А чего нам это стоило, и как мы извозились при этом и в чем… Ну, наши проблемы. Мы знали, чего ради.
– А земля чья?
– Моя и его. Десять процентов моих, его – девяносто. Тут раньше была такая, знаешь, лысая горка… Ничего не было. А теперь – Манхэттен твою налево.
– Ух ты… На хлеб с маслом хватает?
– Не жалуемся.
– Сколько ж тут народу сидит…
– Семь миллионов с хвостиком компаний и фирм. Не физически, конечно, физически – не больше четверти, остальные – представительства и готовые компании оффшорного типа… Два миллиарда чистых денег в год.
– Ах ты ж Боже мой…
– Это только нам с величеством в карман. А налоги все в бюджет идут. Около сорока миллиардов. Плюс зарубежные активы и поступления… Жить можно, Андрюшка. И работать, как положено! А вот там, чуть подальше, штаб-квартиры Монархической Ассамблеи, Пражского Альянса и новый аэропорт. Так вот и живем… А Злата Прага как стояла, так и стоит нетронутая, крышами краснеет и шпилями блестит… Дюхон, это мой город! Ты понимаешь или нет?!
– Честно? Ни хрена не понимаю… Как тебе это удалось?!
– Ах, дружище, скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается… Мы начали с самого начала. С кадровой политики. И амнистии.
– Какой амнистии?
– Ну, давай я тебе изложу идею. Так сказать, пунктиром. На самом деле все было, конечно же, гораздо сложнее и драматичнее, но идея была проста, как мычание… Так вот. Мы объявили широчайшую амнистию доходов для сотрудников правоохранных структур, таможенных органов, вообще всего чиновного люда. В некоторых ведомствах мы увеличили зарплату в десять раз… Мы просто сказали: ребята, мы знаем, что вы берете в лапу. Мы ничего не станем у вас отбирать. Мы целый год даем вам на раздумья, как жить дальше. За это время вы должны прийти в отделы внутренних расследований, созданные в каждом ведомстве, и дать подписку о том, что вы начинаете работать честно. После этого вы представляете подробнейшую декларацию об имуществе и банковских счетах, – все это, повторяю, остается в вашем распоряжении – и выкладываете все, что связано с вашими услугами разнообразным преступным сообществам. Тот, кто сделает так, сохранит свой пост, имущество, репутацию в обществе. Параллельно мы собираем досье на всех, и тот, кто не решится прийти добровольно, – ну, ребята, пеняйте на себя, я же предупреждал…
– И результат…
– Ты сам видишь. Нам пришлось уволить чуть больше тысячи человек. Ну, уволить… Это эвфемизм, конечно…
– То есть?
– То есть.
– Нет, – Андрей развернулся на сиденье. – Я слышал, но… Нет.
– Да, друг мой, – Майзель громко вздохнул и оскалился, – страшно. – Увы. Только так можно доказать серьезность своих намерений. Но остальные… Остальные в порядке. Некоторые работают и поныне. Мало того. Мы перекрыли весь кислород всяким мафиям, просто в один день. Мы сказали нашим полицейским: ты получаешь вторую зарплату в банде? Это не проблема. Мы заплатим тебе десять зарплат. А банда больше не может тебя шантажировать, потому что мы знаем о тебе все то, что знают они, и ты им больше ничего не должен. И мы не шлепнем тебя, как белку, если ты дашь нам присягу на верность. Бандиты продолжают давить на тебя и угрожать? Назначь им встречу и пригласи нас. Мы просверлим по паре дырок в двух десятках голов, остальные просто побегут отсюда, как мореные тараканы… Так и произошло, кстати.
– Почему во всех остальных странах так не поступают, если это действительно настолько эффективно?
– Ни у кого нет столько денег. Столько свободных денег, как было у нас, в самом начале… Это раз. Невозможно в развитой стране увеличить целой категории работников зарплату в десяток раз. Любой бюджет просто рухнет. А здесь это было возможно – при средней зарплате меньше полсотни долларов в тот момент и при массированных инвестиционных вливаниях…
– Ну… Так просто?
– Так просто. Надо только забыть прекраснодушные бредни про правовое государство. Потому что у подонков есть только одно право – на кубометр под землей. Это мое собственное гениальное открытие в области права. Я намереваюсь когда-нибудь получить за него Нобелевку. Обязательно. Вот как хотите.
– И что, этого оказалось достаточно, чтобы покончить с оргпреступностью?
– В общем, да. Конечно, фактор личного участия тому немало тоже способствовал.
– Что? Ты?!? Перестань…
– Ты плохо знаешь меня, дружище. Я не просто делал это – я делал это с большим удовольствием. Я хорошо подготовился. Еще в Лондоне… Я выходил из своего черного, как смерть, «стосорокета» с мигалками в первом экспериментальном образце экзоскафандра, в кевларовом плаще и с двумя армейскими «Глоками» тридцать восьмого калибра с глушителями и магазинами на сорок патронов. И мочил эту мразь, не отходя от кассы… Так, что они побежали. Потому что круче них никого не было здесь раньше. Они думали, что так будет теперь всегда. Что они положили эту страну себе в карман. Сначала задавили танками в шестьдесят восьмом, а теперь замордовали своим накатом, наглой силой отморозков с волынами, легкими на выстрел, с дурными нефтегазовыми бабками… А вот и вряд ли. Не вышло.
– Дан… Прекрати. Это даже не смешно.
– Я и не собирался тебя веселить. Я тебе рассказываю, что здесь происходило. За полгода мы вымели все углы в стране. Здесь больше нет мафии, дружище. Ни русской, ни чеченской, ни азербайджанской, ни цыганской. Никакой. И никакая другая не пришла им на смену. Потому что все хотят жить и заниматься любовью. И у нас теперь тихо, очень чисто и очень спокойно.
– Ты?! Ты это делал? Нет, это просто…
– Ну, не я один. Но я тоже. Конечно, я столько в жизни никогда не болтал и не уговаривал никого, как тогда, в период подготовки… Это сейчас каждое мое слово ловят на лету… Ах, Дюхон, – Майзель прищелкнул языком и мечтательно усмехнулся. – Я был тогда такой молодой… И король был молод. Мы быстренько купили ангар в промзоне, поставили охрану, тарелки приемников и излучателей, наладили связь… Первая сотовая сеть, телефоны размером и весом с подвесной магазин к станковому пулемету Калашникова… Как мы носились тогда по всей стране… Иногда я жалею о том, что все кончилось. Правда. Столько адреналина не выхлестывалось мне в кровь с тех пор никогда…
– И что, это как-то удается контролировать?
– Да была же вся инфраструктура… Мы только оснастили ее новыми техническими средствами. И подняли мотивацию не на порядок даже – на десять. Мы не входим ни в какие шенгенские зоны, визы для граждан стран, не входящих в Пражский Альянс, выдаются через посольства, для всех остальных – на границе, пограничники с такими приборчиками ходят, сканерами отпечатков. Виза тоже имеет штрих-код, подделать визу невозможно. Подъезжает, скажем, автомобиль к границе. Все, кто старше шестнадцати, пожалуйте ручку на сканер. Проверка занимает несколько секунд. Все в порядке – следуйте дальше. Не в порядке – разворот и до свидания. Каждый въехавший автомобиль получает наклейку на лобовое стекло со штрих-кодом. По внешним признакам он расшифровке не поддается. Все правонарушения, совершенные в стране, регистрируются и попадают в центр обработки вместе с отпечатками. И фейс-контроль. Обязательно.
– Ну, допустим. А как получается контролировать доходы?
– Это тоже было продумано. У нас теперь практически нет оборота наличных денег. Ну, то есть он, конечно же, есть, но составляет менее двух процентов от массы денежного оборота в стране. Мы даже каждому туристу предлагаем открыть банковский счет и положить на него все деньги, которые он с собой привез, потому что наличные в нашей стране не нужны просто. Операции проходят через платежные карты, то есть через банковские счета. Поэтому ничего невозможно укрыть. Как ты знаешь, у нас очень низкие налоги, самые низкие в мире для реального сектора экономики. И НДС очень маленький – пять процентов. Поэтому у нас тут экономический рай вместе с экономическим бумом. Уже много лет. А нашим чиновникам неинтересно, небезопасно – смертельно небезопасно, и им это отлично известно, – да и попросту негде воровать. Их мало и они исполняют приказы, а не издают их. И зарплаты у них поэтому просто умопомрачительные. Нигде таких нет. Поэтому у нас мало полицейских, они экипированы лучше всех полицейских в мире и зарплаты у них тоже умопомрачительные. И в бандитов, если таковые вдруг заводятся, они сначала стреляют, а потом выясняют, собирался ли он что-нибудь сделать или просто чисто так прогуливался…
– И во сколько тебе все это обошлось?
– Да какая разница?!. Андрюшка, ты пойми… Цель состояла в том, чтобы доказать всем: много денег – всего-навсего инструмент для того, чтобы делать какие-то очень правильные вещи. Чтобы людям жилось удобно в этом мире, понимаешь? Я знаю, что мало кто в это верит. Мало кто допускает, что мною двигают какие-то иные мотивы, кроме страсти к наживе и жажды власти. Именно поэтому я никогда и никого не пускаю внутрь. И все, кто работает у меня и на меня, знают: разговоры – это смерть. Совсем без утечек не бывает, конечно. Но мы это, в общем и целом, контролируем. Пусть думают, что хотят, пусть строят любые гипотезы… Но никто и никогда не услышит от меня ни слова в свою собственную защиту. Я не собираюсь оправдываться, – потому что мои друзья, мой король и очень многие здесь знают, как обстоит все на самом деле. На остальных мне, в общем-то, плевать. Я тебе больше скажу, Дюхон. Я думаю, что если бы все поняли, что и зачем я делаю, то они бы жизни не пожалели, чтобы мне помешать. А так… Пусть думают, что мы мафия. Очень многим людям гораздо легче поверить в злой умысел, нежели в добрый. Тем более, что методы у нас, как говорится, спорные. Ну, ничего. Бой – он все покажет. И показывает… Приехали!
ПРАГА, «GOLEM INTERWORLD PLAZA». МАРТ
Кабинет Майзеля произвел на Андрея неизгладимое впечатление: огромный, наверное, на пол-этажа центральной башни, основание которой – квадрат со стороной метров сто, если не больше, везде стекло, металл и кожа, ни одного телефона – только три громадных ЖК-панели на столе… Впрочем, столом это можно было назвать лишь по привычке. Это была какая-то конструкция, которая росла, казалось, прямо из пола, и имела такие размеры, что сидеть там было бы впору самому что ни на есть настоящему дракону. Ну, и кресло, конечно… Чудеса современной эргономики. Взгляд его свободно скользнул – еще раз – по необъятному окну в целую стену, по матово-черной панели другой стены, служившей наверняка еще одним экраном, по гигантскому столу для совещаний на полсотни посадочных мест, по мягкому углу с огромным и замечательно уютным на вид С-образным диваном из нежной кожи цвета слоновой кости… Здесь вообще было удивительно светло. Андрей не сразу разобрал, что вся эта игра света умело скомбинирована из естественного источника – окна и множества искусно припрятанных светильников. Майзель легонько подтолкнул его к дивану:
– Нравится?
– Честно?
– Обязательно.
– Крышу срывает. Понятие «нравится – не нравится»… Иррелевантно.
– Спасибо.
– Не за что. Ты действительно изменился ужасно. Я себе представляю, что подумал бедный Ярухито, когда сюда попал…
– Превосходное наблюдение. Именно на такой эффект это и рассчитано. Не хочешь душ принять с дороги?
– Тоже здесь?!
– Я тут живу, – вздохнул Майзель.
– Что, постоянно?!
– Ну… почти.
– Нет. Нет, нет… Этому завидовать нельзя. Это просто бред. Ты что, правда один?!.
– Обязательно. Один, как перст. Друзья, единомышленники, соратники, сотрудники, секретари, охрана, и курьеры, курьеры, курьеры… Дракон должен быть один. Иначе – какой же это дракон?
– Похоже, ты на самом деле от этого не в большом восторге…
– Ну, дружище, ты просто наступил на мою любимую мозоль.
– Извини, – Андрей испытующе посмотрел на Майзеля. – Может, расскажешь?
– Да нечего рассказывать, – Майзель пожал плечами, сел наискосок от Андрея и нажал какую-то кнопку. Столешница «журнального» столика разъехалась, открыв причудливо подсвеченные бар и холодильник. – Что пить будешь?
– Все равно…
– Тогда коньячку?
– Давай коньячку…
Майзель разлил по широкобедрым бокалам маслянисто-янтарный напиток, достал лимон, сыр, ловко приготовил по «канапе имени Николая Второго» [18] – в просторечии «пыж гвардейский» – себе и Корабельщикову:
– Ну… лэхаим [19] , дружище…
– Лэхаим, – усмехнулся Андрей. – Ну, лэхаим, значит… – Он отхлебнул, посмаковал вкус и послевкусие. – Что это за нектар?
– Что-то из королевских запасов. Я в этом ни черта не смыслю. Вацлав – да. Все ж таки воспитание, сам понимаешь…
– Вы правда такие друзья?
– Мы правда такие друзья, – кивнул Майзель. – Я его тоже спас. А потом мы стали друзьями. То есть сначала стали… но это неважно. Важно, что мы продолжаем ими быть. Когда мы все тут перевернули… Когда он стал королем… Он спросил: что я могу для тебя сделать? Я сказал: останься моим другом и помогай мне. Потому что большей награды для меня не может быть… Так и произошло. И я нахожу это замечательным. Он великий человек. И я столькому от него научился, что это словами и рассказать невозможно. Если б не он, не его воля и разум, ничего этого не было бы, Дюхон. Он – мое самое главное сокровище, мой клад. А, кроме того, – я его люблю просто, на самом деле…
– Как все, что мы создаем своими руками…
– Обязательно, Дюхон. Обязательно. Даже не создал, – достал из ножен… У тебя семейные фото с собой?
– Да…
– Показывай.
Корабельщиков достал из бумажника маленькие фотографии Татьяны и Сонечки и одну побольше, где они были все вместе. Майзель долго рассматривал снимки, и что-то такое делалось с его лицом…
– Сколько Сонечке тут?
– Семь. Это недавняя совсем фотография. Что это такое, Дан?! Что за ерунда, бляха-муха?! Чего ты себе насочинял, вместо нормальной жизни?!
– Ты с ума сошел, Дюхон. Кто ж такое выдержит-то? – Майзель плавно обвел руками вокруг себя. – Таких женщин не бывает на свете, дружище. А для тела у меня все есть. И самого высшего качества. Уж поверь. Могу и тебя угостить…
– Да уж кто б сомневался… Только я не по этому делу. – Андрей отвернулся.
– Я знаю. Я помню… Не дуйся. Давай еще по глоточку…
Они снова легонько чокнулись и выпили. Андрей поставил бокал на столик:
– Это правда, что ты не спишь?
– Ты устал? Извини…
– Нет, нет. Не в этом дело. Но… Ты же не можешь постоянно работать.
– Я много работаю. Постоянно, но не все время. Я и развлекаюсь тоже с большим удовольствием.
– Как? Казино? Ночные клубы?
– Фу. Дружище. От тебя такое услышать…
– А как? Как может развлекаться человек, который достиг всего?
– Всего? Да я еще только начал, Дюхон… А развлекаюсь я изысканно. Если у меня есть настроение, я провожу его с милой девушкой по имени Марта, которая прекрасно знает свое место и отлично выполняет роль. И у меня иногда возникает ощущение, что делает она это вовсе не за деньги…
Он усмехнулся так, что Корабельщиков поежился. И посмотрел на Майзеля:
– Ты определенно здорово изменился. Раньше ты девушками не слишком интересовался…
– Я и сейчас не интересуюсь. Ну, она просто меня моложе, поэтому я ее так назвал… Я стал старше. На целую жизнь, – он сделал еще один глоток. – Ну, не будем о грустном… А если настроение другое, просто иду гулять по городу, который люблю больше всех других городов на свете. В том числе и потому, что самые красивые на свете женщины, кажется, все живут здесь… И если вижу какой-нибудь непорядок в этом городе, я его ликвидирую. Гарун-аль-Рашид, в общем.
– Охраняешь мирный сон пражан?
– Что, так прямо и написано?
– Да. Так прямо и написано. В энциклопедии…
– Сподобился, значит. Ну, пускай. Что выросло, то выросло…
– Можно, я тебя одну вещь спрошу?
– Можно. Ныряй. Тут неглубоко.
– Что по поводу всего этого думает Мельницкий Ребе [20] ?
– Ребе? – Майзель пожал плечами. – Что он может думать? Что я апикойрес [21] , почти что шейгец [22] , мишугинер [23] , шмаровозник [24] и так далее. Понятно, у меня есть люди в его окружении, с которыми контакт налажен, но с самим Ребе… – Он вздохнул, коротко глянул на Андрея. – Ну, это же так просто. Что должен делать хороший еврей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
– А земля чья?
– Моя и его. Десять процентов моих, его – девяносто. Тут раньше была такая, знаешь, лысая горка… Ничего не было. А теперь – Манхэттен твою налево.
– Ух ты… На хлеб с маслом хватает?
– Не жалуемся.
– Сколько ж тут народу сидит…
– Семь миллионов с хвостиком компаний и фирм. Не физически, конечно, физически – не больше четверти, остальные – представительства и готовые компании оффшорного типа… Два миллиарда чистых денег в год.
– Ах ты ж Боже мой…
– Это только нам с величеством в карман. А налоги все в бюджет идут. Около сорока миллиардов. Плюс зарубежные активы и поступления… Жить можно, Андрюшка. И работать, как положено! А вот там, чуть подальше, штаб-квартиры Монархической Ассамблеи, Пражского Альянса и новый аэропорт. Так вот и живем… А Злата Прага как стояла, так и стоит нетронутая, крышами краснеет и шпилями блестит… Дюхон, это мой город! Ты понимаешь или нет?!
– Честно? Ни хрена не понимаю… Как тебе это удалось?!
– Ах, дружище, скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается… Мы начали с самого начала. С кадровой политики. И амнистии.
– Какой амнистии?
– Ну, давай я тебе изложу идею. Так сказать, пунктиром. На самом деле все было, конечно же, гораздо сложнее и драматичнее, но идея была проста, как мычание… Так вот. Мы объявили широчайшую амнистию доходов для сотрудников правоохранных структур, таможенных органов, вообще всего чиновного люда. В некоторых ведомствах мы увеличили зарплату в десять раз… Мы просто сказали: ребята, мы знаем, что вы берете в лапу. Мы ничего не станем у вас отбирать. Мы целый год даем вам на раздумья, как жить дальше. За это время вы должны прийти в отделы внутренних расследований, созданные в каждом ведомстве, и дать подписку о том, что вы начинаете работать честно. После этого вы представляете подробнейшую декларацию об имуществе и банковских счетах, – все это, повторяю, остается в вашем распоряжении – и выкладываете все, что связано с вашими услугами разнообразным преступным сообществам. Тот, кто сделает так, сохранит свой пост, имущество, репутацию в обществе. Параллельно мы собираем досье на всех, и тот, кто не решится прийти добровольно, – ну, ребята, пеняйте на себя, я же предупреждал…
– И результат…
– Ты сам видишь. Нам пришлось уволить чуть больше тысячи человек. Ну, уволить… Это эвфемизм, конечно…
– То есть?
– То есть.
– Нет, – Андрей развернулся на сиденье. – Я слышал, но… Нет.
– Да, друг мой, – Майзель громко вздохнул и оскалился, – страшно. – Увы. Только так можно доказать серьезность своих намерений. Но остальные… Остальные в порядке. Некоторые работают и поныне. Мало того. Мы перекрыли весь кислород всяким мафиям, просто в один день. Мы сказали нашим полицейским: ты получаешь вторую зарплату в банде? Это не проблема. Мы заплатим тебе десять зарплат. А банда больше не может тебя шантажировать, потому что мы знаем о тебе все то, что знают они, и ты им больше ничего не должен. И мы не шлепнем тебя, как белку, если ты дашь нам присягу на верность. Бандиты продолжают давить на тебя и угрожать? Назначь им встречу и пригласи нас. Мы просверлим по паре дырок в двух десятках голов, остальные просто побегут отсюда, как мореные тараканы… Так и произошло, кстати.
– Почему во всех остальных странах так не поступают, если это действительно настолько эффективно?
– Ни у кого нет столько денег. Столько свободных денег, как было у нас, в самом начале… Это раз. Невозможно в развитой стране увеличить целой категории работников зарплату в десяток раз. Любой бюджет просто рухнет. А здесь это было возможно – при средней зарплате меньше полсотни долларов в тот момент и при массированных инвестиционных вливаниях…
– Ну… Так просто?
– Так просто. Надо только забыть прекраснодушные бредни про правовое государство. Потому что у подонков есть только одно право – на кубометр под землей. Это мое собственное гениальное открытие в области права. Я намереваюсь когда-нибудь получить за него Нобелевку. Обязательно. Вот как хотите.
– И что, этого оказалось достаточно, чтобы покончить с оргпреступностью?
– В общем, да. Конечно, фактор личного участия тому немало тоже способствовал.
– Что? Ты?!? Перестань…
– Ты плохо знаешь меня, дружище. Я не просто делал это – я делал это с большим удовольствием. Я хорошо подготовился. Еще в Лондоне… Я выходил из своего черного, как смерть, «стосорокета» с мигалками в первом экспериментальном образце экзоскафандра, в кевларовом плаще и с двумя армейскими «Глоками» тридцать восьмого калибра с глушителями и магазинами на сорок патронов. И мочил эту мразь, не отходя от кассы… Так, что они побежали. Потому что круче них никого не было здесь раньше. Они думали, что так будет теперь всегда. Что они положили эту страну себе в карман. Сначала задавили танками в шестьдесят восьмом, а теперь замордовали своим накатом, наглой силой отморозков с волынами, легкими на выстрел, с дурными нефтегазовыми бабками… А вот и вряд ли. Не вышло.
– Дан… Прекрати. Это даже не смешно.
– Я и не собирался тебя веселить. Я тебе рассказываю, что здесь происходило. За полгода мы вымели все углы в стране. Здесь больше нет мафии, дружище. Ни русской, ни чеченской, ни азербайджанской, ни цыганской. Никакой. И никакая другая не пришла им на смену. Потому что все хотят жить и заниматься любовью. И у нас теперь тихо, очень чисто и очень спокойно.
– Ты?! Ты это делал? Нет, это просто…
– Ну, не я один. Но я тоже. Конечно, я столько в жизни никогда не болтал и не уговаривал никого, как тогда, в период подготовки… Это сейчас каждое мое слово ловят на лету… Ах, Дюхон, – Майзель прищелкнул языком и мечтательно усмехнулся. – Я был тогда такой молодой… И король был молод. Мы быстренько купили ангар в промзоне, поставили охрану, тарелки приемников и излучателей, наладили связь… Первая сотовая сеть, телефоны размером и весом с подвесной магазин к станковому пулемету Калашникова… Как мы носились тогда по всей стране… Иногда я жалею о том, что все кончилось. Правда. Столько адреналина не выхлестывалось мне в кровь с тех пор никогда…
– И что, это как-то удается контролировать?
– Да была же вся инфраструктура… Мы только оснастили ее новыми техническими средствами. И подняли мотивацию не на порядок даже – на десять. Мы не входим ни в какие шенгенские зоны, визы для граждан стран, не входящих в Пражский Альянс, выдаются через посольства, для всех остальных – на границе, пограничники с такими приборчиками ходят, сканерами отпечатков. Виза тоже имеет штрих-код, подделать визу невозможно. Подъезжает, скажем, автомобиль к границе. Все, кто старше шестнадцати, пожалуйте ручку на сканер. Проверка занимает несколько секунд. Все в порядке – следуйте дальше. Не в порядке – разворот и до свидания. Каждый въехавший автомобиль получает наклейку на лобовое стекло со штрих-кодом. По внешним признакам он расшифровке не поддается. Все правонарушения, совершенные в стране, регистрируются и попадают в центр обработки вместе с отпечатками. И фейс-контроль. Обязательно.
– Ну, допустим. А как получается контролировать доходы?
– Это тоже было продумано. У нас теперь практически нет оборота наличных денег. Ну, то есть он, конечно же, есть, но составляет менее двух процентов от массы денежного оборота в стране. Мы даже каждому туристу предлагаем открыть банковский счет и положить на него все деньги, которые он с собой привез, потому что наличные в нашей стране не нужны просто. Операции проходят через платежные карты, то есть через банковские счета. Поэтому ничего невозможно укрыть. Как ты знаешь, у нас очень низкие налоги, самые низкие в мире для реального сектора экономики. И НДС очень маленький – пять процентов. Поэтому у нас тут экономический рай вместе с экономическим бумом. Уже много лет. А нашим чиновникам неинтересно, небезопасно – смертельно небезопасно, и им это отлично известно, – да и попросту негде воровать. Их мало и они исполняют приказы, а не издают их. И зарплаты у них поэтому просто умопомрачительные. Нигде таких нет. Поэтому у нас мало полицейских, они экипированы лучше всех полицейских в мире и зарплаты у них тоже умопомрачительные. И в бандитов, если таковые вдруг заводятся, они сначала стреляют, а потом выясняют, собирался ли он что-нибудь сделать или просто чисто так прогуливался…
– И во сколько тебе все это обошлось?
– Да какая разница?!. Андрюшка, ты пойми… Цель состояла в том, чтобы доказать всем: много денег – всего-навсего инструмент для того, чтобы делать какие-то очень правильные вещи. Чтобы людям жилось удобно в этом мире, понимаешь? Я знаю, что мало кто в это верит. Мало кто допускает, что мною двигают какие-то иные мотивы, кроме страсти к наживе и жажды власти. Именно поэтому я никогда и никого не пускаю внутрь. И все, кто работает у меня и на меня, знают: разговоры – это смерть. Совсем без утечек не бывает, конечно. Но мы это, в общем и целом, контролируем. Пусть думают, что хотят, пусть строят любые гипотезы… Но никто и никогда не услышит от меня ни слова в свою собственную защиту. Я не собираюсь оправдываться, – потому что мои друзья, мой король и очень многие здесь знают, как обстоит все на самом деле. На остальных мне, в общем-то, плевать. Я тебе больше скажу, Дюхон. Я думаю, что если бы все поняли, что и зачем я делаю, то они бы жизни не пожалели, чтобы мне помешать. А так… Пусть думают, что мы мафия. Очень многим людям гораздо легче поверить в злой умысел, нежели в добрый. Тем более, что методы у нас, как говорится, спорные. Ну, ничего. Бой – он все покажет. И показывает… Приехали!
ПРАГА, «GOLEM INTERWORLD PLAZA». МАРТ
Кабинет Майзеля произвел на Андрея неизгладимое впечатление: огромный, наверное, на пол-этажа центральной башни, основание которой – квадрат со стороной метров сто, если не больше, везде стекло, металл и кожа, ни одного телефона – только три громадных ЖК-панели на столе… Впрочем, столом это можно было назвать лишь по привычке. Это была какая-то конструкция, которая росла, казалось, прямо из пола, и имела такие размеры, что сидеть там было бы впору самому что ни на есть настоящему дракону. Ну, и кресло, конечно… Чудеса современной эргономики. Взгляд его свободно скользнул – еще раз – по необъятному окну в целую стену, по матово-черной панели другой стены, служившей наверняка еще одним экраном, по гигантскому столу для совещаний на полсотни посадочных мест, по мягкому углу с огромным и замечательно уютным на вид С-образным диваном из нежной кожи цвета слоновой кости… Здесь вообще было удивительно светло. Андрей не сразу разобрал, что вся эта игра света умело скомбинирована из естественного источника – окна и множества искусно припрятанных светильников. Майзель легонько подтолкнул его к дивану:
– Нравится?
– Честно?
– Обязательно.
– Крышу срывает. Понятие «нравится – не нравится»… Иррелевантно.
– Спасибо.
– Не за что. Ты действительно изменился ужасно. Я себе представляю, что подумал бедный Ярухито, когда сюда попал…
– Превосходное наблюдение. Именно на такой эффект это и рассчитано. Не хочешь душ принять с дороги?
– Тоже здесь?!
– Я тут живу, – вздохнул Майзель.
– Что, постоянно?!
– Ну… почти.
– Нет. Нет, нет… Этому завидовать нельзя. Это просто бред. Ты что, правда один?!.
– Обязательно. Один, как перст. Друзья, единомышленники, соратники, сотрудники, секретари, охрана, и курьеры, курьеры, курьеры… Дракон должен быть один. Иначе – какой же это дракон?
– Похоже, ты на самом деле от этого не в большом восторге…
– Ну, дружище, ты просто наступил на мою любимую мозоль.
– Извини, – Андрей испытующе посмотрел на Майзеля. – Может, расскажешь?
– Да нечего рассказывать, – Майзель пожал плечами, сел наискосок от Андрея и нажал какую-то кнопку. Столешница «журнального» столика разъехалась, открыв причудливо подсвеченные бар и холодильник. – Что пить будешь?
– Все равно…
– Тогда коньячку?
– Давай коньячку…
Майзель разлил по широкобедрым бокалам маслянисто-янтарный напиток, достал лимон, сыр, ловко приготовил по «канапе имени Николая Второго» [18] – в просторечии «пыж гвардейский» – себе и Корабельщикову:
– Ну… лэхаим [19] , дружище…
– Лэхаим, – усмехнулся Андрей. – Ну, лэхаим, значит… – Он отхлебнул, посмаковал вкус и послевкусие. – Что это за нектар?
– Что-то из королевских запасов. Я в этом ни черта не смыслю. Вацлав – да. Все ж таки воспитание, сам понимаешь…
– Вы правда такие друзья?
– Мы правда такие друзья, – кивнул Майзель. – Я его тоже спас. А потом мы стали друзьями. То есть сначала стали… но это неважно. Важно, что мы продолжаем ими быть. Когда мы все тут перевернули… Когда он стал королем… Он спросил: что я могу для тебя сделать? Я сказал: останься моим другом и помогай мне. Потому что большей награды для меня не может быть… Так и произошло. И я нахожу это замечательным. Он великий человек. И я столькому от него научился, что это словами и рассказать невозможно. Если б не он, не его воля и разум, ничего этого не было бы, Дюхон. Он – мое самое главное сокровище, мой клад. А, кроме того, – я его люблю просто, на самом деле…
– Как все, что мы создаем своими руками…
– Обязательно, Дюхон. Обязательно. Даже не создал, – достал из ножен… У тебя семейные фото с собой?
– Да…
– Показывай.
Корабельщиков достал из бумажника маленькие фотографии Татьяны и Сонечки и одну побольше, где они были все вместе. Майзель долго рассматривал снимки, и что-то такое делалось с его лицом…
– Сколько Сонечке тут?
– Семь. Это недавняя совсем фотография. Что это такое, Дан?! Что за ерунда, бляха-муха?! Чего ты себе насочинял, вместо нормальной жизни?!
– Ты с ума сошел, Дюхон. Кто ж такое выдержит-то? – Майзель плавно обвел руками вокруг себя. – Таких женщин не бывает на свете, дружище. А для тела у меня все есть. И самого высшего качества. Уж поверь. Могу и тебя угостить…
– Да уж кто б сомневался… Только я не по этому делу. – Андрей отвернулся.
– Я знаю. Я помню… Не дуйся. Давай еще по глоточку…
Они снова легонько чокнулись и выпили. Андрей поставил бокал на столик:
– Это правда, что ты не спишь?
– Ты устал? Извини…
– Нет, нет. Не в этом дело. Но… Ты же не можешь постоянно работать.
– Я много работаю. Постоянно, но не все время. Я и развлекаюсь тоже с большим удовольствием.
– Как? Казино? Ночные клубы?
– Фу. Дружище. От тебя такое услышать…
– А как? Как может развлекаться человек, который достиг всего?
– Всего? Да я еще только начал, Дюхон… А развлекаюсь я изысканно. Если у меня есть настроение, я провожу его с милой девушкой по имени Марта, которая прекрасно знает свое место и отлично выполняет роль. И у меня иногда возникает ощущение, что делает она это вовсе не за деньги…
Он усмехнулся так, что Корабельщиков поежился. И посмотрел на Майзеля:
– Ты определенно здорово изменился. Раньше ты девушками не слишком интересовался…
– Я и сейчас не интересуюсь. Ну, она просто меня моложе, поэтому я ее так назвал… Я стал старше. На целую жизнь, – он сделал еще один глоток. – Ну, не будем о грустном… А если настроение другое, просто иду гулять по городу, который люблю больше всех других городов на свете. В том числе и потому, что самые красивые на свете женщины, кажется, все живут здесь… И если вижу какой-нибудь непорядок в этом городе, я его ликвидирую. Гарун-аль-Рашид, в общем.
– Охраняешь мирный сон пражан?
– Что, так прямо и написано?
– Да. Так прямо и написано. В энциклопедии…
– Сподобился, значит. Ну, пускай. Что выросло, то выросло…
– Можно, я тебя одну вещь спрошу?
– Можно. Ныряй. Тут неглубоко.
– Что по поводу всего этого думает Мельницкий Ребе [20] ?
– Ребе? – Майзель пожал плечами. – Что он может думать? Что я апикойрес [21] , почти что шейгец [22] , мишугинер [23] , шмаровозник [24] и так далее. Понятно, у меня есть люди в его окружении, с которыми контакт налажен, но с самим Ребе… – Он вздохнул, коротко глянул на Андрея. – Ну, это же так просто. Что должен делать хороший еврей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12