Еще будучи командующим войсками Ленинградского военного округа, М. Н. Тухачевский организовал в 1931 году совершенно необычный первомайский парад на Дворцовой площади.
Лучше, чем кто-либо другой, он понимал необходимость технического перевооружения Красной Армии и настойчиво добивался его. Все войска, участвовавшие в параде, за исключением военных академий, училищ и моряков, были посажены на мобилизованные автомашины. На машинах проследовала через Дворцовую площадь и дивизия авиадесантников из осоавиахимовцев.
Этот интересный эксперимент произвел большое впечатление не только на командный состав Красной Армии, но и на всех тех, кто точил зубы, готовясь воевать против СССР.

Техническая реконструкция армии немыслима была без подготовки многочисленных кадров командиров с высшим образованием и военных инженеров для различных родов войск. Проблема кадров стояла столь остро, что она рассматривалась на Политбюро ЦК партии. По докладу М. Н. Тухачевского там было принято специальное решение о развертывании на базе факультетов Военно-технической академии имени Дзержинского пяти военных академий (артиллерийской, инженерной, моторизации и механизации, связи и химзащиты), о расширении контингентов в академиях имени Фрунзе, Военно-политической, Военно-воздушной и Военно-морской, о формировании Военно-транспортной и Военно-хозяйственной академий. Реализация этого решения Политбюро возлагалась персонально на М. Н. Тухачевского, назначенного начальником вооружений РККА.
Во второй половине мая 1932 года начальник Военно-технической академии А. И. Седякин, его заместитель по политической части М. П. Баргер и начальники факультетов, среди которых был и я, получили срочный вызов в Москву. У Михаила Николаевича Тухачевского состоялось большое совещание с участием многих начальников управлений Наркомата обороны и видных командиров из войск.
Он информировал собравшихся о решении Политбюро и тут же сообщил, что в первую очередь намечено развернуть в Москве академии моторизации и механизации, химзащиты и инженерную. Временное исполнение обязанностей начальников этих академий возлагалось на начальников соответствующих факультетов Военно-технической академии – И. П. Тягунова, профессора Г. Б. Либермана и меня.
Михаил Николаевич обстоятельно изложил план коренной реорганизации всей системы высшего военного образования и вдруг объявил четырехчасовой перерыв в работе совещания.
– Пусть все присутствующие подумают об этом плане, а потом поделятся своими соображениями.
Это непривычная в практике подобных совещаний мера вполне себя оправдала. Выступления носили очень конкретный характер. И надо было видеть, с каким вниманием выслушивал их Тухачевский, как горячо ухватывался за каждое дельное предложение! В частности, он поддержал мысль, высказанную Седякиным, Баргером, Тягуновым, Либерманом и мной о развертывании новых больших академий не только за счет факультетов Военно-технической академии, но и за счет передачи Красной Армии лучших гражданских втузов с их преподавательским составом и отчасти студентами, а также учебными помещениями, общежитиями и оборудованием.
М. Н. Тухачевский поблагодарил нас за инициативу и приказал на следующий день доложить ему лично, какие именно втузы наиболее подходят для этого.
Назавтра совещание возобновилось. Участвовал нарком тяжелой промышленности, член Реввоенсовета СССР Серго Орджоникидзе. Пришли и другие руководящие работники нашей индустрии и транспорта.
Все вопросы решались согласованно и быстро. Чувствовалось, что Михаил Николаевич хорошо знает положение в народном хозяйстве, а Григорий Константинович понимает нужды Красной Армии. Совместными усилиями этих двух выдающихся государственных деятелей смело был расчищен от всех помех путь к успешному выполнению поставленной партией задачи: дать Советским Вооруженным Силам в кратчайший срок нужные кадры высококвалифицированных специалистов.
Военные академии, созданные тогда, существуют и поныне.

Михаил Николаевич частенько бывал в районе Нахабино, где в то время были сосредоточены практические занятия со слушателями Военно-инженерной академии имени В. В. Куйбышева.
Хорошо запомнился его приезд к нам в конце августа 1934 года. Меня заблаговременно предупредили, что заместитель наркома проявляет интерес к нашим работам по инженерному обеспечению действий танков и заграждениям против танков и пехоты. Мы тщательно подготовились к этому. Михаилу Николаевичу были показаны в действии минные тральщики и минные заградители, продемонстрирована переправа танков, автомашин и артиллерии на новых понтонных средствах. Затем мы ознакомили его с новыми типами инженерных препятствии против пехоты, конницы, автомашин и танков, разработанными по предложениям Д. М. Карбышева и Г. Н. Тимонова.
Почти до заката оставался он у нас, со знанием дела вникал во все инженерные тонкости, быстро схватывал полезные свойства тех или иных средств, реально представлял себе их действия в бою. Под конец М. Н. Тухачевский сердечно поблагодарил организаторов показа и выразил желание еще раз проверить нашу технику в условиях зимы.
Об этом своем намерении он не забыл и в декабре снова приехал в Нахабино. Стоял морозный день с ветром и поземкой. Но Михаил Николаевич опять до самого вечера ходил от объекта к объекту. И всех нас поразило, насколько хорошо помнил он увиденное летом, а также свои замечания и предложения, высказанные тогда.

Сохранился в памяти и другой эпизод, относящийся к тому же 1934 году. М. Н. Тухачевский сам позвонил мне по телефону и со свойственной ему вежливостью попросил:
– Если служба вам позволяет, загляните ко мне сегодня же.
На этот раз его интересовало, насколько хорошо поставлена у нас научная разработка проблем подземного строительства и какое отражение нашли они в преподавании специальных дисциплин.
– Следует помнить, – наставительно говорил он, – что в условиях грядущей войны, когда вражеская авиация постарается подвергнуть прицельному бомбометанию важнейшие военные объекты, мы обязаны будем уметь спрятать их под землей.
Я доложил, что на командном факультете в курсе фортификации даются общие сведения о подземных сооружениях и расчете их конструкций, а в курсах «Инженерные заграждения» и «Военная история» содержатся некоторые данные о подземной минной борьбе; слушателей же фортификационного и аэродромного отделений готовим к ведению подземных работ более основательно.
Мой доклад явно не удовлетворил М. Н. Тухачевского. Он обязал нас заняться и вопросом подземного строительства всерьез, тут же назвав имена специалистов, с которыми следует связаться. По инициативе Михаила Николаевича на фортификационно-строительном факультете было организовано специальное отделение подземных работ и пересмотрены должным образом учебные программы для всех остальных отделений и факультетов академии. Одновременно началось формирование нескольких строительных и одного аэродромно-инженерного батальонов, предназначавшихся исключительно для подземных работ.
Не будучи инженером, М. Н. Тухачевский не раз давал нам, дипломированным инженерам, очень предметные уроки по специальности, учил, как нужно реагировать на развитие авиации, артиллерии и другой военной техники.

Неостывающая боль, вызванная трагической гибелью этого исключительно одаренного человека, у меня лично обостряется памятью о роли, какую он сыграл в моей жизни.
Однажды на полигоне под Ленинградом при испытаниях произошел преждевременный разрыв сверхчувствительного зенитного снаряда и я получил тяжелое ранение осколком в правое бедро. Первая медицинская помощь оказалась неудачной. Началась газовая гангрена, против которой в то время врачи были почти бессильны.
О случившемся сразу же доложили в Москву М. Н. Тухачевскому. Он приказал принять все меры для спасения моей жизни, привлек к операции известного хирурга, ныне покойного профессора В. А. Оппеля.
Михаил Николаевич знал, что военный врач-бактериолог профессор Великанов предложил сыворотку против газовой гангрены, но она только еще проходила испытания в лаборатории и в клинике не применялась. Эта сыворотка была доставлена на специальном самолете и в конечном счете решила мою судьбу.
Мне спасли жизнь.

ТОЛЬКО ВПЕРЕД
ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ АВИАЦИИ
Ф. И. ЖАРОВ

Более тридцати лет минуло с того дня, а все помнится так, как будто было лишь вчера.
Я – начальник вооружения Военно-воздушных сил РККА – впервые прибыл на доклад к заместителю наркома обороны М. Н. Тухачевскому. Дело касалось перевооружения авиачастей, отправляемых на Дальний Восток. Доложить об этом коротко не представлялось возможным. Но Тухачевский и не торопил меня. Он обладал чудесным качеством – умел слушать собеседника, следить за каждым словом, за ходом мысли.
Да и вообще, по-видимому, человек должен быть наделен исключительными душевными и умственными качествами, чтобы память о первой встрече с ним сохранилась на десятилетия.
Я хочу коротко остановиться лишь на той стороне деятельности Михаила Николаевича, которая мне наиболее близка – на его роли в развитии военной техники, Здесь, пожалуй, ему принадлежит такое место, на которое не может претендовать никто другой из наших военачальников. Не было в армии человека, который бы так, как М. Н. Тухачевский, точно предугадывал и безошибочно находил новое в военно-техническом деле, так правильно определял перспективы вооружения и оснащения войск.
Напомню только наиболее важные достижения военной техники и конструкторской мысли, которые в той или иной степени обязаны своим появлением Тухачевскому.
Прежде всего это реактивные снаряды. Ведь не кто иной, как Тухачевский, выдвинул перед артиллерийским конструктором Л. В. Курчевским мысль об установке на самолете реактивной пушки.
Реактивные пушки положили начало созданию реактивных снарядов РС-82 и PC-132. Конструктором их был инженер Победоносцев, а «крестным отцом» Тухачевский. Он присутствовал на полигонных испытаниях этих снарядов еще в 1935–1936 гг. Тогда стрельбы ими проводились с самолета. А в 1941 году инженер Костиков смонтировал подкрыльные самолетные балки на автомашину, и получилась знаменитая «катюша».
Тухачевский, еще в бытность начальником Штаба Красной Армии, первым поднял вопрос о торпедоносной авиации. Самолеты-торпедоносцы предназначались для поражения с воздуха кораблей противника.
Мысль о необходимости штурмовой авиации возникла во время гражданской войны. Уже в 1919 году В. И. Ленин в записке Э. М. Склянскому высказывался о возможности применения аэропланов против конницы. В дальнейшем этой проблемой занимался М. В. Фрунзе, а после его смерти – М. Н. Тухачевский. В 1932 году на совещании, где присутствовали начальник ВВС РККА Я. И. Алкснис, представитель авиационной промышленности П. И. Баранов, конструктор Н. Н. Поликарпов и я, Михаил Николаевич совершенно конкретно поставил вопрос о создании специального самолета-штурмовика с мощным вооружением для уничтожения живой силы и танков противника.
Первые образцы такого самолета были сконструированы Н. Н. Поликарповым. Они и послужили в дальнейшем базой для создания знаменитого Ил-2, автором которого является С. В. Ильюшин.
В тридцатые годы дальние бомбардировщики имели среднюю скорость 220–280 километров в час. Они не могли, конечно, успешно выполнять боевые задачи без прикрытия истребителей, а у тех, как известно, был весьма ограничен радиус действия. Тухачевский первым нашел выход из этого круга противоречий: он предложил крепить истребители к борту тяжелых бомбардировщиков. И уже в 1933 году инженер-конструктор В. С. Вахмистров переоборудовал ТБ-3 под самолет-матку. К этому своеобразному летающему авианосцу цеплялось от трех до пяти бортовых истребителей, которые в случае необходимости легко отделялись от него и вступали в воздушный бой с противником.
Сейчас уже известна роль М. Н. Тухачевского в создании воздушнодесантных частей. Но все ли знают, какие трудности стояли перед начальником Конструкторского бюро парашютов и десантного оборудования инженером П. И. Граховским, на какое неверие он наталкивался, какие разочарования и неудачи пережил? Если бы не энергичная поддержка Михаила Николаевича, работы Граховского вряд ли увенчались бы успехом. М. Н. Тухачевский – один из первых в мире военных деятелей понявший значение воздушнодесантных войск и энергично взявшийся за разработку принципов их применения.
Все, что касалось боевой техники и оружия, Михаил Николаевич принимал очень близко к сердцу. Как-то я доложил ему о серьезных дефектах в партии тяжелых бомбардировщиков. На другой же день он сам примчался на аэродром. Да не один! Вместе с ним прибыли Орджоникидзе, Алкснис, Баранов. Серго внимательнейшим образом осмотрел дефектные самолеты, подтвердил правильность наших претензий и тут же обязал завод-поставщик устранить брак в течение пяти дней.
Не просто дать направление конструкторской мысли, помочь воплотить ее в конкретные дела, внедрить новые образцы техники в войска. Но еще сложнее обосновать необходимость перевооружения армии, определить его масштабы и сроки. Тухачевский, однако, вполне преуспел и в этом. С государственным размахом ставил он вопросы серийного производства новых типов самолетов, настойчиво добивался быстрого увеличения численности нашей авиации, с тем чтобы она имела трехкратный перевес над авиацией вероятного противника. По его расчетам мы должны были иметь около 17 тысяч боевых самолетов. Если мне память не изменяет, эту цифру он назвал на заседании правительства в мае или июне 1933 года. А в 1934 году Михаил Николаевич писал:
«Ведение войны старыми методами, то есть в прежних формах стратегического развертывания, окажется невозможным. Та сторона, которая не будет готова к разгрому авиационных баз противника, к дезорганизации его железнодорожного транспорта, мобилизации и сосредоточению многочисленных авиадесантов и быстрым действиям мехсоединений, сама подвергнется поражению в таком же стиле, не сможет произвести необходимого стратегического сосредоточения и потеряет приграничные театры военных действий. Тот, кто пропустит 1934 год без радикального усиления своей авиации, тот неожиданно для себя внезапно окажется в угрожаемом положении». «Военно-исторический журнал», 1963, № 4, стр. 75–76.


Не каждому дано с такой прозорливостью и безбоязненностью всматриваться в грядущее, с такой ясностью определять его контуры.
Мне посчастливилось встречаться с Михаилом Николаевичем в различной обстановке – на деловых совещаниях, в конструкторских бюро, на полигонах, на оборонных заводах. И меня постоянно поражала и восхищала присущая ему устремленность вперед, в завтрашний день.
Когда поднялась грязная война клеветы и наветов, когда М. Н. Тухачевский и мой непосредственный начальник Я. И. Алкснис были объявлены «врагами народа», мне тоже предъявили необоснованные обвинения. Однако на партийном собрании я заявил, что в распоряжениях Тухачевского и Алксниса не находил и не нахожу ничего вредительского. Меня отстранили от должности, демобилизовали, исключили из партии. Лишь через год я вернулся в строй. А после войны, в 1946 году, банда Берии все начала сначала…
Никогда, никогда больше не повторится этот кошмар. Партия положила конец беззакониям, связанным с культом личности Сталина. И светлое имя Михаила Николаевича Тухачевского опять сияет среди лучших, достойнейших имен верных сынов Советской Родины.

СКОЛЬКО БЫ ОН МОГ ЕЩЕ СДЕЛАТЬ
ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ
Г. П. СОФРОНОВ

1922 год. Первый тактический съезд высшего комсостава Красной Армии. На трибуне М. Н. Тухачевский. Он – основной докладчик по вопросу «Строй и боевые порядки стрелковой роты».
Для содоклада слово предоставляется командиру 17-й Нижегородской дивизии, то есть мне. Я защищаю точку зрения, выработанную военно-научным обществом нашей дивизии. Она противоположна той, которую высказал М. Н. Тухачевский. Основой строя Михаил Николаевич предлагает считать шеренгу, я – колонну. Вопрос ставится на голосование, и большинство принимает мое предложение.
Я горд от сознания собственной правоты и одержанной победы, а Тухачевский с присущим ему спокойствием и дружелюбием расспрашивает меня о нашем военно-научном обществе, о том, как нам удалось отработать строи, столь горячо защищаемые мной на съезде. Я отвечаю на его вопросы, не подозревая, что история не закрепит мою победу. Хотя строи, разработанные 17-й дивизией, и вошли в уставы Красной Армии, практика показала их непригодность и со временем отвергла. Между тем шеренги, предложенные тогда М.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27