И настроение у профессора Джонса было под стать времени года. Вернулся из экспедиции, потеряв двоих друзей, истратив чужие деньги, а привез только никчемную керамику да нефритового каймана. То есть практически вернулся ни с чем. Что может быть естественнее? Профессор Джонс был невезучим человеком – уникально, фантастически, неизлечимо невезучим. По крайней мере, сам он в этом нисколько не сомневался. И просьбу декана заглянуть в офис факультетского руководства он воспринял соответственно – с пониманием, с мудрым спокойствием. Очередная неприятность? Что ж, ему не привыкать.
Декан встретил его сидя. Впрочем, на мгновение приподнял тучное тело – вежливости ради.
– Откровенно говоря, – решительно начал он, – мне кажется, что вы даете студентам слишком уж спорный, непроверенный материал, доктор Джонс.
– Почему непроверенный? – возразил Джонс, без приглашения подсаживаясь к столу. – Уверяю вас, я объездил всю Месоамерику…
– Вот именно, доктор. Ваш курс составлен на основе собственных исследований. Когда вы намерены опубликовать их, чтобы все было, как положено?
– В течение двух-трех месяцев.
– Через два месяца я вынужден буду навести справки в университетской типографии, как вы выполняете свое обещание.
– Вы позвали меня, чтобы обсудить программу моего курса? – прямо спросил доктор Джонс.
– Что? – спохватился декан. – Ах, нет, конечно. Хотя, если снова быть откровенным, насчет вашего курса у меня есть определенное беспокойство. Вероятно, мне следовало бы поинтересоваться, сколько лекций вы намерены прочитать, прежде чем в очередной раз исчезнете.
Профессор Джонс грустно улыбнулся:
– До конца семестра в моих планах нет ничего, что могло бы вас огорчить.
– Хотелось бы верить. Знаете, мы тут здорово поволновались из-за вашей задержки, уже всерьез подбирали замену. Не сочтите за резкость, но сказать вам кое-что неприятное я все-таки должен. Видите ли, доктор… То, что прощалось вашему отцу, может не сойти с рук Джонсу-младшему, вы меня понимаете?
– Не нужно называть меня «младшим», – сдержанно попросил гость.
– Почему? – искренне удивился хозяин кабинета. – Боже мой, Инди, ну почему вы этого так не любите? Ваш отец – большой ученый, что всем прекрасно известно, точнее сказать – был большим ученым, и я не вижу причин, которые мешают вам добавлять к фамилии гордую приставку…
– Джонса-младшего нет, – раздельно произнес гость, рывком встав. – Равно как и «старшего». Я – Джонс. Просто – Джонс. Послушайте, шеф, неужели меня вызвали ради того, чтобы отчитать, как мальчишку?
Декан также встал и застегнул все пуговицы своего пиджака:
– Собственно, вас вызвал не я, доктор Джонс. Меня просили передать, что вас срочно ждут у ректора. Пришли какие-то господа, очень похоже, что из полиции, они хотят с вами побеседовать.
– Срочно, говорите? – хмыкнул Джонс. – Если ректор спросит, где я так задержался, я непременно перескажу ему наш разговор.
– У вас неприятности, доктор? Зачем вы могли понадобиться полиции?
– У меня все о'кей.
– Значит, не хотите объяснить мне, в чем дело? – спросил декан, пристально глядя в лицо подчиненного.
Пришла очередь удивляться Джонсу.
– Мои неприятности, а они у меня, разумеется, есть, никаким образом не связаны с полицией.
– Надеюсь, на факультет не ляжет пятно, – вздохнул декан. – Очень надеюсь, доктор Джонс. Иначе даже и не знаю, что с вами делать…
Гость молча повернулся, сделал несколько шагов и оставил кабинет хозяину.
В коридорах было тихо: шли занятия. «Срочно…» – думал профессор Джонс, перемещаясь по свежевыкрашенным магистралям главного корпуса. "Терпеть не могу всяких там «срочно»… – размышлял он, приветствуя попадающихся навстречу коллег. «Полиция…» – катал он языком во рту малоприятное слово. «Терпеть не могу полицию…»
В самом деле, зачем он понадобился полиции? С этой грозной инстанций у него вроде бы не должно быть точек пересечения. А может, господа вовсе не из полиции? – похолодело у профессора в груди. Может, они из налоговой инспекции? Вот некстати! Впрочем, господа из налоговой инспекции всегда некстати. Неужели что-то связанное с магрибским проектом? Вот ведь не везет…
В офисе ректора его действительно ждали. Два человека – в штатском – энергично поднялись ему навстречу, а ректор с облегчением сказал:
– Это он, господа.
Итак, их было двое. Один – щуплый лысоватый блондинчик, похожий на всех американцев сразу. Неопределенного возраста, впрочем, ближе к зрелому, чем к молодому. Второй – баскетбольных габаритов дебил, очень напоминающий какого-то актера – из тех, что играют вышибал в увеселительных заведениях. Очень веско они выглядели, дополняя друг друга, как огонь и вода, как свет и тьма, как жизнь и смерть. Налоговая инспекция такими компаниями не ходит, – мельком подумал вошедший, – так что опасения были напрасны…
– Вы Генри Джонс? – первым заговорил маленький. Очевидно, главным был он.
– Доктор Индиана Джонс. К вашим услугам, господа.
Крепыш вопросительно оглянулся на ректора:
– Мне нужен профессор Генри Джонс, сэр, – он заглянул в записную книжку и добавил. – Исторический факультет, кафедра индейских культур. Работает у вас такой или нет?
Ректор вдруг засуетился – как-то сразу, неподобающе:
– Боже мой, это он и есть! Видите ли, в силу определенных причин, неизвестных мне, но, вероятно, вполне уважительных, доктор Джонс не любит имя «Генри», – руководитель университета растерянно улыбнулся.
– Так-так, – покивал головой человек. – Значит, второе имя – «Индиана»… – он сделал пометку в своей записной книжке. – Индиана – это по названию штата, мистер Джонс? В моих сведениях указано, что вы родом из Старфорда, штат Иллинойс, 1898 года рождения, в двадцать пятом году окончили чикагский университет, остались здесь же работать, получили магистра, затем доктора… Мои сведения точны?
– С вашего позволения, я сохраню в тайне, откуда взялось имя Индиана, – сухо известил доктор Джонс.
– Сохраните в тайне? – неприятно удивился человек. – Зачем? Впрочем, ваше дело. Итак… – он вновь оглянулся на ректора.
– Да-да, – сказал тот. – Вы, полагаю, простите меня, господа, но я вынужден ненадолго отлучиться. Работа, знаете ли, не ждет.
Он удалился. Доктор Джонс посмотрел ему вслед и спросил:
– Вы из ФБР, что ли?
– Сержант! – не потрудившись ответить, маленький кивнул своему дебилообразному спутнику. Тот, ни слова не говоря, переместился к выходу, выглянул в коридор, затем прикрыл дверь и застыл по стойке «вольно». Он жевал резинку, отрешенно двигая челюстями.
– И чтобы никто не вошел, – распорядился главный. Вдруг протянул руку доктору Джонсу, широко улыбнувшись. – Здравствуйте, профессор. Извините, что пришлось таким вот образом вас побеспокоить. Дело в том, что у нас есть к вам вопрос чрезвычайной важности.
– Вы из ФБР? – повторился Джонс.
– Военная разведка. Подразделение «Сигма» при ВВС. Я – руководитель подразделения майор Питерс. Уильям Питерс, сэр. Итак, к сути, мистер Джонс.
– У нас есть разведка? – по-детски заинтересовался профессор археологии. – Здесь, в Штатах?
– Нет сомнений, – серьезно ответил майор Питерс. – У немцев – РСХА, у русских – НКВД, а у вас есть мы. Присядем, пожалуй.
Разведчик естественно и непринужденно сел за стол ректора. После чего продолжил:
– Нас интересует вот что. Когда вы в последний раз видели профессора Иглвуда?
– Кого? – не понял Джонс.
– Иглвуда. Насколько нам известно, вы его ассистент. Или, по крайне мере, были его ассистентом, не правда ли?
– Я? – спросил Джонс, недоуменно вскинув брови. Даже пальцем указал сам на себя – для ясности.
– Вы хотите сказать, что наши сведения не точны? – неодобрительно нахмурился разведчик.
– Не знаю я никакого Иглвуда, – Джонс также нахмурился. – Я давно вышел из возраста, когда был чьим-то ассистентом. Я, мистер Питерс, работаю на себя, ассистирую себе и одновременно руковожу сам собой. Темы моих исследований совершенно самостоятельны, это всем известно, уверяю вас.
– А в прошлом? Вы упомянули, что все-таки были в том возрасте, когда…
– Хотя, постойте, – сказал Джонс. – Существовал такой человек. Но это попросту невозможно, – добавил он и засмеялся.
– Я вас слушаю, продолжайте.
– Каково полное имя вашего «профессора Иглвуда»?
– Абрахам Иглвуд.
– Абрахам? – челюсть Джонса на мгновение отвисла. – Но ведь Эйб… В общем, здесь какая-то ошибка, майор.
– Может, и ошибка, – согласился разведчик. – Ошибки иногда случаются в нашей работе.
– Во-первых, Эйб давным-давно умер, еще до того, как я родился. Во-вторых, этот человек не имел никакого отношения ни к археологии, ни к университетам, ни к науке вообще. Собственно, первого вполне достаточно, чтобы я не мог с ним видеться, вы не согласны?
– Подробнее, пожалуйста.
– О чем?
– Об Абрахаме Иглвуде.
– Родственник по материнской линии, – пожал плечами Джонс. – Давно умерший, как я уже сказал. Двоюродный брат матери, работал механиком в мастерской игрушек. Я запомнил его имя, потому что в далеком детстве от этого дяди мне досталось в наследство огромное количество ломаных игрушек, иначе, конечно, знать бы не знал об этом своем родственнике. А в чем дело, майор? Объясните вы наконец?
– Неужели совпадение? – задумчиво произнес майор Питерс. – Но ведь этот человек назвал именно ваше имя, профессор. Странное совпадение.
– О, Господи, – вырвалось у Джонса. – Вечно я во что-то вляпаюсь. Неужели вы подозреваете меня… как бы помягче выразиться… в шпионаже?
– Мы не из ФБР, – напомнил майор. – И не из Конгресса.
– Что же тогда?
– Для вас, судя по всему, ничего. Какой-то человек позвонил в наше консульство в Стамбуле, назвался профессором Абрахамом Иглвудом и спросил, можно ли переправить очень важный пакет в США с дипломатической почтой. Секретарь переключил его на специального сотрудника, – на нашего резидента, вы понимаете, – тот ему все вежливо объяснил, назначил встречу, но человек не пришел и больше не позвонил. Резидент пытался в ходе телефонного разговора расспросить о содержании посылки, о причинах столь необычной просьбы, и выяснил только, кому Иглвуд собирался адресовать пакет. Своему ассистенту, профессору чикагского университета Генри Джонсу, работающему на кафедре… – майор заглянул в записную книжку, – …на кафедре индейских культур исторического факультета. Вот так, сэр. Вас действительно зовут Генри Джонс, здесь нет ошибки?
– Формально, да, к сожалению, – неохотно подтвердил Индиана. – Почему бы вам не поискать пресловутого «Эйба Иглвуда» в Стамбуле, а не в Чикаго?
– Мы поискали. Он исчез, точнее, куда-то уехал. В телефонном разговоре он упомянул, что буквально завтра собирается улетать в Непал с экспедицией, в какой-то горный район. Вообще, резидент отметил, что, судя по голосу, звонивший чего-то боялся.
– Очень интересно, – кисло заметил Джонс. – Значит, покойник Абрахам стал профессором и решил со мной связаться.
– В этом чертовом мире все может быть, – зловеще улыбнулся майор. – Мне, впрочем, тоже не нравится такая версия.
– А почему ваш турецкий резидент обосновался в Стамбуле? Не в столице, не в Анкаре?
– Наше консульство в Стамбуле раза в четыре крупнее посольства в Анкаре. Если не знаете, то знайте – Стамбул является центром всех разведок в Европе, настоящей агентурной Меккой. Помните об этом, когда будете там.
– Гадючник, – скривился Джонс. – Терпеть не могу змей.
– Простите, но у вас чисто обывательская точка зрения.
– Откровенно говоря, мистер Питерс, я не вижу, в чем важность всей этой возни. Ради чего вы приходили ко мне?
– Вы не видите, а мы видим, мистер Джонс. У каждого своя работа, – руководитель загадочного подразделения «Сигма» встал из-за ректорского стола. – Не смею больше вас задерживать, сэр.
– И все-таки я настаиваю на объяснениях, пускай самых формальных, – металлическим голосом сообщил доктор Джонс. – Я не привык, когда со мной обращаются подобным образом.
Разведчик внимательно посмотрел на него.
– А ваш ректор, по-моему, с пониманием отнесся к нашим методам работы. В отличие от вас. Впрочем, вы правы. Дело в том, что Иглвуд хранил или, возможно, до сих пор хранит некий предмет, условно называемый «медальон». Этот предмет чрезвычайно интересует наших врагов – ваших врагов, доктор, врагов Соединенных Штатов. Таким образом, «медальон» автоматически интересует и нас. Достаточно?
– Какого рода предмет?
– Очевидно, нечто древнее. Это следует из контекста остальных имеющихся в нашем распоряжении данных.
– Древнее? – переспросил Джонс. Что-то хищное мелькнуло в его взгляде. – Я археолог, майор. Не могли бы вы…
– Это не в вашей компетенции, доктор. Сожалею, но это закрытая информация, – разведчик развел руки, как бы извиняясь, и добавил вполне приветливо. – Хотя, я уверен, что мы еще встретимся.

3. ЗАДОЛЖЕННОСТЬ, КАК ФОРМА ДРУЖБЫ

Чикаго – это все первое, все самое. После Нью-Йорка, конечно, после надменного, насквозь лживого Нью-Йорка. Говорят, будто Чикаго – это мухомор, гигантский ядовитый гриб, выросший возле вод Великого озера Мичиган, обильно политый долларами, пустивший грибницу на соседние Хаммонд, Гэри, Ист-Чикаго, проросший в идиллически светлые земли штата Индиана. Врут! Если Нью-Йорк – это медаль Америки, то Чикаго – лента, на которой висит медаль.
Автомобили, несущиеся в несколько рядов по набережной; с одной стороны дороги – бесконечное влажное пространство, отделенное от города шумом разбивающихся о берег волн, с другой – многомильная полоса небоскребов.
Вонючие разваливающиеся улицы, похожие на маленькие зоны стихийного бедствия, со сломанными заборами, покосившимися домиками, кучами ржавого металлолома.
Вечно дымящие трубы и непрерывно снующие поезда – в самом центре города. Буйство рекламных плакатов – «Кока-кола – кровь нации», «Виски Джонни Уокер – огонь ваших сердец», «Бензин „Шелл“ вашему автомобилю – напоите своего коня».
Чикаго – это дух практичности и предпринимательства, сконцентрированный даже в архитектуре; только Первое, только Самое.
Например, самое высокое в мире кирпичное здание – апофеоз 19-го века, последнее крупное здание традиционной конструкции note 5 Note5
здание «Монаднок», 1889-1991 гг., 16 этажей, проект Д.Бернэма и Дж.Рута

. Вот оно – мощной, утолщенной книзу стеной вздымается по странной кривой над узкой улицей, как символ американского рационализма.
Громадный комплекс «Аудиториум» – оболочка в виде отеля и офисов вокруг театрального зала, разумеется, крупнейшего в США note 6 Note6
4237 мест, 1887-1889гг., архитектор Луис Генри Сэлливен

.
Чикаго – это город великого строителя-рационалиста Уильяма Дженни, соорудившего в 1879 так называемое «Первое здание Лейтера» – прообраз конторского здания. Прагматичность – в дерзкой прямоте. Хорошая освещенность помещений, широкие окна, не дом, а стеклянная клетка. Он же возвел первое в мире здание со стальным каркасом note 7 Note7
офис страховой компании «Home Insuranse», 1885г., 10 этажей

– сталепрокатная промышленность искала новые рынки сбыта и нашла их, разумеется, в очаге практицизма, что разгорался на берегах озера Мичиган. Короче говоря, Чикаго – это родина небоскребов.
Вертикальность, простота, правдивость, современность – вот что такое Чикаго. Это больше, чем дух предпринимательства, это выражение времени во всех его формах. Однородный сплав хаоса и порядка, где заимствование приобрело новое качество и стало частью нового целого (примерно так же, например, как как деятельность некоторых писателей).
Но к чему все это рассказывалось? А к тому, что профессор Джонс не променял бы свой всесторонне рациональный город ни на какую красивую нелепость вроде Нью-Йорка, потому что любил Историю и Честность. Просто он ехал по душному полуденному городу и смотрел по сторонам – вот к чему все это.
Он направлялся в Художественный институт, один из крупнейших музеев США, что в парке Грант. В котором, кстати, была представлена самая – САМАЯ! – большая коллекция древностей. И пресловутый «Аудиториум», кстати, тоже был неподалеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10