистами».
И эти осуждения, по словам А. А. Ухтомского, являются «вместе с тем и тайными, очень тонкими, тем более ядовитыми самооправданиями». Успокаиваясь подобным образом и не замечая действия своей же собственной доминанты, эти люди слепнут, «застилаются их глаза на реальность, и тогда наступает настоящая трагедия: люди не узнают Сократа, объявляют его вредным чудаком, заставляют его поскорей умереть!
Глава 4.
Цинизм и циники
Труд, вера, борьба, теперь еще и цинизм. Впрочем, цинизм, на первый взгляд, не более, чем просто другая сторона медали. Если борцы, трудоголики и верующие исповедуют какие-то идеи или, по крайней мере, производят впечатление такого рода проповедников, то циники – явление обратного порядка. Циник не знает ценностей, он отрекается от них, дезавуирует и дискредитирует их. Однако подобный взгляд на циников страдает непозволительным упрощенчеством, которое свойственно всякой обороне, а от циников действительно хочется обороняться, уж больно они холодны. Что же стоит за этой холодностью? Почему ценности, которые другим кажутся непререкаемыми, циниками разрушаются? Действительно ли за цинизмом кроется желание все уничтожить? На самом деле циники отнюдь не уничтожители, они – отъявленные созидатели.
Чтобы пояснить эту мысль, придется рассказать, как мы с вами стали «личностями». С момента рождения и до определенного времени (как правило, до трех лет) ребенок не понимает, что он есть некая самостоятельная субстанция, противопоставленная миру, он ощущает свое неразрывное единство с миром и ничуть подобным положением дел не смущается.
Великий дух, сделай так, чтобы я не мог критиковать ближнего своего, пока не дойду до Луны в его мокасинах.
Пословица американских индейцев
Возможно, вам приходилось быть свидетелем странной тяги маленьких детей называть себя в третьем лице. «Маша пошла в туалет», – говорит Маша и улыбается. То, что слово «Маша» с ней как-то связано, Маша понимает, однако то, что она – «Маша», ей пока непонятно. В три года это осознание произойдет, и тогда Маша превратится из ангелочка с вьющимися кудрями в бестию, летящую на крыльях ночи. Характер ребенка испортится, она начнет капризничать и привередничать – надо и не надо, она будет всему противиться и выглядеть (в свои-то годы!) как заклятая скандалистка. Иногда это очень пугает родителей, хотя пугаться здесь нечего – ребенок переживает один из первых «кризисных периодов» своего развития.
Почему ребенок, едва осознав собственную индивидуальность и противопоставленность миру, начинает воевать с кем ни попадя? Ответ прост: чтобы чувствовать собственную индивидуальность, мы должны не отождествляться с кем-то, а противопоставлять себя ему. Только сказав «Нет!», мы ощущаем собственное «Я», а соглашательство, напротив, лишает нас этого самоощущения.
С того дня, когда человек начинает говорить от первого лица, он везде, где только возможно, проявляет и утверждает свое любимое «Я», и эгоизм развивается неудержимо, если и не открыто (ведь ему противостоит здесь эгоизм других людей), то тайно, дабы с кажущимся самоотвержением и мнимой скромностью тем вернее подняться в мнении других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
К сожалению, ответ на этот вопрос неутешителен и вряд ли может потешить наше самолюбие: мы верим, потому что так нам легче, а не потому, что предмет нашей веры существует. Как говаривал г-н Вольтер, «если бы Бога не было, Его бы следовало выдумать». Впрочем, данный ответ только предварительного свойства, и надо думать, что окончательный вердикт можно будет вынести только после того, как мы проанализируем то, как мы верим.
Со щитом
Что может быть хуже неопределенности? Вы сидите в кресле и абсолютно не представляете, что произойдет через минуту. Допустим, может произойти все, что угодно (а так оно и есть), вообще все. Каково будет ваше самоощущение? Мягко говоря, неуютно. Нам обязательно нужно иметь какие-то представления о своем будущем, в противном случае от тревоги никуда не деться. С другой стороны, если мы знаем все, что с нами произойдет, и знаем это определенно, без каких-либо сомнений, то состояние наше будет прямо противоположным: мы будем чувствовать себя спокойно и уверенно.
Вспомните, как вы первый раз пришли на работу – напряженно было, правда? Но вот вы идете туда уже тысячу первый раз, как самочувствие? Совсем другое ощущение, поскольку уже есть соответствующий стереотип поведения, а следовательно, все ясно и понятно, во всем уверенность и сноровка, многое, что раньше было серьезным испытанием, теперь делается автоматически.
Поговорим о смерти. С точки зрения возможности психологической защиты от этого страха. Конечно, защита эта невротическая, поскольку невозможно защищаться от неизбежного, да и бессмысленно, потому что все равно не знаешь как, ведь оно неизвестное. И все же необходима определенность в этом вопросе. Религия – это как раз тот случай, ведь если на чем она и спекулирует, так на этом нашем страхе – страхе неведомой смерти.
Любая ситуация страха исчезает, как только человек приходит в соприкосновение с настоящим, и вновь появляется, когда он озабочен будущим.
Фредерик Пёрлз
Религия уверяет, что никакой неизвестности тут нет, а будет так-то и так-то, нужно только очень сильно верить. Причем чем сильнее ты веришь, тем тебе известнее, чем меньше – тем неизвестнее, а потому страшнее. Вот она и мотивация: веришь – тебе хорошо, нет – мучаешься от страха. Возникает своего рода положительное или отрицательное подкрепление. Вера подкрепляется положительно, неверие – отрицательно (нашими же собственными отрицательными эмоциями), потому мы и верим.
Впрочем, тут есть «слабое звено». Представителям Церкви (в принципе, любой) важно не столько наше психологическое благополучие, сколько наша верность и готовность делать то, что было бы им выгодно. Выгода тут может быть как меркантильная, так и общественно значимая. К первой относится наша готовность жертвовать своими финансами, ко второй – наше «моральное соответствие» и «общее благо». Церковь традиционно выполняет общественно значимые функции «нравственного императива»: определяет, что хорошо, что плохо; говорит, что можно делать, а что нельзя. Но, как обычно, общественно значимое существует в ущерб лично значимому, ведь играют на страхе.
Страх перед смертью – лучший знак ложной, то есть плохой жизни.
Людвиг Витгенштейн
Да, пообещали жизнь после смерти, но «не всем уготовано Царствие Небесное», кому-то и «муки вечные» припасены. Вводится понятие греха: посмотрел на женщину с вожделением – значит, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем. А как быть с биологической потребностью? Подкорке до «общественного блага», знаете ли, как до лампочки. Или еще говорят: ударили по одной щеке – подставь другую, последнюю рубашку отдай. Хорошенькие заявления, но позвольте, а как быть с рефлексом, с защитной реакцией, да и без рубашки холодновато?.. Инстинкт самосохранения всех этих инициатив принять не может, это против его правил! Тут-то и начинается спекуляция: смотришь с вожделением, рубашку не отдал – полезай в печку! Страшно?
Получается, что инстинкт самосохранения сам религию и создал (именно он обеспечивает нас страхом перед неизвестностью), а потом эта религия ну давай его притеснять. И не верить нельзя, и верить накладно: куда ни кинь – везде клин! Единственное спасение – верить до умопомрачения, поскольку если ум помрачился, то все, что иерархи Церкви говорят, принять можно, а там, глядишь, и пообвыкнешься в новой роли. На все ответы появятся, все ясно станет (главное – не сомневаться): кто хороший, а кто плохой, что правильно, а что неправильно, кому – «Царствие», а кому – «муки тяжкие». Вера делает новый виток и становится по-настоящему невротическим поведением. Жизнь – штука сложная, в простые формулы не укладывается, а если мы все-таки пытаемся ее уложить, то оказываемся ей неадекватными, лишаемся живой связи с жизнью, и за это придется платить, причем плата будет подороже свечей и хаджей. Качеством своей жизни заплатим.
Посещая службу в готическом соборе, мы ощущаем погружение в сложную вселенную и замкнутость в ней, растворение неуютного чувства собственного «Я» в общности верующих.
Йн-Фу-Туан
Да, вера – это щит от собственного страха, но под этим щитом тяжело, как под крестом! Может, для начала имеет смысл выяснить, как наша психика функционирует, понять ее законы, механизмы, потом приладиться к ним, а потом уже и верить сколь душе угодно будет? Но так, наверное, сложнее. Легче щитом своей веры прикрыться – возникнет иллюзия защищенности и будет казаться, что победили мы своих драконов… Но долго уговорами сыт не будешь, а жизнь и законы ее не обманешь, только сам обманешься. Если в Бога верят, потому что хотят в Него верить, то слава Богу, если же в вере ищут спасение от страха, который сам по себе бессмысленен и абсурден, это никуда не годится. Использовать Божество в качестве щита, ширмы, скрывающей нас от собственного же страха, есть высшеебогохульство, которое только можно себе представить! Использовать Божество как анксиолитик (научное наименование противотревожных лекарственных средств) стыдно, наличие в вере человека такой, прямо скажем, позорной корысти вряд ли можно считать делом достойным.
С мечом
Загнать себя в лабиринты веры и решать с помощью этой тактики только один вопрос – вопрос «защиты» – это одно дело. Однако же мы помним, что инстинкт самосохранения кроме тактики «защиты» знает еще и тактику «нападения», которая не без основания признана лучшей защитой.
Три человеческих импульса, воплощенные в религии, – это, по-видимому, страх, тщеславие и ненависть. Можно сказать, что цель религии в том и заключается, чтобы, направляя эти страсти по определенным каналам, придать им вид благопристойности.
Бертран Рассел
Какие же тут резоны? Во-первых, это «активная жизненная позиция», которая по большому счету, мало чем отличается от агрессии. Агрессия же – это разрядка, и страшащемуся разрядиться очень кстати. Во-вторых, когда кого-то в чем-то убеждаешь (да еще с пеной у рта!), то сам же еще больше и убеждаешься, а если убеждаешься, то и уверенности больше, если же уверенности больше, то страха меньше. Как ни крути – выгодно!
Вот почему у всякой религии и во всякой вере есть «тихие овечки», те, что под щитом, а есть борцы и поборники – «служители веры», они «с мечом». И таким служителем может быть не только священник, но и волонтер, то бишь доброволец. Лица эти отличаются не столько смиренным нравом, каковой требуется в большинстве Церквей, сколько воинственным характером. Вспомните хотя бы миролюбивого Соломона, с одной стороны, и весьма, надо признать, воинственного Моисея, от религиозного усердия которого длительное время мучился народ Израиля. Можно вспомнить также и кроткого любимого ученика Иисуса – Иоанна Богослова, а также воинственного до неприличия апостола Павла, с «посланиями» которого современная христианская церковь теперь не знает, что и поделать, – уж больно они архаичны.
Но не будем вдаваться в историю, а перейдем к персонажам насущным. Конечно, поборников веры сейчас меньше, чем просто верующих. Большинство наших современников верит тихо и даже не желает в своей вере признаваться открыто: «Это, – говорят, – дело личное, даже интимное, вы в него не мешайтесь».
Однако большинство – большинством, а меньшинства всегда предостаточно. И вот это воинственное меньшинство ревнителей веры представляет собой крайнюю точку, экстремум, можно сказать, любой паствы. Степень невроза здесь оказывается исключительной. На какие только ухищрения они не идут! И войны объявляют, и с «неверными» борются, и главное – не считают нужным держать при себе свои взгляды, полагая, видимо, что без их «взглядов» никому не обойтись, тогда как на самом деле это им не обойтись, чтобы кого-нибудь этими взглядами не пригвоздить.
Фанатик – это человек, который не может изменить свое мнение и не хочет сменить тему.
Уинстон Черчилль
Вообще, когда человек о себе не думает, ему легче. Например, озабочен человек тем, что другие не почитают его «Бога», и начинает свою озабоченность проявлять: доказывает, агитирует, пропагандирует, вовлекает и т.п. Эта деятельность становится для него доминантной, основной, следовательно, все его другие дела, включая, разумеется, и проблемы, идут побоку. Теперь он меньше озабочен своими проблемами, теперь перед ним иные, «высшие» цели. При этом, чем больше препятствий на пути (а препятствий будет предостаточно, поскольку число полоумных, к счастью, ограниченно, кругом все больше банальные невротики), тем сильнее он распаляется, тем меньше о себе думает, тем легче ему живется.
Таких борцов за веру можно встретить в большом количестве, впрочем, чаще они переодеваются в рясы (или другую специфическую униформу), а еще чаще оказываются заложниками каких-либо сект и маргинальных религиозных объединений. Зрелище эти персонажи представляют собой печальное. Ученые мужи даже проводят специальные исследования, данные которых неутешительны: психических расстройств в рассматриваемых группах больше, чем где бы то ни было. Но посмотрим не на этих страдальцев, которым в этакой борьбе, как ни странно, сплошной отдых и развлечение (ведь их инстинкт самосохранения находит применение – и защита есть, и нападение), а на тех, кто оказывается подвержен гнету этой активности.
В ужасном положении оказываются родственники и близкие: им приходится наблюдать, как постепенно сходит с ума совсем не чужой для них человек, они и сами оказываются жертвами его активности. Подобные «активисты» проявляют удивительное усердие в попытке перековать всех и вся в горниле открывшихся им истин. Близкие и родственники этих «ворошиловских стрелков» заинтересованы в уважительных, дружеских или, например, любовных отношениях, а им предлагается встать под знамена, обо всем забыть и только в вере себя и реализовывать.
У нас достаточно веры, чтобы заставить ненавидеть, но недостаточно, чтобы заставить любить друг друга. – Джонатан Свифт
Возникает естественный конфликт интересов, а в результате желающие человеческих отношений получают от наших (своих) религиозных «активистов» агрессию, поскольку им интересна «связь в Боге», а не связи как таковые. И сами «активисты» страдают, поскольку силы их тратятся попусту, светлые идеалы их в жизнь не воплощаются, а «стадо» демонстрирует полное непонимание «Истины». Возникает чувство отчаяния, которое может привести к самым ужасным последствиям.
Спрашивается, ради чего все это, в таком случае, затевалось? Конечно, к Богу данная невротическая политика не имеет и не может иметь никакого отношения, просто тревога и агрессия, порождаемые подслеповатым инстинктом самосохранения, нашли для себя такое применение. Безработный и не занятый делом инстинкт самосохранения трудоустроился. Вышло глупо и даже пошловато, но так всегда и бывает, если вместо того чтобы лучше узнавать законы собственного функционирования, мы начинаем «постигать» (а прямо говоря, придумывать) то, что нам лишь грезится.
Вера, это сугубо личное занятие, может стать орудием, «не щитом, а мечом», которое используется, чтобы, защищая себя от собственного страха, мучить других и, в конечном счете, мучиться самому. Есть Бог или нет Его – науке это неизвестно, но то, что всякое действие имеет свои последствия (а негативное – негативные), есть факт и без науки вполне очевидный.
Физиологическое обоснованиехристианского послания
Всем хорошо знакома фраза Христа: «Что ты смотришь на соринку в глазу другого, когда в твоем – бревно!». Она звучит как наставительная и риторическая, кажется, что она лишь агитационный маневр. Но Алексей Алексеевич Ухтомский обосновывает объективность этого тезиса с присущей ему остротой научного взора, используя открытый им нейрофизиологический принцип доминанты. Согласно принципу доминанты если у вас возбужден какой-то центр в мозгу, то и во внешней среде вы будете видеть то, что для этого центра актуально.
«Для высших центральных аппаратов, – пишет А. А. Ухтомский, – последствие будет в том, что человек, предубежденный (на основании самочувствия), что его окружают обжоры, эгоисты и подлецы, успешно найдет подтверждение этому своему убеждению и тогда, когда ему повстречается сам Сократ или Спиноза. Обманщик подозревает во всем обман, и вор везде кажется грязным, завистнику и тайному стяжателю чудятся и в других стяжатели, эгоист, именно потому, что он эгоист, объявляет всех принципиально эгоистами».
И эти осуждения, по словам А. А. Ухтомского, являются «вместе с тем и тайными, очень тонкими, тем более ядовитыми самооправданиями». Успокаиваясь подобным образом и не замечая действия своей же собственной доминанты, эти люди слепнут, «застилаются их глаза на реальность, и тогда наступает настоящая трагедия: люди не узнают Сократа, объявляют его вредным чудаком, заставляют его поскорей умереть!
Глава 4.
Цинизм и циники
Труд, вера, борьба, теперь еще и цинизм. Впрочем, цинизм, на первый взгляд, не более, чем просто другая сторона медали. Если борцы, трудоголики и верующие исповедуют какие-то идеи или, по крайней мере, производят впечатление такого рода проповедников, то циники – явление обратного порядка. Циник не знает ценностей, он отрекается от них, дезавуирует и дискредитирует их. Однако подобный взгляд на циников страдает непозволительным упрощенчеством, которое свойственно всякой обороне, а от циников действительно хочется обороняться, уж больно они холодны. Что же стоит за этой холодностью? Почему ценности, которые другим кажутся непререкаемыми, циниками разрушаются? Действительно ли за цинизмом кроется желание все уничтожить? На самом деле циники отнюдь не уничтожители, они – отъявленные созидатели.
Чтобы пояснить эту мысль, придется рассказать, как мы с вами стали «личностями». С момента рождения и до определенного времени (как правило, до трех лет) ребенок не понимает, что он есть некая самостоятельная субстанция, противопоставленная миру, он ощущает свое неразрывное единство с миром и ничуть подобным положением дел не смущается.
Великий дух, сделай так, чтобы я не мог критиковать ближнего своего, пока не дойду до Луны в его мокасинах.
Пословица американских индейцев
Возможно, вам приходилось быть свидетелем странной тяги маленьких детей называть себя в третьем лице. «Маша пошла в туалет», – говорит Маша и улыбается. То, что слово «Маша» с ней как-то связано, Маша понимает, однако то, что она – «Маша», ей пока непонятно. В три года это осознание произойдет, и тогда Маша превратится из ангелочка с вьющимися кудрями в бестию, летящую на крыльях ночи. Характер ребенка испортится, она начнет капризничать и привередничать – надо и не надо, она будет всему противиться и выглядеть (в свои-то годы!) как заклятая скандалистка. Иногда это очень пугает родителей, хотя пугаться здесь нечего – ребенок переживает один из первых «кризисных периодов» своего развития.
Почему ребенок, едва осознав собственную индивидуальность и противопоставленность миру, начинает воевать с кем ни попадя? Ответ прост: чтобы чувствовать собственную индивидуальность, мы должны не отождествляться с кем-то, а противопоставлять себя ему. Только сказав «Нет!», мы ощущаем собственное «Я», а соглашательство, напротив, лишает нас этого самоощущения.
С того дня, когда человек начинает говорить от первого лица, он везде, где только возможно, проявляет и утверждает свое любимое «Я», и эгоизм развивается неудержимо, если и не открыто (ведь ему противостоит здесь эгоизм других людей), то тайно, дабы с кажущимся самоотвержением и мнимой скромностью тем вернее подняться в мнении других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28