.. Мы должны немедленно перестроить всю нашу работу на военный лад, все подчинив интересам фронта и задачам организации разгрома, врага... В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды... создать... народное ополчение, поднять на борьбу всех трудящихся..."2
Эту речь слушали все. И запомнили ее все - накрепко и надолго. Потому что впервые узнали тогда люди горькую правду о тяжелом положении нашей страны. И еще потому, что эта речь вооружила всех ясной и четкой программой действий.
Наши батальоны срочно перебросили в Ленинград.
В актовом зале института состоялось общее собрание. Докладывал заведующий кафедрой марксизма-ленинизма, доцент, член парткома Сергей Михайлович Гришуков. Партком призывал студентов и преподавателей вступать в армию народного ополчения. Так я получил направление в дивизию Октябрьского района.
Казалось, что все встает наконец на свои места, что дальнейшая моя судьба становится более или менее ясной. Но это только казалось.
"НУЖНЫ ДОБРОВОЛЬЦЫ". 1941 год, 5-15 июля
Вечером следующего дня нас спешно построили во дворе общежития. Из строя вызвали всех, кто имел боевой опыт: участников гражданской войны, финской, боевых действий на Халхин-Голе, Хасане. Оказалось, что таких в полку человек сорок - пятьдесят. Всем нам было приказано собраться в клубной комнате. И здесь командир полка сказал, что имеет поручение обкома партии предложить всем имеющим военный опыт принять участие в боевой работе в тылу врага.
Предложение было совершенно неожиданным. Мы смутно представляли себе в те дни, где проходит линия фронта. Но твердо верили в силу Красной Армии. И я, например, подумал, что предлагают нам принять участие в каких-то операциях на территории оккупированных гитлеровцами государств: в Польше, во Франции...
- Дело это, товарищи, серьезное и опасное,- продолжал командир. - Поэтому пойдут только добровольцы. Большего сообщить вам, к сожалению, не могу. Сами понимаете - о подробностях расскажут только тем, кто даст согласие... Жду вашего ответа.
- Где, хоть примерно, воевать-то? - спросил кто-то.
- Не знаю, товарищи, я же сказал,
- А какой характер действий?
- Тоже не знаю.
В клубе повисла напряженная тишина. Люди думали. А срок на размышление был так мал, что можно считать, будто его и не было вовсе. И так мало информации о том, что нам предлагают!
- Еще раз хочу подчеркнуть,- нарушил тишину командир,- что никого из вас против желания, без личного согласия, никуда не пошлют. Нужны только добровольцы. Но обком партии верит, что они в нашем полку найдутся. Я тоже так думаю.
И снова тишина, снова лихорадочно скачут мысли. И еще подступило ощущение того, что еще минута - и всех нас начнут подозревать в трусости. И пусть никто еще не сказал и слова, пусть никто еще не отказывался и не соглашался, мне показалось вдруг, что, если о трусости пойдет речь, самым главным виновником стану почему-то я. Сижу вот как пень и молчу...
"Хоть бы знать, куда,- думал я. - Знать бы, что нужно в этом тылу проклятом делать, так, может, легче бы стало..."
И вдруг осипшим голосом и для самого себя совершенно неожиданно я сказал:
- Можно мне? Я согласен...
Сказал и сразу почувствовал удивительное облегчение и спокойствие. А через несколько минут в списке было уже десять фамилий. Меня командир назначил старшим.
* * *
Рано утром я повел своих людей в штаб дивизии народного ополчения, который размещался в здании Кораблестроительного института. Небольшими группами прибывали туда добровольцы и из других подразделений.
Построение. Короткая речь командира дивизии. Закончил он ее сообщением:
- Все прибывшие сюда группы добровольцев объединяются в батальон Октябрьского района. Он войдет в состав формируемого сейчас 6-го истребительного партизанского полка. Командиром батальона назначен товарищ Афанасьев, комиссаром - товарищ Митрофанов.
До сих пор не знаю, почему выбор пал именно на меня. Думаю, что такой же неожиданностью было назначение и для нашего комиссара. Впрочем, размышлять об этом тогда не было времени: тут же приказали занять машины, стоявшие неподалеку в полной готовности, и назвали пункт назначения: средняя школа на улице Профессора Попова в Петроградском районе.
Здесь комплектовался полк, командиром которого был назначен Н. П. Петров, комиссаром - Я. А. Рывман, а помощником командира - пограничник старший лейтенант В. Б. Савченко.
Первый приказ, который мы получили по прибытии,- сдать все документы. Ни партийных, ни комсомольских билетов, ни паспортов, ни пропусков - ничего этого у нас быть не должно. Кроме того, нас предупредили, что никто в батальоне, в том числе и мы, командиры, не имеет права делать какие бы то ни было записи: служебного или личного характера - неважно.
Приказ этот был понятен: готовимся идти в тыл врага. Но помню, что мне он принес массу трудностей - легкое ли дело знакомиться с подразделением в сто с лишним человек, не имея даже простого списка личного состава! А знакомиться надо, и как можно быстрее. Мы не знали тогда, сколько времени отведено нам на подготовку, не знали, к чему надо готовиться, но почему-то казалось, что в тыл врага нас отправят буквально вот-вот.
Я пытался отдать знакомству с людьми как можно больше времени. Все они были очень разные: совсем, казалось, мальчишки и почти старики, юноши и пожилые, студенты и рабочие, преподаватели и служащие, инженеры, научные работники, был даже один пожилой актер. И всех интересовало: когда в бой, где будем воевать, как? Меня это тоже интересовало, но, кроме общих фраз о действиях в тылу врага, цель которых - срыв планов гитлеровского командования, мы тогда ничего не слышали. Говорили, правда, что действовать мы будем в основном на коммуникациях...
Некоторое время спустя командиров и комиссаров вызвали в штаб войск армии народного ополчения. Здесь разговор пошел уже более подробный. Нам рассказали об основных требованиях, которые к нам предъявляются, схематично изложили характер боевых действий, которые предстоят полку. Но главное, о чем шла речь,- это о необходимости каждому из нас, каждому бойцу наших подразделений еще и еще раз обдумать принятое решение об уходе в тыл врага. Об этом говорили очень настойчиво, казалось даже, что нас специально вызвали сюда, чтобы разубедить. Множество раз повторили, что не может быть и речи о какой бы то ни было ответственности или осуждении за отказ идти за линию фронта - ни по партийной, ни по комсомольской, ни по служебной линии.
Нас обязали разъяснить все это в своих подразделениях. Помню, несколько человек из батальона действительно решили остаться. Однако и без предварительных разъяснений штаба я не стал бы их осуждать: двое, например, были в возрасте, им явно не хватало физических данных и здоровья.
Но вот важный момент: командный состав вызвали в Смольный. У входа нас встретил заведующий военным отделом горкома партии Верхоглаз, вместе с ним мы прошли в Шахматный зал, где в мирное время проходили совещания, заседало бюро обкома. Сейчас здесь уже находились командиры и комиссары тоже только что скомплектованного 5-го полка.
Мы все очень ждали Ворошилова: нам сказали, что именно он будет проводить совещание. Но оказалось, что Климент Ефремович задержался в одном из воинских подразделений и быть не сможет.
Прошло немного времени, и в зал вошли секретари обкома и горкома партии А. А. Жданов и А. А. Кузнецов, прибывший в Ленинград вместе с маршалом К. Е. Ворошиловым герой войны в Испании полковник X. Д. Мамсуров, несколько генералов, работники аппарата обкома.
Андрея Александровича Жданова до этого дня я никогда не видел так близко. Может быть, поэтому запомнил его очень хорошо. Лицо его было бледным, усталым, немного отекшим. Под глазами мешки, желтизна. И голос хриплый, усталый. Он часто и мелко дышал, видимо страдал астмой. И все же по ходу выступления он совершенно преобразился - чем больше говорил о положении на фронте, тем тверже и громче становился его голос, а движения - энергичнее.
Началась беседа чрезвычайно просто. Жданов смотрел в зал и вдруг обратил внимание на одного из командиров:
- А мы ведь с вами уже встречались, по-моему. Во время финской, когда создавались лыжные батальоны добровольцев. Так ведь?
Оказалось, что так. Андрей Александрович увидел еще нескольких знакомых, и незаметно скованность прошла, беседа началась, и до самого конца сохранился очень доверительный ее тон.
А предмет разговора был страшен. Потому что узнали мы от Жданова, что нашему городу угрожает самая непосредственная опасность: враг уже на территории Ленинградской области. 9 июля гитлеровцы заняли Псков и продолжают рваться вперед. Их армиям сопутствует успех, захватчики стремятся развить его. Жданов говорил о том, что смертельная опасность нависла не только над Ленинградом - гитлеровцы стремятся к Москве, всему советскому народу грозит порабощение.
Не думали мы, что война может начаться для нас так неудачно. Мы знали, например, песню "Если завтра война", и по ней выходило, что любой враг, стоит ему только попытаться поднять руку на нашу страну, будет немедленно разбит. "Броня крепка и танки наши быстры!"... Но вот что характерно: мне показалось, что никто во время беседы в Смольном не пал духом, не отчаялся. Думали о другом: нам надо в бой, на самый опасный участок, скорее. Каждый по-своему, но именно об этом.
Жданов подробно говорил о существе наших будущих действий, о месте партизанского движения в общей системе принимаемых государством мер защиты страны и последующего разгрома врага.
- Сегодня задача,- говорил он,- остановить войска противника. Коммуникации гитлеровцев должны быть перерезаны, в их тылу должны быть созданы невыносимые условия. Защищать свою землю надо не только на фронте, но и в тылу неприятеля.
Надо сжигать вражеские склады и цистерны с горючим- тогда фашистские танки не смогут идти вперед. Надо взрывать склады боеприпасов - тогда немцы не смогут стрелять. Надо бить их резервы на подходе к линии фронта - тогда они лишатся пополнения. Надо уничтожать автомашины и поезда врага - тогда он не сможет двигаться. Надо взрывать мосты и железнодорожное полотно - и враг лишится возможности планово снабжать свои войска, не сможет наступать...
На следующее утро мы получали оружие, боеприпасы, продовольствие. Оружие совсем не бог весть какое: в основном старые немецкие винтовки. Каждому финский нож. На батальон - единственный, и тоже старый- времен 1-й империалистической войны,- пулемет "льюис" на треноге - "труба", как его называли. Несколько полуавтоматических винтовок Симонова.
Наступивший вечер был для нас последним в Ленинграде: ночью мы выступали, В этот вечер мы снова встретились с Ждановым, который приехал проводить полк в путь. Встреча эта состоялась в клубе зенитно-артиллерийского училища на улице Мира.
Речь Жданова была короткой, зажигательной, полной ненависти к врагу. Сейчас не принято вспоминать слова, выражавшие ненависть,- это и правильно. Но тогда эти слова звучали - жесткие и безжалостные.
Жданов говорил:
- Вы - советские люди. А значит, гуманны и добры. Но сегодня вы должны забыть жалость. На нашу землю пришел враг. Вероломно напав на нас, он движется вперед, сеет повсюду смерть и разрушения. Гибнут тысячи мирных, ни в чем не повинных людей - наших с вами соотечественников. Гибнут старики, женщины, дети - наши с вами отцы, матери, жены, сыновья. И поэтому мы должны сказать: кровь за кровь, смерть за смерть! Ваша жизнь завтра станет полной неожиданностей, опасности и- геройства. Родина требует от вас беспощадности. Стреляйте в фашиста, бейте его штыком, а сломается штык - зубами перегрызайте глотку зверю. Немцы будут называть вас бандитами, разбойниками - пусть! Вы - народные мстители. Так пусть не дрогнет ваша рука!..
Он призывал к ненависти и беспощадности. А ненависть и беспощадность не выбирают слов. Мы аплодировали Жданову.
* * *
Трамвайное кольцо недалеко от площади Льва Толстого. Мы грузимся в вагоны. И едем по ночному городу, и прощаемся с ним. Кировский проспект... Петропавловская крепость... Марсово поле, Литейный, Владимирский, Загородный... Всё. Витебский вокзал.
Это было в ночь на 16 июля. Шел двадцать пятый день войны.
ДОРОГА НА ЗАПАД. 1941 год, 16-20 июля
Перед самой отправкой эшелона нам подвезли какой-то груз: ящики, мешки, пакеты. Забирали его спешно, не спрашивая, что где,- выясним в пути. И вот теперь распаковали все это. Здесь гранаты, запалы к ним, патроны. И... ни котелков, ни кружек, ни ложек. Видимо, в спешке снабженцы о них попросту забыли.
В купе командира полка я получил личное оружие: пистолет ТТ, правда почему-то без кобуры, и автомат ППД. Это был единственный автомат на батальон, и его номер я помню до сих пор - "36". Карту района боевых действий обещали выдать позже.
До Новгорода ехали долго, остаток ночи и день. Подолгу стояли на каких-то станциях и разъездах, пропуская встречные, идущие с фронта эшелоны, которые вызывали у всех острое любопытство. Поползли тревожные слухи. Стало известно, что немцы находятся где-то вблизи от станции Дно. То, что враг уже рядом, ощущалось все острее и острее. На одной из станций, например, неприятно резанул глаза вид брошенных на перроне нескольких бочек с брынзой. Две из них были разбиты, и каждый мог брать сколько хотел...
В Новгороде командиры, комиссары и начальники штабов 5-го и 6-го полков были вызваны в штаб Северо-Западного фронта. Начальник штаба фронта Н. Ф, Ватутин, члены Военного совета Т. Ф. Штыков и В. М. Бочков поставили перед ними уточненные боевые задачи, провели подробный инструктаж. Нашему полку был определен сектор действий на железных и автомобильных дорогах в треугольнике Остров - Псков - Дно. Забегая вперед, должен сказать, что мы, командиры батальонов, об этом тогда ничего не знали, изложенное же выше - свидетельство бывшего начальника оперативной группы по руководству партизанским движением при Военном совете Северо-Западного фронта А. Н. Асмолова3 несколько прояснившее для меня картину, но значительно позже описываемых дней - уже после войны.
Из Новгорода выехали ночью. Командирам выдали долгожданные карты местности и... снова разочарование. Это были пятикилометровки: малоподходящий масштаб, слишком общий. Но... Что было делать! Выбирать, к сожалению, не приходилось.
Рано утром прибыли в Старую Руссу. Здесь близость фронта чувствовалась уже во всем. Кругом покореженные, разбитые бомбами вагоны, развороченные пути, разбитые здания. Наш эшелон на этом фоне выглядел новенькой игрушкой. И, как только поезд остановился, мы услышали тревожные гудки: "Воздух!" Над нами один за другим появились немецкие бомбардировщики, атаковавшие город и станцию открыто, без оглядки, явно не рассчитывая на сопротивление. Мы слышали близкие разрывы, видели вспыхнувшие в городе пожары. Каким-то чудом на наш эшелон не упало ни одной бомбы, хотя самолеты проходили буквально над крышами вагонов.
Налет закончился, поезд вышел из Старой Руссы по направлению к Дно. И почти сразу же - новая атака самолетов. Мы выскочили из вагонов и укрылись в лесу в районе полустанка Мяково. Впереди слышались разрывы - бомбили эшелон, шедший перед нами. А высоко в небе медленно, волна за волной, шли на север немецкие бомбардировщики.
Остановка затянулась. Выяснилось, что станция Волот - ближайшая впереди забита эшелонами, пути разрушены, а систематические налеты вражеской авиации не дают возможности быстро провести восстановительные работы. Дальше надо было двигаться пешком.
Вдоль железнодорожного полотна мы довольно быстро вышли в район станции Морино, где наша головная группа встретилась с отступавшими частями Красной Армии. Привал. Расположились на большой поляне в глубине леса. Командир полка и его заместитель ушли в штаб воинского соединения, который находился где-то неподалеку, а часа через полтора-два мы получили приказ готовиться к маршу. Петров не объяснял обстановку, а мы уже привыкли вопросов не задавать. Было только объявлено, что выступаем через 30 минут и что все лишнее, вплоть до запасного белья и даже консервов, надо выбросить. Продовольствия оставить на один-два дня. Идти налегке.
Надо сказать, что в наших вещевых мешках, раздутых до отказа, было не только необходимое. Помимо выданного на дорогу сухого пайка, например, многие везли из Ленинграда шоколад, конфеты, печенье, сгущенку и прочее и прочее. И вот все это полетело на землю, мешки наши стали маленькими и тощими, основное, что в них осталось теперь,- боеприпасы. И хоть речи об этом не велось, каждый был теперь уверен: уже сегодня бой.
Я упоминал о полученном нами еще в Ленинграде приказе, согласно которому никто из нас не должен был иметь при себе ни документов, ни каких бы то ни было записей. Нам не разрешалось даже наносить на свои карты обстановку - все надо было держать в памяти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38