Потом одна бомба упала на скотный двор, и тот запылал. Ворота были заперты, и все мы слышали рев обезумевшего от огня скота, рвавшегося наружу. Наконец через прогоревшие ворота на улицу вырвалось несколько лошадей - шерсть на них горела, и они бешено скакали через поле, а потом замертво падали в снег...
Не могу сказать точно, сколько времени продолжалась эта бомбежка: никто, в том числе и я, на часы не смотрел. Видимо, прошло не меньше получаса. А потом, так же неожиданно, как появились, самолеты ушли в сторону Пскова. Полк не выдал себя ничем.
Когда гул моторов в небе затих, в штаб вбежал связной из ближайшего отряда и сообщил, что тяжело ранен командир роты Вячеслав Алексеевич Курбит. Я знал его еще по первому выходу в тыл врага в июле 1941 года: он тоже начинал свой партизанский путь в 6-м полку. И вот теперь Курбита, единственного, как выяснилось немного спустя, настигла вражеская пуля.
Он лежал на полу, на подстилке из соломы. Заросшее черной окладистой бородой лицо покрылось уже восковой желтизной. Алая пена в уголках рта, а на груди - огромное кровавое пятно, просочившееся через наложенные бинты и увеличивавшееся на глазах. Опустившись на колени, я взял его голову в свои руки и, низко склонившись к лицу раненого, попытался говорить с ним. Несколько раз он открывал глаза, и тогда казалось, что он узнал меня и пытается улыбнуться. Но это только казалось: Вячеслав Алексеевич был без сознания и так, не приходя в себя, умер.
Ушел из жизни еще один мой боевой товарищ. Он был человеком жизнерадостным, умным, на редкость обаятельным и до дерзости смелым. Его очень любили в полку, ценили за большой командирский опыт,- он ведь не только в эту войну был с первого дня в строю: успел и финскую пройти... И какой нелепостью казалась гибелъ этого человека от шальной пули, единственной из тысячи нашедшей цель!
Надолго ли ушли вражеские самолеты, никто не знал. Скородумов решил, что они вполне могут вскоре вернуться, и отдал приказ на построение и выход в лес восточнее деревни. И едва полк покинул деревню, как над Гнилицами появились теперь уже тяжелые бомбардировщики.
Самолеты кружили над домами довольно долго, однако не атаковали. Убедившись, что деревня пуста, некоторое время ходили они я над лесом, но он был достаточно густой и хорошо укрывал нас. Так ни с чем они я ушли. А мы вырыли на опушке могилу и опустили в нее тело Курбита, отсалютовав погибшему товарищу залпом из винтовок. И полк прошел мимо свежего холмика земли прощальным маршем.
5 марта мы получили приказ выйти к райцентру Белебелка, связаться с двигающимися туда же с востока, из-за линии фронта, воинскими подразделениями Красной Армии и совместным с ними ударом уничтожить гитлеровские части, находящиеся в поселке и на подступах к нему. Выступили в тот же день, а к вечеру в сгущавшейся темноте вошли в деревню Нивки.
Здесь царило необычайное оживление, напоминавшее чем-то празднование масленицы в старые времена: то же обилие саней, то же скопление укутанных в шубы и полушубки людей, то же веселье... Только дуги не украшены цветными лентами да не звенят под ними колокольцы. Но - праздник, чувствовался в деревне праздник!
Мы знали, что это такое, и заранее радовались возможности увидеть все собственными глазами: выходил в путь наш обоз с продовольствием для ленинградцев. Вряд ли сможет кто-нибудь из находившихся 5 марта 1942 года в Нивках забыть этот день.
Люди на улице увлеченно обменивались впечатлениями, а мимо них вдоль длинной вереницы саней сновали озабоченные возчики. Некоторые подходили за распоряжениями к выделявшейся среди других группе - судя по всему, организаторам обоза. Я остановил одного из пробегавших мимо партизан и, кивнув головой в сторону высокого, подтянутого, но несколько сутуловатого человека в полушубке, с трофейным автоматом на плече, спросил:
- Кто это? - Мне почему-то показалось, что это обязательно должен быть Васильев.
- Это? - переспросил парень и охотно стал объяснять: - Это комбриг Васильев. А рядом с ним, вон тот, что пониже, в светлом полушубке, Орлов. А с другой стороны - Майоров...
В Васильеве командир чувствовался сразу. Держался он очень уверенно, твердо и спокойно. И был в то же время совершенно лишен того, что иные принимают за внешнее проявление командирской жилки,- чванливости, грубости, чувства тщеславного превосходства над окружающими. Давно замечено, что грубые, чванливые и злые люди всегда в чем-то ущербны и именно следствием слабости являются эти их пороки. В Васильеве виден был человек сильный, сознающий свою силу и от этого простой, открытый и добрый.
Впечатления мои от той встречи с комбригом были, конечно, чисто внешними, но они совершенно не расходились с мнениями о нем, слышанными мною не раз и в Валдае, и здесь, в крае. Позже, познакомившись с Николаем Григорьевичем близко, я ни разу не разочаровался в нем.
Рядом с комбригом стоял Поруценко, которому несколько дней спустя было поручено возглавить делегацию партизан и жителей края в Ленинград. Дело в том, что помимо основного своего назначения обоз имел назначение и другое, не менее важное. Появилась возможность рассказать советским людям о жизни края, причем рассказать устами самих колхозников и партизан. В этом смысле обоз выходил за рамки явления, имевшего одну только практическую ценность,- он становился мощным идеологическим орудием. Вот почему вслед за ним вышла в путь наша делегация.
В ее состав входили 12 партизан и 10 колхозников. Среди них знаменитый партизан-пулеметчик Михаил Харченко, комиссар отряда имени Бундзена Иван Александрович Ступаков, начальник штаба отряда имени Горяинова Иван Иванович Буданов, партизанка-разведчица Екатерина Сталидзан, колхозница Татьяна Марковна Маркова и колхозник Николай Федоров, председатель Станковского сельсовета Дедовичского района Василий Алексеевич Егоров, председатель Белебелковской оргтройки Николай Александрович Сергачев, колхозник Петр Григорьевич Михайлов, партизан Дмитрий Степанович Ипатов, 19-летняя партизанка Евдокия Орлова и другие.
Как я уже сказал, возглавил делегацию председатель Дедовичской оргтройки Александр Георгиевич Поруценко. Это был среднего роста человек, склонный к полноте, круглолицый, с веселыми глазами и почти не сходившей с лица широкой улыбкой. Он был несколько медлителен, но зато очень уравновешен. Поруценко обладал большим опытом руководящей работы в мирное время, а теперь и опытом работы в тылу врага. Забегая вперед, скажу, что оказанное ему доверие Александр Георгиевич с честью оправдал: порученное дело выполнил хорошо. А заканчивал войну Поруценко в должности комиссара 13-й партизанской бригады.
Итак, обоз готовился в путь. В Нивки прибыли, конечно, не все подготовленные к отправке сани: значительная часть присоединилась к колонне уже в пути. А всего этих саней было 223. 2375 пудов хлеба и крупы, 500 пудов мяса, 750 пудов жиров - свыше 3,5 тысячи пудов продуктов отправлял край Ленинграду. Везли, кроме того, почту - письма колхозников и партизан родным в советский тыл. И это тоже был партизанский подарок. А еще везли деньги - 26 756 рублей 80 копеек, собранных в фонд обороны страны.
Командование бригады понимало, насколько трудно будет обозу пройти через территорию края, через линию фронта в советский тыл. И поэтому кроме обычных мер охранения колонны были приняты и другие - отвлекающие. Все подразделения, входившие в состав 2-й ЛПБ, получили боевые задания. Нападение нашего полка на гарнизон в Белебелке не было, конечно, по своему замыслу только отвлекающим ударом, но и эта цель попутно преследовалась тоже.
БЕЛЕБЕЛКА. 1942 год, 6-9 марта
К вечеру 6 марта полк, завершив переход, расположился на отдых в деревне Великое Село, в 6 километрах от райцентра. Один из отрядов - командовал им старший лейтенант Медведев - выдвинулся южнее Белебелки и разместился в ожидании боевого приказа в деревне Гойки.
Скородумов выехал на связь с командованием подразделений Красной Армии, которым предстояло атаковать Белебелку с востока. Нашей задачей было нападение с юго-запада, то есть с совершенно неожиданного для гитлеровцев направления. Надо было уточнить в деталях план взаимодействия.
Пора рассказать, хотя бы вкратце, о командире нашего полка Павле Фаддеевиче Скородумове. У тех, кто встречался с ним в годы партизанской борьбы, складывались об этом человеке самые разные мнения, зачастую весьма противоречивые. Я знал Скородумова, вероятно, лучше других - познакомился с ним, как писал уже выше, в июле 1941-го, в первый выход во вражеский тыл, потом вместе воевали мы в Партизанском крае, а в конце войны, когда Скородумов командовал полком в 5-й бригаде Константина Дионисьевича Карицкого, мне вновь доводилось встречаться с ним - в эту бригаду я летал по заданию Ленинградского штаба партизанского движения. После войны мы тоже встречались, вплоть до трагической гибели Павла Фаддеевича: возвращаясь из командировки в Приозерск, он провалился в машине под лед Ладожского озера.
Скородумов был человеком бесспорно смелым, преданным Родине беззаветно. Кроме того, отличала его большая энергичность, веселый, оптимистический характер, прямота и общительность. Ему в то время перевалило за сорок лет, он носил пышную с проседью бороду и усы и выглядел бы человеком очень пожилым, если б не глаза, блестевшие почти всегда весельем, а порой, казалось, даже и легкомыслием. Были у Павла Фаддеевича и слабости - самые что ни на есть простые: любил посидеть за чаркой, был весьма неравнодушен к прекрасному полу и не очень сопротивлялся желанию прихвастнуть. Вот это как раз и являлось причиной ходивших о нем нередко слухов, за объективность которых я во многих случаях не поручился бы. Помню, была у него в октябре сорок третьего года большая неприятность, когда Карицкий совершенно справедливо отстранил его от командования полком и даже арестовал. Мне пришлось тогда участвовать в разборе этого дела. Скородумова строго наказали, но к командованию полком вернули: воевал он хорошо.
Однако вернемся к операции на Белебелку. Полку предстояло следующее. Первый отряд и штаб оставались в Великом Селе для атаки с юго-запада. Второй отряд (Медведева) в ночь с 7 на 8 марта должен был выдвинуться в обход райцентра на север и на дороге, ведущей к деревне Черная, организовать в 3-4 километрах от Белебелки засаду с целью не допустить отхода противника в этом направлении. Третьему отряду предстояло той же ночью занять деревню Заболотно, расположенную 8 километрами севернее Великого Села, чтобы предупредить возможный отход гитлеровцев к дороге, ведущей из Чихачево к Старой Руссе. При необходимости он должен был нанести совместно с армейским подразделением удар по противнику, зажатому в "котел". Мы знали также, что в атаке на Белебелку будет принимать участие и авиация.
Казалось, все в этой операции было предусмотрено, каждый из ее участников знал свою задачу, и теперь оставалось только действовать, точно выполняя задуманное, и тогда успех обеспечен. К сожалению, разыграть все как по нотам не удалось, и хоть этот бой мы выиграли, однако далеко не так, как рассчитывали, и с гораздо большими потерями, чем можно было предположить. А причиной стала внезапно и резко изменившаяся погода.
Первыми о неожиданно надвинувшейся пурге узнали летчики. Полученный ими вечером 7 марта прогноз свидетельствовал, что атаковать Белебелку с воздуха нужно либо немедленно, либо от участия в операции самолетов надо вообще отказываться. Решили действовать- налет авиации, пусть преждевременный, нанесет врагу урон, деморализует, обескровит его еще до наземной атаки. И вооруженные реактивными снарядами машины ударили по Белебелке.
...Почему это произошло, сказать теперь уже невозможно- то ли атака самолетов оказалась удачнее всяких расчетов, то ли появились какие-то другие причины,- но совершенно неожиданно для нас гитлеровцы сразу же без боя стали отходить к деревне Черная. И это спутало все карты.
Отряд Медведева, разделившись на две группы, еще только выходил к месту засады, но задача перед ним была поставлена, и Медведев с ходу рассредоточенными силами атаковал. К этому времени началась сильнейшая пурга: налетел мощный северо-восточный ветер, в воздухе носились мириады снежинок, не только скрывших от глаз все окружающее, но даже затруднявших дыхание. Управлять боем в этих условиях как одной, так и другой стороне стало невероятно трудно. Однако главный расчет партизан - неожиданный удар с заранее выбранной позиции - был сорван, и поэтому, как всегда бывало в таких случаях, атака превратилась постепенно в неравный бой, успех которого определялся, конечно же, превосходством регулярной воинской части над подразделением партизан.
Я писал уже о том, что партизанская война имеет свои законы. Предполагать, что наши отряды могли вести открытый бой "на равных" с регулярными гитлеровскими частями, наивно: они, как правило, превосходили нас и в численности, и в вооружении, о технике же и говорить не приходится. И поэтому наш успех почти всегда зависел от внезапности, умения навязать обязательно скоротечный бой на наиболее выгодных для нас участках местности, умения маневрировать и наносить удары с самых неожиданных направлений и в самое выгодное для нас время. Позиционный же бой редко бывал для партизан успешным. Отряд Медведева силами обстоятельств был втянут именно в такую схватку.
Атака партизан нанесла противнику серьезный урон, и все же инициатива была гитлеровцами через некоторое время перехвачена. Неся тяжелые потери, обе группы отступили, скрывшись в снежной пелене. Медведев был ранен в грудь, но, несмотря на это, собрал отряд в один кулак и повел своих людей в новую атаку.
Он погиб в этом бою. Еще одна пуля настигла его, и отряд лишился командира. А вслед за ним был убит его боевой друг - комиссар отряда Таптиков. Начальник штаба отряда Сорокопут был тяжело ранен...
А тем временем третий отряд, ничего еще не зная о неожиданном отходе немцев из Белебелки, в сплошном месиве пурги пробивался на лыжах в Заболотно.
Опасаясь за успех перехода, я решил идти с отрядом сам, и Скородумов не возражал. Выигрывая время, шли без дороги, напрямик. При этом ни о каком проводнике из местных жителей не могло быть и речи - ночь и пурга позволяли видеть только метров на десять вокруг, и довериться можно было лишь компасу.
Вот условия стоявшей перед нами задачи: видимость почти нулевая, длина пути - 8 километров, и пройти их надо по идеальной прямой, поскольку деревня Заболотно вытянута едва ли на две сотни метров, а окажись мы от нее вправо или влево хотя бы на 100 метров - обязательно пройдем мимо и даже не заметим. А дальше, судя по карте, на много километров нет ни деревень, ни дорог, ни других ориентиров, выйдя на которые, можно было бы понять свою ошибку.
Всякий, кому приходилось иметь дело с компасом, знает, что на практике обходиться с ним далеко не так просто, как в теории. Тем более, когда видимость не позволяет "зацепиться" за наземные ориентиры по пути. Даже опытный человек хоть немного, но отклоняется от выбранного курса то вправо, то влево. Он исправляет, конечно, ошибку, выходит на заданное направление вновь и вновь. Но путь при этом очень легко может после серии таких исправлений хоть и сохранить общее верное направление, но тем не менее значительно отклониться от цели и пройти в конце концов мимо нее. Вот этого я как раз больше всего и опасался той ночью.
Еще до выхода из Великого Села я тщательно определил азимут нашего движения, а когда мы тронулись в путь, внимательно следил за направлением по компасу. Вскоре я убедился, что с задачей выдержать курс в допустимых пределах головная группа не справляется, и взял эту обязанность на себя.
Выглядело наше движение теперь так. Два-три человека шли впереди меня, проминая лыжню. Они подчинялись моим командам: "правее", "левее", "так держать"... А сам я, взяв лыжные палки в правую руку и положив компас на рукавицу левой, почти не отрывал глаз от магнитной стрелки, стараясь выдержать линию пути максимально прямой. Я считал про себя шаги, определяя пройденный путь, следил за временем.
Все больше и больше уставали люди, все чаще и чаще приходилось устраивать привалы. Тяжелее всего, приходилось, конечно, головной группе, проминавшей лыжню. Я и сам, в прошлом преподаватель физического воспитания, специализировавшийся притом именно по лыжам, уже еле стоял на ногах от усталости. Впрочем, о ней думать было некогда: больше занимала мысль о том, сумею ли вывести отряд точно в Заболотно, не промахнусь ли.
Наконец очередной привал. Судя по времени и пройденному расстоянию, мы где-то неподалеку от цели. Но видимость по-прежнему отвратительна и за воем пурги услышать что-либо тоже невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38