Тут они стали ко мне взывать, говоря, что я прав и что если я им не помогу, что, имея возместить этот крупный расход и этот убыток, они пойдут по миру вместе со своими семьями. На это я сказал, что, если королевские казначеи пожелают, чтобы они заплатили то, что они обязались, я им обещаю заплатить из своих, потому что я видел действительно, что они сделали от чистого сердца все, что умели. Это снискало мне такое благоволение этих казначеев и этих приближенных короля, что это было неописуемо. Обо всем было написано королю, каковой, единственный, щедрейший, велел, чтобы все было сделано так, как я скажу.
XIX
Прибыл тем временем изумительнейший храбрец Пьеро Строцци; Пьеро Строцци (1508–1558) — сын Филиппе Строцци (см. прим..1, гл. 38, кн. 1). Во время битвы при Монтемурло (1538) командовал войском флорентийских изгнанников, потерпевшим там жестокое поражение. Через некоторое время поступил на службу к Франциску I, впоследствии стал маршалом Франции. Командовал войсками восставших сиенцев в 1552 году.
и, когда он напомнил королю о своей грамоте на гражданство, король тотчас же велел, чтобы она была изготовлена. «И заодно с нею, — сказал он, — изготовьте также грамоту Бенвенуто, mon ami, и отнесите ее тотчас же от моего имени к нему на дом, и дайте ее ему без всякой платы». Грамота великого Пьеро Строцци стоила ему много сотен дукатов; мою мне принес один из этих первых его секретарей, какового звали мессер Антонио Массоне. Мессер Антонио Массоне — Антуан Ле Масон, секретарь Маргариты Наваррской, писатель, первый переводчик «Декамерона» на французский язык.
XXI
Этот вельможа вручил мне грамоту с удивительными оказательствами, от имени его величества, говоря: «Это вам жалует король, чтобы вы с еще большим воодушевлением могли ему служить. Это грамота на гражданство». И рассказал мне, как после долгого времени и по особой милости он, по просьбе Пьеро Строцци, дал ее ему, а что эту он сам от себя посылает мне вручить; что подобная милость никогда еще не оказывалась в этом королевстве. На эти слова я с великими оказательствами поблагодарил короля; затем попросил сказанного секретаря, чтобы он, пожалуйста, мне сказал, что такое значит эта грамота на гражданство. Этот секретарь был весьма даровит и любезен и отлично говорил по-итальянски; сперва весьма рассмеявшись, затем вернувшись к степенности, он сказал мне на моем языке, то есть по-итальянски, что такое значит грамота на гражданство, каковое есть одно из величайших званий, даваемых иностранцу, и сказал: «Это куда больше, чем сделаться венецианским дворянином». Выйдя от меня, вернувшись к королю, он обо всем доложил его величеству, каковой посмеялся немного, потом сказал: «Теперь я хочу, чтобы он знал, почему я ему послал грамоту на гражданство. Ступайте и сделайте его владетелем замка Маленький Нель, в котором он живет, каковой моя вотчина. Это он поймет, что это такое, гораздо легче, нежели он понял, что такое грамота на гражданство». Пришел ко мне посланный с этим подарком, ввиду чего я хотел оказать ему любезность; он не захотел ничего принять, говоря, что таково повеление его величества. Сказанную грамоту на гражданство, вместе с дарственной на замок, когда я уехал в Италию, я взял с собой; и куда бы я ни поехал, и где бы я ни кончил жизнь мою, я там постараюсь иметь их при себе.
XX
Теперь продолжаю дальше начатый рассказ о жизни моей. Имея на руках вышесказанные работы, то есть серебряного Юпитера, уже начатого, сказанную золотую солонку, большую сказанную вазу серебряную, две головы бронзовых, над этими работами усердно трудились. Готовился я также отлить подножие сказанного Юпитера, каковое я сделал из бронзы пребогато, полное украшений, посреди каковых украшений я изваял барельефом похищение Ганимеда; а с другой стороны Леду и Лебедя; его я отлил из бронзы, и вышло оно отлично. Сделал я также и другое, подобное, чтобы поставить на нем статую Юноны, поджидая, чтобы начать также и эту, если король даст мне серебро, дабы можно было ее сделать. Работая усердно, я уже собрал серебряного Юпитера; также собрал я и золотую солонку; ваза очень подвинулась; обе бронзовых головы были уже окончены. Сделал я также несколько работок для кардинала феррарского; кроме того, серебряную вазочку, богато отделанную. Я сделал, чтобы подарить ее госпоже де Тамп; для многих итальянских синьоров, то есть для синьора Пьеро Строцци, для графа делл'Ангвиллара, для графа ди Питильяно, для графа делла Мирандола и для многих других я сделал много работ. Возвращаясь к моему великому королю, когда, как я сказал, я отлично подвинул вперед эти его работы, в это время он вернулся в Париж, и на третий день явился ко мне на дом с великим множеством наивысшей знати своего двора, и весьма изумлялся такому множеству работ, которые у меня были так благополучно подвинуты вперед; и так как с ним была его госпожа де Тамп, то они начали говорить о Фонтана Белио. Госпожа де Тамп сказала его величеству, что он должен бы велеть мне сделать что-нибудь красивое для украшения его Фонтана Белио. Тотчас же король сказал: «Это верно, то, что вы говорите, и я сейчас же хочу решить, чтобы там было сделано что-нибудь красивое». И, обернувшись ко мне, начал меня спрашивать, что бы я думал сделать для этого красивого источника. На это я предложил кое-какие мои выдумки; также и его величество сказал свое мнение; затем сказал мне, что хочет съездить дней на пятнадцать, двадцать в Сан Джермано делл'Айа, каковой отстоит на двенадцать миль от Парижа, и чтобы тем временем я сделал модель для этого его красивого источника, с самыми богатыми измышлениями, какие я умею, потому что это место — наибольшая услада, какая у него есть в его королевстве; поэтому он мне велел и просил меня, чтобы я уж постарался сделать что-нибудь красивое; и я ему это обещал. Увидев столько подвинутых работ, король сказал госпоже де Тамп: «У меня никогда еще не было человека этого ремесла, который бы мне так нравился и который бы так заслуживал награждения, как этот; поэтому надо подумать о том, как бы удержать его. Так как он тратит много, и добрый товарищ, и много работает, то необходимо, чтобы мы сами помнили о нем; это потому, что, заметьте, сударыня, сколько раз он ни приходил ко мне и сколько я ни приходил сюда, он никогда ни о чем не просил; видно, что сердце его целиком занято работами; надо сделать для него что-нибудь хорошее поскорее, чтобы нам его не потерять». Госпожа де Тамп сказала: «Я вам об этом напомню». Они ушли; я принялся с великим усердием за работы мои начатые и, кроме того, взялся за модель источника и с усердием подвигал ее вперед.
XXI
По прошествии полутора месяца король возвратился в Париж; и я, который работал день и ночь, отправился к нему и понес с собой мою модель, так хорошо набросанную, что она ясно понималась. Уже начали возобновляться дьявольства войны между императором и им, Уже начали возобновляться дьявольства войны между императором и им … — В мае 1542 г. между Франциском I и Карлом V началась четвертая и последняя война, закончившаяся через два года миром в Креспи.
так что я застал его очень смутным; однако я поговорил с кардиналом феррарским, сказав ему, что у меня с собой некие модели, каковые мне заказал его величество; и я его попросил, что если он усмотрит время вставить несколько слов для того, чтобы эти модели могли быть показаны, то я думаю, что король получит от этого много удовольствия. Кардинал так и сделал; предложил королю сказанные модели; король тотчас же пришел туда, где у меня были модели. Во-первых, я сделал дворцовую дверь Фонтана Белио. Чтобы не изменять, насколько можно меньше, строй двери, которая была сделана в сказанном дворце, каковая была велика и приземиста, на этот их дурной французский лад; у каковой отверстие было немного больше квадрата, а над этим квадратом полукружие, приплюснутое, как ручка корзины; в этом полукружии король желал, чтобы была фигура, которая бы изображала Фонтана Белио; я придал прекраснейшие размеры сказанному пролету; затем поместил над сказанным пролетом правильное полукружие; а по бокам сделал некои приятные выступы, под каковыми, в нижней части, которая была в соответствии с верхней, я поместил по цоколю, а также и сверху; а взамен двух колонн, которые видно было, что требовались сообразно с приполками, сделанными внизу и вверху, я в каждом из мест для колонн сделал сатира. Он был больше, чем в полурельеф, и одной рукой как бы поддерживал ту часть, которая прикасается к колоннам; в другой руке он держал толстую палицу, смелый и свирепый со своей головой, которая как бы устрашала смотрящих. Другая фигура была такая же по своему положению, но различная и иная головой и кое-чем другим таким; в руке она держала бич о трех шарах, прикрепленных некоими цепями. Хоть я и говорю сатиры, но у них от сатира были только некои маленькие рожки и козлиная голова; все остальное было человеческим обликом. В полукружии я сделал женщину в красивом лежачем положении: она держала левую руку вокруг шеи оленя, каковой был одной из эмблем короля; с одного края я сделал полурельефом козуль, и некоих кабанов, и другую дичину, более низким рельефом. С другого края легавых и борзых разного рода, потому что так производит этот прекраснейший лес, где рождается источник. Затем всю эту работу я заключил в продолговатый четвероугольник, и в верхних углах четвероугольника, в каждом, я сделал по Победе, барельефом, с этими факельцами в руках, как было принято у древних. Над сказанным четвероугольником я сделал саламандру, собственную эмблему короля, со многими изящнейшими другими украшениями под стать сказанной работе, … под стать сказанной работе … — Челлини не выполнил полностью описанную здесь работу. До его отъезда из Франции в 1545 г. была, по-видимому, отлита только фигура Нимфы, которую, однако, не перенесли в предназначенное для нее место. После смерти Франциска I Генрих II подарил статую Нимфы Фонтенбло и фигуры двух Побед (очевидно, отлитые уже после отъезда Челлини) своей фаворитке Диане де Пуатье, которая поместила их у входа в замок Анэ. Там эти статуи оставались еще в 1780 г. Во время революции 1789 г. «Нимфа Фонтенбло» была перевезена в Париж, в Луврский музей, где находится и поныне. Фигуры Побед были переданы в музей Пти Огюстэн. Там их видел Гёте, о чем он сообщает в комментариях к своему переводу «Жизнеописания» Челлини. Во время реставрации эти работы перешли в собственность Луи-Филиппа и были помещены в замке Нейи, где оставались до революции 1848 г. Дальнейшая их судьба неизвестна. Копии сохранились во Французском музее декоративного искусства.
XXIV
каковая явствовала быть ионического строя.
XXII
Когда король увидел эту модель, она тотчас же его развеселила и отвлекла от тех докучных разговоров, в которых он провел больше двух часов. Увидав, что он весел на мой лад, я ему раскрыл вторую модель, каковой он вовсе и не ожидал, потому что ему казалось, что он видел немало работы и в этой. Эта модель была величиной больше двух локтей, в каковой я сделал фонтан в виде совершенного квадрата, с красивейшими лестницами вокруг, каковые пересекались одна с другой, вещь, никогда еще не виданная в тех краях и редчайшая в этих. Посередине сказанного фонтана я сделал основание, каковое являлось немного выше, нежели сказанная чаша фонтана; на основании этом я сделал, соответственно, нагую фигуру большой красоты. Она держала сломанное копье в правой руке, поднятой ввысь, а левую держала на рукояти сабли, сделанной в очень красивом виде; она опиралась на левую ногу, а правой наступала на шлем, так богато отделанный, как только можно вообразить; а по четырем углам фонтана я сделал, в каждом, по сидящей фигуре, возвышенной, со многими красивыми эмблемами для каждой. Начал меня спрашивать король, чтобы я ему сказал, что это за красивый вымысел я создал, говоря мне, что все то, что я сделал на двери, он, не спрашивая меня ни о чем, это понял, но того, что у фонтана, хоть это и кажется ему очень красивым, он совсем не понимает; а между тем он знает, что я не сделал, как прочие глупцы, которые хоть и делают вещи с кое-каким изяществом, но делают их без всякого значения. Тут я приготовился; потому что, раз я понравился тем, что я сделал, мне хотелось, чтобы понравилось также и то, что я скажу. «Знайте, священное величество, что вся эта маленькая работа точнейше вымерена в маленьких футах, так что, если выполнить ее потом на деле, она выйдет точно такой же красоты, как вы видите. Эта фигура посередине — в пятьдесят четыре фута». При этом слове король выказал превеликое изумление. «Затем, сделана она, изображая бога Марса; эти остальные четыре фигуры сделаны для дарований, которые так любит и поощряет ваше величество. Эта, по правую руку, изображена для науки всех словесностей; вы видите, что у нее ее приметы, что являет философию со всеми знаниями, ей сопутствующими. Эта вот являет собою все изобразительное искусство, то есть ваяние, живопись и зодчество. Эта вот изображена для музыки, каковой подобает сопутствовать всем этим наукам. Эта вот, которая является такой приветливой и благосклонной, изображена для щедрости, потому что без нее не может проявиться ни одно из этих чудесных дарований, которые Бог нам являет. Эта статуя посередине, большая, изображена для самого вашего величества, каковое есть Бог Марс, потому что вы единственный в мире храбрец, и эту храбрость вы ее применяете справедливо и свято в защиту вашей славы». Как только он был настолько терпелив, что дал мне договорить, он, возвысив громкий голос, сказал: «Поистине, я нашел человека себе по сердцу!» И позвал казначеев, определенных ко мне, и сказал, чтобы они меня снабдили всем, что мне надобно, и чтобы расход был велик, как угодно; затем хлопнул меня по плечу рукой, говоря мне: «Mon ami, — что означает: мой друг, — я не знаю, какое удовольствие больше, удовольствие ли государя, что он нашел человека себе по сердцу, или удовольствие этого художника, что он нашел государя, который ему предоставляет такие удобства, чтобы он мог выражать свои великие художественные замыслы». Я ответил, что если я тот, о ком говорит его величество, то моя удача гораздо больше. Он ответил смеясь: «Скажем, что она одинакова». Я ушел в великом веселье и вернулся к моим работам.
XXIII
Угодно было моей злой судьбе, чтобы я не догадался разыграть такую же комедию с госпожою де Тамп, которая, когда узнала вечером обо всем том, что произошло, из собственных уст короля, у нее родилось такое ядовитое бешенство в груди, что она с гневом сказала: «Если бы Бенвенуто показал мне свои красивые работы, он дал бы мне повод вспомнить о нем при случае». Король хотел меня извинить, и ничего не вышло. Я, который об этом узнал, две недели спустя, когда, проехав по Нормандии через Руан и Дьеп, они затем вернулись в вышесказанный Сан Джермано делл'Айа, взял эту красивую вазочку, которую я сделал по просьбе сказанной госпожи де Тамп, думая, что, подарив ее ей, я должен снова снискать ее милость. Итак, я понес ее с собой; и, когда я дал ей знать через одну ее кормилицу и показал этой сказанной красивую вазу, которую я сделал для ее госпожи, и что я хочу ей подарить ее, сказанная кормилица учинила мне непомерные ласки и сказала мне, что скажет слово госпоже, каковая еще не одета, и как только она ей скажет, она меня спустит. Кормилица сказала все это госпоже, каковая ответила гневно: «Скажите ему, чтобы он подождал». Я, узнав об этом, облачился терпением, что для меня очень трудно; однако же я имел терпение вплоть до того, как она отобедала; и, когда я увидел затем, что час поздний, голод причинил мне такую злобу, что, не в силах более вынести, послав ее в сердце благочестиво к черту, я оттуда ушел, и отправился к кардиналу лотарингскому, и поднес ему сказанную вазу, прося его только, чтобы он поддержал меня в милости у короля. Он сказал, что этого не требуется, а если бы потребовалось, то он сделал бы это охотно; затем, позвав одного своего казначея, сказал ему что-то на ухо. Сказанный казначей подождал, пока я выйду от кардинала; затем сказал мне: «Бенвенуто, идите со мной, потому что я дам вам выпить стакан доброго вина». На что я сказал, не зная того, что он хотел сказать: «Пожалуйста, господин казначей, велите дать мне стакан вина и кусок хлеба, потому что я поистине лишаюсь сил, потому что сегодня с раннего утра вплоть до этого часа, который вы видите, я прождал натощак у дверей госпожи де Тамп, чтобы подарить ей эту красивую серебряную позолоченную вазочку, и обо всем я дал ей знать, а она, чтобы меня все время мучить, велела мне сказать, чтобы я подождал. И вот, меня одолел голод, и я почувствовал, что ослабеваю; и, как Богу было угодно, я подарил свой товар и свои труды тому, кто много лучше их заслуживал, и я у вас ничего не прошу, как только немного выпить, потому что, так как я немного слишком вспыльчив, голод удручает меня настолько, что я готов упасть наземь без чувств».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
XIX
Прибыл тем временем изумительнейший храбрец Пьеро Строцци; Пьеро Строцци (1508–1558) — сын Филиппе Строцци (см. прим..1, гл. 38, кн. 1). Во время битвы при Монтемурло (1538) командовал войском флорентийских изгнанников, потерпевшим там жестокое поражение. Через некоторое время поступил на службу к Франциску I, впоследствии стал маршалом Франции. Командовал войсками восставших сиенцев в 1552 году.
и, когда он напомнил королю о своей грамоте на гражданство, король тотчас же велел, чтобы она была изготовлена. «И заодно с нею, — сказал он, — изготовьте также грамоту Бенвенуто, mon ami, и отнесите ее тотчас же от моего имени к нему на дом, и дайте ее ему без всякой платы». Грамота великого Пьеро Строцци стоила ему много сотен дукатов; мою мне принес один из этих первых его секретарей, какового звали мессер Антонио Массоне. Мессер Антонио Массоне — Антуан Ле Масон, секретарь Маргариты Наваррской, писатель, первый переводчик «Декамерона» на французский язык.
XXI
Этот вельможа вручил мне грамоту с удивительными оказательствами, от имени его величества, говоря: «Это вам жалует король, чтобы вы с еще большим воодушевлением могли ему служить. Это грамота на гражданство». И рассказал мне, как после долгого времени и по особой милости он, по просьбе Пьеро Строцци, дал ее ему, а что эту он сам от себя посылает мне вручить; что подобная милость никогда еще не оказывалась в этом королевстве. На эти слова я с великими оказательствами поблагодарил короля; затем попросил сказанного секретаря, чтобы он, пожалуйста, мне сказал, что такое значит эта грамота на гражданство. Этот секретарь был весьма даровит и любезен и отлично говорил по-итальянски; сперва весьма рассмеявшись, затем вернувшись к степенности, он сказал мне на моем языке, то есть по-итальянски, что такое значит грамота на гражданство, каковое есть одно из величайших званий, даваемых иностранцу, и сказал: «Это куда больше, чем сделаться венецианским дворянином». Выйдя от меня, вернувшись к королю, он обо всем доложил его величеству, каковой посмеялся немного, потом сказал: «Теперь я хочу, чтобы он знал, почему я ему послал грамоту на гражданство. Ступайте и сделайте его владетелем замка Маленький Нель, в котором он живет, каковой моя вотчина. Это он поймет, что это такое, гораздо легче, нежели он понял, что такое грамота на гражданство». Пришел ко мне посланный с этим подарком, ввиду чего я хотел оказать ему любезность; он не захотел ничего принять, говоря, что таково повеление его величества. Сказанную грамоту на гражданство, вместе с дарственной на замок, когда я уехал в Италию, я взял с собой; и куда бы я ни поехал, и где бы я ни кончил жизнь мою, я там постараюсь иметь их при себе.
XX
Теперь продолжаю дальше начатый рассказ о жизни моей. Имея на руках вышесказанные работы, то есть серебряного Юпитера, уже начатого, сказанную золотую солонку, большую сказанную вазу серебряную, две головы бронзовых, над этими работами усердно трудились. Готовился я также отлить подножие сказанного Юпитера, каковое я сделал из бронзы пребогато, полное украшений, посреди каковых украшений я изваял барельефом похищение Ганимеда; а с другой стороны Леду и Лебедя; его я отлил из бронзы, и вышло оно отлично. Сделал я также и другое, подобное, чтобы поставить на нем статую Юноны, поджидая, чтобы начать также и эту, если король даст мне серебро, дабы можно было ее сделать. Работая усердно, я уже собрал серебряного Юпитера; также собрал я и золотую солонку; ваза очень подвинулась; обе бронзовых головы были уже окончены. Сделал я также несколько работок для кардинала феррарского; кроме того, серебряную вазочку, богато отделанную. Я сделал, чтобы подарить ее госпоже де Тамп; для многих итальянских синьоров, то есть для синьора Пьеро Строцци, для графа делл'Ангвиллара, для графа ди Питильяно, для графа делла Мирандола и для многих других я сделал много работ. Возвращаясь к моему великому королю, когда, как я сказал, я отлично подвинул вперед эти его работы, в это время он вернулся в Париж, и на третий день явился ко мне на дом с великим множеством наивысшей знати своего двора, и весьма изумлялся такому множеству работ, которые у меня были так благополучно подвинуты вперед; и так как с ним была его госпожа де Тамп, то они начали говорить о Фонтана Белио. Госпожа де Тамп сказала его величеству, что он должен бы велеть мне сделать что-нибудь красивое для украшения его Фонтана Белио. Тотчас же король сказал: «Это верно, то, что вы говорите, и я сейчас же хочу решить, чтобы там было сделано что-нибудь красивое». И, обернувшись ко мне, начал меня спрашивать, что бы я думал сделать для этого красивого источника. На это я предложил кое-какие мои выдумки; также и его величество сказал свое мнение; затем сказал мне, что хочет съездить дней на пятнадцать, двадцать в Сан Джермано делл'Айа, каковой отстоит на двенадцать миль от Парижа, и чтобы тем временем я сделал модель для этого его красивого источника, с самыми богатыми измышлениями, какие я умею, потому что это место — наибольшая услада, какая у него есть в его королевстве; поэтому он мне велел и просил меня, чтобы я уж постарался сделать что-нибудь красивое; и я ему это обещал. Увидев столько подвинутых работ, король сказал госпоже де Тамп: «У меня никогда еще не было человека этого ремесла, который бы мне так нравился и который бы так заслуживал награждения, как этот; поэтому надо подумать о том, как бы удержать его. Так как он тратит много, и добрый товарищ, и много работает, то необходимо, чтобы мы сами помнили о нем; это потому, что, заметьте, сударыня, сколько раз он ни приходил ко мне и сколько я ни приходил сюда, он никогда ни о чем не просил; видно, что сердце его целиком занято работами; надо сделать для него что-нибудь хорошее поскорее, чтобы нам его не потерять». Госпожа де Тамп сказала: «Я вам об этом напомню». Они ушли; я принялся с великим усердием за работы мои начатые и, кроме того, взялся за модель источника и с усердием подвигал ее вперед.
XXI
По прошествии полутора месяца король возвратился в Париж; и я, который работал день и ночь, отправился к нему и понес с собой мою модель, так хорошо набросанную, что она ясно понималась. Уже начали возобновляться дьявольства войны между императором и им, Уже начали возобновляться дьявольства войны между императором и им … — В мае 1542 г. между Франциском I и Карлом V началась четвертая и последняя война, закончившаяся через два года миром в Креспи.
так что я застал его очень смутным; однако я поговорил с кардиналом феррарским, сказав ему, что у меня с собой некие модели, каковые мне заказал его величество; и я его попросил, что если он усмотрит время вставить несколько слов для того, чтобы эти модели могли быть показаны, то я думаю, что король получит от этого много удовольствия. Кардинал так и сделал; предложил королю сказанные модели; король тотчас же пришел туда, где у меня были модели. Во-первых, я сделал дворцовую дверь Фонтана Белио. Чтобы не изменять, насколько можно меньше, строй двери, которая была сделана в сказанном дворце, каковая была велика и приземиста, на этот их дурной французский лад; у каковой отверстие было немного больше квадрата, а над этим квадратом полукружие, приплюснутое, как ручка корзины; в этом полукружии король желал, чтобы была фигура, которая бы изображала Фонтана Белио; я придал прекраснейшие размеры сказанному пролету; затем поместил над сказанным пролетом правильное полукружие; а по бокам сделал некои приятные выступы, под каковыми, в нижней части, которая была в соответствии с верхней, я поместил по цоколю, а также и сверху; а взамен двух колонн, которые видно было, что требовались сообразно с приполками, сделанными внизу и вверху, я в каждом из мест для колонн сделал сатира. Он был больше, чем в полурельеф, и одной рукой как бы поддерживал ту часть, которая прикасается к колоннам; в другой руке он держал толстую палицу, смелый и свирепый со своей головой, которая как бы устрашала смотрящих. Другая фигура была такая же по своему положению, но различная и иная головой и кое-чем другим таким; в руке она держала бич о трех шарах, прикрепленных некоими цепями. Хоть я и говорю сатиры, но у них от сатира были только некои маленькие рожки и козлиная голова; все остальное было человеческим обликом. В полукружии я сделал женщину в красивом лежачем положении: она держала левую руку вокруг шеи оленя, каковой был одной из эмблем короля; с одного края я сделал полурельефом козуль, и некоих кабанов, и другую дичину, более низким рельефом. С другого края легавых и борзых разного рода, потому что так производит этот прекраснейший лес, где рождается источник. Затем всю эту работу я заключил в продолговатый четвероугольник, и в верхних углах четвероугольника, в каждом, я сделал по Победе, барельефом, с этими факельцами в руках, как было принято у древних. Над сказанным четвероугольником я сделал саламандру, собственную эмблему короля, со многими изящнейшими другими украшениями под стать сказанной работе, … под стать сказанной работе … — Челлини не выполнил полностью описанную здесь работу. До его отъезда из Франции в 1545 г. была, по-видимому, отлита только фигура Нимфы, которую, однако, не перенесли в предназначенное для нее место. После смерти Франциска I Генрих II подарил статую Нимфы Фонтенбло и фигуры двух Побед (очевидно, отлитые уже после отъезда Челлини) своей фаворитке Диане де Пуатье, которая поместила их у входа в замок Анэ. Там эти статуи оставались еще в 1780 г. Во время революции 1789 г. «Нимфа Фонтенбло» была перевезена в Париж, в Луврский музей, где находится и поныне. Фигуры Побед были переданы в музей Пти Огюстэн. Там их видел Гёте, о чем он сообщает в комментариях к своему переводу «Жизнеописания» Челлини. Во время реставрации эти работы перешли в собственность Луи-Филиппа и были помещены в замке Нейи, где оставались до революции 1848 г. Дальнейшая их судьба неизвестна. Копии сохранились во Французском музее декоративного искусства.
XXIV
каковая явствовала быть ионического строя.
XXII
Когда король увидел эту модель, она тотчас же его развеселила и отвлекла от тех докучных разговоров, в которых он провел больше двух часов. Увидав, что он весел на мой лад, я ему раскрыл вторую модель, каковой он вовсе и не ожидал, потому что ему казалось, что он видел немало работы и в этой. Эта модель была величиной больше двух локтей, в каковой я сделал фонтан в виде совершенного квадрата, с красивейшими лестницами вокруг, каковые пересекались одна с другой, вещь, никогда еще не виданная в тех краях и редчайшая в этих. Посередине сказанного фонтана я сделал основание, каковое являлось немного выше, нежели сказанная чаша фонтана; на основании этом я сделал, соответственно, нагую фигуру большой красоты. Она держала сломанное копье в правой руке, поднятой ввысь, а левую держала на рукояти сабли, сделанной в очень красивом виде; она опиралась на левую ногу, а правой наступала на шлем, так богато отделанный, как только можно вообразить; а по четырем углам фонтана я сделал, в каждом, по сидящей фигуре, возвышенной, со многими красивыми эмблемами для каждой. Начал меня спрашивать король, чтобы я ему сказал, что это за красивый вымысел я создал, говоря мне, что все то, что я сделал на двери, он, не спрашивая меня ни о чем, это понял, но того, что у фонтана, хоть это и кажется ему очень красивым, он совсем не понимает; а между тем он знает, что я не сделал, как прочие глупцы, которые хоть и делают вещи с кое-каким изяществом, но делают их без всякого значения. Тут я приготовился; потому что, раз я понравился тем, что я сделал, мне хотелось, чтобы понравилось также и то, что я скажу. «Знайте, священное величество, что вся эта маленькая работа точнейше вымерена в маленьких футах, так что, если выполнить ее потом на деле, она выйдет точно такой же красоты, как вы видите. Эта фигура посередине — в пятьдесят четыре фута». При этом слове король выказал превеликое изумление. «Затем, сделана она, изображая бога Марса; эти остальные четыре фигуры сделаны для дарований, которые так любит и поощряет ваше величество. Эта, по правую руку, изображена для науки всех словесностей; вы видите, что у нее ее приметы, что являет философию со всеми знаниями, ей сопутствующими. Эта вот являет собою все изобразительное искусство, то есть ваяние, живопись и зодчество. Эта вот изображена для музыки, каковой подобает сопутствовать всем этим наукам. Эта вот, которая является такой приветливой и благосклонной, изображена для щедрости, потому что без нее не может проявиться ни одно из этих чудесных дарований, которые Бог нам являет. Эта статуя посередине, большая, изображена для самого вашего величества, каковое есть Бог Марс, потому что вы единственный в мире храбрец, и эту храбрость вы ее применяете справедливо и свято в защиту вашей славы». Как только он был настолько терпелив, что дал мне договорить, он, возвысив громкий голос, сказал: «Поистине, я нашел человека себе по сердцу!» И позвал казначеев, определенных ко мне, и сказал, чтобы они меня снабдили всем, что мне надобно, и чтобы расход был велик, как угодно; затем хлопнул меня по плечу рукой, говоря мне: «Mon ami, — что означает: мой друг, — я не знаю, какое удовольствие больше, удовольствие ли государя, что он нашел человека себе по сердцу, или удовольствие этого художника, что он нашел государя, который ему предоставляет такие удобства, чтобы он мог выражать свои великие художественные замыслы». Я ответил, что если я тот, о ком говорит его величество, то моя удача гораздо больше. Он ответил смеясь: «Скажем, что она одинакова». Я ушел в великом веселье и вернулся к моим работам.
XXIII
Угодно было моей злой судьбе, чтобы я не догадался разыграть такую же комедию с госпожою де Тамп, которая, когда узнала вечером обо всем том, что произошло, из собственных уст короля, у нее родилось такое ядовитое бешенство в груди, что она с гневом сказала: «Если бы Бенвенуто показал мне свои красивые работы, он дал бы мне повод вспомнить о нем при случае». Король хотел меня извинить, и ничего не вышло. Я, который об этом узнал, две недели спустя, когда, проехав по Нормандии через Руан и Дьеп, они затем вернулись в вышесказанный Сан Джермано делл'Айа, взял эту красивую вазочку, которую я сделал по просьбе сказанной госпожи де Тамп, думая, что, подарив ее ей, я должен снова снискать ее милость. Итак, я понес ее с собой; и, когда я дал ей знать через одну ее кормилицу и показал этой сказанной красивую вазу, которую я сделал для ее госпожи, и что я хочу ей подарить ее, сказанная кормилица учинила мне непомерные ласки и сказала мне, что скажет слово госпоже, каковая еще не одета, и как только она ей скажет, она меня спустит. Кормилица сказала все это госпоже, каковая ответила гневно: «Скажите ему, чтобы он подождал». Я, узнав об этом, облачился терпением, что для меня очень трудно; однако же я имел терпение вплоть до того, как она отобедала; и, когда я увидел затем, что час поздний, голод причинил мне такую злобу, что, не в силах более вынести, послав ее в сердце благочестиво к черту, я оттуда ушел, и отправился к кардиналу лотарингскому, и поднес ему сказанную вазу, прося его только, чтобы он поддержал меня в милости у короля. Он сказал, что этого не требуется, а если бы потребовалось, то он сделал бы это охотно; затем, позвав одного своего казначея, сказал ему что-то на ухо. Сказанный казначей подождал, пока я выйду от кардинала; затем сказал мне: «Бенвенуто, идите со мной, потому что я дам вам выпить стакан доброго вина». На что я сказал, не зная того, что он хотел сказать: «Пожалуйста, господин казначей, велите дать мне стакан вина и кусок хлеба, потому что я поистине лишаюсь сил, потому что сегодня с раннего утра вплоть до этого часа, который вы видите, я прождал натощак у дверей госпожи де Тамп, чтобы подарить ей эту красивую серебряную позолоченную вазочку, и обо всем я дал ей знать, а она, чтобы меня все время мучить, велела мне сказать, чтобы я подождал. И вот, меня одолел голод, и я почувствовал, что ослабеваю; и, как Богу было угодно, я подарил свой товар и свои труды тому, кто много лучше их заслуживал, и я у вас ничего не прошу, как только немного выпить, потому что, так как я немного слишком вспыльчив, голод удручает меня настолько, что я готов упасть наземь без чувств».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62