- Недавно закрыли, - сообщила она, качая ногой. - Санитарный час. Ты чего не идешь домой?
- Да так. А ты?
- Проблемы, проблемы, - туманно проговорила Полынова. - Человечка одного ждала.
Она облизала с пальцев сладкие крошки и спрыгнула с окна.
- Ладно, пошли.
- А человек?
- Наверное, другой дорогой пошел.
- А проблемы?
- Проблемы остаются. Дело в том, - проговорила Полынова со вздохом, что одной тяжело и скучно. А главное - неинтересно.
- В каком смысле одной?
- В том, что у меня нет мальчика.
- У меня тоже нет.
- Ты - это совсем другое. Ты такая... Ну, в общем! Ты - для всех.
Полынова распахнула перед Эрой дверь.
- У тебя же был.
- Теперь и не смотрит.
- Еще бы. Ты как декорация.
- Как это?
- Хоть бы улыбнулась. Не бойся, корона с головы не свалится. Он тебе очень нравился?
- Да нет. Юрка мне нравится больше.
- Тогда зачем он тебе?
- Лучше уж такой, чем никакой.
- Только он, видишь, себя "таким" не считает!
- Ты думаешь... - Полынова даже остановилась. - Он догадался?!
- А то нет!
- И все равно...
- Да что "все равно"! Вечно ты только о себе. Думаешь, человеку приятно, когда им совершенно не интересуются? Думаешь, человек не чувствует, что тебе на него, в общем, наплевать? А потом еще с девчонками на его счет прохаживаешься.
- Я не прохаживалась...
- Ага. Пробегалась. Врала, как он тебе прохода не дает.
- Эрочка! Ну почему мне так не везет? В любви.
- А тебе и не должно везти. Если ты себя не переделаешь.
- Это, знаешь, очень трудно.
- А ты постарайся. И потом... - Эра запнулась, но все же договорила: - Честно тебе скажу: у тебя глуповатый смех. Ну, хихиканье какое-то очень странное. Ты как-нибудь по-другому попробуй... Перед зеркалом, что ли, потренируйся...
- Заметано! - пообещала Полынова и схватила Эру за руку во вдруг накатившемся приступе умиления: - Ой, а помнишь, как я пришла к вам в класс? Ты с тех пор для меня - самый близкий человек, Эрочка, самый уважаемый! Помнишь, какая я была дура?..
Эре вовсе не казалось, что Полынова была тогда дурой. Однако ответить не успела. На остановке у сквера, опершись о невысокую чугунную ограду, стоял Мурашов. Заметив, что Эра на него смотрит, он поднял руку, словно подзывая к себе.
- А он ничего, - тотчас среагировала Полынова. - Вполне. Ну, желаю... - И она зашагала какой-то сразу изменившейся, семенящей походкой, кокетливо раскачивая сумку.
Эра остановилась и стала ждать. Мурашов, отлипнув, наконец, от ограды, направился к ней.
- Тебя, между прочим, жду.
- Зачем?
- Нельзя? - ответил он вопросом на вопрос.
- Можно, - вяло сказала Эра. Как-то муторно было у нее на душе.
- Осуждаешь?
Эра промолчала.
- У тебя даже мнения на этот счет нет? - вспыхнул он. - Не обзавелась?
- Обзавелась. Она, между прочим, тоже человек. А ошибки...
- Это, по-твоему, ошибки? Это... провокация, вот что. Чего, деточки, не хватает вашим папам и мамам? - противным голосом пропищал он. - Как можно вообще ответить на этот вопрос?! Денег? Красоты? Счастья? Что ты сама написала, если не секрет?
- Времени.
- Ловко выкрутилась.
- Я не выкручивалась. Они сами всегда так говорят.
- Завидую я тебе, если это правда.
- А что ты вообще за чепуху какую-то написал? Про кенгуру и жирафу?
- Кому надо, тот понял, - сказал он, с усмешкой покосившись на Эру. Убедившись, что она не намерена продолжать расспросы, он проговорил все с той же усмешкой: - Среди папашкиной алкашни есть один такой Сенечка. Я сначала думал - пожилой мужик, а он оказался совсем еще молодой. Такой же пропащий, как и мой. Так этот вот Сенечка учился в одном классе с нашей Маргариткой. Сидел прямо за ней, можешь себе представить!
- Ну и что? Мало ли кто с кем учился?
- Он ее терпеть не может.
- Допустим. Ну так что?
- Понарассказывал про нее. Ее вообще в классе не любили. Чистюля, активисточка. У нее были два прозвища: за длинные ноги - Кенгуру, а за длинную шею - Жирафа. - Мурашов фыркнул. - Кому ни одного, а кому целых два! Надо же, до чего повезло!
- Дурак твой Сенечка.
- Он-то дурак, только к делу это отношения не имеет.
Мурашов вдруг остановился, так что Эра прошла еще несколько шагов, прежде чем поняла, что идет одна. Она оглянулась. Мурашов стоял, засунув руки в карманы, и с прищуром глядел на нее, точно выжидая.
- Ты что?
Он глядел на нее все так же молча.
- Ладно, топай, - наконец сказал он, небрежно махнул рукой и, круто повернувшись, зашагал обратно.
Покончив с уроками, Эра вышла из своей комнаты. Тетя Соня сидела перед телевизором, вперившись в экран неподвижным взглядом. На экране в сверкании блесток, в клубах дыма и в ослепительных вспышках лучей бесновался какой-то зарубежный роковый ансамбль. Эра удивленно воззрилась на тетушку: в другое время она непременно бы повела язвительнейший комментарий относительно современной молодежи и ее псевдодуховных ценностей, однако сейчас тетя Соня сидела в молчании, а ее взгляд был совершенно пуст.
- Может, на другую программу? Теть... переключить?
Тетушка вздохнула, частично выходя из своего сомнамбулического состояния, и прошептала:
- Все равно...
- Тут футбол. - Эра поглядела в программу. - А тут фильм какой-то документальный. Что лучше?
- Все равно...
- Все равно не бывает. Чего-то хочется больше, чего-то меньше. Ты подумай, и тебе сразу станет ясно.
- Ой ли? - слабо улыбнулась тетя. - Я думаю, думаю, а мне ничегошеньки не ясно.
Эра уже догадалась, что тетины слова имеют отношение отнюдь не к телепрограмме. Она сочувственно поддакнула:
- Жизнь - сложная штука.
- Господи боже мой! - фыркнула тетушка, на миг становясь прежней. Терпеть не могу, когда бросаются бездумными фразами!
- Я не буду бросаться, - проговорила Эра смиренно, - а ты не говори, что тебе все равно. На какую переключить программу?
- На ту, где ничего нет, - съязвила тетушка.
- О'кей. - Эра щелкнула выключателем.
- Мне кажется, я была не права, - вдруг с трудом выговорила тетя Соня. - Убийственно не права.
- Тетя, я ведь...
- Как я посмела так грубо, так нечутко с ним разговаривать? продолжала тетушка, не слушая Эру. - В таком хамском тоне! С человеком, который точно так же страдает от одиночества, как и я...
- Он не страдает, у него...
- Попугай, ты хочешь сказать?
- У него сын на Дальнем Востоке.
Тетушка с досадой на нее взглянула.
- На Дальнем Востоке - это все равно что на Луне! Он сам мне говорил, что видится с ним раз в три года. Я должна была... должна была его простить, вот что. - Тетушка безотрадно качнула головой и застыла.
- Тетя, а ведь я тогда еще сказала, что ты должна...
Но тетушка снова не дала Эре договорить.
- Увы, поздно... поздно...
Из уголка ее глаза вылилась слеза и повисла на кончике носа.
- Но если ты первая...
- Я?! Ты думаешь, у меня хватит сил это сделать?! Если бы ты только знала, сколько раз я набирала сегодня его номер! И... столько же раз бросала трубку. Я... Я не могу. Такой ужасный стыд от содеянного. И спазм... в горле... Может быть... ты?
- Я? Ну, хорошо. - Эра сняла трубку. - Что ему сказать? Тетя просит прощения и хочет помириться? Так?
- Нет-нет, - испугалась тетушка. - Разве такие вещи говорятся по телефону?! Надо видеть глаза, ощущать оттенки голоса... Ты должна с ним встретиться.
- Ладно, зайду к нему на днях.
- На днях?! Завтра же! Не откладывая ни минуты!
- Ага.
- Очень тебе благодарна. А теперь, - тетушка суетливо заглянула Эре в лицо, - давай потренируемся, как тебе вести себя и что говорить.
- Теть, ну зачем?.. Судя по обстановке. Во-первых, я все равно все забуду. Ты же знаешь, с памятью у меня не очень-то; а во-вторых, нужные слова появятся сами собой, стоит лишь увидеть человека.
- Да? - с сомнением спросила тетушка. - Ну, как знаешь... как знаешь...
Однако назавтра Эра так и не встретилась с Валерием Павловичем. На последнем уроке по расписанию должна была быть география, однако вместо географа Павла Петровича с его вечной улыбкой на краснощеком лице в класс вошла Маргарита Викторовна, неся журнал под мышкой.
- Здравствуйте, садитесь. Павел Петрович заболел. Вместо географии проведем урок русского языка. Мурашов, идите к доске. Пишите.
Она продиктовала несколько предложений, а когда Мурашов закончил, спросила:
- Могли бы вы разделить эти предложения по каким-либо признакам? Если да, то по каким?
Мурашов молча смотрел на доску.
- Скажите правила, которые, по-вашему, относятся к данному примеру.
- Сложносочиненные и сложноподчиненные предложения, - зашептала с первой парты Верочка Облакевич.
- Облакевич, спокойнее. Вы пойдете отвечать второй.
- Я не учил. - Мурашов с вызовом глянул на Маргариту Викторовну. Между прочим, русский язык у нас завтра.
- Это материал на повторение. Больше вам добавить нечего?
Мурашов молча передернул плечами, а Маргарита Викторовна, перечеркнув в его дневнике запись "Геогр.", аккуратным почерком вывела "Рус. язык" и поставила двойку. Затем не спеша перелистала дневник.
- Кто расписывается в вашем дневнике?
- Отец, - буркнул Мурашов.
- У меня большое подозрение, что эту тягостную обязанность добровольно взвалили на свои плечи вы сами. А?
Мурашов, отвернувшись, словно вопрос относился к кому-то другому, смотрел в окно.
Маргарита Викторовна снова принялась листать дневник.
- Здесь три записи с просьбой родителям явиться в школу. Ваш отец их видел?
- Не знаю. Можно сесть?
- Не знаете? Ну, это уже чуть ближе к истине. Кроме того, Эра передала вашему отцу записку аналогичного содержания...
- Я не передавала, - привстала Эра, - я забыла, а потом я ее потеряла, а когда хотела сказать вам, что потеряла, опять забыла...
- Когда человек приводит слишком много доказательств в защиту своей лжи, ему лучше сразу сказать правду. Учти это, Эра. Так... странные отметки. - Маргарита Викторовна глянула на Мурашова. - Четыре, три. Пять, пять, два... три, четыре, пять, единица... четыре, два... ну и в том же роде. Не кажется ли вам, что это признак слабого характера и внутренней расхлябанности? В первую очередь я бы посоветовала вам заняться самовоспитанием; вместо того чтобы брать на себя ношу, которая вам явно не по плечу.
- Это какую же ношу? - настороженно спросил Мурашов.
- Вместо того чтобы делать человека из вашего отца-алкоголика, налегли бы вы на науку. А людей из алкоголиков делают соответствующие учреждения, которым это полагается по их роду деятельности. Кстати, я могла бы выяснить, что требуется для того, чтобы отправить вашего отца на принудительное лечение. А?
Мурашов стоял, низко наклонив голову, и ничего не отвечал. Маргарита Викторовна помедлила, глядя на него, но так и не дождалась ответа.
- Как знаете. Одно могу сказать вам с полной ответственностью: если вы и дальше будете скатываться вниз такими темпами в смысле успеваемости и дисциплины, как бы вам вместо школы не оказаться совсем в другом месте. Таких примеров сколько угодно. Я думаю, друзья-приятели вашего отца могли бы поделиться опытом. Садитесь.
Мурашов поднял пылающее лицо. От его самоуверенности не осталось и следа, и перед классом стоял лишь жалкий мальчишка с багровыми ушами и слезами на глазах.
- Садитесь, вы свободны, - повторила Маргарита Викторовна, с удовлетворением глядя на Мурашова.
Он сделал шаг по направлению к своей парте, но потом, словно опомнившись, резко повернулся и в полной тишине вышел из класса.
Эра вскочила, потом села, потом опять приподнялась... Бежать за ним? Оставаться на месте? Что же делать?!
- Ты, я вижу, рвешься отвечать. Прошу к доске. Вопрос тот же.
Эра подошла к доске и дрожащими пальцами взяла мелок.
- Сложно... сочиненные и сложноподчиненные предложения, - чужим голосом выговорила она.
- Дай, пожалуйста, полный ответ. Эти предложения можно разделить на сложносочиненные и сложноподчиненные. Ну?
Эра механически повторила.
- Так. А теперь скажи правило.
Эра молча смотрела перед собой. В голове было совершенно пусто, лишь мелькали обрывки каких-то никак не связанных между собой мыслей.
- Я вся внимание, - сказала Маргарита Викторовна, удивленно поглядев на Эру.
Но, пожалуй, сейчас с одинаковым успехом можно было бы требовать, чтобы она рассказала стихотворение по-китайски.
- Надеюсь, это не демонстрация? - помолчав, спросила Маргарита Викторовна.
- Я... я не знаю, - выдавила Эра.
- Как ты можешь не знать? По этому материалу ты получила пятерку!
- Я... забыла.
Маргарита Викторовна сидела, глядя в журнал и барабаня пальцами по столу. Потом, вздохнув, взяла ручку.
- Точка! - вытягивая шею, сообщила Верочка Облакевич.
- Облакевич, к доске.
Верочка Облакевич поплелась к доске и принялась нести что-то совсем уж несусветное, однако Маргарита Викторовна, устало сгорбившись, молча глядела в пространство, и по ее глазам было видно - ни единого слова из сказанного Верочкой она не слышала.
Не успел прозвенеть звонок, как всех словно сквозняком вымело из класса. Маргарита Викторовна по-прежнему сидела за столом; Эра медленно, заторможенными движениями складывала в сумку учебники. Маргарита Викторовна подняла голову и оглянулась.
- Кто сегодня дежурит? Почему класс оставлен неубранным?
- Он дежурит.
Эра собрала с пола бумажки и огрызки яблок и понесла в урну. Когда она проходила мимо Маргариты Викторовны, та провела рукой по Эриной юбке, испачканной мелом:
- Отряхни.
Эра хлопнула по юбке ладонью, испачкав ее еще больше, и вдруг, не поворачиваясь к Маргарите Викторовне, спросила:
- Вы сделали это нечаянно или нарочно?
- О чем ты? - Маргарита Викторовна удивленно подняла брови. - Я тебя не понимаю.
Ее удивление выглядело очень натуральным, однако Эре захотелось провалиться сквозь землю от стыда - как всегда, когда она видела, что взрослые лгут.
В одну руку Эра взяла свою сумку, а в другую, проходя мимо парты Мурашова, его потрепанный модерный рюкзачок, в котором сиротливо болталось несколько тетрадей.
- А вот этого делать я бы тебе не советовала.
Не отвечая, Эра прошла мимо Маргариты Викторовны и коленкой открыла дверь.
- Эра! Я обращаюсь к тебе.
Эра остановилась.
- Ты что, обижаешься? Но пойми...
- Да нет, мне все равно, - вздернув подбородок и избегая встречаться с Маргаритой Викторовной взглядом, каким-то скрипучим, не своим голосом проговорила Эра и выскользнула в коридор.
Она шла по коридору и чувствовала, как пылают у нее щеки и колотится сердце. Какой непроходимой дурой выказала она себя только что! Всего и нашлась, что пропищать эти жалкие слова! А ведь надо было... Однако нужные слова - злые, язвительные, клеймящие - даже сейчас не шли ей на ум, и она с испугом подумала, что ей и вправду все равно. Ей ничего не хотелось. Ни доказывать, ни объяснять этой женщине - ничего. Она попросту перестала существовать - вдруг, в одну минуту. Эра понимала, что так не годится, что нельзя смахивать человека, будто соринку со стекла, она думала: "Завтра или послезавтра я подойду к ней и поговорю, я ей все расскажу, втолкую, и она поймет, не может ведь она ну абсолютно ничего не понять..." Но в глубине души Эра знала: никакого разговора не будет. Вот так: жил себе человек, и в один миг его не стало, хотя на самом деле он распрекрасным образом продолжает существовать. "Все равно что умерла", - подумала Эра. Но нет, умереть, пожалуй, было бы даже лучше. Так, по крайней мере, кажется в четырнадцать лет.
Эра ждала уже полтора часа. Сначала ей казалось, что за дверью кто-то есть, просто ей не хотят открывать, и она звонила с такой настырностью, что даже мертвого могли бы поднять эти бесконечные звонки.
Ближе к пяти, когда начало темнеть, она вышла во двор и стала смотреть на окна. Скоро совсем стемнело. Летел мелкий снежок. Постукивая ногой об ногу, Эра бродила по двору, пока не продрогла окончательно. Потом вернулась в подъезд и, уже почти не веря в то, что ей откроют, позвонила. Чуть отогревшись, опять вышла во двор и снова принялась наблюдать за окнами, которые одни остались темными на втором этаже. Те, кто недавно возвращался с работы, начали выходить во двор - в магазин, с собачкой или с детьми, и Эра ловила на себе их любопытные взгляды.
К половине девятого двор опустел, а после десяти оживился снова собачек вывели по второму разу. Жирная пятнистая собачонка, припадочно облаявшая Эру в первый раз, теперь подбежала к ней, словно к знакомой, и дружелюбно завертела хвостом.
В одиннадцать Эра в последний раз нажала на кнопку звонка. Затем выдрала из тетради листок, написав: "Твоя сумка у меня. Позвони. Э.", - и засунула в дверную ручку.
- Ну? Что он тебе сказал?
Даже не раздевшись, Эра плюхнулась в кресло. Ей давным-давно перехотелось есть, только спать, спать...
- Что ты молчишь? Он... не заболел?
- Теть, я не знаю. Думаю, что нет.
- То есть...
- То есть я у него не была.
Эра зажмурила глаза и вытянула ноги. На паркете расплывалось мокрое пятно от подтаявшего снега.
Когда Эра с трудом разлепила не желающие открываться глаза, она увидела тетю Соню, которая ползала у ее ног, вытирая тряпкой лужицу, а заодно и ее заляпанные ботинки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9