Эхо от него еще долго отражалось от
сумрачных сводов древнего и затхлого подвала, но он все же помог мне
выплеснуть наружу хотя бы часть того дикого возбуждения, которое было готово
вот-вот взорваться истерическим смехом. Боже Праведный! Элиот, я и до сих
пор не знаю, где там кончалась реальность и начиналось поистине болезненное
воображение. Мне кажется, на земле попросту не могло возникнуть подобного
видения.
Это было колоссальное, совершенно непонятное и абсолютно богопротивное
существо с пылающими красными глазами; в своих костлявых лапах оно держало
какой-то предмет, который при ближайшем рассмотрении оказался человеческим
телом, и оно вгрызалось в его голову, подобно тому, как нетерпеливый ребенок
пытается откусить край неподатливого леденца. Поза чудовища была чем-то
похожей на сидение на корточках, причем создавалось ощущение, что оно в
любой момент готово бросить свою добычу и отправиться на поиски более
сочного лакомства. Но, черт побери, даже не сам по себе изображенный на
картине объект являлся источником охватившей меня дикой паники, не его
собачья морда с торчащими ушами, налитыми кровью глазами, плоским носом и
истекающими слюной губами; и не чешуйчатые лапы, не заплесневелое тело, не
похожие на копыта ноги - нет, ничего подобного, хотя каждой из этих деталей
вполне хватило бы на то, чтобы окончательно лишить впечатлительного человека
остатков рассудка.
Нет, Элиот, это была техника - все та же проклятая, нечестивая,
совершенно противоестественная техника исполнения! Будучи, надеюсь, также
живым существом, я еще ни разу не видел, чтобы на полотне с таким
ошеломляющим правдоподобием было запечатлено дыхание жизни. Изображенное там
чудовище взирало на меня и пожирало свою добычу, вгрызалось в нее и
смотрело, - и я понимал, что лишь временная приостановка действия всех
законов природы могла позволить человеку нарисовать подобное без модели, не
заглянув хотя бы краем глаза в саму преисподнюю, что было доступно лишь
человеку, продавшему свою душу дьяволу.
К свободной части холста кнопкой был прикреплен сильно закрученный
кусок какой-то бумаги, - очевидно, это была фотография, с которой Пикмэн
срисовывал зловещий фон для своей новой картины. Я уже потянулся было
вперед, чтобы развернуть ее, когда внезапно заметил, что Пикмэн вздрогнул,
словно у него над ухом выстрелили из пистолета. С того самого момента, когда
мой порожденный шоком вопль сотряс сводчатое помещение темного подвала, он
вслушивался во что-то, и сейчас его словно поразил страх, который, хотя и
совершенно непохожий на мой собственный, в своей основе имел нечто скорее
материальное, нежели духовное. Он выхватил откуда-то револьвер и сделал мне
знак замолчать, после чего вышел, притворив за собой дверь.
Мне показалось, что на мгновение я словно окаменел. Также начав
прислушиваться, я, кажется, и в самом деле разобрал доносившийся непонятно
откуда слабый звук какого-то то ли шевеления, то ли стремительного бега,
вслед за чем последовала серия коротких отрывистых повизгиваний и у даров,
источник которых также оставался для меня совершенно непонятным. Я подумал о
громадных крысах и. невольно поежился. После этого послышался какой-то
приглушенный звук шагов, от которого кожа моя буквально покрылась мурашками,
- это были медленные, крадущиеся на ощупь шаги, хотя, боюсь, словами не в
состоянии передать сущность услышанного. Со стороны могло показаться, как
что-то тяжелое и деревянное падает на что-то каменное или кирпичное Дерево
на кирпич - вот о чем это заставило меня тоща подумать!
Потом звуки повторились, уже громче. Послышалось слабое вибрирующее
эхо, как если бы дерево свалилось в некое сводчатое подземелье, - во всяком
случае, определенно глубже, чем оно опускалось в первый раз. После этого
раздался резкий скрипучий звук, довольно громкая, но совершенно
нечленораздельная речь Пикмэна, и оглушительная серия из шести выстрелов,
опустошивших весь барабан его револьвера, - пальба эта прозвучала несколько
театрально, как если бы укротитель львов в цирке палил в воздух, чтобы
усмирить разбушевавшихся хищников. Затем приглушенный, сдавленный писк или
клекот, после чего очередной глухой удар; снова звук дерева, ударяющего по
камню, пауза, и звук открываемой двери, - при котором, признаюсь честно, я
прямо-таки подпрыгнул на месте. В студию вошел Пикмэн с дымящимся
револьвером в руке и принялся громко проклинать крыс, заполонивших весь
подвал и старый колодец.
- Один лишь черт знает, Турбер, чем они здесь питаются, - ухмыльнулся
он тогда, - потому как эти туннели проходят под кладбищами, убежищами ведьм,
и даже достигают морского побережья. Однако что бы это ни было, похоже,
запасы их провианта подходят к концу, а потому они стремятся любой ценой
выбраться наружу. Наверное, ваш крик встревожил их. Советую в подобных
старых местах вести себя поосторожнее -от наших друзей-грызунов возникает
масса неудобств, хотя мне иногда кажется, что с точки зрения создаваемой
общей атмосферы и своей специфической расцветки они иногда бывают даже
полезными для творческого процесса.
Таким образом, Элиот, и закончилось наше ночное приключение. Пикмэн
обещал показать мне свою берлогу, и, клянусь Всевышним, свое обещание
сдержал! Обратно он провел меня, как мне показалось, уже через другое
хитросплетение тупиков и закоулков, поскольку, как только я увидел первый
фонарный столб, то обнаружил, что мы находимся на относительно знакомой мне
улице, окруженной монотонными рядами многоквартирных домов и старинных
построек. Как выяснилось, это оказалась Чартер-стрит, однако я был тогда
слишком возбужден, чтобы понять, каким образом мы на нее вышли. На метро мы
уже опоздали - время было слишком позднее, - а потому пешком пошли по
Ганновер-стрит. Я хорошо запомнил ту прогулку. У Тремонта мы свернули,
прошли немного вверх по Бикон-стрит, после чего вскоре расстались. Всю
дорогу никто из нас не проронил ни слова.
Почему я с ним порвал? Не будьте таким нетерпеливым. Подождите, пока я
закажу кофе. Остального, пожалуй, достаточно, хотя мне бы сейчас
понадобился... Нет, причина заключается отнюдь не в картинах, которые мне
довелось увидеть в том месте, хотя, признаюсь, одних их было бы достаточно,
чтобы, повторяю, закрыть Пикмэну доступ в девять десятых всех домов и клубов
Бостона, и теперь вы, думаю, наконец, поняли, почему я сторонюсь метро и
всевозможных подвалов. Причина заключалась совсем в ином, и обнаружил я ее
на следующее утро в кармане своего плаща.
Помните, я упомянул вам ту скрутившуюся бумажку, которая была
прикреплена кнопкой к краю одного из холстов в том самом подвале? Как я
тогда полагал, она предназначалась для того, чтобы срисовывать с нее фон для
последующего изображения на нем одного из очередных монстров. Я тогда хотел
было развернуть ее и посмотреть, что именно на ней было изображено, но
что-то меня отвлекло, а потому я машинально сунул ее в карман своего
плаща... А вот и кофе - настоятельно рекомендую, Элиот, выпить черный.
Так вот, именно из-за той бумажки я и порвал с Пикмэном всяческие
отношения. С Ричардом Антоном Пикмэном, величайшим художником из всех тех,
кого я когда-либо знал, - и самым отвратительным типом, который когда-либо
вырывался из оков реальной жизни, чтобы окунуться в пучину мифов и безумия.
Толи он родился в неурочный и весьма порочный час, то ли каким-то образом
отыскал ключи к вратам запретного - не знаю. Впрочем, сейчас это уже и
неважно, поскольку он исчез - в ту самую легендарную темноту, посещать
которую сам так любил... Так, давайте-ка зажжем эти свечи.
Не просите меня объяснить или хотя бы поделиться своими догадками
насчет того, что именно я тогда сжег. Не спрашивайте и о том, что стояло за
теми скребущимися и карабкающимися звуками, которые Пикмэну так хотелось
объяснить активностью самых заурядных крыс. Видите ли, существуют, наверное,
такие секреты, которые дошли до нас со времен Салема, хотя Коттон Матер
рассказывал и о более странных вещах. Теперь вы знаете, сколь неимоверно,
просто чертовски правдоподобными были сюжеты Пикмэна - и как все мы
терзались догадками, с чего он срисовывает своих персонажей.
Так вот, на той скрученной фотографии на самом деле был изображен
отнюдь не фон для его будущей картины. Там было запечатлено само это
существо - то самое, которое я увидел на незавершенном ужасном полотне. В
сущности, это была та самая модель, с которой он срисовывал своего монстра,
а фоном ему служила стена студии в том подвале, на которой даже
отфиксировались мельчайшие дефекты ее покрытия. Но Бог мой, Элиот, это была
фотография живого существа!
1. Фьюзелли Генри (1741-1825г.г.) - итальянский художник швейцарского
происхождения, с 1782г. постоянно живший в Англии и прославившийся
иллюстрациями к Мильтону ("Потерянный рай"), а также картинами "готического
ужаса" (Прим. ред.).
1. Доре Гюстав (1833-1883г.г.) - выдающийся французский художник-график
и книжный иллюстратор.
1. Гойя Франсиско (174б-1828г.г.) - великий испанский художник и
график.
1 2 3
сумрачных сводов древнего и затхлого подвала, но он все же помог мне
выплеснуть наружу хотя бы часть того дикого возбуждения, которое было готово
вот-вот взорваться истерическим смехом. Боже Праведный! Элиот, я и до сих
пор не знаю, где там кончалась реальность и начиналось поистине болезненное
воображение. Мне кажется, на земле попросту не могло возникнуть подобного
видения.
Это было колоссальное, совершенно непонятное и абсолютно богопротивное
существо с пылающими красными глазами; в своих костлявых лапах оно держало
какой-то предмет, который при ближайшем рассмотрении оказался человеческим
телом, и оно вгрызалось в его голову, подобно тому, как нетерпеливый ребенок
пытается откусить край неподатливого леденца. Поза чудовища была чем-то
похожей на сидение на корточках, причем создавалось ощущение, что оно в
любой момент готово бросить свою добычу и отправиться на поиски более
сочного лакомства. Но, черт побери, даже не сам по себе изображенный на
картине объект являлся источником охватившей меня дикой паники, не его
собачья морда с торчащими ушами, налитыми кровью глазами, плоским носом и
истекающими слюной губами; и не чешуйчатые лапы, не заплесневелое тело, не
похожие на копыта ноги - нет, ничего подобного, хотя каждой из этих деталей
вполне хватило бы на то, чтобы окончательно лишить впечатлительного человека
остатков рассудка.
Нет, Элиот, это была техника - все та же проклятая, нечестивая,
совершенно противоестественная техника исполнения! Будучи, надеюсь, также
живым существом, я еще ни разу не видел, чтобы на полотне с таким
ошеломляющим правдоподобием было запечатлено дыхание жизни. Изображенное там
чудовище взирало на меня и пожирало свою добычу, вгрызалось в нее и
смотрело, - и я понимал, что лишь временная приостановка действия всех
законов природы могла позволить человеку нарисовать подобное без модели, не
заглянув хотя бы краем глаза в саму преисподнюю, что было доступно лишь
человеку, продавшему свою душу дьяволу.
К свободной части холста кнопкой был прикреплен сильно закрученный
кусок какой-то бумаги, - очевидно, это была фотография, с которой Пикмэн
срисовывал зловещий фон для своей новой картины. Я уже потянулся было
вперед, чтобы развернуть ее, когда внезапно заметил, что Пикмэн вздрогнул,
словно у него над ухом выстрелили из пистолета. С того самого момента, когда
мой порожденный шоком вопль сотряс сводчатое помещение темного подвала, он
вслушивался во что-то, и сейчас его словно поразил страх, который, хотя и
совершенно непохожий на мой собственный, в своей основе имел нечто скорее
материальное, нежели духовное. Он выхватил откуда-то револьвер и сделал мне
знак замолчать, после чего вышел, притворив за собой дверь.
Мне показалось, что на мгновение я словно окаменел. Также начав
прислушиваться, я, кажется, и в самом деле разобрал доносившийся непонятно
откуда слабый звук какого-то то ли шевеления, то ли стремительного бега,
вслед за чем последовала серия коротких отрывистых повизгиваний и у даров,
источник которых также оставался для меня совершенно непонятным. Я подумал о
громадных крысах и. невольно поежился. После этого послышался какой-то
приглушенный звук шагов, от которого кожа моя буквально покрылась мурашками,
- это были медленные, крадущиеся на ощупь шаги, хотя, боюсь, словами не в
состоянии передать сущность услышанного. Со стороны могло показаться, как
что-то тяжелое и деревянное падает на что-то каменное или кирпичное Дерево
на кирпич - вот о чем это заставило меня тоща подумать!
Потом звуки повторились, уже громче. Послышалось слабое вибрирующее
эхо, как если бы дерево свалилось в некое сводчатое подземелье, - во всяком
случае, определенно глубже, чем оно опускалось в первый раз. После этого
раздался резкий скрипучий звук, довольно громкая, но совершенно
нечленораздельная речь Пикмэна, и оглушительная серия из шести выстрелов,
опустошивших весь барабан его револьвера, - пальба эта прозвучала несколько
театрально, как если бы укротитель львов в цирке палил в воздух, чтобы
усмирить разбушевавшихся хищников. Затем приглушенный, сдавленный писк или
клекот, после чего очередной глухой удар; снова звук дерева, ударяющего по
камню, пауза, и звук открываемой двери, - при котором, признаюсь честно, я
прямо-таки подпрыгнул на месте. В студию вошел Пикмэн с дымящимся
револьвером в руке и принялся громко проклинать крыс, заполонивших весь
подвал и старый колодец.
- Один лишь черт знает, Турбер, чем они здесь питаются, - ухмыльнулся
он тогда, - потому как эти туннели проходят под кладбищами, убежищами ведьм,
и даже достигают морского побережья. Однако что бы это ни было, похоже,
запасы их провианта подходят к концу, а потому они стремятся любой ценой
выбраться наружу. Наверное, ваш крик встревожил их. Советую в подобных
старых местах вести себя поосторожнее -от наших друзей-грызунов возникает
масса неудобств, хотя мне иногда кажется, что с точки зрения создаваемой
общей атмосферы и своей специфической расцветки они иногда бывают даже
полезными для творческого процесса.
Таким образом, Элиот, и закончилось наше ночное приключение. Пикмэн
обещал показать мне свою берлогу, и, клянусь Всевышним, свое обещание
сдержал! Обратно он провел меня, как мне показалось, уже через другое
хитросплетение тупиков и закоулков, поскольку, как только я увидел первый
фонарный столб, то обнаружил, что мы находимся на относительно знакомой мне
улице, окруженной монотонными рядами многоквартирных домов и старинных
построек. Как выяснилось, это оказалась Чартер-стрит, однако я был тогда
слишком возбужден, чтобы понять, каким образом мы на нее вышли. На метро мы
уже опоздали - время было слишком позднее, - а потому пешком пошли по
Ганновер-стрит. Я хорошо запомнил ту прогулку. У Тремонта мы свернули,
прошли немного вверх по Бикон-стрит, после чего вскоре расстались. Всю
дорогу никто из нас не проронил ни слова.
Почему я с ним порвал? Не будьте таким нетерпеливым. Подождите, пока я
закажу кофе. Остального, пожалуй, достаточно, хотя мне бы сейчас
понадобился... Нет, причина заключается отнюдь не в картинах, которые мне
довелось увидеть в том месте, хотя, признаюсь, одних их было бы достаточно,
чтобы, повторяю, закрыть Пикмэну доступ в девять десятых всех домов и клубов
Бостона, и теперь вы, думаю, наконец, поняли, почему я сторонюсь метро и
всевозможных подвалов. Причина заключалась совсем в ином, и обнаружил я ее
на следующее утро в кармане своего плаща.
Помните, я упомянул вам ту скрутившуюся бумажку, которая была
прикреплена кнопкой к краю одного из холстов в том самом подвале? Как я
тогда полагал, она предназначалась для того, чтобы срисовывать с нее фон для
последующего изображения на нем одного из очередных монстров. Я тогда хотел
было развернуть ее и посмотреть, что именно на ней было изображено, но
что-то меня отвлекло, а потому я машинально сунул ее в карман своего
плаща... А вот и кофе - настоятельно рекомендую, Элиот, выпить черный.
Так вот, именно из-за той бумажки я и порвал с Пикмэном всяческие
отношения. С Ричардом Антоном Пикмэном, величайшим художником из всех тех,
кого я когда-либо знал, - и самым отвратительным типом, который когда-либо
вырывался из оков реальной жизни, чтобы окунуться в пучину мифов и безумия.
Толи он родился в неурочный и весьма порочный час, то ли каким-то образом
отыскал ключи к вратам запретного - не знаю. Впрочем, сейчас это уже и
неважно, поскольку он исчез - в ту самую легендарную темноту, посещать
которую сам так любил... Так, давайте-ка зажжем эти свечи.
Не просите меня объяснить или хотя бы поделиться своими догадками
насчет того, что именно я тогда сжег. Не спрашивайте и о том, что стояло за
теми скребущимися и карабкающимися звуками, которые Пикмэну так хотелось
объяснить активностью самых заурядных крыс. Видите ли, существуют, наверное,
такие секреты, которые дошли до нас со времен Салема, хотя Коттон Матер
рассказывал и о более странных вещах. Теперь вы знаете, сколь неимоверно,
просто чертовски правдоподобными были сюжеты Пикмэна - и как все мы
терзались догадками, с чего он срисовывает своих персонажей.
Так вот, на той скрученной фотографии на самом деле был изображен
отнюдь не фон для его будущей картины. Там было запечатлено само это
существо - то самое, которое я увидел на незавершенном ужасном полотне. В
сущности, это была та самая модель, с которой он срисовывал своего монстра,
а фоном ему служила стена студии в том подвале, на которой даже
отфиксировались мельчайшие дефекты ее покрытия. Но Бог мой, Элиот, это была
фотография живого существа!
1. Фьюзелли Генри (1741-1825г.г.) - итальянский художник швейцарского
происхождения, с 1782г. постоянно живший в Англии и прославившийся
иллюстрациями к Мильтону ("Потерянный рай"), а также картинами "готического
ужаса" (Прим. ред.).
1. Доре Гюстав (1833-1883г.г.) - выдающийся французский художник-график
и книжный иллюстратор.
1. Гойя Франсиско (174б-1828г.г.) - великий испанский художник и
график.
1 2 3