И снова отправился в туннель, ведущий к ледяному кубу. Через вход, который погибший юноша обозначил косым крестиком.
Конечно, было бы разумно обследовать и три других туннеля, но Радхаур догадывался, куда они приведут.
Достигнув пещеры, он подошел к изуродованному телу Уррия и, стараясь ни о чем не думать, выкопал еще одну могилу.
Никакого плана у него не было. Он знал, что или придумает, как извлечь необходимое ему из ледяного плена, или погибнет, иного не дано.
Он обследовал все подземелье, ничуть не удивившись нелогичности, не правильности, невозможности лабиринта — четыре пещеры были связаны относительно короткими туннелями, и из каждой пещеры шел длиннющий туннель, выводящий все к тому же выходу наверх, куда призывно звала спускающаяся веревка.
Сколько времени Радхаур провел в подземелье, он не знал, да и не важно это было. Если он не добудет сердце Алвисида, то останется здесь навсегда.
Он устал. Устал бороться за жизнь, за счастье — свое и Рогнеды, тем более, уже не верил, что оно возможно.
Он сидел перед ледяным кубом — последней целью, к которой шел долгие годы, — и не понимал, что делать.
Мелькнула шальная мысль выхватить Гурондоль и рубить, рубить проклятый лед, а там будь что будет. Погибнет, как положено рыцарю — с мечом в руках…
Это сделать никогда не поздно.
Он еще раз обшарил подземелье в поисках хоть чего-нибудь, что могло гореть.
Он выложил перед ледяным кубом три добытых частицы сердца Алвисида в безумной надежде, что четвертая часть сама выскочит из ледяного плена.
Он не знал, что придумать. Все сделано для достижения цели. Будь проклят Алвисид, и братья его, и весь этот беспощадный мир, который сделал из наивного мечтателя, мальчика с большим и открытым сердцем, беспощадную машину с таким же льдом в груди, как и тот, что не пускает его к цели…
Радхаур сорвал с себя куртку и рубаху, ухватился руками за верхнюю грань куба и прижался к обжигающей холодом поверхности всем телом — пусть сердце его, которое пока еще бьется в груди, замерзнет и превратится в лед по-настоящему.
Ведь из-за любви к нему погибла когда-то Сарлуза. Лореллы, той Лореллы, что он полюбил, тоже больше не существует. Марьян… которую он так и не полюбил до конца, но готов был соединиться с ней семейными узами и счастлив был бы до конца дней своих… А сколько еще невинных жертв молчаливо укоряли его на проклятой лестнице Моонлав!
И теперь, не дойдя до цели каких-то считанных дюймов, он гибнет сам. Нет, он не Наследник Алвисида, он — проклятье Алвисида. Сколько горя себе и другим принес он — и все зря. Пусть запоздало, пусть только сейчас, перед неизбежной смертью, он просит у всех прощения. У всех, даже у Иглангера и его братьев, даже у принца Вогона, у всех погибших и ставших несчастными по его вине. Не правда, что его сердце превратилось в лед, оно еще способно чувствовать и страдать…
Поздно…
Он почувствовал, что грудь его вся мокрая, струи воды струятся по животу — и удивился. Он не плакал, он вообще не помнит, когда слезы текли из его глаз. Неужели настолько раскис перед неизбежной смертью?
Нет, это были не его слезы, хотя если б он был способен плакать, то заплакал бы. От тепла его сердца лед таял!!!
К собственному удивлению, он не чувствовал холода от ледяной воды, а магическая субстанция таяла все быстрее. Словно все те, кто его любил, несмотря на горе и страдание, причиненное этой любовью, простили его и пришли на помощь.
— Простите, — едва слышно прошептал он, теряя сознание, — спасибо за все.
Глава четырнадцатая
Одну из этих цепей и сейчас еще можно видеть в Ла-Рошели, — по вечерам ее поднимают в гавани между двумя большими башнями, — другую в Лионе, третью в Анжере, а четвертую унесли черти, чтобы связать Люцифера, который порвал на себе цепи в то время, когда у него схватило живот, оттого что Люцифер съел за завтраком фрикасе из души какого-то судейского.
Ф.Рабле. «Гаргантюа и Пантагрюэль»
Как сказал бы Алвисид, все боги, на какой бы они стороне ни выступали, как бы нечеловечески они ни выглядели, несут в себе человеческое начало, ибо от начала и до конца изобретены и сотворены человеком. Правда, усмехнувшись добавил бы сын Алголов, прошедшие с момента Великой Потери Памяти два столетия внесли в их чувства и мировосприятие весьма значительные коррективы.
Повелитель Тьмы Луцифер, в сопровождении одного лишь великого Герцога Агвареса, спустился в подземелье своего дворца, где находился выход в Коридор Алвисида. Достал подаренный сыном Алгола перстень и вставил в паз. Владыка Зла, в отличие от своих подданных, не любил украшать пальцы перстнями и кольцами — побрякушками, как он их называл. К тому же перстень не подходил по размеру — это, конечно, пустяк, который можно мгновенно исправить, но пусть подарок остается неизменным. Да и хорош бы был Повелитель Тьмы, надень он на палец перстень с чужой эмблемой, пусть даже и эмблемой ближайшего союзника.
Два алголианина, стоявшие у входа во дворец Алвисида, при появлении Луцифера даже не пошевельнулись, но откуда-то из глубин помещения тут же появился третий, едва наклонивший голову в знак приветствия.
— Алвисид ждет вас, — сказал он.
Луцифер всего второй раз в жизни был в этом волшебном коридоре, связывающим между собой различные точки мира, и не мог оценить перемен, в нем происшедших. Да и меньше всего это его волновало. После поражения Алвисида, он второй раз должен был встретиться с тем, кто некогда перевернул все в душе Повелителя Тьмы, поставив с головы на ноги, зародив смутные надежды и наметив не совсем ясные цели.
Он помнил свои задушевные беседы с сыном Алголовым.
Первый раз в новейшие времена Луцифер увидел Алвисида на достопамятном собрании, на котором был объявлен ультиматум новых сил и был брошен вызов на Армагеддон. Не самое лучшее время и место для воспоминаний и дружеской беседы. В былые годы, когда Алвисид был всемогущ, он сам — всегда неожиданно — появлялся во дворце Луцифера. «На огонек», — как говаривал сын Алголов. «Не на огонек, а на пламя!»— шутливо возражал Луцифер, желая показать, как он рад гостю. «На адское пламя», — так же шутливо уточнял Алвисид.
Теперь же бывший бог пригласил его в гости. Якобы просто так, на чашку кофе. Увы, Луцифер прекрасно понимал, что просто так, болтая обо всем и ни о чем одновременно, приятно провести время не удастся. Потому и взял с собой Агвареса.
Им навстречу вышла невысокая пышнотелая девушка в необычном для взгляда, но удивительно идущем ей платье. Глаза ее были заплаканы. При виде Луцифера и его спутника, она смутилась, словно хотела бежать отсюда со всех ног, но нашла в себе силы сделать почтительный книксен.
— Кто это? — удивленно спросил Повелитель Зла, когда она удалилась, шурша странным материалом платья.
— Это? — оглянувшись в сторону, куда исчезла девушка, переспросил Агварес. — Сарлуза, которую я по вашему повелению отправил к Наследнику Алвисида. Он не принял ее, зато Алвисид оставил при себе. Я же вам докладывал…
— Да? — поднял бровь Луцифер. — Хорошо, я обдумаю это на досуге… Свой человек в замке порой стоит больше целой армии возле его стен…
Едва Луцифера и его спутника ввели в небольшую уютную комнату, в которой жил и принимал гостей поверженный бог, Повелитель Зла понял, что оправдываются его самые худшие подозрения.
У сына Алголова сидел Хамрай, сопровождавший Наследника (и даже сразу двух) в последнем походе за сердцем Алвисида.
— Прошу к столу, — приглашающим жестом указал Алвисид на девственно пустой стол, покрытый пестрой скатертью. — Желаете вина, ваше величество, или прикажете принести для вас сида?
Луцифер грузно уселся на предложенный стул и отмахнулся:
— Ничего не надо. Хотя… пусть принесут какого-нибудь сока. У вас, как я полагаю, есть новости? — Он бросил многозначительный взгляд на Хамрая, вежливым кивком приветствовавшего нового гостя. Старый маг был в запыленных дорожных одеждах — явно явился сюда, не заходя в собственный замок.
— Да, — кивнул Алвисид. — Новости есть. В ближайшие годы… если вообще когда-нибудь это случится… В общем, ближайшие годы — а точнее, время оставшееся до Армагеддона, — я вынужден буду провести здесь.
— Наследник Алвисида погиб, — сухо сообщил Хамрай.
— Вы уверены?
— Никогда нельзя ни в чем быть уверенным, — ответил Хамрай. — Тем более, когда дело касается Алвисида…
Сын Алголов невесело усмехнулся при этих словах, но ничего не сказал.
— До Армагеддона осталось чуть больше двух месяцев, — встревожено сказал Повелитель Тьмы. — Что же делать?
— Если бы мы с вами были смертны, дорогой Луцифер, — ответил Алвисид, — я бы сказал, что нам остается только застрелиться…
— Что сделать? — не понял Повелитель Зла. Алвисид усмехнулся:
— Повеситься, проткнуть сердце кинжалом, сброситься со скалы… Но мы с вами, к сожалению или к счастью, бессмертны. Впрочем, мы можем забыть о грядущем и оставшееся время предаться развлечениям. Но лично я к самоубийству не склонен. Поэтому будем готовиться к Армагеддону.
Глава пятнадцатая
И мы познали любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали в нее. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем.
Первое послание апостола Иоанна, 4.16
Когда Радхаур пришел в себя, он лежал на почти просохшем постаменте, перед ним красовалось сердце Алвисида и, несмотря на то что в этой проклятой всеми богами стране любая принесенная извне магия была бессильна, он чувствовал исходящую от сердца Алвисида силу. Он бросил быстрый взгляд на ступеньки, где лежали три ранее добытых части — их не было. Воссоединение произошло, пока он лежал без сознания. Может, это было и красивое зрелище, а может, и нет. Ему было все равно. Теперь необходимо любой ценой добраться до Рэдвэлла.
Он надел рубаху и куртку, повесил на бок преданный Гурондоль, надел через плечо драгоценную теперь дорожную сумку и на подкашивающихся ногах направился к туннелю, ведущему из пещеры.
Он знал, что обратный путь будет не легче, чем путь сюда. Но это неважно… Он справится, он дойдет.
На круглой арене впадины, закрытой от остального мира плотной пробкой клубящихся облаков, неподалеку от могилы сэра Бламура, стоял человек. Вернее, не человек — сын божий. Он выглядел бледным, чуть ли не прозрачным, и первой мыслью было — не мерещится ли он с усталости и голода.
Радхаур уже смотрел ему в глаза пятнадцать лет назад, на стене Рэдвэлла. Но на этот раз не было трубящих в трубы, парящих в небе ангелов, и он, граф Маридунский, был один.
— Написано: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих, — тихо, глядя прямо в глаза Радхауру, произнес пришелец.
Радхаур отвел глаза, но ничего не ответил.
— Написано также: не искушай Господа Бога твоего, — добавил пришелец.
Радхаур повернулся и пошел к веревке, ведущей наверх. Ему было нечего ответить.
— Написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи, — в последний раз произнес явившийся сюда.
Да, мир находится в хрупком равновесии, которое будет разрушено. Не ему, Радхауру, судить о таких вещах.
Он взялся за веревку, бросил прощальный взгляд в сторону могилы сэра Бламура и через минуту, миновав плотный слой тумана, выбрался из проклятой впадины, унося хранившуюся в ее недрах реликвию.
2002 год
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Конечно, было бы разумно обследовать и три других туннеля, но Радхаур догадывался, куда они приведут.
Достигнув пещеры, он подошел к изуродованному телу Уррия и, стараясь ни о чем не думать, выкопал еще одну могилу.
Никакого плана у него не было. Он знал, что или придумает, как извлечь необходимое ему из ледяного плена, или погибнет, иного не дано.
Он обследовал все подземелье, ничуть не удивившись нелогичности, не правильности, невозможности лабиринта — четыре пещеры были связаны относительно короткими туннелями, и из каждой пещеры шел длиннющий туннель, выводящий все к тому же выходу наверх, куда призывно звала спускающаяся веревка.
Сколько времени Радхаур провел в подземелье, он не знал, да и не важно это было. Если он не добудет сердце Алвисида, то останется здесь навсегда.
Он устал. Устал бороться за жизнь, за счастье — свое и Рогнеды, тем более, уже не верил, что оно возможно.
Он сидел перед ледяным кубом — последней целью, к которой шел долгие годы, — и не понимал, что делать.
Мелькнула шальная мысль выхватить Гурондоль и рубить, рубить проклятый лед, а там будь что будет. Погибнет, как положено рыцарю — с мечом в руках…
Это сделать никогда не поздно.
Он еще раз обшарил подземелье в поисках хоть чего-нибудь, что могло гореть.
Он выложил перед ледяным кубом три добытых частицы сердца Алвисида в безумной надежде, что четвертая часть сама выскочит из ледяного плена.
Он не знал, что придумать. Все сделано для достижения цели. Будь проклят Алвисид, и братья его, и весь этот беспощадный мир, который сделал из наивного мечтателя, мальчика с большим и открытым сердцем, беспощадную машину с таким же льдом в груди, как и тот, что не пускает его к цели…
Радхаур сорвал с себя куртку и рубаху, ухватился руками за верхнюю грань куба и прижался к обжигающей холодом поверхности всем телом — пусть сердце его, которое пока еще бьется в груди, замерзнет и превратится в лед по-настоящему.
Ведь из-за любви к нему погибла когда-то Сарлуза. Лореллы, той Лореллы, что он полюбил, тоже больше не существует. Марьян… которую он так и не полюбил до конца, но готов был соединиться с ней семейными узами и счастлив был бы до конца дней своих… А сколько еще невинных жертв молчаливо укоряли его на проклятой лестнице Моонлав!
И теперь, не дойдя до цели каких-то считанных дюймов, он гибнет сам. Нет, он не Наследник Алвисида, он — проклятье Алвисида. Сколько горя себе и другим принес он — и все зря. Пусть запоздало, пусть только сейчас, перед неизбежной смертью, он просит у всех прощения. У всех, даже у Иглангера и его братьев, даже у принца Вогона, у всех погибших и ставших несчастными по его вине. Не правда, что его сердце превратилось в лед, оно еще способно чувствовать и страдать…
Поздно…
Он почувствовал, что грудь его вся мокрая, струи воды струятся по животу — и удивился. Он не плакал, он вообще не помнит, когда слезы текли из его глаз. Неужели настолько раскис перед неизбежной смертью?
Нет, это были не его слезы, хотя если б он был способен плакать, то заплакал бы. От тепла его сердца лед таял!!!
К собственному удивлению, он не чувствовал холода от ледяной воды, а магическая субстанция таяла все быстрее. Словно все те, кто его любил, несмотря на горе и страдание, причиненное этой любовью, простили его и пришли на помощь.
— Простите, — едва слышно прошептал он, теряя сознание, — спасибо за все.
Глава четырнадцатая
Одну из этих цепей и сейчас еще можно видеть в Ла-Рошели, — по вечерам ее поднимают в гавани между двумя большими башнями, — другую в Лионе, третью в Анжере, а четвертую унесли черти, чтобы связать Люцифера, который порвал на себе цепи в то время, когда у него схватило живот, оттого что Люцифер съел за завтраком фрикасе из души какого-то судейского.
Ф.Рабле. «Гаргантюа и Пантагрюэль»
Как сказал бы Алвисид, все боги, на какой бы они стороне ни выступали, как бы нечеловечески они ни выглядели, несут в себе человеческое начало, ибо от начала и до конца изобретены и сотворены человеком. Правда, усмехнувшись добавил бы сын Алголов, прошедшие с момента Великой Потери Памяти два столетия внесли в их чувства и мировосприятие весьма значительные коррективы.
Повелитель Тьмы Луцифер, в сопровождении одного лишь великого Герцога Агвареса, спустился в подземелье своего дворца, где находился выход в Коридор Алвисида. Достал подаренный сыном Алгола перстень и вставил в паз. Владыка Зла, в отличие от своих подданных, не любил украшать пальцы перстнями и кольцами — побрякушками, как он их называл. К тому же перстень не подходил по размеру — это, конечно, пустяк, который можно мгновенно исправить, но пусть подарок остается неизменным. Да и хорош бы был Повелитель Тьмы, надень он на палец перстень с чужой эмблемой, пусть даже и эмблемой ближайшего союзника.
Два алголианина, стоявшие у входа во дворец Алвисида, при появлении Луцифера даже не пошевельнулись, но откуда-то из глубин помещения тут же появился третий, едва наклонивший голову в знак приветствия.
— Алвисид ждет вас, — сказал он.
Луцифер всего второй раз в жизни был в этом волшебном коридоре, связывающим между собой различные точки мира, и не мог оценить перемен, в нем происшедших. Да и меньше всего это его волновало. После поражения Алвисида, он второй раз должен был встретиться с тем, кто некогда перевернул все в душе Повелителя Тьмы, поставив с головы на ноги, зародив смутные надежды и наметив не совсем ясные цели.
Он помнил свои задушевные беседы с сыном Алголовым.
Первый раз в новейшие времена Луцифер увидел Алвисида на достопамятном собрании, на котором был объявлен ультиматум новых сил и был брошен вызов на Армагеддон. Не самое лучшее время и место для воспоминаний и дружеской беседы. В былые годы, когда Алвисид был всемогущ, он сам — всегда неожиданно — появлялся во дворце Луцифера. «На огонек», — как говаривал сын Алголов. «Не на огонек, а на пламя!»— шутливо возражал Луцифер, желая показать, как он рад гостю. «На адское пламя», — так же шутливо уточнял Алвисид.
Теперь же бывший бог пригласил его в гости. Якобы просто так, на чашку кофе. Увы, Луцифер прекрасно понимал, что просто так, болтая обо всем и ни о чем одновременно, приятно провести время не удастся. Потому и взял с собой Агвареса.
Им навстречу вышла невысокая пышнотелая девушка в необычном для взгляда, но удивительно идущем ей платье. Глаза ее были заплаканы. При виде Луцифера и его спутника, она смутилась, словно хотела бежать отсюда со всех ног, но нашла в себе силы сделать почтительный книксен.
— Кто это? — удивленно спросил Повелитель Зла, когда она удалилась, шурша странным материалом платья.
— Это? — оглянувшись в сторону, куда исчезла девушка, переспросил Агварес. — Сарлуза, которую я по вашему повелению отправил к Наследнику Алвисида. Он не принял ее, зато Алвисид оставил при себе. Я же вам докладывал…
— Да? — поднял бровь Луцифер. — Хорошо, я обдумаю это на досуге… Свой человек в замке порой стоит больше целой армии возле его стен…
Едва Луцифера и его спутника ввели в небольшую уютную комнату, в которой жил и принимал гостей поверженный бог, Повелитель Зла понял, что оправдываются его самые худшие подозрения.
У сына Алголова сидел Хамрай, сопровождавший Наследника (и даже сразу двух) в последнем походе за сердцем Алвисида.
— Прошу к столу, — приглашающим жестом указал Алвисид на девственно пустой стол, покрытый пестрой скатертью. — Желаете вина, ваше величество, или прикажете принести для вас сида?
Луцифер грузно уселся на предложенный стул и отмахнулся:
— Ничего не надо. Хотя… пусть принесут какого-нибудь сока. У вас, как я полагаю, есть новости? — Он бросил многозначительный взгляд на Хамрая, вежливым кивком приветствовавшего нового гостя. Старый маг был в запыленных дорожных одеждах — явно явился сюда, не заходя в собственный замок.
— Да, — кивнул Алвисид. — Новости есть. В ближайшие годы… если вообще когда-нибудь это случится… В общем, ближайшие годы — а точнее, время оставшееся до Армагеддона, — я вынужден буду провести здесь.
— Наследник Алвисида погиб, — сухо сообщил Хамрай.
— Вы уверены?
— Никогда нельзя ни в чем быть уверенным, — ответил Хамрай. — Тем более, когда дело касается Алвисида…
Сын Алголов невесело усмехнулся при этих словах, но ничего не сказал.
— До Армагеддона осталось чуть больше двух месяцев, — встревожено сказал Повелитель Тьмы. — Что же делать?
— Если бы мы с вами были смертны, дорогой Луцифер, — ответил Алвисид, — я бы сказал, что нам остается только застрелиться…
— Что сделать? — не понял Повелитель Зла. Алвисид усмехнулся:
— Повеситься, проткнуть сердце кинжалом, сброситься со скалы… Но мы с вами, к сожалению или к счастью, бессмертны. Впрочем, мы можем забыть о грядущем и оставшееся время предаться развлечениям. Но лично я к самоубийству не склонен. Поэтому будем готовиться к Армагеддону.
Глава пятнадцатая
И мы познали любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали в нее. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем.
Первое послание апостола Иоанна, 4.16
Когда Радхаур пришел в себя, он лежал на почти просохшем постаменте, перед ним красовалось сердце Алвисида и, несмотря на то что в этой проклятой всеми богами стране любая принесенная извне магия была бессильна, он чувствовал исходящую от сердца Алвисида силу. Он бросил быстрый взгляд на ступеньки, где лежали три ранее добытых части — их не было. Воссоединение произошло, пока он лежал без сознания. Может, это было и красивое зрелище, а может, и нет. Ему было все равно. Теперь необходимо любой ценой добраться до Рэдвэлла.
Он надел рубаху и куртку, повесил на бок преданный Гурондоль, надел через плечо драгоценную теперь дорожную сумку и на подкашивающихся ногах направился к туннелю, ведущему из пещеры.
Он знал, что обратный путь будет не легче, чем путь сюда. Но это неважно… Он справится, он дойдет.
На круглой арене впадины, закрытой от остального мира плотной пробкой клубящихся облаков, неподалеку от могилы сэра Бламура, стоял человек. Вернее, не человек — сын божий. Он выглядел бледным, чуть ли не прозрачным, и первой мыслью было — не мерещится ли он с усталости и голода.
Радхаур уже смотрел ему в глаза пятнадцать лет назад, на стене Рэдвэлла. Но на этот раз не было трубящих в трубы, парящих в небе ангелов, и он, граф Маридунский, был один.
— Написано: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих, — тихо, глядя прямо в глаза Радхауру, произнес пришелец.
Радхаур отвел глаза, но ничего не ответил.
— Написано также: не искушай Господа Бога твоего, — добавил пришелец.
Радхаур повернулся и пошел к веревке, ведущей наверх. Ему было нечего ответить.
— Написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи, — в последний раз произнес явившийся сюда.
Да, мир находится в хрупком равновесии, которое будет разрушено. Не ему, Радхауру, судить о таких вещах.
Он взялся за веревку, бросил прощальный взгляд в сторону могилы сэра Бламура и через минуту, миновав плотный слой тумана, выбрался из проклятой впадины, унося хранившуюся в ее недрах реликвию.
2002 год
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27