Теперь при свете фар Гросс увидел плотоядно улыбавшегося на фоне ядовито-зеленых пальм и неправдоподобно голубого неба гигантского мордастого ребенка с ярко-алыми щеками. В своей огромной ручонке этот юный великан держал желтовато-розовый бисквит размером с радиоприемник. Чтобы ни у кого не возникло сомнений, зачем он появился на свет, внизу было написано: «Я ем лучший в мире бисквит „Гаргантюа“».
– У меня всегда было отвращение к бисквитам, – промолвил в это время кто-то неразличимый в густом ночном мраке. – И потом – вернуться сравнительно целым из Арденнской свалки, чтобы погибнуть у себя на милой родине от какого-то паршивого рекламного щита!.. Это уже, знаете ли, даже для меня слишком!..
Невидимка ожесточенно плюнул, сделал несколько шагов, и в освещенную машину заглянул довольно высокий поджарый человек лет тридцати семи в старенькой и мокрой кепке, надетой козырьком назад, как носили их летчики на заре воздухоплавания.
– Для меня это слишком солидная порция переживаний, – доверительно продолжал человек в комбинезоне таким тоном, словно супруги Гросс были его старинными знакомыми. – С меня за глаза хватило бы этого идиотского полета… Я еще до сих пор не могу очухаться…
– Вы… вы летчик? – перебил его профессор.
– Летчик… Бывший, конечно… Вы спросили так, словно хотели предложить мне работу. На всякий случай заявляю – согласен. Могу работать летчиком, механиком, шофером, маляром, помощником горнового, буфетчиком, почтальоном, электромонтером… На худой конец, даже преподавать танцы…
– Видите ли, мне почудилось, что вы говорили о каком-то особенном, необычном полете, – снова перебил его Гросс. – Дело в том, что лично я только что совершил нечто вроде полета на своей машине…
– И вы тоже? – обрадовался незнакомец. – Значит, это мне не показалось… Когда человек месяцами мотается по стране в поисках работы, ему и не такое может почудиться…
– Ты слышишь, Полина? – возбужденно воскликнул профессор. – Его машина тоже по воздуху…
– Еще не все ясно, – перебил его незнакомец. – Еще остается гром. Как вам понравился гром?
– Какой гром?.. В феврале гром?..
– Представьте себе, самый настоящий гром… Разве вы его не слышали? Как раз тогда, когда машина оторвалась от мостовой… И после этого сразу пошел дождь.
Но за время этого короткого разговора дождь перестал. Снова падал снег.
– Все это в высшей степени удивительно, – пожал Плечами человек в комбинезоне. – Сейчас я нисколько не удивлюсь, если мне на ближайшей же заправочной станции предложат работу. – Он отдал честь по-военному и скрылся в темноте так же неожиданно, как и появился. Заурчала и умчалась невидимая машина, увозя навстречу его надеждам бывшего летчика.
– Согласись, дорогая, действительно в высшей степени удивительная история. Когда что-то неизвестное подбрасывает машины в воздух, ломает как спички столбы рекламных щитов и каждые пять минут так меняет погоду, это может подействовать на любое воображение… Опять-таки гром в конце февраля…
– Ну, насчет грома ему еще, быть может, только показалось, – неуверенно проговорила фрау Гросс, словно это ее соображение могло хоть в малейшей степени повлиять на оценку действительно непонятных событий последних пяти минут.
И все же самым удивительным было не то, что множество машин одновременно и по всей территории Атавии было подброшено на воздух, многие тысячи рекламных щитов слетели со своих стоек, и сравнительно немало домов понесли разрушения, обычно сопутствующие землетрясению силой по меньшей мере в пять-шесть баллов. Самым удивительным было то, что все ограничилось только перечисленными выше неожиданностями. Так по сей день и остается непонятным, во всяком случае для автора этих строк, почему не смело в пыль и не унесло в воздух, а вместе с самим воздухом – в космическое пространство все живое на этом материке, все строения, от нищи-х хижин до самых высоких небоскребов, почему не рассыпалась в прах вся Атавия или, в самом крайнем случае, почему не были одновременно ошпарены насмерть и задушены из-за полного исчезновения воздуха все населяющие ее живые существа, от мельчайшего микроба до Даниэля Мэйби и Мортимера Перхотта включительно.
Но, как автор уже заявил в самом начале этого повествования, он решительно и бесповоротно отказался от заманчивой перспективы видеть свое произведение в качестве пособия для внеклассного чтения по астрономии, геологии и физике и, в частности, по кинетической теории газов.
Был уже первый час ночи, но в гостинице «Розовый флаг» никто еще не ложился спать. Внизу, в столовой шло горячее обсуждение удивительных событий прошлого вечера. Оказалось, что все, прибывшие сюда на машинах позже десяти часов вечера, испытали, очевидно, в одно и то же время сомнительное удовольствие неожиданного полета, подобного тому, который выпал на долю четы Гроссов. Две машины при посадке перевернулись, и дело чуть не кончилось человеческими жертвами. Четыре машины были помяты обрушившимися столбами и рекламными щитами.
Хозяин гостиницы господин Андреас Раст был счастлив сообщить своим постояльцам, что и его тринадцатиламповый красного дерева радиоприемник также неожиданно вышел из строя. Причем случилось это в тот же самый момент, когда все в доме, и живое и неодушевленное, вдруг было какой-то неведомой силой подброшено вверх. Лично он, Андреас Раст, склонен поставить все это в непосредственную связь с землетрясением, постигшим в девять часов вечера здешние края, по крайней мере город Кремп.
Госпожа Раст не поленилась (она никогда не щадила сил, когда дело касалось наилучшего обслуживания клиентов) и собственноручно принесла из кухни обломки большой фаянсовой суповой вазы. То, что ваза разбилась, выпав из рук госпожи Раст как раз в момент и в результате таинственного подземного толчка, наполняло эти ничем на первый взгляд не примечательные осколки особенной, пленяющей воображение многозначительностью. Все присутствовавшие, в том числе и фрау Гросс, с большим, хотя и не совсем понятным интересом осмотрели осколки погибшего сосуда, многие даже потрогали их руками. После этого аттракциона, окончательно и навсегда исчерпавшего все возможности в этом предмете обеденного обихода, госпожа Раст распорядилась выбросить его бренные останки в мусорный ящик, и беседа продолжалась с возросшей силой.
Сообщение господина Раста, а также подробности бедствия, обрушившегося на город Кремп, дали пищу для самых далеко идущих обобщений, подняли беседу на большую теоретическую и принципиальную высоту и заслуженно поставили господина Андреаса Раста в центр внимания всех остальных участников беседы.
Это был коренастый, чуть ниже среднего роста шестидесятичетырехлетний человек с массивной шеей, тугими красными щеками и меланхолическими глазами человека, ни на минуту не забывающего ни о бренности всего земного, ни о суетных, но приятных выгодах гостиничного промысла.
Видный деятель местной организации Союза атавских ветеранов и старый кабатчик, он был красноречив, далеко не глуп и умел в каждой неприятности, если она непосредственно не касалась его шкуры, находить нечто, на чем можно было бы показать свой глубокий государственный ум.
И это именно Раст первым высказал твердое, высокохристианское и глубокопатриотичеокое убеждение, что нет худа без добра и что землетрясения, подобные только что случившемуся, не только напомнят многим о том, что существует на свете бог, который имеет право претендовать на большее внимание к себе, чем ему в последнее время уделяют многие и многие атавцы, погрязшие в мелких земных заботах. Подобные землетрясения не могут не послужить многообещающим источником обширных возможностей для преодоления экономической депрессии, надвинувшейся на Атавию. (Как и правители Атавии, он не любил пользоваться неприятным словом «кризис».)
– Конечно, – сказал Раст, – нет сердца, которое не обливалось бы кровью при мысли о материальных разрушениях, причиненных три с половиной часа тому назад этим ужасным стихийным бедствием в нашей округе и, я полагаю (он чуть не сказал – надеюсь), во многих соседних провинциях. Но утешает сознание, что уже сегодня утром потребуется много строительных материалов и рабочих рук для восстановления и ремонта пострадавших жилых строений и предприятий. Наступит серьезный расцвет в металлургии, цементной, кирпичной, стекольной промышленности, увеличится грузооборот на железных дорогах, на автострадах, на речном и морском транспорте. Потребуются десятки, а может быть, сотни, тысячи или даже миллионы рабочих. Тем самым в огромной степени вырастет спрос (платежеспособный, конечно) на предметы первой необходимости, что приведет к оживлению торговли. Оживление торговли приведет к рассасыванию товарных залежей, скопившихся на оптовых складах, а это, в свою очередь, повлечет за собой расцвет в текстильной, обувной, автомобильной, консервной, кондитерской и многих других отраслях промышленности. А раз расцвет, то и там потребуются новые десятки и сотни тысяч рабочих, что приведет к ликвидации безработицы и дальнейшему расширению спроса. И так далее и тому подобное.
– Поверьте мне, – закончил он, сам распаленный своими теоретическими выкладками, – одно-два приличных землетрясения – и депрессии как не бывало!
Соображения господина Раста обеспечили затухавшую было беседу новой порцией горючего. И только в начале четвертого часа утра гости вспомнили, что они еще не ужинали. Хозяйка со своими помощницами побежала готовить легкий ужин, и никогда еще в этом заведении не было одновременно съедено столько яичниц с ветчиной, и никогда еще гости не расходились по своим комнатам с более твердым убеждением, что им редко приводилось провести время в таком интересном обществе и за такой увлекательной и умной беседой.
Эммануил и Полина Гросс видели уже третьи сны, когда последний из собеседников, пошатываясь от усталости, запер за собою дверь своей комнаты…
За окном по-прежнему падал опостылевший снег. По-прежнему было темно, сыро, зябко. Тяжелое и угрюмое молчание стояло над обезлюдевшей автострадой, над заваленной снегом округой. Все было придавлено необыкновенно густыми, тяжелыми тучами, за которыми где-то высоко-высоко наверху совершала свой путь светло-оранжевая Луна…
Если бы кому-нибудь удалось проникнуть взором за шестикилометровую толщу туч, его, возможно, поразило бы, что Луна заметно увеличилась в размерах.
Утром, в начале девятого, Эммануил и Полина Гросс, легонько позавтракав и захватив с собой несколько бутербродов, благополучно отбыли в дорогу.
Снег уже перестал. Кругом, насколько мог охватить глаз, серел под сплошными низкими тучами свежий снежный покров. Подморозило. Гололедица не позволяла профессору отвлекаться для разговора. Навстречу бежали телеграфные столбы со скрюченными, оборванными проводами. Кое-где на столбах уже хлопотали рабочие, проводя новую, аварийную пока что линию. И сколько бы дальше на юго-восток ни мчала машина наших путешественников, все время навстречу выбегали из-за поворотов все новые и новые следы разрушений, причиненных вчерашним бедствием: дома без крыш, покосившиеся столбы с поврежденными проводами, опрокинутые, разбитые и уже оттащенные за обочины дороги автомобили – легковые и грузовики.
Километрах в восьмидесяти от Мадуа автостраду перебежало несколько крыс, потом еще несколько, потом целая стайка голов в двадцать. Это было весьма противное зрелище, и Гросс остался доволен, что Полина спала на заднем сиденье.
Минут через десять он услышал отдаленные частые и дробные звуки, напоминавшие пулеметные очереди. Прошло еще две-три минуты, и он убедился, что именно пулеметные очереди он и слышит. Но только Гросс собрался остановить машину, как стрельба прекратилась.
Было обидно поворачивать обратно так близко от цели их путешествия. Он сбавил скорость и повел машину с таким расчетом, чтобы в случае опасности можно было быстро повернуть обратно или, наоборот, пробиться вперед на предельной скорости.
Снова перебежали дорогу несколько крыс.
Навстречу промчались три машины. Из одной высунулся человек средних лет в серой шляпе и что-то закричал Гроссу, размахивая рукой. Возможно, он хотел предупредить Гросса, чтобы тот не ехал дальше, а поворачивал. Встречным ветром с этого человека сдуло шляпу, но он не стал останавливать машину. Шляпа скатилась недалеко вниз по откосу и осталась торчать в снегу донышком вниз, как котелок, брошенный на поле боя.
Гросс остановил машину и выскочил на дорогу.
– Что-нибудь случилось? – Профессорша вылезла на дорогу, довольная, что представилась возможность маленько поразмяться.
– Пока что ничего. Ты во-он там, впереди, ничего не видишь?
– Впереди? – переспросила она, но вместо того чтобы посмотреть в указанном направлении, задрала голову кверху. – Гросс!.. Жуки!.. Клянусь, самые настоящие жуки!.. Один, два… целых четыре жука!.. Майские жуки!.. В двадцатых числах февраля!..
Действительно, над их головами кружило несколько крупных майских жуков. Вот один из них спустился на мостовую, сложил крылышки, и они заблестели коричневым лаковым блеском.
Майские жуки в конце февраля!
– Гросс, поймай мне жука!.. Поймай!.. Ну, миленький!..
Глаза фрау Полины горели детским азартом.
Но прежде чем профессор собрался выполнить ее просьбу, жуки улетели.
Лишь теперь, с сожалением проводив их глазами, госпожа Гросс обратила свой взор в направлении, указанном мужем. То, что она разглядела, полностью совпало с его выводами.
Примерно на километр вперед дорога была совершенно пустынной. А за какой-то неясной отсюда, но бесспорно существовавшей гранью бурлило густое месиво из людей и автомашин. Судя по пунктиру, разбегавшемуся по обе стороны дороги вплоть до самого горизонта, и дорогу и поле, очевидно, преграждали три плотные цепочки людей. Трудно было на таком расстоянии разобраться, что это были за люди, еще труднее было понять, в чем дело. Ясно было лишь одно: эти цепочки задерживали толпу, напиравшую с юга. Пока еще не было оснований поворачивать машину обратно. Еще меньше смысла было оставаться на месте. Кто знает, сколько пришлось бы прождать?
– Рискнем, жена?.. Подъедем поближе, а?
– Что ж, – сказала профессорша, – почему не подъехать? Ведь не на войне, не застрелят… В крайнем случае, выругают или оштрафуют.
Они самым тихим ходом проехали еще метров четыреста и удостоверились, что цепи действительно преграждают не только поле, но и автостраду. Цепи состояли из солдат.
Скорее всего солдаты сначала приняли их машину за служебную, военную и поэтому подпустили ее к себе довольно близко. Убедившись, что они ошиблись, солдаты что-то закричали и стали махать руками высунувшемуся из окошка профессору, чтобы он поворачивал обратно.
Теперь были совсем хорошо видны люди, стремившиеся прорваться сквозь цепи. Правда, сначала профессору показалось странным, что они все же не напирали на солдат, а держались от них на расстоянии в двадцать-тридцать шагов. Потом он различил нацеленные на толпу пулеметы.
Навстречу Гроссу, остановившему машину и вышедшему уточнить обстановку, бросились с автоматами на изготовку офицер и два солдата. На их лицах можно было прочесть то же отчаяние пополам со злобой и ужасом, что и у людей, которым они столь решительно преграждали путь на север.
– Куда вас несет! – истерически закричал офицер. – Поворачивайте, пока мы вас тут не прихлопнули!
– Нам нужно в Мадуа! – закричал ему в ответ профессор. – Мы едем в Мадуа!.. На кегельный турнир. Мы из Эксепта!..
– Поворачивайте к дьяволу! – завизжал офицер, размахивая автоматом. Считаю до пяти! Раз…
Гросс недоуменно пожал плечами и направился к машине.
Но внезапный треск одиночных выстрелов, пулеметных и автоматных очередей заставил его обернуться. Сейчас офицеру и солдатам было не до него. Воспользовавшись тем, что внимание заставы было отвлечено машиной профессора, толпа в нескольких местах прорвала цепи и рассыпалась по обеим сторонам дороги. За те несколько секунд, которые потребовались, чтобы Гросс успел обернуться и посмотреть на происходящее за его спиной, десятки убитых уже валялись на пухлом сыром снегу, раскинув ноги, зарывшись лицами в снег или, наоборот, запрокинув к небу сразу пожелтевшие лица. Были среди убитых люди всех возрастов, от грудных детей до дряхлых стариков, которым только какое-то очень сильное чувство, остававшееся пока неясным для Гросса, придало силы пробежать пять-десять шагов по рыхлому и глубокому снегу. Еще больше валялось на снегу раненых. Кое-кто из них все же пытался, истекая кровью, пробиться сквозь солдатские цепи, и таких солдаты, не подходя близко, приканчивали с какой-то непонятной холодной и брезгливой яростью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– У меня всегда было отвращение к бисквитам, – промолвил в это время кто-то неразличимый в густом ночном мраке. – И потом – вернуться сравнительно целым из Арденнской свалки, чтобы погибнуть у себя на милой родине от какого-то паршивого рекламного щита!.. Это уже, знаете ли, даже для меня слишком!..
Невидимка ожесточенно плюнул, сделал несколько шагов, и в освещенную машину заглянул довольно высокий поджарый человек лет тридцати семи в старенькой и мокрой кепке, надетой козырьком назад, как носили их летчики на заре воздухоплавания.
– Для меня это слишком солидная порция переживаний, – доверительно продолжал человек в комбинезоне таким тоном, словно супруги Гросс были его старинными знакомыми. – С меня за глаза хватило бы этого идиотского полета… Я еще до сих пор не могу очухаться…
– Вы… вы летчик? – перебил его профессор.
– Летчик… Бывший, конечно… Вы спросили так, словно хотели предложить мне работу. На всякий случай заявляю – согласен. Могу работать летчиком, механиком, шофером, маляром, помощником горнового, буфетчиком, почтальоном, электромонтером… На худой конец, даже преподавать танцы…
– Видите ли, мне почудилось, что вы говорили о каком-то особенном, необычном полете, – снова перебил его Гросс. – Дело в том, что лично я только что совершил нечто вроде полета на своей машине…
– И вы тоже? – обрадовался незнакомец. – Значит, это мне не показалось… Когда человек месяцами мотается по стране в поисках работы, ему и не такое может почудиться…
– Ты слышишь, Полина? – возбужденно воскликнул профессор. – Его машина тоже по воздуху…
– Еще не все ясно, – перебил его незнакомец. – Еще остается гром. Как вам понравился гром?
– Какой гром?.. В феврале гром?..
– Представьте себе, самый настоящий гром… Разве вы его не слышали? Как раз тогда, когда машина оторвалась от мостовой… И после этого сразу пошел дождь.
Но за время этого короткого разговора дождь перестал. Снова падал снег.
– Все это в высшей степени удивительно, – пожал Плечами человек в комбинезоне. – Сейчас я нисколько не удивлюсь, если мне на ближайшей же заправочной станции предложат работу. – Он отдал честь по-военному и скрылся в темноте так же неожиданно, как и появился. Заурчала и умчалась невидимая машина, увозя навстречу его надеждам бывшего летчика.
– Согласись, дорогая, действительно в высшей степени удивительная история. Когда что-то неизвестное подбрасывает машины в воздух, ломает как спички столбы рекламных щитов и каждые пять минут так меняет погоду, это может подействовать на любое воображение… Опять-таки гром в конце февраля…
– Ну, насчет грома ему еще, быть может, только показалось, – неуверенно проговорила фрау Гросс, словно это ее соображение могло хоть в малейшей степени повлиять на оценку действительно непонятных событий последних пяти минут.
И все же самым удивительным было не то, что множество машин одновременно и по всей территории Атавии было подброшено на воздух, многие тысячи рекламных щитов слетели со своих стоек, и сравнительно немало домов понесли разрушения, обычно сопутствующие землетрясению силой по меньшей мере в пять-шесть баллов. Самым удивительным было то, что все ограничилось только перечисленными выше неожиданностями. Так по сей день и остается непонятным, во всяком случае для автора этих строк, почему не смело в пыль и не унесло в воздух, а вместе с самим воздухом – в космическое пространство все живое на этом материке, все строения, от нищи-х хижин до самых высоких небоскребов, почему не рассыпалась в прах вся Атавия или, в самом крайнем случае, почему не были одновременно ошпарены насмерть и задушены из-за полного исчезновения воздуха все населяющие ее живые существа, от мельчайшего микроба до Даниэля Мэйби и Мортимера Перхотта включительно.
Но, как автор уже заявил в самом начале этого повествования, он решительно и бесповоротно отказался от заманчивой перспективы видеть свое произведение в качестве пособия для внеклассного чтения по астрономии, геологии и физике и, в частности, по кинетической теории газов.
Был уже первый час ночи, но в гостинице «Розовый флаг» никто еще не ложился спать. Внизу, в столовой шло горячее обсуждение удивительных событий прошлого вечера. Оказалось, что все, прибывшие сюда на машинах позже десяти часов вечера, испытали, очевидно, в одно и то же время сомнительное удовольствие неожиданного полета, подобного тому, который выпал на долю четы Гроссов. Две машины при посадке перевернулись, и дело чуть не кончилось человеческими жертвами. Четыре машины были помяты обрушившимися столбами и рекламными щитами.
Хозяин гостиницы господин Андреас Раст был счастлив сообщить своим постояльцам, что и его тринадцатиламповый красного дерева радиоприемник также неожиданно вышел из строя. Причем случилось это в тот же самый момент, когда все в доме, и живое и неодушевленное, вдруг было какой-то неведомой силой подброшено вверх. Лично он, Андреас Раст, склонен поставить все это в непосредственную связь с землетрясением, постигшим в девять часов вечера здешние края, по крайней мере город Кремп.
Госпожа Раст не поленилась (она никогда не щадила сил, когда дело касалось наилучшего обслуживания клиентов) и собственноручно принесла из кухни обломки большой фаянсовой суповой вазы. То, что ваза разбилась, выпав из рук госпожи Раст как раз в момент и в результате таинственного подземного толчка, наполняло эти ничем на первый взгляд не примечательные осколки особенной, пленяющей воображение многозначительностью. Все присутствовавшие, в том числе и фрау Гросс, с большим, хотя и не совсем понятным интересом осмотрели осколки погибшего сосуда, многие даже потрогали их руками. После этого аттракциона, окончательно и навсегда исчерпавшего все возможности в этом предмете обеденного обихода, госпожа Раст распорядилась выбросить его бренные останки в мусорный ящик, и беседа продолжалась с возросшей силой.
Сообщение господина Раста, а также подробности бедствия, обрушившегося на город Кремп, дали пищу для самых далеко идущих обобщений, подняли беседу на большую теоретическую и принципиальную высоту и заслуженно поставили господина Андреаса Раста в центр внимания всех остальных участников беседы.
Это был коренастый, чуть ниже среднего роста шестидесятичетырехлетний человек с массивной шеей, тугими красными щеками и меланхолическими глазами человека, ни на минуту не забывающего ни о бренности всего земного, ни о суетных, но приятных выгодах гостиничного промысла.
Видный деятель местной организации Союза атавских ветеранов и старый кабатчик, он был красноречив, далеко не глуп и умел в каждой неприятности, если она непосредственно не касалась его шкуры, находить нечто, на чем можно было бы показать свой глубокий государственный ум.
И это именно Раст первым высказал твердое, высокохристианское и глубокопатриотичеокое убеждение, что нет худа без добра и что землетрясения, подобные только что случившемуся, не только напомнят многим о том, что существует на свете бог, который имеет право претендовать на большее внимание к себе, чем ему в последнее время уделяют многие и многие атавцы, погрязшие в мелких земных заботах. Подобные землетрясения не могут не послужить многообещающим источником обширных возможностей для преодоления экономической депрессии, надвинувшейся на Атавию. (Как и правители Атавии, он не любил пользоваться неприятным словом «кризис».)
– Конечно, – сказал Раст, – нет сердца, которое не обливалось бы кровью при мысли о материальных разрушениях, причиненных три с половиной часа тому назад этим ужасным стихийным бедствием в нашей округе и, я полагаю (он чуть не сказал – надеюсь), во многих соседних провинциях. Но утешает сознание, что уже сегодня утром потребуется много строительных материалов и рабочих рук для восстановления и ремонта пострадавших жилых строений и предприятий. Наступит серьезный расцвет в металлургии, цементной, кирпичной, стекольной промышленности, увеличится грузооборот на железных дорогах, на автострадах, на речном и морском транспорте. Потребуются десятки, а может быть, сотни, тысячи или даже миллионы рабочих. Тем самым в огромной степени вырастет спрос (платежеспособный, конечно) на предметы первой необходимости, что приведет к оживлению торговли. Оживление торговли приведет к рассасыванию товарных залежей, скопившихся на оптовых складах, а это, в свою очередь, повлечет за собой расцвет в текстильной, обувной, автомобильной, консервной, кондитерской и многих других отраслях промышленности. А раз расцвет, то и там потребуются новые десятки и сотни тысяч рабочих, что приведет к ликвидации безработицы и дальнейшему расширению спроса. И так далее и тому подобное.
– Поверьте мне, – закончил он, сам распаленный своими теоретическими выкладками, – одно-два приличных землетрясения – и депрессии как не бывало!
Соображения господина Раста обеспечили затухавшую было беседу новой порцией горючего. И только в начале четвертого часа утра гости вспомнили, что они еще не ужинали. Хозяйка со своими помощницами побежала готовить легкий ужин, и никогда еще в этом заведении не было одновременно съедено столько яичниц с ветчиной, и никогда еще гости не расходились по своим комнатам с более твердым убеждением, что им редко приводилось провести время в таком интересном обществе и за такой увлекательной и умной беседой.
Эммануил и Полина Гросс видели уже третьи сны, когда последний из собеседников, пошатываясь от усталости, запер за собою дверь своей комнаты…
За окном по-прежнему падал опостылевший снег. По-прежнему было темно, сыро, зябко. Тяжелое и угрюмое молчание стояло над обезлюдевшей автострадой, над заваленной снегом округой. Все было придавлено необыкновенно густыми, тяжелыми тучами, за которыми где-то высоко-высоко наверху совершала свой путь светло-оранжевая Луна…
Если бы кому-нибудь удалось проникнуть взором за шестикилометровую толщу туч, его, возможно, поразило бы, что Луна заметно увеличилась в размерах.
Утром, в начале девятого, Эммануил и Полина Гросс, легонько позавтракав и захватив с собой несколько бутербродов, благополучно отбыли в дорогу.
Снег уже перестал. Кругом, насколько мог охватить глаз, серел под сплошными низкими тучами свежий снежный покров. Подморозило. Гололедица не позволяла профессору отвлекаться для разговора. Навстречу бежали телеграфные столбы со скрюченными, оборванными проводами. Кое-где на столбах уже хлопотали рабочие, проводя новую, аварийную пока что линию. И сколько бы дальше на юго-восток ни мчала машина наших путешественников, все время навстречу выбегали из-за поворотов все новые и новые следы разрушений, причиненных вчерашним бедствием: дома без крыш, покосившиеся столбы с поврежденными проводами, опрокинутые, разбитые и уже оттащенные за обочины дороги автомобили – легковые и грузовики.
Километрах в восьмидесяти от Мадуа автостраду перебежало несколько крыс, потом еще несколько, потом целая стайка голов в двадцать. Это было весьма противное зрелище, и Гросс остался доволен, что Полина спала на заднем сиденье.
Минут через десять он услышал отдаленные частые и дробные звуки, напоминавшие пулеметные очереди. Прошло еще две-три минуты, и он убедился, что именно пулеметные очереди он и слышит. Но только Гросс собрался остановить машину, как стрельба прекратилась.
Было обидно поворачивать обратно так близко от цели их путешествия. Он сбавил скорость и повел машину с таким расчетом, чтобы в случае опасности можно было быстро повернуть обратно или, наоборот, пробиться вперед на предельной скорости.
Снова перебежали дорогу несколько крыс.
Навстречу промчались три машины. Из одной высунулся человек средних лет в серой шляпе и что-то закричал Гроссу, размахивая рукой. Возможно, он хотел предупредить Гросса, чтобы тот не ехал дальше, а поворачивал. Встречным ветром с этого человека сдуло шляпу, но он не стал останавливать машину. Шляпа скатилась недалеко вниз по откосу и осталась торчать в снегу донышком вниз, как котелок, брошенный на поле боя.
Гросс остановил машину и выскочил на дорогу.
– Что-нибудь случилось? – Профессорша вылезла на дорогу, довольная, что представилась возможность маленько поразмяться.
– Пока что ничего. Ты во-он там, впереди, ничего не видишь?
– Впереди? – переспросила она, но вместо того чтобы посмотреть в указанном направлении, задрала голову кверху. – Гросс!.. Жуки!.. Клянусь, самые настоящие жуки!.. Один, два… целых четыре жука!.. Майские жуки!.. В двадцатых числах февраля!..
Действительно, над их головами кружило несколько крупных майских жуков. Вот один из них спустился на мостовую, сложил крылышки, и они заблестели коричневым лаковым блеском.
Майские жуки в конце февраля!
– Гросс, поймай мне жука!.. Поймай!.. Ну, миленький!..
Глаза фрау Полины горели детским азартом.
Но прежде чем профессор собрался выполнить ее просьбу, жуки улетели.
Лишь теперь, с сожалением проводив их глазами, госпожа Гросс обратила свой взор в направлении, указанном мужем. То, что она разглядела, полностью совпало с его выводами.
Примерно на километр вперед дорога была совершенно пустынной. А за какой-то неясной отсюда, но бесспорно существовавшей гранью бурлило густое месиво из людей и автомашин. Судя по пунктиру, разбегавшемуся по обе стороны дороги вплоть до самого горизонта, и дорогу и поле, очевидно, преграждали три плотные цепочки людей. Трудно было на таком расстоянии разобраться, что это были за люди, еще труднее было понять, в чем дело. Ясно было лишь одно: эти цепочки задерживали толпу, напиравшую с юга. Пока еще не было оснований поворачивать машину обратно. Еще меньше смысла было оставаться на месте. Кто знает, сколько пришлось бы прождать?
– Рискнем, жена?.. Подъедем поближе, а?
– Что ж, – сказала профессорша, – почему не подъехать? Ведь не на войне, не застрелят… В крайнем случае, выругают или оштрафуют.
Они самым тихим ходом проехали еще метров четыреста и удостоверились, что цепи действительно преграждают не только поле, но и автостраду. Цепи состояли из солдат.
Скорее всего солдаты сначала приняли их машину за служебную, военную и поэтому подпустили ее к себе довольно близко. Убедившись, что они ошиблись, солдаты что-то закричали и стали махать руками высунувшемуся из окошка профессору, чтобы он поворачивал обратно.
Теперь были совсем хорошо видны люди, стремившиеся прорваться сквозь цепи. Правда, сначала профессору показалось странным, что они все же не напирали на солдат, а держались от них на расстоянии в двадцать-тридцать шагов. Потом он различил нацеленные на толпу пулеметы.
Навстречу Гроссу, остановившему машину и вышедшему уточнить обстановку, бросились с автоматами на изготовку офицер и два солдата. На их лицах можно было прочесть то же отчаяние пополам со злобой и ужасом, что и у людей, которым они столь решительно преграждали путь на север.
– Куда вас несет! – истерически закричал офицер. – Поворачивайте, пока мы вас тут не прихлопнули!
– Нам нужно в Мадуа! – закричал ему в ответ профессор. – Мы едем в Мадуа!.. На кегельный турнир. Мы из Эксепта!..
– Поворачивайте к дьяволу! – завизжал офицер, размахивая автоматом. Считаю до пяти! Раз…
Гросс недоуменно пожал плечами и направился к машине.
Но внезапный треск одиночных выстрелов, пулеметных и автоматных очередей заставил его обернуться. Сейчас офицеру и солдатам было не до него. Воспользовавшись тем, что внимание заставы было отвлечено машиной профессора, толпа в нескольких местах прорвала цепи и рассыпалась по обеим сторонам дороги. За те несколько секунд, которые потребовались, чтобы Гросс успел обернуться и посмотреть на происходящее за его спиной, десятки убитых уже валялись на пухлом сыром снегу, раскинув ноги, зарывшись лицами в снег или, наоборот, запрокинув к небу сразу пожелтевшие лица. Были среди убитых люди всех возрастов, от грудных детей до дряхлых стариков, которым только какое-то очень сильное чувство, остававшееся пока неясным для Гросса, придало силы пробежать пять-десять шагов по рыхлому и глубокому снегу. Еще больше валялось на снегу раненых. Кое-кто из них все же пытался, истекая кровью, пробиться сквозь солдатские цепи, и таких солдаты, не подходя близко, приканчивали с какой-то непонятной холодной и брезгливой яростью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52