Не берусь
описать вид самих развалин, ибо некоторое время я, должно быть, пребывал в
умопомешательстве: руины представились мне восставшими в своем былом величии
и совершенстве. Гордое и прекрасное, каким оно было в незапамятные времена,
стояло вдали великолепное здание в окружении стройных колонн, и сверкаюший
мрамор крыши разрезал небо подобно навершию древнего храма на высокой горе.
Неумолчно пели флейты, барабаны отбивали ритм, а я, пораженный и испуганный,
не мог оторвать глаз от темных фигур безумно кривлявшихся посреди мрамора и
блеска огней. Впечатление было потрясающее, немыслимое, и я мог бы до
бесконечности стоять так, глядя во все глаза, если бы вдруг где-то слева от
меня не раздался самый настоящий взрыв музыки. Дрожа от страха, странным
образом смешанного с восторгом, я пересек свою круглую комнату и подошел к
северному окну, из которого открывался вид на деревню и луга по кромке
болота. Глаза мои снова округлились от удивления, словно до того момента я
видел только самые обычные вещи: по залитому жутким багровым светом лугу
двигалась длинная процессия странных существ, извивавшихся, как в самом
кошмарном сне.
То скользя по земле, то паря в воздухе, одетые в белое духи болот
медленно возвращались домой к незыблимым топям и развалинам на островке; их
силуэты образовывали какие-то странные переплетения, похожие на фигуры
древних ритуальных плясок. Полупрозрачными руками размахивали они в такт
ужасной мелодии невидимых флейт, увлекая к болоту толпу батраков, неуверенно
шагавших за ними со скотской, слепой, бессмысленной покорностью, словно их
толкала вперед невидимая, но властная злая сила. Когда нимфы уже
приближались к трясине, из дверей замка под моим окном вышла еще одна кучка
спотыкавшихся, покачивавшихся, как в хмелю, людей; они наощупь пересекли
двор и влились в основную толпу на лугу. Несмотря на значительное
расстояние, я сразу же узнал в маленькой группке, присоединившейся к толпе,
выписанную с севера прислугу; особенно выделялась среди остальных уродливая,
нескладная фигура повара. Его черты и движения, ранее вызывающие у
окружающих только смех, казались теперь исполненными глубокого трагизма.
Флейты продолжали свою страшную песнь, а с развалин на острове снова
послышался барабанный бой. Не нарушая молчания, нимфы грациозно скользнули в
болото и растаяли в нем одна за другой. Ковылявшие за ними люди не были
столь уверены в своих движениях: они неловко плюхались в трясину и исчезали
в водоворотах зловонных пузырьков, едва видных в багровом свете. И как
только последний из несчастных а им оказался толстяк повар дотащился до
берега и грузно повалился в болотную жижу, флейы и барабаны смолкли,
призывные красные лучи погасли, и обреченная деревня осталась лежать в
запустении, освещенная тусклым светом ущербной луны.
Я был раздавлен всем случившимся. Что это? Сошел ли я с ума или все еще
находился в здравом рассудке? Сон это или явь? Меня спасло лишь милосердное
оцепенение, в котором я пребывал все это время. Пусть это покажется смешным,
но в тот момент я исступленно молился всем богам, каких только помнил из
школьного курса классической мифологии Артемиде, Латоне, Деметре, Персефоне
и Плутону. Самые дикие предрассудки ожили во мне. Я понял, что стал
свидетелем гибели целой деревни, и теперь в огромном пустом замке остались
только мы с Денисом Барри, чьи дерзость и упрямство и обрекли окружающих на
страшную смерть. Как только я подумал о нем, новый приступ отчаянного ужаса
овладел мною, и, лишившись последних сил, я упал там, где стоял. Это был не
обморок, но полное физическое истощение. Через некоторое время я
почувствовал порыв ледяного ветра из восточного окна и услышал
душераздирающие крики, что неслись откуда-то с нижних этажей замка. Скоро
эти вопли достигли такой неописуемой силы и пронзительности, что от одного
воспоминания о них я и теперь почти лишаюсь чувств. Однако я совершенно
точно могу сказать, что голос, столь отчаянно вопивший в тишине, принадлежал
моему несчастному другу.
Очевидно, холодный ветер и крики снова подняли меня на ноги, потому что
я отчетливо помню, как бежал сломя голову по темным комнатам и коридорам, а
потом через двор в нависшую над замком ужасную тьму. Меня нашли на рассвете:
не помня себя, я бродил в окрестностях Баллилоха. Однако прежде чем
закончить, мне следует остановиться на тех событиях, которые довели меня до
помрачения рассудка. Выйдя из леса навстречу обнаружившим меня людям, я
пытался поведать им о двух невероятных вещах, что привиделись мне в ночь
моего бегства; сами по себе незначительные, они до сих пор тревожат мой
разум, стоит лишь мне оказаться в болотистой местности или увидеть свет
луны.
Когда я бежал из проклятого Богом замка вдоль края топей, ушей моих
достиг непривычный звук: его можно услышать во всех заболоченных местах
нашей планеты, но я уверен, что в Килдерри его доселе не слыхали. В стоячих
водах, до того совершенно лишенных всякой живности, теперь кишели огромные
склизкие лягушки, непрестанно и пронзительно квакавшие в темноте но тембр
этого мерзкого кваканья как-то очень не вязался с их размерами. Они
надувались и поблескивали зеленой кожей, устремляя свои круглые глаза
куда-то вверх. Я проследил взгляд одной из мерзких тварей, что была особенно
уродлива, неловка и жирна, и увидел то, что навсегда лишило меня душевного
равновесия.
Мой взгляд уперся в развалины на отдаленном островке: от них напрямую к
луне восходил широкий луч слабого мерцающего света, не отражавшегося в воде.
В верхней части этого светящегося столба я увидел некую отчаянно
извивавшуюся чудовищно искаженную тень казалось, она боролась с тащившими ее
неведомо куда демонами. Почти лишившись остатков разума, я все же умудрился
разглядеть в этой ужасной тени чудовищное, невероятное, омерзительное,
гнусное сходство с тем, кто был когда-то Денисом Барри.
Пер. Е. Нагорных
1 2
описать вид самих развалин, ибо некоторое время я, должно быть, пребывал в
умопомешательстве: руины представились мне восставшими в своем былом величии
и совершенстве. Гордое и прекрасное, каким оно было в незапамятные времена,
стояло вдали великолепное здание в окружении стройных колонн, и сверкаюший
мрамор крыши разрезал небо подобно навершию древнего храма на высокой горе.
Неумолчно пели флейты, барабаны отбивали ритм, а я, пораженный и испуганный,
не мог оторвать глаз от темных фигур безумно кривлявшихся посреди мрамора и
блеска огней. Впечатление было потрясающее, немыслимое, и я мог бы до
бесконечности стоять так, глядя во все глаза, если бы вдруг где-то слева от
меня не раздался самый настоящий взрыв музыки. Дрожа от страха, странным
образом смешанного с восторгом, я пересек свою круглую комнату и подошел к
северному окну, из которого открывался вид на деревню и луга по кромке
болота. Глаза мои снова округлились от удивления, словно до того момента я
видел только самые обычные вещи: по залитому жутким багровым светом лугу
двигалась длинная процессия странных существ, извивавшихся, как в самом
кошмарном сне.
То скользя по земле, то паря в воздухе, одетые в белое духи болот
медленно возвращались домой к незыблимым топям и развалинам на островке; их
силуэты образовывали какие-то странные переплетения, похожие на фигуры
древних ритуальных плясок. Полупрозрачными руками размахивали они в такт
ужасной мелодии невидимых флейт, увлекая к болоту толпу батраков, неуверенно
шагавших за ними со скотской, слепой, бессмысленной покорностью, словно их
толкала вперед невидимая, но властная злая сила. Когда нимфы уже
приближались к трясине, из дверей замка под моим окном вышла еще одна кучка
спотыкавшихся, покачивавшихся, как в хмелю, людей; они наощупь пересекли
двор и влились в основную толпу на лугу. Несмотря на значительное
расстояние, я сразу же узнал в маленькой группке, присоединившейся к толпе,
выписанную с севера прислугу; особенно выделялась среди остальных уродливая,
нескладная фигура повара. Его черты и движения, ранее вызывающие у
окружающих только смех, казались теперь исполненными глубокого трагизма.
Флейты продолжали свою страшную песнь, а с развалин на острове снова
послышался барабанный бой. Не нарушая молчания, нимфы грациозно скользнули в
болото и растаяли в нем одна за другой. Ковылявшие за ними люди не были
столь уверены в своих движениях: они неловко плюхались в трясину и исчезали
в водоворотах зловонных пузырьков, едва видных в багровом свете. И как
только последний из несчастных а им оказался толстяк повар дотащился до
берега и грузно повалился в болотную жижу, флейы и барабаны смолкли,
призывные красные лучи погасли, и обреченная деревня осталась лежать в
запустении, освещенная тусклым светом ущербной луны.
Я был раздавлен всем случившимся. Что это? Сошел ли я с ума или все еще
находился в здравом рассудке? Сон это или явь? Меня спасло лишь милосердное
оцепенение, в котором я пребывал все это время. Пусть это покажется смешным,
но в тот момент я исступленно молился всем богам, каких только помнил из
школьного курса классической мифологии Артемиде, Латоне, Деметре, Персефоне
и Плутону. Самые дикие предрассудки ожили во мне. Я понял, что стал
свидетелем гибели целой деревни, и теперь в огромном пустом замке остались
только мы с Денисом Барри, чьи дерзость и упрямство и обрекли окружающих на
страшную смерть. Как только я подумал о нем, новый приступ отчаянного ужаса
овладел мною, и, лишившись последних сил, я упал там, где стоял. Это был не
обморок, но полное физическое истощение. Через некоторое время я
почувствовал порыв ледяного ветра из восточного окна и услышал
душераздирающие крики, что неслись откуда-то с нижних этажей замка. Скоро
эти вопли достигли такой неописуемой силы и пронзительности, что от одного
воспоминания о них я и теперь почти лишаюсь чувств. Однако я совершенно
точно могу сказать, что голос, столь отчаянно вопивший в тишине, принадлежал
моему несчастному другу.
Очевидно, холодный ветер и крики снова подняли меня на ноги, потому что
я отчетливо помню, как бежал сломя голову по темным комнатам и коридорам, а
потом через двор в нависшую над замком ужасную тьму. Меня нашли на рассвете:
не помня себя, я бродил в окрестностях Баллилоха. Однако прежде чем
закончить, мне следует остановиться на тех событиях, которые довели меня до
помрачения рассудка. Выйдя из леса навстречу обнаружившим меня людям, я
пытался поведать им о двух невероятных вещах, что привиделись мне в ночь
моего бегства; сами по себе незначительные, они до сих пор тревожат мой
разум, стоит лишь мне оказаться в болотистой местности или увидеть свет
луны.
Когда я бежал из проклятого Богом замка вдоль края топей, ушей моих
достиг непривычный звук: его можно услышать во всех заболоченных местах
нашей планеты, но я уверен, что в Килдерри его доселе не слыхали. В стоячих
водах, до того совершенно лишенных всякой живности, теперь кишели огромные
склизкие лягушки, непрестанно и пронзительно квакавшие в темноте но тембр
этого мерзкого кваканья как-то очень не вязался с их размерами. Они
надувались и поблескивали зеленой кожей, устремляя свои круглые глаза
куда-то вверх. Я проследил взгляд одной из мерзких тварей, что была особенно
уродлива, неловка и жирна, и увидел то, что навсегда лишило меня душевного
равновесия.
Мой взгляд уперся в развалины на отдаленном островке: от них напрямую к
луне восходил широкий луч слабого мерцающего света, не отражавшегося в воде.
В верхней части этого светящегося столба я увидел некую отчаянно
извивавшуюся чудовищно искаженную тень казалось, она боролась с тащившими ее
неведомо куда демонами. Почти лишившись остатков разума, я все же умудрился
разглядеть в этой ужасной тени чудовищное, невероятное, омерзительное,
гнусное сходство с тем, кто был когда-то Денисом Барри.
Пер. Е. Нагорных
1 2