Вероятно, в этой гостинице такая слышимость. Но по-русски?..
- Ты меня звал или мне показалось? Пойдем, пойдем, окунемся, заглушишь свой бестолковый огонь, что не в состоянии ни зажечь, ни согреть, ни осветить твое жалкое нутро.
- Вы кто? И как вошли в номер?
- Ты сам произнес мое имя. Я тот, которого люди почему-то боятся, кому приписывают страшные злодеяния, коварства и искушения, а сами порой вершат необъяснимые поступки, граничащие с сумасшествием и колдовством.
- Но почему я вас не вижу? Если вы есть на самом деле, покажитесь.
- Я это знаю, но ещё не решил, в каком обличии появиться перед тобой. Хочешь, отцом твоим стану или матерью? Братом, тренером, священником?.. Хотя, нет. Ты в Бога не веришь. А может быть, горячая мулатка разбудит в тебе настоящую страсть, не ту пустышку, которую пытаешься изобразить, вытягиваешь из себя по крупинке, а огонь? Эти простушки глупы, наивны, но искренность их и сопереживание во время совокупления подкупают. Кем стать? Кому безоговорочно ты веришь?
- Я не знаю. Лучше видеть правду, наверное.
- Не испугаешься моего вида? Бывало, люди только посмотрят на меня и уже ничего потом не соображают. Зачем тогда звали? Знали, на что шли. Я ведь не пугаюсь вашего уродства. Вы созданы по подобию божьему, потому и несовершенны. А мои возможности безграничны. И, если доведется мне создать себе подобное существо, оно будет совершенным, всемогущим и бессмертным.
Мое тело холодное, как у змеи, из панциря, что покрывает мои конечности, вылетают с криком и шипением миллионы огнедышащих ртов. Если видел по телевизору орлиное гнездо с раскрытыми клювами птенцов, то можешь представить это великолепие. Сотни глаз без зрачков соединены в одной впадине и обрушиваются на предмет воззрения, как пчелиный рой. Нежные волосы трепетно обволакивают мои уши, нос и голосовые связки...
- Бред какой-то. Я, наверное, сплю. Пора заканчивать играть, иначе точно попаду в психушку.
- Ты и так в неё попадешь, но это будет потом. Бросить всегда успеешь. А ты докажи, прежде всего себе, что лучше их, что талант твой непревзойдённый, что годы изнурительного труда не прошли напрасно.
- Но не каждому дано быть чемпионом мира. Их - единицы.
- Да если хочешь знать, они все ко мне обращались, все со мной говорили, просили, умоляли. И я им помогал.
- Вон оно что?
- А ты как думал? Просто так они восходили на Олимп? Я их делал гениальными. Их мозг творил такие чудеса, что любой компьютер сгорел бы от перенапряжения. Это безмозглое создание когда-нибудь настолько осмелеет, что тоже явится ко мне. И я не уверен, какой будет его просьба и чем она отличится от человеческой. Гениальность - это состояние, а не работа двух полушарий. Состояние легкости, воодушевления и игры. Великие открытия человечество сделало именно в этом состоянии. Их было мало, этих открытий, и не так уж много будет, поверь мне. Люди разгадали тайну атома, но за ней - пустота. Бог позволил лишь приоткрыть завесу, а вы и довольны. И ринулись туда, хотя разгадка жизни совсем не там, куда он указал. Свет губителен для всего живого. Он несет рождение, но и быстрое увядание. Нужно быть хитрее. Поблагодарить за зачатие и отказаться от него. Только тьма способна дать умиротворение, только забвение приблизит вас к бессмертию. Жестоко? Да. Чудовищно? Да! Но это так. Люди алчны, дики, слепы и глупы. Легкость и игра воображения им не доступны. Лишь во сне, может быть, когда отлипают от обрюзгших и разомлевших тел злоба, похоть и лицемерие. Они рыщут в бесталанной куче, копаются, как в навозе, выискивая вонючее зерно. Они думают, что отыскали звезду, но дерьмо всегда остается дерьмом, как бы его не отмыли и не переварили. Только единицам я помогаю вылезти из вашей навозной кучи с дурманящей вонью и засасывающей тиной. Только их я одариваю своим благоденствием и награждаю духом победителя. И этот дух не покинет моего избранника до самой смерти. Хочешь быть гением?
- Я не знаю.
- Я сделаю из тебя гениального шашиста. Тобой будут восхищаться, о тебе напишут книги, создадут фильмы, твое творчество проштудируют потомки. В далекой галактике назовут звезду твоим именем. Ты будешь первым до конца своих дней. Непобедимым, непревзойденным! Чемпион мира - Александр Дымов! Звучит?
- Я теперь ничего не знаю. Явь ли это? А что нужно взамен?
- Брось ты. Ничего не требуется отдавать и тем более продавать. Это богобоязненные дельцы, гордо именующие себя носителями истины, выдумали такую присказку, чтоб побольше завлечь на свои сборища людишек и упиваться властью над ними. И заметь, они боятся Бога, но не меня. Дать им возможность проповедовать мои истины, они проклянут своего Спасителя так же, как проклинают сейчас меня. И запомни, что гениальность - это не всегда искра божья, но и мои скромные плоды.
- Наверняка потребуешь сердце мое? На меньшее не согласишься. Или жизнь?
- Вот это уже другой разговор. Но жизнь мне твоя не нужна. Зачем она мне? Меня больше интересует грядущее, что посильнее тебя, в кого вселится твоя душа, и на чьей стороне она будет сражаться при Армагеддоне.
- Он все же будет?
- Обязательно. И, переходя из поколения в поколение, душа выхлестнет из себя былое предназначение, наполнится иной силой, более правдивой и искушённой, и припадет к моим ногам. Но это будет не скоро, оно тебя не должно беспокоить.
- То есть людей ждут страшные муки, испытания, наказания...
- Страшно не то, каким видится вам конец света. Ужас в тон, что в каждом из вас в груди томится маленькая частичка, крохотное зернышко того, кого любить давно уже не следует. Эта мелочь туманит вам мозги, травит так называемой любовью. А он вас бросил и огонь свой исцеляющий переметнул в другие миры, где ему вольготно, а моя власть ещё не так сильна.
- Это правда?
- Я всегда говорю откровенно. Так честнее. Ты мне - душу, я тебе славу. Это же вы придумали, что у правды две стороны. Какая ерунда! У правды столько сторон, сколько нужно. Вы, наверное, имели в виду Его правду и мою. Чушь! Каждая секунда, каждое мгновение рождает свою правду, и в какой в этом бесконечном множестве ты оказался, та и твоя. Она одна для тебя и бесконечна для других. Малейшее замешательство, задержка дыхания, и ты окажешься в другом времени и в другой праще. Хочешь, я расскажу, каким будет твое будущее, если не согласишься на мое предложение. Оно довольно-таки обыденное и не яркое. Не погибнешь, нет. Ты бросишь шашки и устроишься санитаром в дурдом, закончишь институт и найдешь призвание в психиатрии. Но она тебя не выведет к высотам. Женившись, уедешь в Германию (не в ГДР, её предадут твои убогие правители), займешься бизнесом и прогоришь. Но жить будешь долго, бедно и неинтересно. По помойкам лазать не будешь, но на пропитание и на подарок жене заработаешь. О тебе все забудут, и ты всю жизнь будешь страдать от того, что не послушал меня. Соглашайся, и я сделаю из тебя гения.
- Почему именно из меня?
- Ты горд, самолюбив, талантлив, не стар и готов на все ради цели. Ты азартен, коварен и злопамятен. Ненавидишь не только соперников, детей и жен их, но и саму игру, которой отдал большую часть жизни.
- Врешь ты все!
- Нет, это правда. И ты сам её знаешь. Она тебя измотала, высосала все силы и все, так или иначе связанное с нею, ты ненавидишь до такой степени, что готов взорвать с ней весь мир, всю Вселенную вместе с собой. А это невозможно. Ты слабый и ничтожный человек и, к тому же, ничего другого делать не научился, потому и смирился. Лучшего избранника мне не найти. Соглашайся, и получишь все, чего пожелаешь.
- Но как я буду жить без души? Разве это возможно?
- А ты её чувствуешь? Да и на что она тебе? Ты получишь славу, деньги, уважение сильных мира сего, большинство которых уже бездушные. Появятся прекрасные женщины, роскошные виллы, автомобили, игорные дома. Ты будешь непобедимым.
- Трудно в это поверить.
- Чудак человек, сегодня же начнешь выигрывать и станешь чемпионом.
- А после смерти попаду в Ад.
- Вначале будет суд, там мы и определим, где тебе находиться, посмотрим, выполнил ли свою миссию и как подготовился к смерти.
- Кто это - мы?
- Бог и я. И тебе, мой друг, повезет, что я буду вторым судьей и в обиду тебя не дам.
2.
Надо же... Кому рассказать, не поверят. Да и кто будет слушать, если прознают, о ком идет речь. Почему он выбрал именно меня? Неужели дела мои настолько плохи, неужели я к этому готов? Приговорен, и душа бьется в заточении. А нужна ли она мне, коль смогу жить и без нее? Вернее, с чужой душой, отработанной. И жить красиво, достойно, наслаждаться сокровищами своего таланта. Черт с ней, с душой!
Ничтожество, завистник, пустозвон. Не по правилам жил, не по совести и закончу. Но великие люди по правилам никогда и не жили. Возьми Пита Роозенталя. Мальчиком пошел наперекор всему шашечному миру, доказал, что коловым построениям и охватам принадлежит будущее. Пацаном громил всех мэтров, которые не смогли перестроить тупое мышление. Жить, как все, делать то, что все делают, - это быть незаметным, слабым, неудовлетворенным. Это слиться в одну серую толпу и мечтать лишь о том, чтобы, не дай бог, эта толпа тебя не вышвырнула. Для неё и выдуманы законы. Что в ней происходит, меня не интересует. Я же не серость, не шелупонь какая?
Международный гроссмейстер! Их - миллионы, а нас - единицы. Толпа должна работать на меня, лелеять и восхищаться. А совесть? А что - совесть. Какая мне разница, что с моим телом произойдет после смерти. Сгниет в земле или унесет его этот безмолвный океан. Надо ли об этом думать, пока живешь?
Наконец-то сделал ход. Ты, брат, так же долго думал, как и я. Только у тебя времени ещё достаточно, а я вчера так поспешил!
Ага, хочет захватить центральное поле. Ну, что же, иди. Центральные шашки сильнее бортовых - так, что ли, учили когда-то. Будет центр в порядке - будет и успех! Хорошо. А мы ему освободим дорогу. Хм, прошу. Юноша, наверное, забыл, что в позиционных построениях равных мне нет.
Дальше пошел? Смело. А чем же подкрепишь ее? Она же голой останется. Ну, ладно, подготовим охват. Коловые построения - моя излюбленная игра. Прошу дальше, вперед! Как там у Заболоцкого?
Душа обязана трудиться
И день, и ночь. И день, я ночь.
Но в каждой работе должны быть смысл, цель, конечный результат, иначе бесполезность погубит её. Заболоцкий прав: безделье убивает душу, А бесполезность? Обидно, что досталась непутевая, заговоренная, горемычная душа. Тело Заболоцкого мотало срок в неволе, а душа трудилась, чтобы жить вместе с ним. Не сбежала, не изменила. Мне б такую душу - помощницу, трудягу, везунью... И что о моей жалеть, если труд её напрасный?
А-ах! Не может быть. Ну-ка, ещё раз... Вот это да! Как же раньше никто не увидел?.. Три мои шашки, сгруппировавшиеся у борта, тихие, бесполезные, застенчивые и трусливые, хранят такую бомбу. Только бы отвлечь мышиной возней в центре, только бы пошел на большой размен.
Как хорошо, как легко! Как будто и не было бессонной ночи. Голова не раскалывается, перестала душить сухость во рту, и ноги наконец-то сбросили стопудовые гири. Хочется оттолкнуться от сцены, вспорхнуть, как пушинка, пролететь над пораженным залом и вернуться окрыленным, чтоб добить неумелого юношу блестящей комбинацией.
Он собирает души для будущего сражения. Дурак! Да впереди ещё и божий суд. Грехов-то я больших вроде и не совершал. Никого не убил, никого не ограбил, чужую жену не имел, старикам обеспечил счастливую старость. Не того нашел, не там выискивал. Смотри, что я с ним сделаю и без твоей помощи. Ты видишь, какая комбинация зарождается! Сказка! Чудо!
Он пытается размуровать фланг, разрушить мое грозное коловое построение. Но, дурашка, не видит, что его ждет после большого размена. Он упрощает, идет на ничью. Но все это бесполезно. Мои бортовые уже нацелены на сокрушительный удар. И я от него не откажусь. Как замах булата былинного исполина, сметающего головы ненавистным басурманам, они застыли в нетерпении, чтоб через мгновение разбить в пух и прах войско противника и восторжествовать на игровом поле. Он попадет на такую комбинацию, от которой ахнет весь мир. Ты видишь ее? Никто никогда её не проводил. Она мой шедевр!
Так и есть. Пошел на размен. Флажок у тебя, юноша, начинает подниматься. Давай, быстрей записывай. Мне так хочется провести её именно в этой партии, доказать не только себе, не только людям, что я гений.
ВСТРЕЧИ С АНГЕЛОМ
Бог впервые одинок.
Гете
"И Господь испытывал Авраама и сказал ему: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа, и там принеси во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе".
Бытие, 22. 1-2
1
Было ранее утро. Солнце неумолимо совершало свое восхождение. Утренняя прохлада, растревоженная теплыми лучами, пряталась в тени редких деревьев и в водах горного ручья. Высокие скалы, нависшие над тропой, вдыхали горячий воздух и обдавали им разбросанные повсюду камни.
В ложбинке между скатившимися прошлой зимой огромными осколками, в мягкой рыхлой земле, находилась змеиная кладка. Но змеи поблизости не было. Случалось, она покидала свою нору, переползала к воде, где можно било подкормиться, но не надолго. Только однажды, уводя змееловов далеко в горы, она вернулась только к рассвету. То было в начале, как только отложила яйца и ещё не зарождалась в сердце материнская тревога. Сейчас же такого долгого отлучения она себе не позволяла. По прошествию стольких дней и ночей, испытав голод и нервное истощение, вздрагивая от каждого шороха и дуновения с запахами врагов, в самом конце срока, когда родные детеныши со дня на день должны пробить скорлупу и появиться на свет, её отсутствие пугало. Еще не раскаленные, только начинающие звенеть зноем камни с упорством сопротивлялись свету, удерживая тень на заветном клочке земли. Они сроднились со змеей и не в меньшей степени переживали за потомство, оберегая от солнца, дождя и суховея.
А молодая змея, истощенная неведомым ранее положением, в котором оказалась благодаря великому закону природы, в это время сползала по стволу дерева, последнего перед горой. Она задолго почуяла приближающихся к её вотчине путников, неподвижно наблюдала за ними из-за сверкающей на солнце листвы и только сейчас сообразила, что они наверняка остановятся здесь передохнуть перед восхождением. И, если это не охотники, она переждет в укромном месте и только тогда возвратится. Змея переползла тропу и затаилась в колючей траве. Лишь раздвоенный тонкий язык, то и дело вылетавший черной стрелой из свернувшегося кольца, выдавал её.
Путники действительно остановились у дерева. Освободив ослов от поклажи, они присели в тень и разложили еду.
- Давай-ка, сынок, перекусим перед подъемом, - сказал один из них. Нам нужно набраться сил, ведь дальше пойдем без ослов.
Они молча ели, глядели на пустынную каменистую дорогу, которую преодолели, и улыбались. Их утомленные лица поглаживал ветерок, а пробивающие листву лучи рассыпались у ног о мелкие камни, словно золотые монеты.
- Вот она, совсем рядом, гора Мориа - нарушил молчание путник, что постарше. - Смотри, какая она высокая, сильная. Как грозно смотрит на нас, как величественна и благородна её поступь.
Он поднял к вершине худощавую руку, прищурил глаза, будто опаленные солнцем, и добавил:
- Эта гора будет священной, сынок. О ней будут помнить всегда, сколько будет земля существовать. Ее возвеличат в письменах и станут поклоняться ей, как святыне. Это ей предписано принять жертвоприношение для того, чтоб увезти наш народ от бед и искушений, ошибок и разврата, чтоб проникся он милостью божией.
Его маленький спутник, мальчик лет шести, отламывая сыр и хлеб, запивая водой, тоже смотрел на гору, которую созерцал по велению отца последние три часа пути и которая порядком ему надоела. Третий день они идут и все это время он слышал только о ней: о её красоте и могуществе, о тайной силе и чудодейственности её недр, о предсказании и будущем сожжении ягненка на священной вершине.
А на самом-то деле, ничего особенного. Желтые, некрасивые, упирающиеся в небо скалы, скучные и неинтересные. Не то, что дома в матушкином саду, где можно нырять в душистую траву, как в фонтан, вырытый рабами; где разноцветные бабочки танцуют на ладошке, как на цветке; где птицы поют и золотые рыбки в бассейне стайками гоняются за кусочками брошенного хлеба. Но как можно было противиться отцу, так заманчиво описывавшему красоту далекого края, собиравшегося тайно от всех в дорогу? Почувствовать себя взрослым, настоящим путешественником, преодолевать без мамы и нянек все тягости пути и стать победителем над ними наравне с отцом - от этого отказаться невозможно.
Мальчик не перебивал отца, ел и делал вид, что слушает. Отпущенные ослы, потоптавшись немного в тени, нехотя пошли к ручью. Голос отца становился тише, шуршащая листва убаюкивала, а приятная прохлада омывала разгоряченное и утомленное лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9