Надолго ли? Оказалось, надолго.
В немецком городе Лейпциге, с узкими улицами, островерхими домами и кирками, было много фабрик и ещё больше типографий и всевозможных книжных лавочек. Жил в Лейпциге один немец, лет тридцати пяти, по имени Герман Рау, весёлый, усатый, подстриженный бобриком. Он был хозяином маленькой типографии в деревушке Пробстхейд, неподалёку от Лейпцига. В типографии Германа Рау всего-то и стоял один-единственный станок. Правда, большущий. На этом большущем допотопном станке печаталась спортивная рабочая газета, разные объявления и брошюрки.
Герман Рау был социал-демократом и состоял членом немецкой социал-демократической партии. Однажды лейпцигские социал-демократы сказали Герману Рау, что приехал из России марксист. Приехал в Женеву. Затем поселился в Мюнхене. Задача у русских марксистов: выпускать революционную газету. С этим делом обратился приезжий к русским эмигрантам и немецким социал-демократам. Решили: первый номер "Искры" выпустить в немецком городе Лейпциге.
- Надо помочь русским товарищам, - сказали Герману Рау лейпцигские социал-демократы, когда получили из Мюнхена весть о приезжем.
Герман Рау рад помочь, да вот беда: в типографии и в помине не было русского шрифта. Был немецкий шрифт, а русского не было.
Думали день, думали два, на третий надумали, вернее, договорились с надёжным товарищем. В одной лейпцигской типографии печатались для России на русском языке церковные книги. К этой-то типографии и подкатил однажды наборщик, помощник Германа Рау, ручную тележку. Подкатил, стал в сторонке, закурил сигарету. Стоит. Люди мимо идут, ничего не видят особенного. Через некоторое время кто-то махнул рукой из окна. А ещё погодя вышел товарищ, рабочий с подвязанным фартуком. Видно, в фартуке тяжесть. Да, там был русский шрифт, свинцовые русские буковки. Товарищ ссыпал шрифт в тележку. Наборщик прикрыл старой курткой и повёз. Теперь скоро будет печататься "Искра"!
Приехал из Мюнхена Владимир Ильич. Привёз статьи для газеты, свои и товарищей. Владимир Ильич снял комнатёнку на окраине Лейпцига. Каждое утро вставал до рассвета. И нынче рано проснулся. За окном темнота. Тихо. Даже фабричных гудков ещё не слыхать. В комнате зябко. На улице стоял сырой холодный декабрь.
Владимир Ильич вскипятил на спиртовке чай. Выпил, обжигаясь, из жестяной кружки и, как обычно, вышел из дома. Идти далеко - до деревни Пробстхейд, до типографии Германа Рау. Наверное, километров пять-шесть надо идти. Конки туда не было, шагай на своих на двоих. Навстречу шли пешие или ехали на велосипедах рабочие. Тарахтели повозки: крестьяне везли продукты на рынок. Вот город кончился. Началось снежное поле. Вдалеке чернел лес. Засветились огоньки окрестных селений. И в типографии Германа Рау, в деревне Пробстхейд, светились окошки. Горела керосиновая лампа.
Вся типография состояла всего из одной большой комнаты. Половину комнаты занимал громоздкий старый станок. Были ещё две наборные кассы. В чугунной печке жарко трещали дрова, качалось пламя, качались тени на стенах. В типографии был хозяин Герман Рау, да наборщик, да один ученик. И никого больше.
- Сегодня важный день, - сказал Владимиру Ильичу по-немецки Герман Рау.
Владимир Ильич кивнул. Да, сегодня был важный день. Владимир Ильич волновался. До сих пор всё велась подготовка, а сегодня...
Наборщик тяжело поднял раму с набором. Перенёс к станку. Герман Рау встал за станок. Взялся за ручку. Станок зашумел. Валик завертелся. И газетный лист сполз с машины, еще влажный лист! Первый номер "Искры" был напечатан.
Владимир Ильич взял газету. Как долго и страстно мечтал он об этой минуте!
"У нас есть газета, наша, рабочая, революционная газета! Лети же, наша газета, на родину. Буди мысли и сердца, зови к революции".
Владимир Ильич вслух прочитал заголовок:
- "Искра".
В правом верхнем углу было напечатано крупно:
"Из искры возгорится пламя!"
ЛЕНИН
Пассажирский поезд шёл по Германии к Кенигсбергу. В вагоне третьего класса в уголке у окна сидел молодой человек. Он ехал из Мюнхена и всю дорогу дремал. Во всяком случае, ни с кем не промолвил ни слова. Довольно большой чемодан стоял у его ног.
Приехали в Кенигсберг, старинный город, с каменной крепостью, кирками, красными черепичными крышами. Там шумливое Балтийское море и порт. В порту стояли пароходы. Среди них один под названием "Святая Маргарита". Немец из Мюнхена довольно свистнул и не стал толкаться в порту, а отправился в ближний пивной погребок. В погребке было людно, воздух был сизый и горький от табачного дыма. Немец из Мюнхена занял свободное место, а чемодан запихнул под столик. Спросил сосисок с капустой и стал медленно есть, запивая пивком. Очень медленно. Можно подумать, времени свободного у него было пропасть. А может быть, он кого-нибудь ждал? Да, именно так. Он ждал матроса с парохода "Святая Маргарита". Для встречи с ним немец и приехал из Мюнхена, хотя ни разу до сих пор его не видал. Когда новый посетитель входил в погребок, мюнхенец в упор глядел на него, энергично приглаживая волосы к правому уху правой рукой. Конечно, никто не обращал на это внимания. В самом деле, что такого особенного, что человек приглаживает волосы? Между тем это был условный знак.
Вот вошёл матрос, крепкий, невысокий, коричневый от морского загара. С порога оглядел людей, заметил человека, приглаживающего волосы, направился прямо к нему. Сел за столик, нащупал ногой чемодан:
- Дьявольский ветер.
- Не беда, если попутный, - ответил немец из Мюнхена.
- Угадал, братишка, попутный.
Это был пароль. После пароля они сразу почувствовали друг друга товарищами. У них было общее опасное дело, для которого они сошлись в пивном погребке.
Скоро они кончили разговор, поднялись и вышли из пивной. Теперь не приезжий нёс чемодан, а матрос. Никто не заметил перемены. Кому какое дело? Идут два приятеля, о чём-то толкуют. На перекрёстке попрощались. И немец из Мюнхена, засунув руки в карманы, довольный, что сделано дело, посвистывая, направился к поезду, обратно домой. А чемодан поехал через Балтийское море на пароходе "Святая Маргарита" в шведскую столицу Стокгольм.
К ночи разревелся ветер, забушевали волны, налетел страшный шторм. Буря трепала "Святую Маргариту", обшивка бортов трещала, гнулась мачта, волны окатывали палубу, темь была на море, хоть выколи глаз.
В Стокгольм опоздали на шесть часов. Наверное, финское судно "Суоми" давно на пути в Гельсингфорс. По расписанию часа уже четыре в пути. А матросу как раз "Суоми" и надо.
"Не поспел! - с досадой думал матрос. - Как теперь быть? Подвёл шторм проклятый!"
Вдруг он увидел "Суоми". Финское судно стояло в стокгольмском порту и разводило пары. Должно быть, шторм его задержал, и только теперь оно собиралось отчаливать. А "Святая Маргарита" почти рядом причаливала. К счастью, наш матрос сменился с вахты. Тут же схватил чемодан - и опрометью на берег. "Суоми" близко, но "Суоми" отходит.
- Тихий вперёд! - скомандовал капитан.
Закипела вода под винтом. Тронулся пароход. Поздно.
- Господин помощник капитана! - кричал матрос, таща чемодан. - Вам посылка из Кенигсберга от тётушки.
Матрос запыхался от бега. Чемодан был тяжёлый. А "Суоми" уходит. Напрасны усилия.
Но нет, не напрасны. Случилось чудо. Капитан услыхал и...
- Тихий задний, - раздалась на "Суоми" команда. - Стоп. Спускай трап.
- Господин помощник капитана! - во всё горло кричал матрос. - Вам тёплые фуфайки тётушка посылает. Да новый костюм.
В кучке людей, стоявших у причала, послышался смех. Все почему-то были довольны, что "Суоми" вернулась за посылкой для помощника капитана. А он, молодой, с розовыми щеками, подхватил чемодан, благодарно махнул матросу и потащил посылку в каюту. Запер каюту на ключ. Ключ спрятал в карман.
- Показывайте подарки, тётушкин баловень, - пошутил капитан, когда вышли в море. - Поглядим, какие ему наряды прислали.
- Боюсь, они старомодны, как сама моя тётушка, - отшутился помощник.
И чемодан продолжал долгий путь.
В финском городе Гельсингфорсе шёл дождь. Проливной. Из водосточных труб, с крыш хлестала вода. Бурные потоки неслись вдоль тротуаров. Крупными пузырями надувались лужи, предвещая ненастье. Люди попрятались по домам. Улицы были пустынны.
Помощник капитана с парохода "Суоми", в чёрном плаще, торопливо шагал по направлению к конке. Он был озабочен. Что за ливень! Не промок бы чемодан под таким ливнем. Настоящий потоп. Даже для дождливой Финляндии слишком. Помощник капитана поглядывал по сторонам, ища того рабочего, который должен был встречать его у остановки. Но "Суоми" опоздала на несколько часов. И этот потоп! Улицы пусты. Неужели рабочий из Питера не дождался? Ах какая досада! Вон и конка... А питерца нет. Но в эту минуту из-под арки дома напротив вынырнул человек лет сорока, ничем не приметный. Огляделся, подошёл. Это был петербуржец.
- Чертовски не повезло, - проворчал он. - Пять часов болтаюсь здесь под дождём. Весь иззяб...
- Шторм задержал. Когда едете? - спросил помощник капитана.
- Сегодня.
- Зер гут, немедля извещу телеграммой.
Рабочий кивнул, взял чемодан и взобрался на подошедшую конку.
Через несколько часов чемодан ехал поездом по Финляндской железной дороге в Петербург.
Поезд шёл мимо голых весенних полей. Мимо мокрых деревенек и нарядных, но ещё необжитых, заколоченных дач. Питерец хорошо знал эти места и в окно не глядел. Читал газету, ждал Белоостров.
От станции Белоостров начиналась Россия. Там всегда бывал таможенный осмотр.
В вагоне появился чиновник:
- Пра-ашу открыть чемоданы.
Питерец не спеша открыл.
Пара белья, старенький клетчатый плед, коробка дешёвых конфет. А фуфайки, о которых кричал кенигсбергский матрос? Фуфаек не было. Впрочем, чиновник о фуфайках не слышал. Постукал по стенкам чемодана, ничего не нашёл подозрительного.
В тот же день рабочий был в Петербурге и поднимался по лестнице на второй этаж каменного, украшенного скульптурами дома на Васильевском острове. Над дверью медная дощечка: "Зубной врач".
Приезжий позвонил: два долгих звонка, третий короткий. Это значило: пришёл свой человек.
Зубной врач открыл:
- Проходите, вас ждут.
Дело в том, что тут была явка. Так называлась квартира для тайных встреч революционеров.
В зубном кабинете рабочего дожидалась девушка.
- Давайте, - сказала она.
И взялась за чемодан. Чего только он, бедняга, не натерпелся в дороге! Были и шторм, и ливень, и обыск.
Девушка живо выкинула из чемодана клетчатый плед, другие вещички. И что это? Приезжий хитрым движением нажал на дно. Дно открылось, как крышка. Чемодан был с двойным дном. Плотно-плотно там были набиты газеты. Девушка взяла одну. "Искра"!
Так вот что с таким трудом, в такой тайне везли из Мюнхена разные люди! Через Кенигсберг, Стокгольм, Гельсингфорс в Петербург...
Девушка принялась перекладывать газеты "Искра" из чемодана в деревянную коробку для шляп - тогда дамы носили большие широченные шляпы. И коробка для шляп была пребольшущей! Девушка полным-полно напихала в неё газет, перевязала ремнями. Подняла - тяжело:
- Ничего, донесу.
И понесла рабочим, в рабочие кружки, на окраины Питера. Она была агентом "Искры". Во всех больших городах России тайно работали агенты "Искры".
"Искру" везли по морям. Везли на поездах. Тайно переправляли в разных местах через границу.
"Искра" раскрывала рабочим и крестьянам глаза на их жизнь.
"Искра" учила: "Боритесь с царизмом! Боритесь с хозяевами!"
"Искра" звала к созданию партии. Звала к революции. К борьбе против царя.
Поднималось в России могучее рабочее движение, разбуженное "Искрой".
Во главе всего этого большого движения, руководителем его и основным редактором "Искры" был Владимир Ильич.
Много писем получал Владимир Ильич из России от рабочих и агентов "Искры". Сотни шифрованных писем шли из России. Шли из России с заводов и фабрик статьи и заметки. Владимир Ильич печатал их в "Искре". Писал рабочим в Россию ответы. Писал статьи для "Искры". Писал книги о политике и революционной борьбе.
Свои статьи и книги с декабря 1901 года Владимир Ильич стал подписывать: Ленин. Почему Владимир Ильич взял такую фамилию? Может быть, назвался именем суровой и мощной сибирской реки? Может быть.
Появилось новое имя: Ленин. О нём узнает весь мир.
БОЛЬШЕВИКИ
В горной Швейцарии, у берегов синего-синего Женевского озера, раскинулся красивый город Женева. В предместье Женевы, неподалёку от озера, в рабочем посёлке Сешерон был один дом. Двухэтажный, но совсем небольшой. Как у всех домов, черепичная крыша. На окнах голубые ставни.
В домике жили "Ильичи". Так ласково называли товарищи Владимира Ильича с Надеждой Константиновной.
Сначала Ильичи жили в Мюнхене. Мюнхенская полиция пронюхала про "Искру", пришлось уезжать. Перебрались в столицу Англии - Лондон, на много вёрст протянувшийся город, дождливый, туманный. Целый год выпускали в Лондоне "Искру". И там стало опасно. Надо новое пристанище искать для "Искры". Так Ильичи очутились в Женеве, в рабочем поселке Сешерон.
- Отлично! - сказал Владимир Ильич, в минуту обежав двухэтажный домик: внизу довольно просторная кухня, наверху небольшие светлые комнатки. Отлично. Тихо. Спокойно будет работать.
Работы у Владимира Ильича уйма, но тишина скоро кончилась. Жители посёлка заметили: к русским и вообще-то приходило много людей, а в июле 1903 года посетителям вовсе не стало счёта. Приезжали по одному, по двое, по трое. Нездешние люди - это не трудно было понять: от местных отличались и одеждой и речью. Речь была русская. Приезжали русские люди. Видно, в Женеву они попадали впервые, всё было им внове. Солнечное небо им нравилось, и весёленькие ставни у окон, и цветы в палисадниках.
Может быть, жители посёлка Сешерон удивлялись, что летом 1903 года так много понаехало русских в Женеву. Никто, конечно, не знал, что это из разных местностей России съезжались делегаты на II съезд партии. Все непременно заходили к Ильичам, а некоторые так прямо с поезда к ним, в Сешерон. На кухне с утра до ночи кипел и фырчал эмалированный чайник. Со стола не убиралась посуда. Каждого встречали приветом и горячим чаем с мягкой булкой. Ведь были некоторые делегаты, что в России жили в ссылке. Смельчаки! Выбрали делегатами, так они из ссылки бежали на съезд. У иных на еду даже не было денег. Но все полны были жизни и веры. Все были веселы.
Иногда вечерами соседи Ильичей примолкали, слушая пение из домика русских, где в эти дни так много толпилось приезжих. Удивительное пение, такого ещё не слыхивали в рабочем посёлке Сешерон. Широкие, вольные, то заунывные, трогающие душу печалью, то залихватские и удалые мотивы лились из окон.
- Видно, хорошие люди эти русские. Только хорошие люди могут петь так задушевно! - говорили соседи.
Делегаты приезжали к Ленину поговорить о вопросах съезда, поделиться мыслями. Делегаты знали, он больше всех подготавливал съезд. Владимира Ильича очень ценили и уважали все делегаты. Ведь зто он писал в "Искру" так много статей. Это он написал замечательную книгу "Что делать?" о том, как строить партию. Подготавливал для партии Устав и боевую Программу.
"Мы хотим добиться нового, лучшего устройства общества: в этом новом, лучшем обществе не должно быть ни богатых, ни бедных, - объяснял Ленин, все должны принимать участие в работе".
Владимир Ильич ещё в ссылке обдумывал Программу.
И хотел договориться на съезде, как правильнее бороться за новое общество. Как к нему скорее прийти.
Из Женевы делегаты поехали в столицу Бельгии - Брюссель. В Брюсселе открылся II съезд. Не в просторном, светлом зале проходил съезд, как теперь бывает у нас. Нет, никакого не было зала, а был огромный мучной склад, неуютный и тёмный. Пахло сыростью. Ночью, наверное, в темноте бегали крысы.
Склад проветрили, подмели. Сколотили деревянную трибуну. Большое окно завесили красной материей. Поставили лавки. И делегаты заняли места. На трибуну поднялся Плеханов. Плеханов был первым русским марксистом. Он был учёным. Ещё до Ленина написал много книг, объясняющих революционное учение Маркса. Плеханов торжественно открыл II съезд партии, сказал хорошую речь.
Все слушали с замиранием сердца. Как волновался Владимир Ильич! Даже побледнел. Только ярко горели глаза. Давно мечтал он о партийном съезде, о восстановлении партии. Наконец-то сбылось!
Началась работа съезда. И почти с первых же дней началась на съезде борьба.
Что же это была за борьба? Кто против кого боролся?
Дело в том, что нашлись делегаты, которые не соглашались с боевой Программой Ленина.
Слишком она казалась им новой и смелой. Новизна их пугала. И эти делегаты стали спорить с Лениным. Но Ленин был прав и так страстно и горячо защищал свою правоту, что большинство делегатов стало на его сторону. На съезде обсуждали Программу и Устав партии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
В немецком городе Лейпциге, с узкими улицами, островерхими домами и кирками, было много фабрик и ещё больше типографий и всевозможных книжных лавочек. Жил в Лейпциге один немец, лет тридцати пяти, по имени Герман Рау, весёлый, усатый, подстриженный бобриком. Он был хозяином маленькой типографии в деревушке Пробстхейд, неподалёку от Лейпцига. В типографии Германа Рау всего-то и стоял один-единственный станок. Правда, большущий. На этом большущем допотопном станке печаталась спортивная рабочая газета, разные объявления и брошюрки.
Герман Рау был социал-демократом и состоял членом немецкой социал-демократической партии. Однажды лейпцигские социал-демократы сказали Герману Рау, что приехал из России марксист. Приехал в Женеву. Затем поселился в Мюнхене. Задача у русских марксистов: выпускать революционную газету. С этим делом обратился приезжий к русским эмигрантам и немецким социал-демократам. Решили: первый номер "Искры" выпустить в немецком городе Лейпциге.
- Надо помочь русским товарищам, - сказали Герману Рау лейпцигские социал-демократы, когда получили из Мюнхена весть о приезжем.
Герман Рау рад помочь, да вот беда: в типографии и в помине не было русского шрифта. Был немецкий шрифт, а русского не было.
Думали день, думали два, на третий надумали, вернее, договорились с надёжным товарищем. В одной лейпцигской типографии печатались для России на русском языке церковные книги. К этой-то типографии и подкатил однажды наборщик, помощник Германа Рау, ручную тележку. Подкатил, стал в сторонке, закурил сигарету. Стоит. Люди мимо идут, ничего не видят особенного. Через некоторое время кто-то махнул рукой из окна. А ещё погодя вышел товарищ, рабочий с подвязанным фартуком. Видно, в фартуке тяжесть. Да, там был русский шрифт, свинцовые русские буковки. Товарищ ссыпал шрифт в тележку. Наборщик прикрыл старой курткой и повёз. Теперь скоро будет печататься "Искра"!
Приехал из Мюнхена Владимир Ильич. Привёз статьи для газеты, свои и товарищей. Владимир Ильич снял комнатёнку на окраине Лейпцига. Каждое утро вставал до рассвета. И нынче рано проснулся. За окном темнота. Тихо. Даже фабричных гудков ещё не слыхать. В комнате зябко. На улице стоял сырой холодный декабрь.
Владимир Ильич вскипятил на спиртовке чай. Выпил, обжигаясь, из жестяной кружки и, как обычно, вышел из дома. Идти далеко - до деревни Пробстхейд, до типографии Германа Рау. Наверное, километров пять-шесть надо идти. Конки туда не было, шагай на своих на двоих. Навстречу шли пешие или ехали на велосипедах рабочие. Тарахтели повозки: крестьяне везли продукты на рынок. Вот город кончился. Началось снежное поле. Вдалеке чернел лес. Засветились огоньки окрестных селений. И в типографии Германа Рау, в деревне Пробстхейд, светились окошки. Горела керосиновая лампа.
Вся типография состояла всего из одной большой комнаты. Половину комнаты занимал громоздкий старый станок. Были ещё две наборные кассы. В чугунной печке жарко трещали дрова, качалось пламя, качались тени на стенах. В типографии был хозяин Герман Рау, да наборщик, да один ученик. И никого больше.
- Сегодня важный день, - сказал Владимиру Ильичу по-немецки Герман Рау.
Владимир Ильич кивнул. Да, сегодня был важный день. Владимир Ильич волновался. До сих пор всё велась подготовка, а сегодня...
Наборщик тяжело поднял раму с набором. Перенёс к станку. Герман Рау встал за станок. Взялся за ручку. Станок зашумел. Валик завертелся. И газетный лист сполз с машины, еще влажный лист! Первый номер "Искры" был напечатан.
Владимир Ильич взял газету. Как долго и страстно мечтал он об этой минуте!
"У нас есть газета, наша, рабочая, революционная газета! Лети же, наша газета, на родину. Буди мысли и сердца, зови к революции".
Владимир Ильич вслух прочитал заголовок:
- "Искра".
В правом верхнем углу было напечатано крупно:
"Из искры возгорится пламя!"
ЛЕНИН
Пассажирский поезд шёл по Германии к Кенигсбергу. В вагоне третьего класса в уголке у окна сидел молодой человек. Он ехал из Мюнхена и всю дорогу дремал. Во всяком случае, ни с кем не промолвил ни слова. Довольно большой чемодан стоял у его ног.
Приехали в Кенигсберг, старинный город, с каменной крепостью, кирками, красными черепичными крышами. Там шумливое Балтийское море и порт. В порту стояли пароходы. Среди них один под названием "Святая Маргарита". Немец из Мюнхена довольно свистнул и не стал толкаться в порту, а отправился в ближний пивной погребок. В погребке было людно, воздух был сизый и горький от табачного дыма. Немец из Мюнхена занял свободное место, а чемодан запихнул под столик. Спросил сосисок с капустой и стал медленно есть, запивая пивком. Очень медленно. Можно подумать, времени свободного у него было пропасть. А может быть, он кого-нибудь ждал? Да, именно так. Он ждал матроса с парохода "Святая Маргарита". Для встречи с ним немец и приехал из Мюнхена, хотя ни разу до сих пор его не видал. Когда новый посетитель входил в погребок, мюнхенец в упор глядел на него, энергично приглаживая волосы к правому уху правой рукой. Конечно, никто не обращал на это внимания. В самом деле, что такого особенного, что человек приглаживает волосы? Между тем это был условный знак.
Вот вошёл матрос, крепкий, невысокий, коричневый от морского загара. С порога оглядел людей, заметил человека, приглаживающего волосы, направился прямо к нему. Сел за столик, нащупал ногой чемодан:
- Дьявольский ветер.
- Не беда, если попутный, - ответил немец из Мюнхена.
- Угадал, братишка, попутный.
Это был пароль. После пароля они сразу почувствовали друг друга товарищами. У них было общее опасное дело, для которого они сошлись в пивном погребке.
Скоро они кончили разговор, поднялись и вышли из пивной. Теперь не приезжий нёс чемодан, а матрос. Никто не заметил перемены. Кому какое дело? Идут два приятеля, о чём-то толкуют. На перекрёстке попрощались. И немец из Мюнхена, засунув руки в карманы, довольный, что сделано дело, посвистывая, направился к поезду, обратно домой. А чемодан поехал через Балтийское море на пароходе "Святая Маргарита" в шведскую столицу Стокгольм.
К ночи разревелся ветер, забушевали волны, налетел страшный шторм. Буря трепала "Святую Маргариту", обшивка бортов трещала, гнулась мачта, волны окатывали палубу, темь была на море, хоть выколи глаз.
В Стокгольм опоздали на шесть часов. Наверное, финское судно "Суоми" давно на пути в Гельсингфорс. По расписанию часа уже четыре в пути. А матросу как раз "Суоми" и надо.
"Не поспел! - с досадой думал матрос. - Как теперь быть? Подвёл шторм проклятый!"
Вдруг он увидел "Суоми". Финское судно стояло в стокгольмском порту и разводило пары. Должно быть, шторм его задержал, и только теперь оно собиралось отчаливать. А "Святая Маргарита" почти рядом причаливала. К счастью, наш матрос сменился с вахты. Тут же схватил чемодан - и опрометью на берег. "Суоми" близко, но "Суоми" отходит.
- Тихий вперёд! - скомандовал капитан.
Закипела вода под винтом. Тронулся пароход. Поздно.
- Господин помощник капитана! - кричал матрос, таща чемодан. - Вам посылка из Кенигсберга от тётушки.
Матрос запыхался от бега. Чемодан был тяжёлый. А "Суоми" уходит. Напрасны усилия.
Но нет, не напрасны. Случилось чудо. Капитан услыхал и...
- Тихий задний, - раздалась на "Суоми" команда. - Стоп. Спускай трап.
- Господин помощник капитана! - во всё горло кричал матрос. - Вам тёплые фуфайки тётушка посылает. Да новый костюм.
В кучке людей, стоявших у причала, послышался смех. Все почему-то были довольны, что "Суоми" вернулась за посылкой для помощника капитана. А он, молодой, с розовыми щеками, подхватил чемодан, благодарно махнул матросу и потащил посылку в каюту. Запер каюту на ключ. Ключ спрятал в карман.
- Показывайте подарки, тётушкин баловень, - пошутил капитан, когда вышли в море. - Поглядим, какие ему наряды прислали.
- Боюсь, они старомодны, как сама моя тётушка, - отшутился помощник.
И чемодан продолжал долгий путь.
В финском городе Гельсингфорсе шёл дождь. Проливной. Из водосточных труб, с крыш хлестала вода. Бурные потоки неслись вдоль тротуаров. Крупными пузырями надувались лужи, предвещая ненастье. Люди попрятались по домам. Улицы были пустынны.
Помощник капитана с парохода "Суоми", в чёрном плаще, торопливо шагал по направлению к конке. Он был озабочен. Что за ливень! Не промок бы чемодан под таким ливнем. Настоящий потоп. Даже для дождливой Финляндии слишком. Помощник капитана поглядывал по сторонам, ища того рабочего, который должен был встречать его у остановки. Но "Суоми" опоздала на несколько часов. И этот потоп! Улицы пусты. Неужели рабочий из Питера не дождался? Ах какая досада! Вон и конка... А питерца нет. Но в эту минуту из-под арки дома напротив вынырнул человек лет сорока, ничем не приметный. Огляделся, подошёл. Это был петербуржец.
- Чертовски не повезло, - проворчал он. - Пять часов болтаюсь здесь под дождём. Весь иззяб...
- Шторм задержал. Когда едете? - спросил помощник капитана.
- Сегодня.
- Зер гут, немедля извещу телеграммой.
Рабочий кивнул, взял чемодан и взобрался на подошедшую конку.
Через несколько часов чемодан ехал поездом по Финляндской железной дороге в Петербург.
Поезд шёл мимо голых весенних полей. Мимо мокрых деревенек и нарядных, но ещё необжитых, заколоченных дач. Питерец хорошо знал эти места и в окно не глядел. Читал газету, ждал Белоостров.
От станции Белоостров начиналась Россия. Там всегда бывал таможенный осмотр.
В вагоне появился чиновник:
- Пра-ашу открыть чемоданы.
Питерец не спеша открыл.
Пара белья, старенький клетчатый плед, коробка дешёвых конфет. А фуфайки, о которых кричал кенигсбергский матрос? Фуфаек не было. Впрочем, чиновник о фуфайках не слышал. Постукал по стенкам чемодана, ничего не нашёл подозрительного.
В тот же день рабочий был в Петербурге и поднимался по лестнице на второй этаж каменного, украшенного скульптурами дома на Васильевском острове. Над дверью медная дощечка: "Зубной врач".
Приезжий позвонил: два долгих звонка, третий короткий. Это значило: пришёл свой человек.
Зубной врач открыл:
- Проходите, вас ждут.
Дело в том, что тут была явка. Так называлась квартира для тайных встреч революционеров.
В зубном кабинете рабочего дожидалась девушка.
- Давайте, - сказала она.
И взялась за чемодан. Чего только он, бедняга, не натерпелся в дороге! Были и шторм, и ливень, и обыск.
Девушка живо выкинула из чемодана клетчатый плед, другие вещички. И что это? Приезжий хитрым движением нажал на дно. Дно открылось, как крышка. Чемодан был с двойным дном. Плотно-плотно там были набиты газеты. Девушка взяла одну. "Искра"!
Так вот что с таким трудом, в такой тайне везли из Мюнхена разные люди! Через Кенигсберг, Стокгольм, Гельсингфорс в Петербург...
Девушка принялась перекладывать газеты "Искра" из чемодана в деревянную коробку для шляп - тогда дамы носили большие широченные шляпы. И коробка для шляп была пребольшущей! Девушка полным-полно напихала в неё газет, перевязала ремнями. Подняла - тяжело:
- Ничего, донесу.
И понесла рабочим, в рабочие кружки, на окраины Питера. Она была агентом "Искры". Во всех больших городах России тайно работали агенты "Искры".
"Искру" везли по морям. Везли на поездах. Тайно переправляли в разных местах через границу.
"Искра" раскрывала рабочим и крестьянам глаза на их жизнь.
"Искра" учила: "Боритесь с царизмом! Боритесь с хозяевами!"
"Искра" звала к созданию партии. Звала к революции. К борьбе против царя.
Поднималось в России могучее рабочее движение, разбуженное "Искрой".
Во главе всего этого большого движения, руководителем его и основным редактором "Искры" был Владимир Ильич.
Много писем получал Владимир Ильич из России от рабочих и агентов "Искры". Сотни шифрованных писем шли из России. Шли из России с заводов и фабрик статьи и заметки. Владимир Ильич печатал их в "Искре". Писал рабочим в Россию ответы. Писал статьи для "Искры". Писал книги о политике и революционной борьбе.
Свои статьи и книги с декабря 1901 года Владимир Ильич стал подписывать: Ленин. Почему Владимир Ильич взял такую фамилию? Может быть, назвался именем суровой и мощной сибирской реки? Может быть.
Появилось новое имя: Ленин. О нём узнает весь мир.
БОЛЬШЕВИКИ
В горной Швейцарии, у берегов синего-синего Женевского озера, раскинулся красивый город Женева. В предместье Женевы, неподалёку от озера, в рабочем посёлке Сешерон был один дом. Двухэтажный, но совсем небольшой. Как у всех домов, черепичная крыша. На окнах голубые ставни.
В домике жили "Ильичи". Так ласково называли товарищи Владимира Ильича с Надеждой Константиновной.
Сначала Ильичи жили в Мюнхене. Мюнхенская полиция пронюхала про "Искру", пришлось уезжать. Перебрались в столицу Англии - Лондон, на много вёрст протянувшийся город, дождливый, туманный. Целый год выпускали в Лондоне "Искру". И там стало опасно. Надо новое пристанище искать для "Искры". Так Ильичи очутились в Женеве, в рабочем поселке Сешерон.
- Отлично! - сказал Владимир Ильич, в минуту обежав двухэтажный домик: внизу довольно просторная кухня, наверху небольшие светлые комнатки. Отлично. Тихо. Спокойно будет работать.
Работы у Владимира Ильича уйма, но тишина скоро кончилась. Жители посёлка заметили: к русским и вообще-то приходило много людей, а в июле 1903 года посетителям вовсе не стало счёта. Приезжали по одному, по двое, по трое. Нездешние люди - это не трудно было понять: от местных отличались и одеждой и речью. Речь была русская. Приезжали русские люди. Видно, в Женеву они попадали впервые, всё было им внове. Солнечное небо им нравилось, и весёленькие ставни у окон, и цветы в палисадниках.
Может быть, жители посёлка Сешерон удивлялись, что летом 1903 года так много понаехало русских в Женеву. Никто, конечно, не знал, что это из разных местностей России съезжались делегаты на II съезд партии. Все непременно заходили к Ильичам, а некоторые так прямо с поезда к ним, в Сешерон. На кухне с утра до ночи кипел и фырчал эмалированный чайник. Со стола не убиралась посуда. Каждого встречали приветом и горячим чаем с мягкой булкой. Ведь были некоторые делегаты, что в России жили в ссылке. Смельчаки! Выбрали делегатами, так они из ссылки бежали на съезд. У иных на еду даже не было денег. Но все полны были жизни и веры. Все были веселы.
Иногда вечерами соседи Ильичей примолкали, слушая пение из домика русских, где в эти дни так много толпилось приезжих. Удивительное пение, такого ещё не слыхивали в рабочем посёлке Сешерон. Широкие, вольные, то заунывные, трогающие душу печалью, то залихватские и удалые мотивы лились из окон.
- Видно, хорошие люди эти русские. Только хорошие люди могут петь так задушевно! - говорили соседи.
Делегаты приезжали к Ленину поговорить о вопросах съезда, поделиться мыслями. Делегаты знали, он больше всех подготавливал съезд. Владимира Ильича очень ценили и уважали все делегаты. Ведь зто он писал в "Искру" так много статей. Это он написал замечательную книгу "Что делать?" о том, как строить партию. Подготавливал для партии Устав и боевую Программу.
"Мы хотим добиться нового, лучшего устройства общества: в этом новом, лучшем обществе не должно быть ни богатых, ни бедных, - объяснял Ленин, все должны принимать участие в работе".
Владимир Ильич ещё в ссылке обдумывал Программу.
И хотел договориться на съезде, как правильнее бороться за новое общество. Как к нему скорее прийти.
Из Женевы делегаты поехали в столицу Бельгии - Брюссель. В Брюсселе открылся II съезд. Не в просторном, светлом зале проходил съезд, как теперь бывает у нас. Нет, никакого не было зала, а был огромный мучной склад, неуютный и тёмный. Пахло сыростью. Ночью, наверное, в темноте бегали крысы.
Склад проветрили, подмели. Сколотили деревянную трибуну. Большое окно завесили красной материей. Поставили лавки. И делегаты заняли места. На трибуну поднялся Плеханов. Плеханов был первым русским марксистом. Он был учёным. Ещё до Ленина написал много книг, объясняющих революционное учение Маркса. Плеханов торжественно открыл II съезд партии, сказал хорошую речь.
Все слушали с замиранием сердца. Как волновался Владимир Ильич! Даже побледнел. Только ярко горели глаза. Давно мечтал он о партийном съезде, о восстановлении партии. Наконец-то сбылось!
Началась работа съезда. И почти с первых же дней началась на съезде борьба.
Что же это была за борьба? Кто против кого боролся?
Дело в том, что нашлись делегаты, которые не соглашались с боевой Программой Ленина.
Слишком она казалась им новой и смелой. Новизна их пугала. И эти делегаты стали спорить с Лениным. Но Ленин был прав и так страстно и горячо защищал свою правоту, что большинство делегатов стало на его сторону. На съезде обсуждали Программу и Устав партии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22