28 и 29 января Конармия вела тяжелые бои на левобережье Маныча с превосходящими силами противника. К вечеру 29 января 4-я и 11-я кавалерийские дивизии под напором крупных сил белых были вынуждены отойти за Маныч и закрепиться в правобережных хуторах.
6-я кавалерийская дивизия в этот день сбила правый фланг наступающего противника и, перейдя в преследование, захватила девять орудий и тридцать пулеметов. Однако в связи с отходом 4-й и 11-й дивизий на правый берег Маныча 6-я дивизия оставила хут. Веселый и, переправившись через реку Маныч, сосредоточилась в хуторах Федулов, Маныч-Балабинский.
После боя у хутора Мал. Западенка пропал без вести комиссар 11-й кавалерийской дивизии Константин Иванович Озолин. Конармейцы, видевшие Озолина в бою, рассказывали, как он, будучи в самой гуще врага, энергично действовал револьвером и шашкой. Бой происходил в сильную метель, и что произошло потом с комиссаром, никто не знал. Предполагали, что он погиб и труп его занесло снегом. Однако эти предположения, к счастью, не оправдались. Позже, уже в марте, стало известно, что Озолин жив, и через некоторое время он вернулся в Конармию. Оказалось, что уже после того как все бойцы, находившиеся рядом с ним, погибли, он еще отбивался от белогвардейцев шашкой, пока не упал с коня тяжело раненный, без сознания. Белогвардейцы сочли его за убитого, раздели и бросили. Ночью он пришел в себя и добрался до хутора Тузлуковский, где попал в хату старика, сын которого был в Красной Армии. Старик, выдав его за белого солдата, устроил в лазарет. Немного окрепнув, Озолин, опять же с помощью приютившего его старика, перешел линию фронта, добрался до Ростова и там окончательно выздоровел.
1 февраля я приехал в полевой штаб армии в первом часу ночи. Настроение было прескверное, чувствовалась страшная физическая и моральная усталость. Весь прошедший день части армии вели тяжелый кровопролитный бой, но к ночи, понеся большие потери, отошли в исходное положение.
По злой воле Шорина Конная армия, брошенная в наступление на превосходящего противника, без поддержки стрелковых частей и при пассивности наших войск на других участках фронта, истекала кровью в единоборстве с врагом.
Поговорив с С. А. Зотовым, который трудился над составлением оперативной сводки для штаба фронта, я пошел отдыхать. Но уснуть не мог. На сердце было тяжело, нервы напряжены до предела. Я ходил по комнате и думал: как спасти армию?
И как всегда, когда каждому из нас было трудно, мы мысленно обращались к тому, кого считали учителем и отцом нашей революции, человеком, способным больше других понять горе и радость, сердце и душу революционного солдата. Я решительно подошел к столу, взял карандаш и бумагу, пододвинул поближе фитиль и начал писать письмо.
"Станица Багаевская на р. Дон, 1-го февраля 1920 года.
Глубокоуважаемый вождь, Владимир Ильич! Простите меня за то, что обращаюсь к Вам с этим письмом. Я очень хочу лично Вас видеть и преклониться перед Вами как Великим вождем всех бедных крестьян и рабочих. Но дело фронта и банды Деникина мешают мне сделать это. Я должен сообщить Вам, тов. Ленин, что Конная армия переживает тяжелое время. Еще никогда так мою конницу не били, как побили теперь белые. А побили ее потому, что Командующий фронтом поставил Конную армию в такие условия, что она может погибнуть совсем. Мне стыдно Вам об этом говорить, но я люблю Конную армию, но еще больше люблю революцию. А конница еще очень нужна революции. Командующий фронтом тов. Шорин вначале поставил конницу в болото Дона и заставил форсировать р. Дон. Противник этим воспользовался и чуть было не уничтожил всю нашу конницу. А когда Реввоенсовет потребовал, чтобы изменить направление Конной армии, тов. Шорин лишил вверенную мне армию пехоты. Он передал две пехотные дивизии 8-й армии, а Конная армия была брошена одна на противника и вторично оказалась сильно помятой. За все мое командование подобных печальных явлений не было. А как только Шорин получил право распоряжаться вверенной мне армией, так и полились несчастья. Еще 26-го октября 1919 года, когда я был в подчинении тов. Шорина, он мне дал задачу, которая была вредна нам и полезна противнику. Тогда я по телеграфу ему об этом сказал, и он, наверно, обиделся и запомнил, а теперь все это отражается на общем нашем революционном деле. На сегодня получил задачу разбить противника и продвинуться вперед на 60 верст, а соседние армии стоят согласно приказу Шорина на месте и тем самым дают возможность противнику снимать свои части с фронта и бросать их против Конной Армии. Это явное преступление. Прошу обратить Ваше внимание на Красную Конную армию и другие армии, иначе они понапрасно погибнут от такого преступного командования.
Крепко жму Вашу руку.
Командарм 1 Конной
Буденный".
Закончив письмо, я пригласил к себе Зотова и попросил его немедленно отправить письмо В. И. Ленину.
- Сделай, Степан Андреевич, так, чтобы письмо попало лично в руки Ильича.
Уже после гражданской войны я узнал, что Владимир Ильич Ленин получил мое письмо и лично расписался на конверте. Это письмо с пометкой Ленина хранится теперь в Институте марксизма-ленинизма.
1 и 2 февраля Конармия вновь форсировала Маныч и перешла в наступление. Вначале наступление шло успешно. Белогвардейцы внезапным ударом Конармии были выбиты из левобережных хуторов, но затем, оправившись, перешли в контрнаступление и оттеснили наши части. Корпус Думенко, временно подчиненный Конармии в оперативном отношении, фактически не выполнял наших приказов. Правда, 1 февраля он вместе с Конармией форсировал Маныч и занял хутор Веселый. Однако в ночь на 2 февраля Думенко оставил Веселый и ушел за Маныч, в хутор Верхне-Соленый, не предупредив об этом нашу левофланговую 6-ю дивизию.
Конармия по-прежнему вела тяжелые бои с противником, лишенная всякой поддержки соседних с ней армий. Наши обращения к командованию Кавказским фронтом об активизации действий 8-й и 9-й армий оставались без ответа. Пассивность наших соседей позволила белым крупными силами захватить хутор Краснодворский и тем самым создать угрозу правому флангу и тылу Конармии. Пришлось снять с фронта одну бригаду 4-й дивизии и направить ее в тыл армии через станицу Кривянская, а также выдвинуть наши бронепоезда на участок Аксайская - Новочеркасск.
Вечером 2 февраля мы с Климентом Ефремовичем поехали в Ростов и передали Главкому С. С. Каменеву следующий доклад:
"На фронте Конармии и Конного корпуса Думенко противник сосредоточил крупные силы конницы, нами взято на учет пятьдесят два кавполка и шесть стрелковых. Сведения эти самые точные, получены от пленных и из письменных данных, добытых в боях в течение трехдневной ожесточенной операции.
Директивой командующего Кавказским фронтом Конармии и конкорпусу Думенко поставлена задача уничтожить противника, сгруппировавшегося в районе хут. Ефремов, что на левом берегу р. Маныч. Той же директивой 8 и 9-й армиям поставлены задачи пассивной обороны занимаемых позиций и активная деятельность разведывательных партий. Вследствие этого противник имел возможность снять с участков 8 и 9-й армий все кавчасти и бросить против нашей конницы.
1 февраля 1920 года Конная армия и Конкорпус вторично форсировали р. Маныч: по льду, весьма скользкому, достигающему в некоторых местах трех верст ширины, переправились на левый берег, заняв Манычскую, Княжеско-Леоновокий, Тузлуковский, Мал. Западенский, Поздеев, Проциков, Ефремов и Веселый.
На всей указанной линии противник был отброшен к югу, и наши части расположились на ночь в упомянутых пунктах. Противник всю ночь безрезультатно пытался атаками выбить наши части.
Сегодня, 2 февраля, с рассветом завязался на всем фронте конницы ожесточенный бой, и противник огромными конными массами, действуя на наши фланги и разрезая фронт, принудил нас отступить на правый берег р. Маныч. Противник понес серьезные потери, наши потери также значительны.
Во всей этой чрезвычайно серьезной операции 8 и 9-я армии никакого участия не принимали. Противнику предоставлена полная свобода маневрирования и накопления своих сил в нужных ему пунктах. Красная конница поставлена в чрезвычайно тяжелые условия полной изоляции от соседних армий.
Конармия с момента занятия Ростова и по сегодняшний день в ряде тяжелых и неудачных операций в сильнейшей степени изнурилась и понесла значительный урон людьми и в особенности конским составом. Фронтовое командование невнимательно и легкомысленно, даже преступно, поставило конницу в безвыходное тяжелое положение.
...убедительно просим, я и член Реввоенсовета Конной т. Ворошилов, сделать срочно необходимые распоряжения кому следует для облегчения положения Конармии.
К настоящему моменту Конармия и конный корпус Думенко занимают следующую линию: Багаевская, Хохлотовский, Федулов, Манычско-Балабинский, Н. и В. Соленый.
Довожу до вашего сведения, что вследствие халатного отношения 8-я и 9-я армии допустили противника численностью в 1 500 сабель занять хут. Краснодворский, что 12 верст южнее Новочеркасск. Противник из этого пункта не выбит и расположился там на ночлег. Не исключена возможность захвата противником к утру г. Новочеркасск. Командарм 9 предложил мне, действуя в тылу указанной группы, очистить упомянутый пункт. Помимо крайней усталости людей и лошадей, в этом районе на озерах и речках, покрытых голым льдом, действовать конницей, и без того уже раскованной, не представляется никакой возможности"41.
По правде говоря, после всех бед, лично я мало верил, что наш доклад Главкому изменит положение. Большие надежды у меня были на письмо, отправленное В. И. Ленину.
В тот же день в Ростов приехал и Щаденко, все последнее время находившийся в Таганроге, где его усилиями был создан Упроформ Конармии и формировалась из добровольцев 14-я кавалерийская дивизия, а кроме того, велась подготовка к открытию командной школы Конармии. Щаденко посоветовал нам, не ограничиваясь докладом Главкому, связаться со Сталиным, который, по его сведениям, должен быть в Курске.
Обсудив положение, мы решили было отправить Щаденко в Курск для доклада Сталину, но предварительно попробовали связаться с Курском по прямому проводу, и утром 3 февраля нам это удалось.
Подойдя к аппарату, я сообщил Иосифу Виссарионовичу, что положение на фронте и взаимоотношения 8-й, 9-й и Конной армий, созданное командованием фронта, внушают самые серьезные опасения. "Конармия, - продолжал я, - в тягчайших условиях совершенно изолированная, тает не по дням, а по часам. Атмосфера вокруг Конармии, созданная соседями и комфронта, совершенно лишает возможности работать. Сегодня должен был бы экстренно выехать к вам Щаденко с подробным докладом. Но ответственность момента требует нашего общего присутствия на фронте. Убедительная просьба нас всех немедленно приехать вам сюда для ликвидации создавшегося положения, что единственно может спасти фронт. Повторяем, на фронте неблагополучно. Сегодня собирались сдать Новочеркасск. Если не приедете вы или кто-нибудь равный вам в Ростов, здесь произойдет катастрофа. Еще раз обращаемся с просьбой немедленно выехать сюда, хотя бы на 2-3 часа..."
Выслушав дополнительно к этому сведения о численности противника и расположении Конармии, Сталин ответил:
"Дней восемь назад, в бытность мою в Москве, в день получения мной вашей шифротелеграммы, я добился отставки Шорина... В Ревсовет вашего фронта назначен Орджоникидзе, который очень хорошо относится к Конармии. Если у вас нет связи с Саратовом, мы можем вам каждый раз предоставлять провод для разговора с Орджоникидзе.., который безусловна поможет вам и поддержит вас.
Что касается моего выезда, я, вы знаете, не свободен, назначен председателем Совета труда Юго-западного фронта и без согласия Совета Обороны не смогу выехать. Во всяком случае же передам вашу записку Ильичу на заключение, если вы не возражаете. Окончательный ответ могу дать только после переговоров с Ильичем. Об одном прошу: берегите Конную армию, это неоценимое золото Республики. Пусть временно пропадают те или иные города, лишь бы сохранилась Конная армия".
Затем к аппарату подошел Ворошилов.
"Иосиф Виссарионович! - начал Климент Ефремович. - Положение настолько тягостное, что ваш приезд является единственным якорем спасения. Передайте нашу покорнейшую просьбу Ильичу, пусть он вас отпустит всего на день или полтора. Мы все несказанно рады, что смещен Шорин. Если приедете в Ростов, на месте убедитесь, что простого смещения, да еще с повышением, для него недостаточно. Мы все считаем его преступником. Его неумением или злой волей (в этом разберется суд) загублено лучших бойцов, комсостава и комиссаров более 40% и до 4 000 лошадей. Если почему-либо Ильич не согласится на ваш приезд, хотя он в интересах Республики необходим, настойте, пожалуйста, на немедленном выезде в Ростов Орджоникидзе... У нас связи с Саратовом нет и не было. С вами связались совершенно случайно. Одна и самая важнейшая просьба, не терпящая ни одного дня отлагательства: для сохранения остатков Конармии настойте на немедленном откомандировании в наше распоряжение 9-й стрелковой дивизии. Наше поражение являлось следствием отсутствия прикрытия пехотными частями флангов и закрепления достигнутых рубежей. Заодно вторая просьба: укажите на крайнюю необходимость срочного пополнения Конармии. Самая захудалая конница, болтающаяся в тылах Кавказского фронта, в наших руках сделается наилучшим боевым и ценнейшим материалом для Республики. Обещанные вами 3 000 седел мы так и не получили"42.
Поздно вечером этого же дня Реввоенсовет Конармии вновь соединился со Сталиным и спросил о результатах его переговоров с Москвой.
Сталин ответил:
"Результаты таковы, что я к вам пока выехать не могу, - это первое; второе - мы перебрасываем в район Иловайская две лучшие дивизии, из них одна Латышская; третье - мы сегодня или завтра выбросим Шорина из Дебальцева (в Дебальцево размещался полевой штаб Кавказского фронта - С. Б.); четвертое я добиваюсь и надеюсь добьюсь отставки Сокольникова..; пятое - дней через восемь выеду к вам..."43
4 февраля состоялся разговор по прямому проводу между Сталиным и Орджоникидзе. Я привожу этот разговор, поскольку он ярко характеризует создавшееся положение.
"У аппарата Орджоникидзе.
Сталин. Здравствуй. Два дня ищу, в Саратове ли? Нашел. Дважды говорил с Конной армией. Выяснилось: 1. Шорин до сих пор продолжает командовать вопреки приказов. 2. Шорин ведет войну с Конной армией. За период последних операций отобрал у нее подчиненные ей в оперативном отношении две стрелковые дивизии. Командарм 8 Сокольников создал вокруг Конармии атмосферу вражды и злобы. 3. Саратовский штаб изолирован от Конной и 8 армий из-за Шорина, ввиду чего он рискует превратиться в фиктивный штаб. В результате всего этого - полная дезорганизация правого фланга.
Узнав все это, ЦК партии потребовал от меня немедленного выезда в район правого фланга для разрешения вопросов на месте, но я не мог выехать по некоторым причинам, о которых я здесь говорить не стану. По моему глубокому убеждению, ваш новый комфронт и члены Реввоенсовета должны принять следующие меры: 1. Немедленно удалить Шорина. 2. Выехать самим на правый фланг. 3. Объединить группу Думенко с Конармией в одну мощную силу, подчинив первую последней. 4. Передать Конармии в оперативное подчинение две стрелковые дивизии для опоры на флангах. 5. Отставить командарма 8 Сокольникова без промедления... Обо всем этом считаю своим долгом сказать тебе на основании всех имеющихся у меня данных. Если хочешь, я могу потом передать копию одного из моих разговоров с Конной армией. Я кончил.
Орджоникидзе. Здравствуй. Все, что ты передал, я понимаю, но из-за отсутствия связи мы были не в силах изменить создавшееся положение. Шорин со вчерашнего дня уже не командует, приказ ему вручен в Купянске. Надеемся, все это удастся уладить, хотя с некоторым запозданием. Разговор с Конармией просим передать. Нельзя ли получить через вас Конную и 8-ю армии. Жду копию переговора с Конной армией. Лично я полагаю, что нам по приезде на. место удастся живо покончить с этой бессовестной травлей.
Сталин. Прямую связь с Конармией по техническим условиям дать не можем, но можем связать вас с ней путем передачи нашей аппаратной. Через час вызову Конармию и сообщу ее ответ на вопросы, которые вы намерены ей поставить. Нужно только эти вопросы получить от вас предварительно. Ради бога, выезжайте только поскорей на фронт. Передаю для сведения разговор по прямому проводу с Конармией"44.
5 февраля мы получили телеграмму от Реввоенсовета Кавказского фронта, подписанную Г. К. Орджоникидзе и М. Н. Тухачевским, следующего содержания:
"Сейчас ознакомились с вашим разговором с товарищем Сталиным и неприятно поражены сложившейся обстановкой в отношениях соседних армий и некоторых отдельных лиц с героической красной конницей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51