Он потопал ногами, покрутился на месте, оглянулся по сторонам и юркнул в караульное помещение. "Мне это только и надо. Если вылез один пробой, вылезет и второй, - начал мысленно подбадривать себя Ваня. - А за вторым третий. А за ним... Надо спешить..." Цыганок снова взялся за клин. Потом он сидел на нарах и дул на искалеченные пальцы.
На полу лежал второй пробой.
Ваня заставил себя подняться. Глаза его остановились на соломенном тюфяке. "Елки зеленые, как же я раньше не додумался!" Он сложил тюфяк пополам и примостил его на подоконнике. Теперь не надо было подтягиваться, чтобы посмотреть, что делает часовой. Да и верхние пробои были рядом...
Наконец оконце чистое. Колючая решетка отогнута в сторону.
Сдерживая дыхание, Цыганок слушал ночь. Она была светлая и спокойная. Из караульного помещения доносился глуховатый патефонный голос.
Ваня начал протискиваться в оконце. Держась за колючую решетку, которая теперь держалась на двух пробоях, перебросил ноги.
В морозной тишине громка заскрипела дверь.
Ваня глянул вниз, и словно кто-то ударил его под самое сердце: на крыльце караульного помещения стоял часовой.
Ване стало дурно. Слабели руки.
Часовой осмотрелся по сторонам, бросил под ноги окурок и закрыл за собой дверь.
Ваня сорвался вниз.
Удар смягчил глубокий снег.
6
Бабушка подняла голову, прислушалась. Кто-то тихонько стучал в окно. "Кто же это в такое время? Ванечку забрали. И просила, и молила тех фашистовцев, чтобы отпустили, - где там! Чтоб они, изверги, так своих детей видели!"
Кряхтя, бабушка сползла с печи. В темноте нащупала валенки, сунула в них ноги и заковыляла к выходу.
- И кто там?
- Открой, баб. Это я.
Старуха оперлась о косяк, непослушной рукой отодвинула засов. Заколотилось сердце.
На пороге стоял Ваня.
- Дитятко ты мое родное! Ох, боже мой, боже! А внучек ты мой золотой!..
- Тише, бабуля, - закрыл дверь Ваня. - Идем в хату. Света не зажигай, не надо. Слышь?
- А чего бояться? Тебя ж, наверно, выпустили?
- Нет, бабуля. Я удрал.
- О, господи! А что же с тобой теперь будет? А куда же ты теперь, мое дитятко?
- Не знаю. Куда-нибудь... Ты только перевяжи мне руки и дай рукавицы.
Старуха заметалась по хате. Нашла чистую тряпицу, разорвала ее на полоски и начала перебинтовывать искалеченные пальцы Вани.
- Может, ты поешь? В такую стужу голодный...
- Некогда, баб. Положи что-нибудь в карман.
- Ванечка, послушай меня, дитятко. Иди в Шумилино к дядьке Василю. Он тебя и накормит, и теплый угол даст.
- А что? Запросто. Елки зеленые, как я сам не додумался? Ну, баб, я пойду. Мне нельзя здесь больше оставаться. Кроме шуток.
- Дай я тебя поцелую, внучек... Ой, что ж они с тобой сделали! А чтоб им, иродам...
- До свидания, бабуля.
- Ваня... Ванечка-а...
Ночь была светлая и холодная. Старуха стояла на крыльце, и плечи ее вздрагивали от беззвучных рыдании.
Трясясь от страха за внука и от холода, она вернулась в хату и полезла на печь. Только улеглась, как дверь в сенях затрещала от ударов. Грохнула об стену сломанная дверь. Забренчало опрокинутое ведро. Широко распахнулась дверь хаты, дохнуло холодом. Лучи карманных фонариков забегали по комнате, ослепили старуху.
- Слазь с печи! - приказал кто-то по-русски.
Ей даже не дали надеть валенки. По холодным половицам старуха подошла к столу, нащупала коптилку. Спичка дрожала в старческой руке.
Тусклый свет от коптилки упал на лица пришедших. Старуха узнала фельдфебеля, который арестовывал внука. С ним было несколько солдат и полицейских...
- Где Цыганок? Где твой внук Ваня?
- Не ведаю, паночки, - пожала плечами старуха. - Как забрали вы его - с той поры и не видела.
- Не видела? Брешешь, карга! Твой змееныш удрал! Он был здесь. Обыскать!
Солдаты и полицейские посбрасывали с кровати подушки, постаскивали одеяла. Полетела на пол из шкафа одежда. Зазвенело разбитое зеркало.
Старуха стояла среди этого содома и плакала.
- Где Цыганок?
- Не было его здесь, паночки. Не видела я его...
- Ах ты, жаба старая!
Полицейский пнул ее в грудь. Взмахнув руками, старая женщина упала на пол.
Фельдфебель гаркнул что-то солдатам. Те выбежали на улицу и вернулись с канистрой бензина. Старуха заголосила.
Фельдфебель что-то приказал русоволосому солдату, а сам с остальными выскочил из хаты.
Старуха все поняла. Она умолкла и широко открытыми глазами смотрела на канистру. Солдат подошел к ней и показал пальцем на дверь. Бабушка, держась за стену, сделала шаг к выходу. И сразу же за ее спиной вспыхнуло, загудело пламя. Солдат подхватил старуху под мышки, вытащил во двор.
- Ганс, ком!
Светловолосый солдат выпустил из рук бабушку, подскочил к фельдфебелю, вытянулся.
Фельдфебель наотмашь ударил его по лицу. Солдат пошатнулся, но устоял на ногах. Фельдфебель ударил снова. Солдат отлетел к забору.
Фельдфебель поморщился, подул на руку и направился к калитке. Солдат вытер ладонью окровавленный рот и подмигнул бабушке. В свете пламени блеснул золотой зуб.
Огонь через окна вырвался на улицу. В небо взметнулись искры.
Пламя озаряло согбенную фигуру бабушки. Она не плакала. Не было слез.
Вокруг плавился снег.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
1
Морозным утром Цыганок стоял на станции Шумилино. Мимо тяжело прогромыхал эшелон. Платформы, пушки, танковые горбы - все было покрыто изморозью.
На сортировочной дудукал рожок - формировали товарняк. Несколько минут назад Ваня узнал у поджарого угрюмого смазчика, что эшелон пойдет через Оболень. "Как раз то, что мне надо, - подумал Цыганок. - Прицеплюсь на ходу - и будьте здоровы".
Ване не повезло. Добравшись до Шумилина, он, даже не заходя во двор дяди Василя, понял, что здесь ему делать нечего: окна хаты были заколочены горбылями, на искристом снегу от калитки к крыльцу не было ни одного следа.
На два дня Ване дал приют сосед дяди Василя дед Мартын, который жил с невесткой и тремя внуками напротив дядиного двора. Он-то и рассказал Цыганку о том, что произошло. Две недели назад на рассвете немцы арестовали дядьку Василя. С той поры о нем не было ни слуху ни духу, будто в воду канул.
Оставаться дольше у деда. Мартына было нельзя. Ваня заметил, что невестка старика, которая в первый день с искренним участием отнеслась к нему - обмыла, перевязала искалеченные пальцы, накормила картофельным супом, - уже назавтра изменилась. Отрезав от зачерствевшей краюхи пять тоненьких ломтиков хлеба, она как бы задумалась. И только потом, со вздохом, отрезала шестой. То же самое было, когда она делила на всех маленький чугунок отварной картошки...
Ваня поднял воротник, спрятался за контейнер и стал ждать. Этой ночью у него созрело решение отправиться в Оболень. На такую мысль, сам того не сознавая, его натолкнул дед Мартын. Вечером, подшивая при свете смолистой лучины стоптанный валенок, он с восхищением рассказывал о каких-то хлопцах, от которых "германец крутится, как жаба на горячих углях". Ваня понял, что в Оболени действует подполье. "Попробую связаться с ребятами, - решил он. Если ничего не получится - буду искать партизан". И вот на рассвете Цыганок осторожно выбрался из хаты деда Мартына и подался на станцию.
Старенький паровоз, тяжело отдуваясь паром, таскал платформы и теплушки.
Не заметив вблизи ничего подозрительного, Ваня подошел ближе к товарняку.
Эшелон дернулся, залязгал буферами и затих. "Сейчас отправится, подумал Цыганок. - Жаль, что с дедом не попрощался. Надо было хоть записку ему оставить".
- Ты что тут шляешься? А ну-ка пройдем со мной, пацан!
Чья-то рука крепко взяла Ваню выше локтя. Цыганок повернулся. Рядом стоял полицейский...
В комнате было накурено. Трое полицаев сидели за столом. Один из них, горбоносый, вытер ладонью жирные губы, кашлянул в кулак и сурово посмотрел на Ваниного конвоира.
- Кого привел?
- Разве не видишь, - обиженно отозвался полицейский. - Залил буркалы с утра и...
- Ну-ну! Не твое собачье дело! Я для тебя кто? Начальник. А ты для меня? Тьфу - разотру! Ясно?
Он грязно выругался, подошел к перегородке.
- Ты кто?
- Я? Я... Иван Мануйкин, - вскочил перед ним Ваня. - Ваня Мануйкин. Я, господин начальник, сирота круглый. У меня мать померла, батя убитый... Я хлебца хочу, дяденька...
- Цыц, щенок! Сиди тут и не рыпайся!
Горбоносый застегнул новый кожух, натянул на голову косматую овчинную шапку и направился к двери. На пороге обернулся и приказал:
- Федос! Позвони в фельджандармерию. Не выпускать, пока из города не приедут опознавать.
Цыганок побелел. "Как он сказал? Опознавать? Тогда крышка. Приедет фельдфебель или Шульц. Кто-кто, а они опознают! - с отчаянием подумал Ваня. - Что же делать? Сам им в лапы... У-у, балда! Надо было сидеть у деда я носа на улицу не показывать. Не выгоняли же меня..."
2
Цыганок сидел за деревянной перегородкой и смотрел в окно. Ему были хорошо видны безлюдная улица и колодец с журавлем. Иногда к колодцу подходили женщины с ведрами, набирали воду.
За заснеженные крыши домов уходило солнце. По улице от заборов и хат потянулись синеватые тени.
У Вани со вчерашнего дня маковой росинки не было во рту. Он проглотил слюну и облизал пересохшие губы. "Может, и не приедут сегодня из города. Внезапный проблеск надежды окрылил его. - Тогда попробую драпануть. А что? Запросто. Перепрыгну перегородку - и в дверь. Надо только подождать, пока потемнеет. Днем догонят, а в темноте - ищи ветра в поле..."
Цыганок посмотрел на полицейских. Тот, что привел его, сидел возле буржуйки, дымил махоркой и уныло смотрел на огонь. Розовощекий детина и одноглазый сидели за столом и лениво шлепали засаленными картами. Детина ругал какую-то старую Акулину, которая спрятала от него самогонку.
Потрескивали дрова в буржуйке, ровно гудело пламя.
Внезапно игроки за столом перешли на шепот. До Цыганка долетело одно слово - "Сталинград". Лица полицейских вытянулись. "Ишь, как хвосты поджали! Боятся, гады! Подождите, боком вам все вылезет!"
Цыганок глянул в окно. От колодца шла с коромыслом женщина. От солнца вода в ведрах сверкала малиновыми зеркальцами. Ване захотелось пить.
- Дяденьки, дайте воды! - тихо попросил он.
- Смолы напейся! - кинул через плечо одноглазый.
- Зачем ты так, - поднялся со скамьи тот, что привел Ваню, и подал кружку с водой. - Как-никак, а и он человек... Пей, сирота.
- Спасибо вам, дяденька!
- Что же это ты, сирота? - посочувствовал полицейский. - Совсем лица на тебе нет.
- Заболел я, - пожаловался Ваня.
По улице шла машина. Вот она мелькнула за окном. Мотор взревел и умолк. Затопали ноги на крыльце.
Вместе с клубами пара в помещение ввалились офицер и солдат. Полицейские вскочили со своих мест, Офицер осмотрелся вокруг, брезгливо поморщился.
- Где есть киндер? Бистро, бистро.
- Вот он, господин офицер! - подскочил к перегородке одноглазый. - С утра сидит. У нас надежно, у нас не удерет.
Офицер подошел к Ване, окинул его равнодушным взглядом. Повернулся к солдату, гревшему руки над буржуйкой, махнул кожаной перчаткой.
- Ганс!
Солдат шагнул к перегородке, взялся за барьер. Не поднимая головы, Ваня чувствовал на себе его острый взгляд. Вот немец переступил с ноги на ногу, тихо кашлянул. На полу рядом с солдатскими сапогами появились хромовые.
- Цыганок!
- Это вы у меня спрашиваете?
- Ты Цыганок? Фаня Дорофееф?
- Да что вы, господин офицер! Я Мануйкин. Иван Мануйкин. У меня мамка померла... - Ваня всхлипнул, опустил голову. - Я совсем заболел... Отпустите меня отсюда, господин офицер...
- Ти-хо! - поднял руку гитлеровец и взглянул на солдата. - Ганс!
Солдат холодными пальцами взял Цыганка за подбородок. Они встретились взглядами.
У Вани перехватило дыхание, острой болью резануло в животе. Казалось, кто-то пырнул его ножом.
По лицу солдата скользнула легкая, едва заметная усмешка. Блеснул золотой зуб.
Солдат смотрел Цыганку в глаза. "Узнал, гад! Ухмыляется... Но почему он молчит?"
- Ну? - офицер ударил перчаткой по плечу солдата. - Он?
- Найн.
Офицер повернулся к Ване, вдруг схватил его за левую руку.
- Показывайт!
Цыганок застонал от боли, затопал по полу ногами. Гитлеровец сорвал с его руки рукавицу.
- О-о! Кто калечил твой рука?
- Кто, кто, - заплакал Ваня. - Ваши солдаты, вот кто. Я хотел кушать и стащил банку консервов. Они поймали меня, зажали руку дверью...
- Правильно делайт, - усмехнулся офицер. - Надо за кража рубить вся рука.
Офицер что-то сердито сказал солдату, крутнулся на месте и направился к выходу. У двери остановился, начал натягивать перчатку.
- Полицейский, мы поехаль далеко дерефня. Малшик не выпускайт. Зафтра мы забирайт его. Фы отвечайт свой голофа.
Солдат с золотым зубом шагнул вслед за офицером через порог.
Глухо заворчал мотор. Машина уехала.
Одноглазый сплюнул, повернулся к Цыганку.
- У-у, щенок! Еще не хватало головой за тебя отвечать! И на кой черт ты притащил его сюда, Кондрат?
- Чего горло дерешь? - огрызнулся конвоир Вани. - Привел, привел... Дурак был, что привел!
3
На ночь Цыганка поместили в крестьянской хате. Она стояла почти в конце улицы, посреди большого заиндевевшего сада.
Хозяин хаты, одинокий, как понял потом Ваня, сгорбленный старик, с разрешения полицейского Кондрата налил Цыганку горячего борща из кислой капусты, отрезал большую краюху хлеба. Но как ни был голоден Ваня, еда не лезла ему в рот. И все же он немного подкрепился, а потом даже придремнул, сидя за столом.
Одноглазый, который сменил Кондрата, как только переступил порог хаты, сразу же заорал:
- Клим, волчье семя! Лампу давай. Нечего тут карасин экономничать!
Хозяин засуетился, угодливо подставил ему табуретку. Чиркнул спичкой и, сняв с лампы стекло, зажег фитиль. Трепетный огонек осветил огромную фигуру полицейского.
- Может, Тимофеюшка, с морозца чарку желаешь? - заискивающе спросил Клим. - Очень, скажу, она удачная у меня вышла. И чистая - что слеза.
- Об чем разговор? - басом ответил полицейский. - Неси! Да побольше!
Он сбросил кожух и шапку, повесил их на крюк в стене. Ватняя жилетка едва не трещала на его квадратных плечах. Полицай присел к столу, поставил карабин между ног и оперся на него руками.
Хозяин кинулся в сени, застучал там чем-то и вскоре вернулся с миской соленых огурцов и куском сала. Вытащил из шкафчика бутыль самогонки и две эмалированные кружки. Прижав буханку к груди, начал отрезать толстые душистые ломти.
Сидя на скамье, Ваня рассматривал хату. Лампа освещала часть давно не беленной печи, застекленную рамку с фотографиями на стене, блестящие шарики на спинке металлической кровати и часть потрескавшегося потолка. Цыганок перевел взгляд на полицейского, и ему стало страшно. Свет падал на низкий лоб, над которым торчали короткие жесткие волосы. Единственный глаз у полицейского едва прорезывался на большом плоском лице. Черная борода и мясистый красный нос, вздернутый кверху, придавали этому лицу надменное и в то же время жестокое выражение. "От такого пощады не жди. Такому убить, что моргнуть. Кроме шуток".
- Так давай выпьем, Тимофеюшка, - сладеньким голоском сказал хозяин. За твое здоровьечко!
Цыганок не узнавал хозяина хаты. Был человек как человек, даже посочувствовал ему. А сейчас готов этому выродку руки целовать.
- Мне за свое здоровье на бога грех обижаться, - зашевелился одноглазый, поднимая кружку. - Будь, ядрена гнида!
Выпил, схватил огурец и сунул в черную дыру рта. Начал жевать, и борода его дергалась в стороны под громкое, на всю хату чавканье. Огромной ручищей взял бутыль, налил себе полную кружку и, задрав голову, несколькими глотками опорожнил.
- Я, Клим, три дня у дружка на свадьбе гулял, - снова хватаясь за огурец, сказал одноглазый. - Так ты мне на рассвете баньку истопи. Надо хмель из головы выпарить. Да чтоб банька была как огонь!
- Это, Тимофеюшка, не пранблема, - охотно отозвался хозяин, скребя пальцами седую щетину на лице. - Эт, нашел про что говорить. Приготовим такую баньку, что и во сне не увидишь.
Ваня прислонился спиной к стене, исподлобья глянул на полицейского. "Если эта горилла утром попрется в баню, то... Елки зеленые, не потянет же он меня с собой. Вот если бы он поручил охранять меня этому старому блюдолизу! Я бы от него как нечего делать драпанул".
Цыганок закрыл глаза. Тяжелый сон сразу же сморил его. Ваня почему-то увидел себя в бане, где стояла такая жара, что нельзя было и продохнуть. Полицай лежал на полке, хрюкал, как кабан, которого щекочут за ухом. Ваня схватил голый, без листьев, веник и изо всей силы начал стегать по квадратной, заросшей волосами спине. "Шпарь, ядрена гнида! - хохотал одноглазый. - Сильней, волчье семя!" Нечем дышать. Ваня плеснул холодной водой в лицо. Сразу стало легче. "Теперь можешь мыться сам! - рявкнул одноглазый. - Разрешается перед смертью!"
Цыганок с ужасом открыл глаза и увидел перед собой страшное лицо полицейского. Одноглазая горилла подняла руку и, будто забивая гвоздь, ударила Ваню кулаком по лицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20