Да лошадей обихаживать? Не решили еще?
- Об этом пока не думали, - ответил бригадир. - Видно, вам придется, Петр Александрович, кому же больше. Можно сказать, родное ваше дело.
Дьячков от радости даже картуз сбил на затылок, но своих чувств не выдал. Наоборот, будто немного недоволен, он протянул:
- Так об этом надо сразу говорить, Лукьян Кондратьевич... А без меня вам все равно никак нельзя. И я, конечно, не откажусь. У меня и косы будут всегда что нужно, и лошади справные. Я недосплю, недоем, а дело сделаю. Вот как. А он, товарищ Лысенко, консерватор, говорит, прости господи, на одну доску с ними ставит. Разве же не обидно? Одним словом, и я с вами в этом деле поработаю.
Высказал все это Петр Александрович и словно преобразился - куда девалась его хмурость и молчаливость.
- За сбрую вы не беритесь, я сам ее облажу, - сказал он, отбирая у бригадира два комплекта упряжи, - это мое дело, конюха. И вот еще что скажу - две лошади на рысях лобогрейку долго не натаскают, нужно подпрягать и третью. Чтобы, значит, тройки в упряжке ходили, тогда дело надежнее будет. Я по своей части все обмозговал, все до последней точки.
Поздно вечером на стане снова появился Григорий Лысенко.
- Ну, зачастил, - беззлобно пробурчал Петр Александрович Дьячков.
Григорий расспросил, как идут дела, не нужно ли какой запчасти к машине.
Побыв на стане около часа, Григорий Лысенко стал прощаться.
- Да я, собственно, друзья, заскочил к вам сегодня главным образом из-за Зотова.
- А что? - бледнея, спросил Сергей.
- Особого ничего. Привет тебе бабка просила передать.
- Манефа Семеновна? - не веря своим ушам, спросил Сергей.
- Ну да. Я у вас сегодня квартировал. Сельсовет поставил. Вот и познакомились. Потолковали по душам.
- А больше ничего она не говорила?
- Нет. Впрочем, да, говорила. Обещала как-нибудь пирог испечь. С картошкой. И привезти тебе как гостинец. Крутая она у тебя. Богомольная, просто ужас.
- Вот так и сказала - передать привет?
- Так и сказала.
ПЕРВАЯ УДАЧА
Ночь накануне, не в пример минувшим, была теплой и ясной. Небо усеяли звезды. Их высыпало так много, что казалось, будто им тесно.
Косарям надоела духота небольшой будки, а теплая ночь так подкупала и манила, что ребята разошлись по своим местам только после полуночи.
Не спал на стане один Петр Александрович Дьячков, в обязанности которого входило присматривать за лошадьми и ночью.
На рассвете стало свежо. Петр Александрович нащупал в углу телогрейку, надел ее, раскурил трубку и уселся на пороге будки. Светало очень быстро. Скоро обозначилась четкая линия горизонта, выплыли из синеватого полумрака далекие курганы.
Вдруг Петр Александрович поднялся и, чуть вытянув шею, начал всматриваться в даль. Вся степь отливала серебристой белизной, будто землю покрывал легкий налет инея. Но Петр Александрович знал, что это не иней. Он немного отошел от будки и, наклонившись, провел по траве рукой - рука покрылась прохладной влагой.
- Роса! Ну, теперь дождям конец, - прошептал Петр Александрович и пошел будить бригадира.
Не в силах сдержать своей радости, он, войдя в будку, обратился не к Лукьяну Кондратьевичу, а крикнул во весь голос:
- Эй вы, косари, хватит спать, роса на траву упала! Косить сегодня будем! Вставайте-ка, пожалейте свои бока.
Стан ожил.
Молодые косари настолько истосковались по работе, что готовы были тут же начинать косить, но бригадир приказал ждать, "пока малость подтряхнет".
- Накормит завтраком тетя Груня, и двинемся.
Вскоре на стан приехала Семибратова. Вслед за ней - Григорий Лысенко и редактор районной газеты Кремнева.
Григорий Лысенко подошел к Павлу Ивановичу и Сергею:
- Ну как, друзья?
- Все готово. Ждем сигнала.
- От всей души желаю удачи.
После завтрака, едва лишь ударили в рельс, Сергей кинулся запрягать.
Тройка отдохнувших и хорошо подкормленных лошадей легко подхватила лобогрейку и на крупной рыси умчала ее со стана.
Покрикивая на лошадей, Сергей все время следил за тем, чтобы ни одна из них не отставала и не переходила с рыси на шаг. Он одновременно посматривал и на полотно лобогрейки, стараясь править так, чтобы машина брала траву на полный захват и не одна секция косы не работала впустую. А Павел Иванович не отрывал взгляда от крыльев лобогрейки, которые с огромной быстротой мчались одно за другим и непрерывно подгребали к его ногам увесистые охапки сочной травы.
Но вот один круг пройден, на какую-то долю минуты машина останавливается, Павел Иванович и Сергей торопливо смазывают ее и меняются местами.
Павел Иванович гикнул, машина загремела, застучала всеми шестеренками.
- Сережа, - чуть обернувшись, кричит Павел Иванович, - если устанешь среди круга - говори, я сменю! И не стесняйся. А я уже отдохнул.
Сергей ничего не ответил, только слегка качнул из стороны в сторону головой, желая этим сказать, что он не устанет и ни за что не согласится, чтобы его сменили раньше положенного срока.
В начале круга он не испытывал особой тяжести в работе. Сильный, он свободно сваливал одну за другой пудовые охапки травы и даже подумал о том, что может объехать без смены не один, а два круга.
Но чем больше проходило времени, тем труднее становилось сбрасывать. Позади больше половины круга. Уже виден конец делянки, там они поменяются местами с Павлом Ивановичем, а в руках уже слабость, вилы еле успевают сгребать траву. "Не выдержу, не дотяну до конца, - с тревогой думает Сергей. - Нет, нужно выдержать". Он до боли закусил нижнюю губу.
Еще немного, совсем немного! А в ушах стоит какой-то противный шум и звон. Руки слушаются с трудом. Разве окликнуть Павла Ивановича? Но Сергей знает, что этого он ни за что не сделает. Скорее свалится с машины, но помощи просить не будет. Вот если бы Павел Иванович сам остановил лошадей, тогда бы... Может, сказать? А?
Павел Иванович полуобернулся к Сергею.
- Молодец, Зотов! Молодец, Сережка, крепись, сейчас конец!
И Сергей чувствует, как с этими словами Павла Ивановича будто пришли к нему новые силы, он словно стряхивает с себя усталость, и вилы проворнее сбрасывают траву...
- Тпр-р-р!
Лошади остановились - конец!..
Когда перед обедом докашивали последний круг, Аня сделала замер, подсчитала.
- Сколько? - спросила Семибратова.
- Угадайте, - усмехнулась Аня. - Четыре гектара и две сотки.
На стане все ждали вечера.
...Лобогрейка умолкла, когда стало темнеть.
Аня снова замерила и взволнованно объявила:
- Двенадцать гектаров и четыре сотки! А?
Семибратова заботливо наклонилась к Сергею и тихо спросила:
- Сережка, сильно устал?
- Мы с Павлом Ивановичем и ночью бы еще прихватили, да темнота мешает. А насчет усталости хвастаться нечего - не на рыбалке были.
Семибратова обратилась к стоявшему рядом Храбрецову и бригадиру:
- На машину нужно посадить третьего человека - погоняльщика. Из школьников. Свободный лобогрейщик должен отдыхать.
Павел Иванович согласился, но добавил:
- Пожалуй, и погоняльщиков должно быть два, пускай тоже соревнуются.
В этот же вечер погоняльщиками к Павлу Ивановичу и Сергею были назначены Витя Петров и Таня Ломова.
ФРОНТОВАЯ ВАХТА
На следующий день нарочный из района завез на стан второй бригады несколько экземпляров специального выпуска районной газеты "Ленинский путь". Аня вывесила ее тут же на стене будки рядом с листком учета соревнования. Газетный лист был небольшим, всего, может быть, на четыре тетрадные странички.
В центре первой полосы, ниже сообщения от Советского Информбюро, красовались две фотографии: Павла Ивановича и Сергея. Под фотографиями стояла подпись: "Инициаторы сменной работы - лобогрейщики П. И. Храбрецов и С. Н. Зотов. В первый день работы на сменных лошадях они скосили двенадцать и четыре сотых гектара". Дальше шла статья, где подробно рассказывалось, как организована работа в звене Храбрецова.
Нарочный привез газету уже после обеда, и косари прочитали ее только вечером.
Витя Петров недовольно хмыкнул:
- Двенадцать и четыре сотых - тоже обрадовали всех. Сегодня шестнадцать отхватили, а они про двенадцать пишут. Живут вчерашним днем.
- А разве не правда? - накинулась на него Таня. - Вчера было двенадцать? Двенадцать. Они так и написали.
- Павел Иванович, - обратился Витя Петров, - давайте в газету пошлем рапорт, что мы скосили шестнадцать гектаров. Пускай знают.
- Нет уж, - возразила Таня. - Если писать, то не об этом, а дать слово, что каждый день будем скашивать не меньше шестнадцати. А то рапорт! Нечего хвастать тем, что уже сделано. Не для хвастовства работаем.
Прочитав газету, ребята отошли в сторонку и растянулись на траве. Рядом прилег и Павел Иванович.
- Павел Иванович, - вдруг приподнявшись на локте, заговорила Таня. А что я хочу сказать. Вот прошлый раз приезжал товарищ Лысенко и говорил о фронтовой вахте.
- И в сегодняшней газете тоже написано, - поддержал ее Витя Петров. Почти везде встают рабочие на фронтовую вахту.
- Что, если и нам? Ведь можно? Я думаю, можно, - сама же ответила на свой вопрос Таня.
- Давайте, а, Павел Иванович? Ломова верно предлагает. Или вы против? - спросил Петров.
- Почему же против, - немного помолчав, сказал Павел Иванович. - Дело в том, что, вставая на вахту, люди берут повышенные обязательства...
- И мы возьмем, - заявила Таня.
- Ну что ж, давайте. Вахта так вахта! За сколько же гектаров будем бороться? Твое мнение, Петров.
- Гектаров восемнадцать можно осилить, если еще поднажать.
- Я так думаю, что и двадцать поднимем, - сказал молчавший все время Сергей.
- А вытянем столько? - забеспокоилась Таня. - Дать обязательство - не шутки шутить.
- Сережа, это много, - возразил Павел Иванович.
- Вытянем, Павел Иванович, - решительно заявил Сергей. - Вот сами увидите. Будем косить и в обед, и во время завтрака без перерыва. Сколько у нас времени еще наберется?
Поговорили, поспорили и согласились с Сергеем. Ведь интересно!
После ужина Аня задержала у стола косарей и рассказала, что звено Павла Ивановича Храбрецова встает на фронтовую вахту в честь побед Советской Армии и вызывает на соревнование всех лобогрейщиков области.
Когда пошли спать, Сергея остановил Ваня Пырьев.
- Возьми, - сказал он и протянул листок бумаги.
- Что это? - удивился Сергей.
- Твоя клятва. Возьми, клятву ты сдержал. И вообще, Сережка, ты геройский человек. Бери.
Сергей, словно раздумывая, взял у Пырьева листок, подержал в руках и молча протянул обратно.
- Ты что?
- Не надо.
- Почему? - удивился Ваня.
- Я не из-за этой бумажки работаю. Понял?
Он всунул в руки озадаченного Пырьева листок и молча направился к постели.
ИСПЫТАНИЕ
Начавшаяся во второй бригаде колхоза "Заветы Ильича" фронтовая вахта охватила всю область. В областной газете каждый день помещалась сводка, печатались списки соревнующихся лобогрейщиков. Первое место удерживало звено Павла Ивановича - меньше двадцати гектаров в день оно не скашивало. Почти на одном уровне шли лобогрейщики из Шатарлыкского района, отец и сын Корягины. Отцу было уже под шестьдесят, а сыну-фронтовику около тридцати. Почти не отставали и девушки Галины Загораевой. Норма в двадцать гектаров стала теперь почти такой же обычной, как месяц назад была норма в пять гектаров.
Все шло хорошо.
Григорий Лысенко частенько наведывался в бригаду. Из его слов было видно, что благодаря сменной работе почти во всех колхозах района сенокос идет к концу.
Это были радостные вести. Но однажды Григорий Лысенко приехал в бригаду до крайности возбужденный и с возмущением рассказал, что уже по многим колхозам района гуляют "божьи письма", призывающие бросить работу и отдаться молению.
- Но обиднее всего, - горячился Григорий Лысенко, - что находятся еще темные люди, которые попадаются на "божественную" удочку. В колхозе "Вперед", например, несколько женщин взяли да и не вышли на работу.
Павел Иванович рассказал Григорию Лысенко о случае с Сергеем.
- Враги орудуют! - гневно бросил Лысенко. - Ничего. Доберемся и до них.
Однажды, приехав на стан и улучив время, когда Сергей сменился и лег отдохнуть в тени густого куста щавельника, Григорий Лысенко завел с ним разговор. Говорили больше о работе. Потом Григорий, будто невзначай, задал Сергею вопрос:
- Сережа, ты давно в пионерской организации?
- Давно. С самого третьего класса.
- А галстук не всегда носил? Верно?
- Верно.
- И сборы пропускал?
- Было.
- А почему?
Сергей пожал плечами.
- Сам не знаю...
- Манефа Семеновна не велела. Правильно?
Сергей ответил не сразу.
- Не велела, - нехотя сознался он. - Верующая она больно. Потому и не велела.
- А ты при чем? Пусть себе верит, человек старый, не перевоспитаешь, но мешать другому жить, как он хочет, - никто ей такого права не давал.
- Это вы так говорите. Ее бы послушали, - возразил Сергей.
- Между прочим, я и ее слушал. Да, да. Когда ночевал у вас. Поговорили мы тогда как следует. Темная она женщина... Лес дремучий. Ты ей свое, а она свое. Но все равно по главному вопросу договорились. Я хочу сказать - о тебе.
- А что обо мне?
- Павел Иванович мне все рассказал о твоем положении. И ты не беспокойся, Манефа Семеновна стала шелковой.
- Не верится, - горько усмехнулся Сергей.
- Ты поверь. Не ты у нее живешь, а она у тебя. Значит, и выгонять не имеет права. У тебя и деньги свои - пенсию за отца получаешь. И продкарточку тоже. Вот так. Словом, домашние дела у тебя наладились. А если ей что не по душе - ее дело. В обиду тебя не дадим.
- И мне можно вернуться домой? - недоверчиво спросил Сергей.
- А почему нет? Пожалуйста. Закончится уборка - поезжай. Ну, а как дальше жить собираешься? Или еще не думал?
Сергей сел, сорвал огромный лист щавельника, положил его на колено и начал медленно разглаживать.
- Думать-то я думал... Одним словом, Григорий Михайлович, пожалуй, в ремесленное пойду.
- Ну что же, решение, Сережа, правильное. Очень правильное. Путевку райком комсомола даст.
- Так я не в комсомоле.
- А хочешь быть комсомольцем?
- Хотеть-то хочу, да только... примут ли...
- Особенно прибедняться не следует. Вот здесь, на покосе, ты выдержал большое испытание, и мне думается, что примут тебя в комсомол. Во всяком случае, я поддержу тебя. И Павел Иванович тоже ручается за тебя.
Григорий Лысенко уехал, а Сергей долго еще думал о его словах. Растревожил Сергея только что закончившийся разговор... Шуточное ли дело сам секретарь райкома комсомола руку за него тянет. А Лысенко не такой человек, чтобы сказал и позабыл. Вон как все прислушиваются к нему, и дедушка Дьячков, и Павел Иванович с Семибратовой... Вышло бы все, как хотела Манефа Семеновна да старец Никон с хрипатым Силычем, и сидел бы с ними Сергей в Потоцком, словно какой-нибудь вражина. Ему вдруг почему-то вспомнилось "страшное" бдение. Припадочная женщина. Хрипатый Силыч... Шел Сергей из моленной и оглядывался, боялся людей... А теперь вот все люди к нему с душевностью относятся. Был бы жив отец, он, наверное, похвалил бы Сергея. И насчет ремесленного тоже...
Когда Лысенко говорил Зотову, что тот выдержал испытание, то они оба не предполагали, какое новое испытание ждет Сергея впереди.
...Однажды днем Павел Иванович почувствовал недомогание. Ныли руки, ноги. Несмотря на большую жару, по спине время от времени пробегал легкий холодок. В суставах появлялась нудная боль. Павел Иванович долго крепился, никому ничего не говоря. А когда подошел черед меняться с Сергеем, слез с лобогрейки, лег прямо на солнцепеке и, несмотря на то что солнце стояло над головой и земля, как никогда, дышала жаром, не чувствовал зноя. Волны холода прокатывались по телу. Его начинало трясти.
За последние дни Павел Иванович и Сергей настолько втянулись в работу, что начали сменяться не после первого, а после второго круга.
И в этот раз Сергей, объехав один круг и заканчивая второй, поглядывал на конец делянки, где обычно проходила смена, надеясь увидеть Павла Ивановича, но его там не было.
Вот и конец круга, а Павла Ивановича нет. Таня остановила лошадей. Сергей сошел с машины и только сейчас заметил классного, лежавшего невдалеке на травянистой стерне. "Наверное, заснул", - подумал Сергей и, осторожно ступая босыми ногами, направился к нему.
Павел Иванович лежал, широко раскинув руки. Глаза его были закрыты, а челюсти крепко стиснуты. Он уже не дрожал, а сотрясался всем телом.
- Гляди, - прошептал подбежавшей Тане Сергей.
- Наверное, малярия, - высказала свое предположение Таня.
- Малярия? - недоверчиво спросил Сергей. - Может, нога болит?
- Разве не видишь, как трясет? У моей мамы была малярия, тоже вот так ее всю трясло.
- Павел Иванович! - тихонечко позвал Сергей.
Павел Иванович с трудом приоткрыл глаза - они были красные и мутные.
- Вам нехорошо? - спросила Таня.
- Ничего... пройдет... Вы, ребята... не беспокойтесь, идите, работайте.
- Может, чего надо? - наклонился к учителю Сергей.
Павел Иванович чуть качнул головой и снова закрыл глаза, будто задремал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27