Так вот, как-то я встретил в «Азбуке» Бережного, (который был ее литагентом) и разговорился — о том, о сем. Бережной похвастался: только что купил за полтинник новенького Пелевина (зеленый двухтомник в рамке) последний экземпляр, больше нет. Ну, к тому времени к прозе Пелевина я уже относился равнодушно.
Но вот появилась Лена, Бережной хвастается и перед ней, а она так капризно, по-детски (почему у женщин это всегда получается естественно?), заявляет:
— Хочу!
— Последний экземпляр, — чуть ли не с гордостью поясняет Серега, а я возьми и сдуру пошути:
— Дарю, если тебе так уж хочется.
Она же прекрасно видела, что книги не мои. Тем не менее Лена быстро говорит «спасибо» и запихивает двухтомник в сумочку. У Бережного вытягивается от неожиданности лицо. Я тоже врубаюсь, что попал в дурацкую ситуацию. И не нахожу ничего лучшего (ибо прекрасно понимаю, что книги Бережному уже не вернуть) как протянуть Сереге полтинник.
— На, ты себе еще купишь, а это будет мой подарок Лене, хотя я и не хотел тебя так подставлять.
Серега тут же возмущается и отвергает деньги, заявляя, что тогда уж это
— подарок от него. Причем Лена с восторгом наблюдает за происходящим. Поторговавшись минут пять мы все-таки сошлись на том, что Серега взял половину и это подарок от нас обоих.
Так что теперь я лишь полуджентльмен.
28
Странник-96, отделившийся от Интерпресскона, проводили в шикарной гостинице «Русь», непривычной для наших тусовок. И вот ночью в номера звонит милый женский голос и осведомляется: «Не желает ли мужчина отдохнуть». Заснувший Миша Успенский бесхитростно ответил, что «он уже отдыхает» и, лишь повесив трубку, сообразил о чем шла речь.
А вот Дима Байкалов не растерялся:
— У меня в номере сейчас Синицин и еще десяток хороших людей, и два ящика водки. Через четыре часа мы справимся с алкоголем и тогда возжелаем отдохнуть!
Странно, но на его предложение не откликнулись.
29
По некоторым причинам я очень не любил съемочную группу популярной некогда программы «Пятое колесо» (о чем писал в «Оберхаме»). Но на Интерпрессе-91 Сидор велел мне идти и сниматься, отдуваясь за него. Начальству, как говорится, виднее — надо идти. Но я зову Серегу Бережного и Андрея Измайлова, в надежде, что они заболтают ведущую и мне ничего не придется говорить.
Нас усаживают за столик, покупают по чашечке кофе и два часа мучают, причем Измайлов действительно взял весь огонь на себя, а я просидел, считай для мебели, сказав лишь несколько скупых фраз, без которых было не обойтись.
А потом показывают передачу по телевизору. Вечер, одиннадцатый час, вся семья у ящика, даже дети не спят. Доходит черед до нашей сцены, я сижу в центре, говорит Измайлов. Вдруг я беру в руки чашечку (не за ручку, а как стопку), подношу к носу, принюхиваюсь, отвожу руку, набираю полную грудь воздуха, опрокидываю в себя содержимое, занюхиваю пальцем левой руки, ставлю чашку и потупляю взгляд.
Законченность сцены поражает.
— Не чай он там пил! — заявила жена.
Причем, я абсолютно не помню этого фрагмента во время съемок. Самое смешное, что журналист передачи Луиза Тележко не заметила этого нюанса, пока я не сказал уже после эфира.
30
Когда мой старший сын Глеб учился во втором классе почерк у него был отвратительный (впрочем, сейчас не намного лучше). В ходу тогда были 286 компьютеры, «тройка» считалась недостижимой мечтой, а я работал так и вообще на двухфлоповом советском агрегате.
Как-то раз, перед тем как отправится на очередное заседание семинара Стругацкого, я стал свидетелем, как супруга распекает сына за нерадивость и плохо сделанную домашнюю работу. Мне стало жалко сына и я решил хоть шуткой скрасить его тоску:
— Подожди, — говорю, — скоро куплю себе новый компьютер, мы отсканируем твой почерк, будем быстро набирать на клавиатуре домашнюю работу, а потом в принтер вставлять тетрадку и получай готовое задание.
У Глеба, казалось, все лицо засветилось счастьем.
— Чего уши развесил? — окатила его ушатом ледяной воды мать, — иди уроки делай.
Вечером я рассказал эту историю Сидору, Бережному и Черткову. Самое смешное, что они всерьез принялись обсуждать как решить эту проблему. (Да, давно это было, аж в девяносто втором году).
Впрочем, история имеет продолжение. Я все-таки купил приличную машину и виндоусовским рукописным шрифтом распечатал какое-то детское стихотворение. Прихожу к сыну и спрашиваю:
— Глеб, посмотри, я твой почерк правильно скопировал?
— Да, папа, это мой почерк, — тут же отвечает сын.
— Окстись, — встревает жена, — когда это ты так писал?
— Папа, это мой, мой почерк! — почти в отчаяньи прокричал Глеб.
К сожалению, тетрадь в принтер запихнуть так и не удалось.
31
Последнее время заседания семинара Стругацкого проводятся в центре книги у Дмитрия Каралиса. Иногда там работает пивной бар, порой даже писателям наливают нахаляву.
Случайно, выходя после одного из заседаний семинара, я стал свидетелем замечательной сценки.
Сильно уставший Вячеслав Рыбаков останавливается и говорит:
— Не могу идти, все. Берем тачку.
— А деньги откуда? — вопрошает его не менее уставший Измайлов.
— У меня есть!
— Слушай, Слава, — мгновенно соображает Андрей Нариманович, — пошли до метро. Вдруг тебя пустят, тогда деньги пропьем!
— Пошли! — тут же соглашается Рыбаков.
32
На Интерпрессе-94 в одном из номеров сидят писатели четвертой волны, чинно пьют чай.
— Ребята, — говорит Михаил Успенский, — все, что мы пишем — это полное дерьмо, на котором когда-нибудь произрастет гений!
— Я уже произрос, — совершенно серьезно ответил Андрей Михайлович Столяров.
33
Я возвращался с Интерпресскона-98 в одной машине с Борисом Натановичем. Трепались о том, о сем, то есть ни о чем, потому что уже наговорились на коне. И я рассказал, что мой сын, проснувшись, еще не продрав глаза, включает компьютер и, пока он там грузится, успевает сходить в туалет и помыться.
— Знаете, Андрей, — ответил Стругацкий, — первый год, как я купил компьютер, я поступал точно так же.
34
На Интерпрессконе-97 Игорь Чубаха стоял пьяный в холле пансионата и бил о мраморный пол горшки с цветами, которые заботливо выращивает кто-то из персонала.
Приехав на Интерпресскон-98 на день раньше, оргкомитет расселился, разведал обстановку. Выхожу утром в день заезда ждать первых гостей. Подходит Валера Смолянинов:
— Ничего не замечаешь? — спрашивает.
— А что такое? — беспокоюсь я.
— Цветы-то ночью с подоконника предусмотрительно убрали!
35
На Страннике-98 знаменитые соавторы Юрий Брайдер и Николай Чадович (имеющие в жюри один голос на двоих) жили, соответственно, в одном номере гостиницы. После заседания жюри у Бориса Натановича Стругацкого Брайдер поехал в отель вместе с другими писателями, а Чадович отправился на вечеринку к Сидору.
— Ну, Чадович — гад, — вдруг в метро говорит Брайдер. — Наверняка же забыл ключ от номера у дежурной оставить! Ну, пусть только мне на глаза покажется, я ему устрою. Я теперь по его милости вынужден буду по коридорам болтаться!
Приехали в гостиницу, ключ на месте.
— Вот, сволочь, — негодует Брайдер, — и здесь обманул!..
36
Александр Больных после Интерпресскона-93 на следующий год приехал, но в пансионате не появился. На дверях висело объявление: «Кому нужен Больных, звоните Боровикову». Ниже повесили такое же объявление: «А кому он нужен?»
37
У Симецкого и Можаева день рождения в один день и как раз на Интерпрессконе.
Выхожу утром из лифта без четверти восемь и встречаю укоризненный взгляд Юры.
— Ну вот, — тоном ослика Иа-Иа обвиняет он, — и ты не поздравил меня с днем рожденья.
В ответ я пошел к Пирсу и тот крупными буквами распечатал объявление: «Не забудьте поздравить Семецкого с днем рожденья!!!»
После обеда усталый Юра боялся выйти из своего номера.
38
Изредка, не так часто как хотелось бы, я устраиваю домашние застолья с друзьями по какому-нибудь поводу, например выход новой книги, приглашаю близких друзей. Как правило приходит и моя родная сестра, на четыре года меня младше, раньше она жила на соседней улице. И вот когда Андрей Чертков впервые ее увидел, то (после трех часов угощения) решил проводить ее до дома. На все мои уговоры он не реагировал, на предупреждения, что она замужем — тоже. Тогда я сердцах соврал:
— Хорошо, провожай. Только учти, что она живет на Гражданке, полтора часа на транспорте.
— Предупреждать надо, — ответил Чертков и вернулся на свое место за столом.
39
Коля Калашников, седой библиотекарь из Новокузнецка, ярый люден и поклонник фантастики, на каждом Интерпрессконе просит отметить командировочные.
— Неужели провинциальные библиотеки сейчас оплачивают подобные командировки? — как-то раз подивился я.
— Нет, конечно, — признался он, — Я целый год экономлю от жены на обедах, чтобы приехать сюда, а ей говорю, что библиотека платит.
40
За первую свою книгу «Наследник Алвисида» часть гонорара я получил экземплярами. Взял пяток пачек на Интерпресскон и дарил всем, кого раньше знал.
— Спасибо, — сказал Коля Калашников. — У меня дома в шкафу стоит полторы сотни книг с дарственными надписями от писателей, но это первая книга, которую мне действительно подарили.
41
Широко известный в узких питерских кругах Геннадий Белов, перестал для меня существовать, как серьезный человек, после одного случая. Сейчас он уволился из Азбуки, но то, что он вновь когда-нибудь проявится (в том или ином качестве) я не сомневаюсь.
Когда я написал «Наследника Алвисида», то давал рукопись разным людям на предмет опубликования, в том числе и Белову, который тогда работал на «Центрполиграф».
Он позвонил мне и предложил приличную сумму гонорара. Я согласился (примерно в то же время мне предложили издать роман в «Лани», но гонорар был значительно скромнее). Гена отправился за авансом в Москву, заверив, что четвертого числа привезет мне деньги и мы подпишем договор.
Четвертого числа он не позвонил. Я пытался его найти, но безуспешно. Не позвонил он и четырнадцатого. Я подписал договор с «Ланью». И буквально на следующий день звонит Белов:
— Сейчас я привезу тебе оговоренный аванс.
Я объясняю, что уже подписал договор. Он в гневе, на что я пытаюсь огрызаться — ведь обещанный срок давно прошел.
— Я был в запое, и не мог позвонить, — безаппеляционно парировал Белов. — Но у тебя-то какие оправдания?
42
Даже если я не сделаю в жизни ничего более-менее достойного, мне уже есть чем гордиться. Когда Святослав Логинов писал своего «Многорукого бога далайна» я был первым читателем, причем читал в рукописи и маленькими кусочками. Наверное, не будет преувеличением, если скажу, что жил этим романом вместе со Славой.
И вот, когда роман близился к завершению, я спрашиваю:
— Слушай, а чего это в твоем романе вино пьют только вельможи?
— Так дерево туйвань редкое и плоды, из которого делают вино, дорогие, беднякам это недоступно, — терпеливо поясняет Святослав Владимирович, словно своему ученику на уроке химии.
— Подожди, но чавга у тебя есть?
— Есть.
— И горячие каменные авары, у которых сушат порох, есть?
— Есть.
— А что будет, если мякоть чавги поставить к аварам?
— Забродит.
— Так какого лешего твои изгои трезвенники?
И по страницам романа запахло перегаром от браги из чавги. Целиком мою заслуга, бью себя в грудь и горжусь.
43
Я люблю работать ночью — ни телевизор, ни телефон не отвлекают, можно целиком уйти в процесс.
Четыре часа ночи, звонок. Беру трубку и сразу говорю со вздохом:
— Здравствуй, Сан Саныч.
— А откуда ты знаешь, что это я? — раздается характерный голос.
— Среди моих знакомых другого такого, чтобы звонил посреди ночи, нет.
44
На Фанконе-91 захожу во двор клуба, где проходили мероприятия, вижу до боли знакомое лицо, подаю руку:
— Привет!
Ни имени-фамилии, ни откуда человек, не помню, но точно встречал то ли на Интерпрессе, то ли на Аэлите, может еще где.
— Привет! — раздается в ответ.
— Как дела?
— Да нормально. А ты как?
Короче, треплемся минут двадцать и вдруг соображаю, что это Анатолий Вассерман из одесской команды знатоков, естественно, лицо по любимой телепередаче мне знакомое. Оказалось, что он старый друг Вершинина.
45
На Волгаконе со спиртным было туговато, магазины тогда работали лишь до девяти. А посидеть по душам, в тесной компании хотелось. Мы с Вершининым, после трудных переговоров, купили у швейцара гостиницы бутылку водки на троих (с одним рижским писателем, которого я больше никогда не встречал; Копти, по-моему, его фамилия). Не хотели больше никого видеть, да и самим едва в самый раз. А куда пойти, если толпы гуляют по номерам?
Сидим у Вершинина, в темноте, якобы никого в номере нет. Постучат-постучат, уйдут. Общаемся шепотом, но — здорово, даже спорим о чем-то. Вдруг кто-то чересчур настойчивый попался. Лева нашел выход: расстегнул рубаху, выдернул подолы из брюк и приоткрыл дверь:
— Извини, друг, я не один…
— Понял, Лева, все понял, наслаждайся дальше. Зайду завтра…
Кстати, через несколько лет я воспользовался схожим приемом против самого Вершинина.
Лев Рэмович, повесть которого на Интерпрессконе-97 с отрывом всего в несколько голосов уступила вещи Успенского, был очень расстроен этим обстоятельством и, усиленно залив горе в баре, начал плакаться всем в жилетку, задавая риторический вопрос: «Почему?»
Признаться, обычно искрометный и обаятельный Вершинин в тот день порядком всех утомил. И когда на фуршете я увидел, что Лев Рэмович шатающейся походкой, но целенаправленно направляется ко мне, я не выдержал и шепнул стоявшей рядом Татьяне Приданниковой: «Спасай!». Она мгновенно обняла меня и, когда Лев Рэмович появился рядом, томно-непередаваемым голоском, перед этим чмокнув меня в щеку, протянула:
— Потом, Левочка, потом… Не видишь — мы заняты?
46
В лохматых восьмидесятых моя сестра ждала возвращения мужа после длительного рейса и хотела побаловать его пивком. Стоят они с мамой в огромной очереди у пивточки среди мужиков и, когда до окошка остается несколько человек, пиво кончается.
— Не могли побольше разбавить, тогда бы и нам хватило! — в сердцах заметила мама.
47
В феврале девяносто четвертого года я жил один на квартире жены и заканчивал «Наследника Алвисида». Приехал Бережной — стали жить вдвоем. Он купил билет на Севастополь — уезжать дней через семь. Я ему говорю:
— Проверь билет.
— Да все нормально! — в ответ.
Накануне отъезда еще раз намекаю:
— Серега, посмотри билет!
Смотрит: поезд не на завтра, а через час. Я тогда был крайне поражен его разгильдяйством. Потом привык.
48
Один из моих близких друзей, Александр Кирсанов, как-то сказал:
— Давным-давно хочу раздобыть брелок в форме луны — с пятнами морей и всем прочим…
— Зачем?
— А, что б когда тоскливо, поднять в руке над головой, уставиться на нее и завыть…
49
В армию, как известно, ниже метра пятидесяти не берут. Когда я служил в учебке, был у нас в роте казах — Дивлят, маленький такой, метр пятьдесят один, по русски еле-еле, как и все они, говорил.
Однажды я был вместе с ним в наряде по кухне, в посудомойке. Тринадцать человек в десяти огромных квадратных раковинах метают миски от одного к другому, шум-звон. Вдруг наступает тишина и все оборачиваются в сторону — там, почти влезши в огромную повернутую на бок пятидесятилитровую кастрюлю, чистит ее Дивлят. И в тишине отчетливо звучат слова:
— Билядь, ебиний сентиметер!
50
Году эдак в семьдесят шестом, когда книги по талонам за сданную макулатуру продавали, собственными ушами в книжном магазине слышал, как подошла бабушка и, глядя в бумажку, спросила продавщицу:
— Девушка, есть ли у вас книги А.Дюмы «Граф мотоциклист» и «Королева морга»?
Истинная правда. Потом додумали «Двадцать килограмм спустя».
51
Синицын круто гордился, что в восьмидесятых годах пил пиво с Гарри Гаррисоном, когда тот приезжал в Москву, а я все шутил, что жутко ему завидую, даже в «Оберхаме» что-то по этому поводу писал.
На Страннике-97 был Шекли. Мы пили пиво, отмечая премию Вершинина, две бутылки я взял с собой в столовую на обед. Стол на шестерых — Чертков, Тюрин, Етоев и я. Только разливаем пиво по фужерам — входит Шекли с женой, а свободные места лишь за нашим столом. Я бы и Шекли налил, но меня предупредили, что ему нельзя.
Тем не менее — пил же с Шекли, он прям рядом со мной сидел. Выхожу и всем хвастаюсь: пил пиво с Шекли. Один Сидор сразу смекнул и спросил:
— А Шекли-то с тобой пил?
Кстати, когда Гаррисон приехал на Интерпресскон-98, то пил пиво (и не только) с любым желающим и в любых количествах, позируя перед фотоаппаратами. Так вот, реализовать свою давнюю «мечту» я так и не удосужился из-за множества хлопот. Зато получил из его рук премию и удостоился целой речи.
Небезызвестный Александр Корженевский был у него переводчиком. На шутливый вопрос «Как ты ему „Лебединое озеро“ переводил?
1 2 3 4 5 6