Ей стало неловко перед этими бедно одетыми, но полными достоинства ребятами, хоть она и хотела оказать им внимание. - А в чем дело, юфроу? - с готовностью воскликнул Ханс. - Не могу ли я вам услужить? Что-нибудь... - Нет-нет! - рассмеялась Хильда, оправившись от смущения. - Я только хотела поговорить с вами о наших больших состязаниях. Хотите участвовать? Вы оба отлично бегаете на коньках, а за участие платить не надо. Всякий может записаться и получить приз. Гретель с грустью взглянула на Ханса, а он, сдернув шапку, почтительно ответил: - Нет, юфроу, если бы даже мы записались, мы очень скоро отстали бы от других. Смотрите, наши коньки из твердого дерева, - он приподнял ногу, но они быстро отсыревают, липнут ко льду, и мы спотыкаемся. Глаза у Гретель заискрились смехом: она вспомнила об утренней неудаче Ханса, но тут же покраснела и робко пролепетала: - Нет-нет, участвовать нам не придется. Но ведь нам можно пойти посмотреть на состязания, юфроу? - Конечно, - ответила Хильда, ласково глядя на серьезные лица брата и сестры и жалея от всего сердца, что истратила почти все свои карманные деньги, полученные в этом месяце, на кружева и наряды. У нее осталось только восемь квартье10, а их едва хватило бы на покупку одной пары коньков. Со вздохом взглянув на ноги брата и сестры, столь разные по размерам, она спросила: - Кто из вас лучше катается на коньках? - Гретель, - быстро ответил Ханс. - Ханс, - в то же мгновение сказала Гретель. Хильда улыбнулась: - Я не могу купить обоим вам по паре коньков или даже хотя бы одну хорошую пару, но вот вам восемь квартье. Решите сами: у кого больше шансов победить на состязаниях, тому и купите коньки. Жаль, что у меня не хватает денег на коньки получше... До свидания! И, сунув деньги взволнованному Хансу, Хильда улыбнулась, кивнула и быстро ускользнула прочь, догонять товарищей. - Юфроу! Юфроу ван Глек! - громко крикнул Ханс, с трудом ковыляя за нею, так как ремешок на его коньках развязался. Хильда повернулась, приложив руку к глазам, чтобы защитить их от солнца, и Хансу почудилось, будто она плывет к нему по воздуху, все ближе, ближе... - Мы не можем взять эти деньги, - задыхаясь, пробормотал Ханс, - хоть и знаем, что вы дали их от чистого сердца. - Почему же? - спросила Хильда краснея. - Потому, - ответил Ханс, кланяясь, как паяц, но устремив гордый взгляд принца на высокую, стройную девочку, - что мы их не заработали. Хильда была находчива. Она еще раньше заметила на шее у Гретель красивую деревянную цепочку. - Вырежьте мне цепочку, Ханс, вот такую, как у вашей сестры. - Это я сделаю с радостью, юфроу. У нас дома есть кусок тюльпанового дерева: оно красивое, как слоновая кость. Вы завтра же получите цепочку. И он торопливо попытался вернуть деньги Хильде. - Нет-нет, - возразила Хильда решительным тоном, - эти деньги - ничтожная плата за такую цепочку! И она умчалась, обгоняя самых быстроногих конькобежцев. Ханс удивленно и долго смотрел ей вслед, чувствуя, что спорить с ней бесполезно. - Пусть так, - пробормотал он, то ли про себя, то ли обращаясь к своей верной тени - Гретель. - Значит, придется мне поработать усердно, не теряя ни минуты. Пожалуй, до полуночи просижу, если только мама не запретит жечь свечу, но цепочку кончу... Деньги можно оставить у себя, Гретель. - Что за милая девочка! - воскликнула Гретель, восторженно хлопая в ладоши. - Слушай, Ханс, значит, недаром аист свил гнездо у нас на крыше прошлым летом! Помнишь, как мама сказала, что он принесет нам счастье, и как она плакала, когда Янзоон Кольп застрелил его? И она сказала, что Янзоону это принесет горе. И вот счастье к нам пришло наконец-таки! Теперь, Ханс, если мама пошлет нас завтра в город, ты сможешь купить коньки на рынке. Ханс покачал головой: - Барышня дала нам деньги на покупку коньков, но, если я заработаю их, Гретель, они пойдут на шерсть. Тебе нужна теплая кофта. - О-о! - крикнула Гретель в неподдельном отчаянии. - Не купить коньков! Да ведь я мерзну вовсе не так уж часто. Мама говорит, что в жилах бедных детей кровь бежит вверх и вниз, напевая: "Я должна их согреть! Я должна их согреть!.." О Ханс, - продолжала она, чуть не всхлипывая, - не говори, что ты не купишь коньков, а то я заплачу... И вообще я хочу мерзнуть... то есть мне, право же, страшно тепло... Ханс быстро взглянул на нее. Как истый голландец, он приходила ужас при виде слез, да и любого проявления чувств и пуще всего боялся смотреть в голубые глаза сестренки, залитые слезами. - Пойми, - воскликнула Гретель, догадавшись, что преимущество на ее стороне, - я буду страшно огорчена, если ты не купишь коньков! Мне они не нужны, я не такая жадная. Я хочу, чтобы ты купил коньки себе. А когда я подрасту, они пригодятся и мне... Ну-ка, Ханс, сосчитай монеты. Видал ты когда-нибудь столько денег? Ханс задумчиво перебирал монеты на ладони. Никогда в жизни ему так страстно не хотелось иметь коньки. О состязаниях он слышал еще до разговора с Хильдой и по-мальчишески жаждал случая испытать свои силы вместе с другими ребятами. Он не сомневался, что на хороших стальных лезвиях легко обгонит большинство мальчиков на канале. Возражения Гретель казались ему убедительными. С другой стороны, он знал, что ей, такой маленькой, но сильной и гибкой, стоит только неделю потренироваться на хороших лезвиях, и она будет бежать лучше Рихи Корбес или даже Катринки Флак... Как только эта мысль пришла ему в голову, он принял решение. Если Гретель не хочет кофты, она получит коньки. - Нет, Гретель, - ответил он наконец, - я могу и подождать. Когда-нибудь я накоплю денег и достану себе хорошую пару коньков. А на эти деньги купишь коньки ты. Глаза у Гретель засияли радостью, но она сразу же заспорила снова, хоть и не очень настойчиво: - Барышня дала деньги тебе, Ханс. Если их возьму я, это будет очень скверно с моей стороны. Ханс решительно тряхнул головой и зашагал вперед, а его сестренка то шла, то бежала за ним вприпрыжку, чтобы не отстать. Они уже сняли свои деревянные полозья и спешили домой - рассказать матери радостные новости. - Слушай, я знаю, как надо сделать! - весело закричала вдруг Гретель. Купи такие коньки, которые тебе будут немножко малы, а мне велики, и мы сможем кататься на них по очереди. То-то будет славно, правда? - И Гретель снова захлопала в ладоши. Бедный Ханс! Соблазн был велик, но стойкий юноша поборол его: - Глупости, Гретель! С большими коньками у тебя ничего не выйдет. Ты и на этих-то спотыкалась, как слепой цыпленок, пока я не обточил концы. Нет, тебе нужна паpa как раз по ноге, и ты вплоть до двадцатого должна пользоваться всяким удобным случаем, чтобы тренироваться. Моя маленькая Гретель завоюет приз - серебряные коньки! При одной мысли о такой возможности Гретель не смогла удержаться от восторженного смеха. - Ханс! Гретель! - послышался знакомый голос. - Идем, мама! Они поспешили домой, и Ханс все время подбрасывал монеты на ладони. Во всей Голландии не нашлось бы такого гордого и счастливого юноши, как Ханс Бринкер, когда он на другой день следил глазами за сестрой, которая ловко скользила, носясь туда-сюда среди конькобежцев, заполнивших под вечер весь канал. Добрая Хильда подарила ей теплую кофту, а тетушка Бринкер починила и привела в приличный вид ее рваные башмаки. Раскрасневшись от удовольствия и совершенно не замечая устремленных на нее недоумевающих взглядов, малютка стрелой носилась взад и вперед, чувствуя себя так, словно сверкающие лезвия у нее на ногах внезапно превратили всю землю в сказочную страну. В ее благородной душе непрестанно звучало: "Ханс, милый добрый Ханс!" - Бейдендондер! (Клянусь громом!) - воскликнул Питер ван Хольп, обращаясь к Карлу Схуммелю. - Неплохо катается эта малютка в красной кофте и заплатанной юбке. Гунст! (Черт возьми!) Можно сказать, что у нее пальцы на пятках и глаза на затылке! Смотри-ка! Вот будет здорово, если она примет участие в состязаниях и побьет Катринку Флак! - Тсс! Не так громко - остановил его Карл, насмешливо улыбаясь.- Эта барышня в лохмотьях- любимица Хильды ван Глек. Сверкающие коньки - ее подарок, если не ошибаюсь. - Ах, вот как! -воскликнул Питер с сияющей улыбкой: Хильда была его лучшим другом. - Значит, она и тут успела сделать доброе дело! И мейнхеер ван Хольп, выписав на льду двойную восьмерку, а потом огромную букву "П", сделал прыжок, выписал букву "X" и покатил дальше, не останавливаясь, пока не очутился рядом с Хильдой. Взявшись за руки, они катались вместе, сначала смеясь, потом спокойно разговаривая вполголоса. Как ни странно, Питер ван Хольп вскоре пришел к неожиданному заключению, что его сестренке необходимо иметь точь-в-точь такую деревянную цепочку, как у Хильды. Два дня спустя, в канун праздника святого Николааса, Ханс, успевший сжечь три свечных огарка и вдобавок порезать себе большой палец, стоял на базарной площади в Амстердаме и покупал еще пару коньков - для себя!
Глава V
ТЕНИ В ДОМЕ
Милая тетушка Бринкер! Как только убрали со стола после скудного обеда, она в честь святого Николааса надела свое праздничное платье. "Это порадует детей", - подумала она и не ошиблась. За последние десять лет праздничное платье надевалось очень редко; а раньше, когда его хозяйку знали во всей округе и называли хорошенькой Мейтье Кленк, оно хорошо служило и красовалось на многих танцевальных вечеринках и ярмарках. Платье хранилось в старом дубовом сундуке, и теперь детям лишь изредка позволялось взглянуть на него. Полинявшее и поношенное, им оно казалось роскошным. Плотно облегающий лиф был из синего домотканого сукна; его квадратный вырез открывал белую полотняную рубашечку, собранную вокруг шеи; красно-коричневая юбка была оторочена по подолу черной полосой. В шерстяных вязаных митенках11, в нарядном чепчике, который, не в пример будничному, позволял видеть волосы, мать казалась Гретель чуть ли не принцессой; а Ханс, глядя на нее, превратился в степенного и благонравного молодого человека. Заплетая свои золотистые косы, девчурка в пылу восхищения чуть не плясала вокруг матери. - Ой, мама, мама, мама, какая же ты хорошенькая!.. Смотри, Ханс, прямо картинка, правда? - Прямо картинка, - весело согласился Ханс, - прямо картинка... Только мне не нравятся эти штуки у нее на руках - вроде чулок. - Тебе не нравятся митенки, братец Ханс! Но ведь они очень удобные... Смотри, они закрывают все красные места на коже... Ах, мама, какая у тебя белая рука там, где кончается митенка! Белее моей, гораздо белей! Послушай, мама, лиф тебе узок. Ты растешь! Ты положительно растешь! Тетушка Бринкер рассмеялась: - Он был сшит очень давно, милочка, когда талия у меня была не толще мутовки. А как тебе нравится чепчик? - И она повернула голову сначала в одну сторону, потом в другую. - Ах, ужасно нравится, мама! Он такой кра-си-и-вый! Гляди, на тебя отец смотрит! Неужели отец действительно смотрел на мать? Да, но - бессмысленным взглядом. Его вроу12 вздрогнула, обернулась к нему, и что-то похожее на румянец заиграло у нее на щеках, а глаза испытующе сверкнули. Но загоревшийся взгляд ее тотчас же погас. - Нет-нет, - вздохнула она, - он ничего не понимает. Ну-ка, Ханс, - и слабая улыбка вновь мелькнула у нее на губах, - не стой так целый день, уставившись на меня: ведь в Амстердаме тебя ждут новые коньки. - Ах, мама, - отозвался он, - тебе нужно столько разных разностей! Зачем мне покупать коньки? - Глупости, сынок! Тебе дали денег или дали работу, - это все равно, чтобы ты смог купить себе коньки. Иди же, пока солнце еще высоко. - Да, и не задерживайся, Ханс! - рассмеялась Гретель. - Нынче вечером мы с тобой посостязаемся на канале, если мама отпустит. Уже на пороге Ханс обернулся и сказал: - На твоей прялке нужно сменить подножку, мама. - Ты сам можешь сделать ее, Ханс. - Могу. На это денег не надо. Но тебе нужны и шерсть, и перья, и мука, и... - Ладно, ладно! Хватит. На твое серебро всего не купишь. Ах, сынок, если бы деньги, которые у нас украли, вдруг вернулись сегодня, в этот радостный день накануне праздника святого Николааса, как бы мы обрадовались! Еще вчера вечером я молилась доброму святому... - Мама! - с досадой перебил ее Ханс. - А почему бы и нет, Ханс? Стыдно тебе упрекать меня за это. Ведь я поистине такая же набожная протестантка, как и любая благородная дама, что ходит в церковь. И если я иногда обращаюсь к доброму святому Николаасу, так ничего худого в этом нет. Подумать только! На что это похоже, если я не могу помолиться святому без того, чтобы мои родные дети на меня не напали! А ведь он как раз покровитель мальчиков и девочек... Замолчи! Жеребенок кобылу не учит! Ханс слишком хорошо знал свою мать, чтобы возражать ей хоть словом, когда голос ее становился таким резким и пронзительным, как сейчас (а это случалось всякий раз, как она заговаривала о пропавших деньгах), поэтому он сказал ласково: - А о чем ты просила доброго святого Николааса, мама? - Я просила, чтобы он не давал ворам спать ни минуты, пока они не вернут денег, если только это в его силах; или же чтобы он прояснил наш разум и мы сами смогли найти деньги. В последний раз я видела их за день до того, как ваш милый отец расшибся... Впрочем, тебе это хорошо известно, Ханс. - Это мне известно, мама, - грустно ответил он, - ты чуть не перевернула весь дом, пока искала их. - Да, но все напрасно, - жалобно промолвила мать. - Как говорится: тот найдет, кто спрятал. Ханс вздрогнул. - А ты думаешь, отец мог бы сообщить о них что-нибудь? - спросил он с таинственным видом. - Конечно, - ответила тетушка Бринкер, кивнув. - То есть я так думаю, но это еще ничего не значит. На этот счет я меняю свои мнения чуть ли не каждый день. Может, отец отдал деньги за те большие серебряные часы, что у нас хранятся с того самого дня. Но нет... этому я никогда не поверю. - Часы не стоят и четверти этих денег, мама. - Конечно, нет, а твой отец до самой последней минуты был рассудительным человеком. Он был такой степенный и бережливый, что не стал бы делать глупости. - Но откуда же у нас эти часы, вот чего я не могу понять, - пробормотал Ханс не то про себя, не то обращаясь к матери. Тетушка Бринкер покачала головой и бросила скорбный взгляд на мужа, который сидел, тупо уставившись в пол. Гретель стояла рядом с ним и вязала. - Этого мы никогда не узнаем, Ханс. Я много раз показывала часы отцу, но для него они все равно что картофелина. В тот страшный вечер он пришел домой ужинать, передал мне часы и велел бережно хранить их, покуда он сам их не попросит. Едва он открыл рот, чтобы добавить еще что-то, к нам ворвался Броом Клаттербоост и сказал, что плотина в опасности. Ах! Страшна была вода в том году в неделю святой троицы! Мой хозяин схватил свои инструменты и убежал. Последний раз видела я его тогда в здравом уме. В полночь его принесли домой полумертвого; голова у него, бедного, была вся порезана и разбита. Со временем лихорадка прошла, но разум к нему не вернулся, нет... Ему становилось все хуже и хуже с каждым днем... Никогда мы ничего не узнаем... Ханс все это слышал и раньше. Не раз он видел, как мать в дни острой нужды вынимала часы из тайника, почти решившись продать их, но так и не поддалась этому искушению. "Нет, Ханс, - говорила она, - мы ведь еще не умираем с голоду. Не будем же нарушать доверие отца!" Сейчас сын ее вспомнил несколько таких случаев и тяжело вздохнул. Потом покатил кусочек воска по столу в сторону Гретель и сказал: - Да, мама, ты молодец, что сохранила часы... Многие давным-давно променяли бы их на золото. - И тем позорнее для них! - негодующе воскликнула тетушка Бринкер. - Я бы так не поступила. К тому же знатные господа до того несправедливы к нам, бедным людям, что, стоило бы им увидеть такую ценную вещь у нас в руках, они, - даже расскажи мы им все, - чего доброго, заподозрили бы отца в... Щеки Ханса залились гневным румянцем: - Они не посмели бы это сказать, мама! Посмей они только... я бы... Он сжал кулак, видимо решив, что последние слова этой фразы слишком страшны, чтобы произнести их в присутствии матери. Тетушка Бринкер улыбнулась сквозь слезы, гордясь негодованием сына: - Ах, сынок, ты честный, славный мальчик... С часами мы никогда не расстанемся. Перед смертью дорогой ваш отец, быть может, придет в себя и спросит о них. - Придет в себя, мама! - повторил Ханс. - Придет в себя... и узнает нас? - Да, сынок, - почти шепотом ответила мать. - Такие случаи бывали. За разговором Ханс чуть не позабыл о том, что собирался идти в Амстердам. Мать редко говорила с ним так откровенно. Теперь он чувствовал себя не только ее сыном, но и ее другом, ее советчиком. - Ты права, мама, с часами мы не должны расставаться. Мы всегда будем хранить их ради отца. Да и деньги, может, найдутся, когда-нибудь... неожиданно. - Никогда! - воскликнула тетушка Бринкер, рывком снимая последнюю петлю со спицы и тяжело роняя недоконченное вязанье на колени. - И думать нечего! Тысяча гульденов13! И все пропали в один день! Тысяча гульденов... Ох! И куда они только девались? Если они пропали дурным путем, вор признался бы в этом перед смертью.
1 2 3 4 5