Наелся, подобрел.
- До чего вкусно! - говорит. - Никогда ранее утятины не пробовал. Все мыши да мыши - который год на мышах живу! Но ты скажи все-таки, что тебе в краях наших надобно. Может быть, чем помочь смогу.
- Да сущая безделица - сорок сундуков, что под валуном зарыты, а более ничего и не надобно.
Тут филин с перепугу чуть было с дерева не свалился.
- Откуда тебе о сундуках-то известно? - спрашивает. - Кто тебе тайну эту открыл?
- Прошка-секач князю рассказывал, а тот - мне.
- Ну Прошка! Ну Прошка! - сокрушается филин. - Достанется ему от хозяина!
Тут филин вздрогнул, прислушался и говорит:
- Пора уходить тебе, добрый молодец! Хозяин идет, молодой колдун, сын того самого колдуна, чьи сокровища под валуном спрятаны. Слышу его шаги... Через неделю-другую здесь будет, так что не мешкай, поспешай подобру-поздорову.
Поразмыслил Саверий да решил судьбу не испытывать. Попрощался с филином, оставил ему недоеденную утку, котомку на плечо повесил и поспешил в путь-дорогу, князю обо всем доложить.
Перебрался через речку, сопки миновал, лесами да болотами идет, поторапливается. А филин все над валуном сидит, хозяина дожидается. На восьмой день пришел хозяин, молодой колдун. Высок, статен, сажень косая в плечах, волосы густые, длинные, черные. Лицом бледен, глаза глубокие да строгие, а в глазах-то искринки словно огонечки во мраке поблескивают, во взоре раздумье сквозит, да раздумье недоброе, тяжкое.
Подошел к валуну, воздух ноздрями втянул и говорит:
- Человек здесь был... Утятину ел. Верно?
- Точно, был! - отвечает филин. - И утятину ел.
- И тебя потчевал?
- Верно, потчевал. Только как же ты об этом догадался-то, хозяин?
- Голос у тебя помягчел. Горлышко утиным жирком смазано.
- Тебя не проведешь, - согласился филин. - Ничего не утаишь - больно уж догадлив ты, весь в отца...
- Что есть, то есть, - усмехнулся колдун. - Но об одном лишь догадаться не могу - кто этому человеку о сокровищах рассказал. Он ведь за ними приходил? Верно?!
- Прошка князю выболтал, - отвечает филин, - а тот - молодцу, что здесь побывал.
То-то колдун разгневался! "Вот оно что! - говорит. - Хоть и утомили меня дорожки дальние, но с отдыхом, видно, придется повременить. Молодца догнать надобно. А Прошку и князя потом достану - никуда не денутся". Тут он в погоню пустился. Ногами что ходулями шаги отмеряет, голову вперед наклонил, словно пес по следу идет.
К вечеру до хутора добрался. Решил на всякий случай к хозяйке заглянуть, о молодце расспросить. А хозяйка тут как тут.
- Заходи, - говорит, - мил человек, гостем будешь. Вот накормлю тебя да напою, да на ночь пристрою.
- Есть да спать мне некогда, - отвечает гость, - а вот попить бы не помешало.
Обрадовалась хозяйка, тут же в погреб - кувшин с остатками хрюковки достает.
Колдун чарку налил, хотел было выпить, да, видно, недоброе почуял. Поставил чарку на стол, на хозяйку глядит пристально, с сомнением, так глазами ее и буравит. А она ему улыбается, смотрит до того приветливо, до того ласково, так добром вся и светится. Тут колдун невольно взор потупил, вздохнул, взгрустнул - на хозяйку глядючи, матушку свою вспомнил. Вот поднял чарку, только пригубил, а оторваться уже не смог - больно вкусна была хрюковка, больно душиста. Выпил все, что в кувшине осталось, захмелел да на пол и рухнул, здоровенным секачом тотчас оборотился.
А старуха давай его будить да в хлев загонять.
- Ишь, - говорит, - боров-то вымахал. В избе, безобразник, разлегся. Ну-ка в хлев убирайся да пошевеливайся - там твое место!
Кабан все похрюкивает, повизгивает, а вставать не хочет. Хозяйка давай кочергой его охаживать, наконец-то разбудила, а он только глазенки свинячьи на нее таращит, никак понять не может, что же это с ним случилось, отчего и почему он на полу оказался. А тут как раз солнышко за горизонт закатилось, стемнело, и в один миг хозяюшка облик волчий приняла, зубы скалит, рычит, колдуна клыками хватает. Но с вепрем шутки плохи! Как увидел он вместо старушки хищную зверюгу, как зубы ее на себе ощутил, так тут же и протрезвел, вскочил, стал ее по избе гонять. Из дома во двор выгнал, настиг, клыками под брюхо поддел да так располосовал, что она тут же на месте и издохла. Разделался с волчицей и снова в путь, вслед за молодцем, новую расправу учинить замышляет.
А Саверий из лесов да болот выбрался, по тракту идет. Уже недолго шагать осталось; вот и маковки церквей из-за холмов показались, вот и терема видны. Все бы хорошо, а на сердце тревога. "Както, - размышляет молодец, - князь меня встретит? Нешто не простит?"
Идет в раздумье, да вдруг старичка какого-то увидел. Старичок седенький, сгорбленный, у дороги на камушке сидит, да одет-то странно... в одно исподнее. Подошел Саверий поближе, пригляделся и глазам своим не поверил - это, оказывается, сам князь! Сидит себе, пригорюнился. Ну и ну! Вот так встреча!
- Князюшка, Господь с тобой, ты ли это? Как же это тебя угораздило? Где стража, где слуги твои? Нешто опять басурманы нагрянули да всех перебили? Вот беда-то!
Тут князь на егеря своего взглянул и со слезой в голосе отвечает:
- Кабы басурманы, и то бы ничего, а то ведь хуже...
- Хуже? - удивляется молодец.
- Куда хуже! Прошка, собачий сын, меня обманул!
- Обманул? Так на то он и лиходей, князюшка.
- То-то и оно!!! Посулил мне, видишь ли, все сорок сундуков из лесу доставить. "Дозволь, - говорит, - по рынку, по торговым рядам пройтись, а я, мол, нужным людям знать дам, чтобы сокровища в условленное место принесли".
- А кабы сбежал Прошка?
- Да как ему сбежать-то, Саверий? Я по рынку возле каждого лотка соглядатаев понаставил да велел Прошку к здоровенному охраннику цепью приковать. Но вот провели его, в острог вернули, а он, супостат окаянный, и говорит: "Дело сделано, князюшка. Два денька потерпи, а на третий сундуки в условленном месте будут, возле старого дуба, что на горке среди буреломов высится". Но и это не все! Он, злыдень, поучать меня принялся.
"В сундуках-то, - говорит, - богатства неимоверные.
Коли люди богатства эти узреют, то разум потеряют, убивать друг друга начнут да все порастащат. А потому надо, мол, сундуки вначале в казну привезти, а уж там самому и открыть".
- И ты опять поверил?
- И не говори, Саверий! В том-то и беда! Послал людей в буреломы, а там и впрямь сундуки рядами стоят, да старые, ржавчиной, плесенью тронутые. Вот привезли их в посад, в казну втащили, а я-то, дуралей старый, всем выйти велел, сам в казне затворился, на сундуки гляжу и думаю, который из них первым открыть. А они-то возьми да все разом и отворись! А из них разбойнички во главе с братцем Прошкиным! Схватили меня, кинжал к горлу приставили да говорят, чтобы я Прошку велел из темницы выпустить, а не то, мол, на месте меня и порешат...
Егерь князя слушает и ушам своим не верит, а тот продолжает:
- Пришлось согласиться - больно уж помирать не хотелось. Прошку из темницы вывели, а разбойники тем временем потрудились изрядно - всюто казну разграбили. Меня на телегу посадили, привязали крепко да сабельку над головой занесли. Вот так и поехали на глазах у всего честного народа...
- И где же отпустили тебя?
- Да здесь вот и отпустили. Да поглумились изрядно, и кафтан, золотом расшитый, сняли, и сапожки сафьяновые, и шапку соболью - все отобрали, в одном исподнем с телеги ссадили.
Выслушав Саверий князя, пожалел его и говорит:
- Нельзя тебе в исподнем в посад возвращаться - сраму не оберешься. Потерпи. Уж я-то мигом обернусь, одна нога здесь - другая там, приведу слуг с каретой да с одеждой подобающей, все чин чином.
Тут он снова в путь-дорожку поспешил, пришел в город, рассказал, где и как князя видел. Тут же слуги да стражники за дело принялись, собрали все, что требовалось, в карету погрузили да поехали. Впереди Саверий верхом, с сабелькой на боку.
Приехали - глядь, а князя-то на камушке нет, князь-то на верхушку сосны забрался, а под сосной здоровенный секач пыхтит, рылом землю раскидывает, корни подрывает, дерево свалить норовит. Сосна накренилась, трещит, того и гляди свалится.
- Что стоите? - кричит князь. - Что зверя не гоните? Он же, окаянный, убить меня хочет!
Тут люди Князевы за оружие да на кабана, а он на них уходить и не собирается. Силен вепрь, зол, изворотлив, от пик да мечей уклоняется, меж коней скачет, клыками их то и дело сечет; кони крутятся, мечутся, а всадники один за другим на землю так и летят. Но вот Саверий улучил момент, вепря подловил, сабелькой рубанул, левое ухо ему начисто отсек. То-то взревел кабан, то-то завопил да тут же наутек, в чащобе скрылся.
Слава Богу, наконец-то зверюгу отогнали, принялись князя с дерева стаскивать. Спустили на землю, успокоили, водой напоили, приодели да в карету. Привезли в посад, в баньке искупали, в постельку спать-почивать уложили.
Лежит он еле живой, измученный, а заснуть не может. Только глаза закроет - тут же страсти всякие являются: то Прошка ножом грозит, то братец его с кинжалом подступает, то вепрь громадный несется, клыками засечь норовит. Извелся князь, все бока отлежал, но без толку - нейдет сон, да и все!
Тут он о егере своем вспомнил, позвал его и говорит:
- Кабы не ты, Саверий, ей-Богу, не уйти бы мне от кабана! Спасибо за службу, но объясни всетаки, как, отчего и почему ты гусем оборотился, а потом опять прежний облик принял?
Тут Саверий рассказал обо всех своих приключениях все как есть, без утайки доложил, а князь выслушал его и спрашивает:
- Не перепутал ли ты чего, Саверий? Неужто водяной и впрямь похвалялся, будто его водица старика омолодить может?
- Нет, не перепутал, - отвечает молодец, - да и с чего бы мне путать...
Задумался князь, усмехнулся, бороду седую разгладил, на егеря приветливо взглянул, ласково да молвил с улыбкою:
- С этой поры, Саверий, назначаю тебя предводителем охраны моей, но это не все... Надо бы мне к водяному наведаться, водицы его испить. Так что готовь отряд - завтра утром, пожалуй, и выступим.
Сказано - сделано. Рано утром собрали бойцовудальцов, князя на коня усадили да поехали. Впереди охрана, сзади охрана, а в середине отряда князь; тут же и Саверий, от всякой опасности его бережет, по сторонам зорко глядит.
Но вот добрались они до речки. Князь охрану оставил, дальше один пошел. К водопаду спустился, в пещеру заглянул, а там хозяин речушки с доченькой сидит.
Доченька с тритоном играется: в плошечке его искупала, в распашоночку приодела, кормить принялась. Комара ему дает, а тритон-то сыт, отворачивается, рот открывать не хочет.
Водяной на дитятку свою поглядывает да все посмеивается.
- Куда раскармливаешь? - спрашивает. - Он и без того вон как разъелся - скоро в распашонку не влезет.
А доченька опять за свое. "Покушай, - говорит, - за папу, за маму, за дедушку..."
Но тут водяной князя приметил, непрошеному гостю удивился.
- Что тебе, мил человек? - спрашивает.
- Водицы, - отвечает князь, - той самой, что из-под камня бьет.
- Водицы, говоришь? А для чего она тебе?
- Это уж мое дело, - сердится князь. - Кто ты такой, чтобы расспросами меня донимать? Смотри, как бы пожалеть не пришлось...
Испугалась деточка князя, с опаской на него поглядывает да папеньку вопрошает:
- Что мы плохого дяденьке сделали? Отчего грозится он?
А водяной по головке ее погладил и всего-то в ответ:
- Зачастили люди сюда, а потому надо бы нам, доченька, другое жилье подыскать. Ну да ладно, уж чего-чего, а укромных уголков в нашей реке предостаточно.
Тут он из пещеры вышел, вместе с деточкой в воду спустился и был таков. А князь, не мешкая, камень отодвинул да за водицу принялся.
Испил один глоток, испил другой, испил третий, жар по всему телу ощутил. "Молодею, - думает, - кровь гуляет, оттого и жар". Шапку снял, пот со лба вытер, на ладонь-то свою глянул и глазам не поверил - вместо ладони что-то непонятное, на рыбий плавник похожее. Тут князю не по себе стало. Сел он на камень, глядь - сапожки с ног соскользнули, а вместо ног - тоже плавники. Опешил князь, испугался, принялся было охрану звать, рот-то открывает, а... словечка единого вымолвить не может. Хотел было встать, да тут же и упал, да огромным налимом оборотился.
Бьется налим, воздух ртом хватает, задыхается. Бился-бился да наконец-то в реку из пещеры вывалился, поплавал туда-сюда, под корягу залез. По сторонам поглядывает, на рыб да лягушек глаза таращит. Сидел-сидел, пообвыкся, успокоился, и вдруг показалось ему, что так оно всегда и было, что вся-то жизнь его под корягой прошла.
Но вот час минул, еще и еще один, а Саверийто с отрядом князя дожидается. Принялись искать: и в пещере, и в речке, и в камышах, и в кустах; и все-то рощи, дубравы вокруг прочесали. Да так и не нашли, так без князя и воротились, так никто и не узнал, какая судьба ему выпала.
Саверий же к Таисии вернулся, в родной дом к семейному очагу, и зажил счастливо. Но князьям служить да поганое зелье пить зарекся.
А сундуки под валуном так и лежат, и филин на дереве сидит, и вепрь одноухий вокруг валуна ходит. Ходит да все прислушивается, все приглядывается - сокровища стережет.
ЕРМИЛА
В далеких краях, среди лесов и озер, жил ящер по имени Ермила. Был он молод да здоров, размером со слона, да еще с длиннющим гребенчатым хвостом. Вот уж страшилище так страшилище. Но, что самое любопытное, на спине у него были маленькие перепончатые крылышки. Распустит, бывало, крылышки, примется ими размахивать, все машет-машет и глядь - тр-р-р-р уже полетел. Вот таков был Ермила.
Надо сказать, что при всей своей силище был он неимоверно ленив, до того ленив, что прокормить себя толком не мог. Возьмется в погожий денек птиц в небе ловить - все без толку, они в разные стороны от него разлетаются. Примется дичь лесную гонять, а догнать не может - лень не пускает. Надумает рыбу в реке или в озере добыть - тоже попусту. Вот так и жил впроголодь, травой да водорослями перебивался.
Как-то раз поутру отправился Ермила пропитание себе подыскать. Шел лесами, шел лугами, да вдруг за рекой, на пригорке деревню увидал. Деревенька небольшая, всего-то несколько дворов, но богатая: избы крепкие, нарядные, в садах утопают, из коровников на овинов скотина голоса подает. Поглядел Ермила на все это хозяйство, людям позавидовал да решил ближайшей же ночью к ним наведаться, чужим добром разжиться. Спрятался в лесу, темноты дождался, подобрался к деревеньке, коровник разворотил, одну корову в чащобу уволок. Съел ее, и до того ему говядинка парная понравилась, что не удержался он, следующей ночью залез в то же самое подворье, еще одну корову добыл. Вот ест он, свеженьким мясом лакомится, все облизывается да причмокивает, от удовольствия глаза закатывает, да только одного не ведает, что живет в деревеньке кузнец по имени Дементий, и что в этот самый час Дементий в кузнице трудится, палицу выковывает, да палицу не простую, а здоровенную, чтобы ночного вора образумить.
Ермила тем временем добычу свою доел, отоспался, а следующим вечером вновь на промысел отправился. Только к деревеньке подобрался, хотел было забор-то проломить, а Дементий тут как тут.
- Стой, - говорит, - зверюга! Не смей хозяйство разорять!
- Тоже мне, силач нашелся, - смеется ящер. - Вот попадешь мне на зубок - по-другому заговоришь.
Тут он забор сломал, пасть разинул, хотел было кузнеца схватить, да не тут-то было. Дементий палицей размахнулся да по носу его хрясть!
Чего-чего, а уж такого оборота Ермила не ожидал. На задние лапы сел, глазами хлопает, да ничегошеньки перед собой не видит - только круги какие-то плывут, искорки мелькают, а в ушах колокольчики-бубенчики звенят, так и заливаются.
Но вот колокольчики утихли, круги перед глазами рассеялись, искорки погасли, и вновь Ермила кузнеца увидал. А тот время зря не теряет, здоровенную цепь из сарая тащит да приговаривает:
- Вот сейчас на цепь тебя посажу, будешь в хозяйстве трудиться. Уж я-то тебя и землю пахать научу, и к делу кузнечному приспособлю.
- Не хочу землю пахать и в кузнице работать не желаю, - отвечает Ермила да потихонечку к лесу пятится.
- Мало ли что не желаешь. Будешь у меня к труду приучаться. Не годится воровством да разбоем жить, - отвечает Дементий, а сам уже цепь Ермиле на шею прилаживает.
Тут ящер повернулся, хотел было в лес убежать, да только кузнец-то не пускает, за хвост крепко ухватил, обратно на подворье тащит.
Что делать Ермиле, куда деваться? Заревел он, крылышками затрепетал, в небо поднялся да Дементия с собой уволок. Как ни пытался с хвоста его сбросить, все напрасно, так вместе с ним и улетел.
Вот летит он в облаках и думает, как бы от непрошеного ездока избавиться. А ездок-то слазить с Ермилы и не собирается, потихонечку-полегонечку с хвоста на спину к нему перебрался, а потом и вовсе шею оседлал.
Ящер рычит, головой туда-сюда крутит, от кузнеца освободиться норовит, а тот лишь посмеивается да приговаривает:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26