Черезъ пятнадцать дней после перваго визита они уже въ связи; когда пишешь объ этомъ, кажется, что дело еще не должно бы было зайти далыне дружбы, но въ то смутное время, какъ сказалъ одинъ современникъ, оттенки, переходы почти не соблюдались. Все шло ускореннымъ шагомъ.«Они страстно любили другъ друга». Онъ – это понятно. Но почемубы не думать, что и она была тогда искренна? Бонапартъ – свежій плодъ, дикарь, ктораго можно приручить, левъ – герой дня. – котораго можно водить на цепі. Для нея, женщины уже зрелой, этотъ пробуждающійся темпераментъ, пылкая страсть, жаркіе, какъ на экваторе, поцелуи, сыплющіеся на все ея тело, это бешенство постояннаго вожделенія – не есть ли все это дань, наиболее способная ее тронуть, лучше всего доказывающая, что она еще прекрасна и всегда будетъ пленять?Но если онъ хорошъ, какъ любовникъ, то годится ли онъ въ мужья? И вотъ онъ предлагаетъ руку, умоляя принять ее. Въ конце-концовъ, что она теряетъ? Она – въ крайности и ставитъ рискованную ставку. Онъ молодъ, честолюбивъ, онъ – главнокомандующій Внутренней арміи; въ Директоріи помнятъ, что онъ разработалъ планъ последняго итальянскаго похода, и Карно намеренъ назначить его главнокомандующимъ въ будущую кампанію. Бытъ можетъ, это спасеніе. Да и чемъ она себя связываетъ? Бракомъ? Но ведь имеется и хорошее средство подъ рукой – развод, потомучто ни о священнике, ни о церковномъ обряде нетъ и речи. Что же это въ такомъ случае? Договоръ, длящійся до техъ поръ, пока сторонамъ угодно соблюдать его, но не связывающій ничемъ совесть женщины, не имеющій никакого значенія для света, среди котораго она прежде вращалась, если допустить вообще, что зтому свету есть до нея дело; но, вместе съ темъ, это – договоръ, который принесетъ очень много, если хорошо вести игру, потому что этотъ молодой человекъ можетъ очень высоко подняться; договоръ, который даетъ, по крайней мере, пенсію, если онъ будетъ убитъ.Темъ не менее ей приходится принять предосторожности: прежде всего, скрыть свой возрастъ, лотомучто ни этому двадцаттшестилетнему молодому человеку, ни кому бы то нибыло другому она не хочетъ признаться, что ей больше тридцати двухъ летъ. Тогда Кальмела, ея доверенное лицо, второй опекунъ ея детей, отправляется въ сопровожденіи некоего Лезура къ нотаріусу: «Они удостоверяютъ, что знаютъ лично Марію-Жозефину Таше, вдову гражданина Богарне, а именно, что она родомъ съ острова Mapтиника, среди острововъ Ванъ, и что въ данный моментъ у нея нетъ возможяости добытъ актъ, свидетельствующій о ея рожденіи, такъ какъ островъ въ настоящее время занятъ англичанами». Это – все; никакихъ другахъ показаній, никакой даты. Имея въ рукахъ этотъ актъ, удостоверенный нотаріусомъ, Жофефина сможетъ объявить чиновнику, что родилась 23 іюня 1767 г., тогда какъ она родилась 23 іюня 1763 г. Проверять этого никто не будетъ.Что касается состоянія, то и здесь она предпочитаетъ создать иллюзію богатства. Это, казалось бы, не такъ легко, но Бонапартъ принимаетъ все, что она делаетъ; и вотъ, при закрытыхъ дверяхъ, въ присутствіи одного лишь Лемарруа, адъютанта генерала, составляется брачный договоръ, такой странный, съ какимъ никогда ни одному нотаріусу не приходилось иметь дела: никакой общности имуществъ, подъ какимъ бы то видомъ и въ какой бы то форме ни было; абсолютная раздельность имущества; будупщмъ супругомъ даны будущей супруге все полномочія; опека надъ детьми отъ перваго брака оставляется исключительно за матерью; въ случае вдовства ей причитается рента въ сто ливровъ изъ имущества мужа, а также она получаетъ обратно все, на что она докажетъ свои права.Личнаго имущества – никакого: все, чемъ будущая супрзта обладаетъ, принадлежало ей совместно съ ея покойнымъ мужемъ, г. де Богарне. Описи зтого имущества сделано не было и лишъ после описи она решитъ, принимаетъ ли она его или отказывается отъ него. Когда опись черезъ два года после этого была сделана, она отказывается, но эти два года дали ей больше. Бонапартъ гораздо меньше стесняется признать, что его состояніе ничтожно: «Съ своей стороны будущій сулругъ заявляетъ, что не имеетъ никакой недвижимости, а также никакой движимости, кроме гардероба и военнаго снаряженія, каковые оцениваетъ по ихъ номинальной стоимости въ… Это действительно, какъ сказалъ нотаріусъ г-же Богарне, – Плащъ да Шпага. Но генералъ находигъ этозаявленіе лишнимъ и просто на просто вычеркиваетъ въ контракте соответствующій параграфъ.Контрактъ помеченъ 18 вантоза IV г. (8 марта 1796 г.) На другой день – свадьба передъ гражданскимъ чиновникомъ, который охотно даетъ жениху дваддать восемь летъ, тогда какъ ему двадцать шестъ, а невесте – двадцать девять, тогда какъ ей тридцать два. У этого мэра была страсть уравнивать. Варрасъ, Лемарруа (несовершеннолетній), Тальянъ и Кальмеле, неизбежный Кальмеле, – свидетели. Никакого упоминанія о согласіи родителей брачущихся: ихъ и не спрашивали.Черезъ два дня генералъ Бонапартъ одинъ отправляется въ путь, въ Итальянскую Армію. Г-жа Бонапартъ остается въ улице Шантерейнъ. Къ счастью, въ счетъ медоваго месяца былъ взятъ авансъ. IV. Гражданка Бонапартъ Отъ Парижа до Ниццы – одиннадцать ночевокъ и съ каждой ночевки, почти съ каждой почтовой станціи, на которой онъ ждетъ перепряжки, летитъ письмо по адресу гражданки Бонапартъ, – улица Шантерейнъ, отель гражданки Богарне. Въ этихъ письмахъ – только страсть; ни следа честолюбія, настолько тотъ, кто ихъ пишетъ, уверенъ въ своемъ успехе. Никакого сомненія въ своихъ силахъ, никакихъ сомненій насчетъ будущаго: уверенность настолько полная, что онъ не находитъ даже нужнымъ говорить о ней. Никакихъ размышленій о будущемъ, никакихъ указаній на свои планы, ни тени тревоги относительно ихъ осуществленія; словно какой-нибудь принцъ, летъ двести тому назадъ, мчится одержать победу: только она и онъ, только любовъ.Въ Ницце, начиная съ первыхъ же дней, когда онъ бросаетъ бандамъ, изъ которыхъ долженъ создать армію, свои краткія изреченія, въ которыхъ – все ихъ мечты и все ихъ вожделенія; когда онъ однимъ движеніемъ бровей приводитъ къ повиновенію крамольныхъ генераловъ, которые думали было помыкать имъ; когда онъ отдаетъ одинъ за другимъ приказы объ обученіи, экипировке, прокормленіи ободранныхъ солдатъ, которыхъ оиъ поведетъ, для начала, на приступъ Альпъ, – письмо за письмомъ къ Жозефине: «Когда я бываю готовъ проклясть жизнь, я кладу руку на мое сердце; тамъ бьется твой портретъ я на него смотрю и любовь для меня – безмерное, лучезарное счастье, за исключеніемъ того времени, когда я разлученъ съ моей подругой». Когда на портрете разобьется стекло, это приведетъ его въ страшное отчаяніе, потому что онъ увидитъ въ этомъ предвестіе смерти; онъ никогда не оставляетъ его, никогда не снимаетъ, всемъ показываетъ. Онъ молится передъ нимъ каждый вечеръ. Это – обожаніе правовернаго, экзальтація верующаго. Еслибы солдаты знали это, они не посмеялись бы надъ нимъ: они его возраста, его расы; чудесными виденіями полны ихъ головы, какъ и его. Онъ – тотъ генералъ, который нуженъ этой удивительной арміи. Наверху онъ, съ его двадцатью шестыо годами, съ его неподвижнымъ лицомъ – очень худымъ, очень бледнымъ, – подъ длинными волосами съ седоватымъ налетомъ пудры, съ глубокими глазами, блескъ которыхъ проникаетъ въ самую душу, покоряетъ и «устрашаетъ». Ниже – авантюристы въ роде Ожеро, дезертира всехъ евролейскихъ армій, стараго вояки, со всеми на ты, съ ухватками забіяки; въ роде Массены, ловкаго пройдохи, при случае – пирата, жаднаго до женщинъ, каковы бы оне ни были, до денегъ, откуда бы оне ни исходили.Они очень хотели бы низвергнуть его, этого бывшаго дворянчика, котораго имъ навязываютъ въ командиры. Но онъ фиксируетъ ихъ глазами и передъ укротителемъ звери припадаютъ къ земле. Солдатъ и офицеровъ (въ ихъ массе, конечно, потому что и срединихъ есть разбойники въ роде Ляндріё) не приходится укрощать: они покорены съ первыхъ же словъ. Большинство ихъ – изъ арміи Восточныхъ Пиринеевъ, въ которой они прошли піколу самопожертвованія, и въ душе у каждаго – часгица души Овернской Башни. Они думаютъ только о славе и отечестве. Въ этой войне видели офицеровъ, отвергавшихъ повышеніе, какъ оскорбленіе, капраловъ, менявшихъ распорядокъ битвы, солдатъ, вдругъ иревращавшихся въ генераловъ и стратегов. Электрическій токъ генія перебегаетъ по рядамъ арміи, у всехъ – одинаковое презреніе къ смерти, радость передъ лицомъ ея, веселый стоицизмъ. и во всехъ молодыхъ сердцахъ – одинаково восторженное отношеніе къ любви.И въ этомъ смысле Бонапартъ достоинъ командовать ими. Победить, завоевать – это средство скорее увидеть ее, обладать ею, иметь ее около себя, постоянно съ собою.Для нея за эти пятнадцать дней, въ апреле 1796 г., – шесть победъ, двадцать одно отобраннос знамя, Пьемонтъ, доведенный до капитуляціи. «Да будетъ же воздана вамъ благодарность за все это, солдаты!» Да, да будетъ воздана имъ благодарность, потому что скоро пріедетъ Жозефина. Жюно, котораго генералъ посылаетъ въ Иарижъ отвезти трофеи, привезетъ ее. Ему нужна его жена: «Скорее! Предупреждаю тебя, если ты будешь медлить, то найдешь меня больнымъ. Усталость и твое отсутствіе – все сразу это слишкомъ много!» Не надо думать, что онъ хитритъ, чтобы заставить ее пріехать: непрестанная лихорадка жжетъ его, упорный кашель истощаетъ его; и снова одна, все та же мысль: «Ты пріедешь, правда? Ты будешь здесь, около меня, на моемъ сердце, въ моихъ объятьяхъ! Лети на крыльяхъ! Пріезжай, пріезжай!»Нетъ женщины для него, кроме этой женщины; въ Каиро къ нему приводятъ любовницу пьемонтскаго офицера; она очень молода, дивно хороша. При виде нея загорается его взоръ, но это – лишь молнія; онъ удерживаетъ около себя офицеровъ, принимаетъ пленницу со спокойнымъ достоинствомъ, велитъ отвести ее на аванпосты, вернуть любовнику.Можетъ быть – это политика; но когда въ Милане Грассини усиленно предлагаетъ ему себя, когда, отчаявшись, она бросаетъ такіе чарующіе, полные лиризма звуки, что покоряетъ своимъ пеніемъ всю армію, онъ награждаетъ певицу и отвергаетъ любовницу. Въ одной женпщне воплотилось для него все, что можеть быть женственнаго, въ томъ наслажденіи, котораго онъ ждетъ отъ нея, – все возможное наслажденіе.Что же она делаетъ, почему не едетъ?Дело въ томъ, что перспектива мотаться съ солдатами по полямъ нисколько не прельщаетъ ее. Насколько лучше – пользоватьея, сидя въ Париже, всеми ихъ трудами и какъ хорошо это – достигнуть, наконецъ, цели посредствомъ простой ставки въ игре и считаться одной изъ самыхъ высокопоставленныхъ львицъ, одной изъ царицъ новаго Парижа! Бонапартъ прислалъ ей доверенностъ, да, впрочемъ, кто откажетъ въ кредите жене главнокомандующаго Итальянской Арміи? Она – участница всехъ празднествъ, всехъ увеселеній, всехъ пріемовъ въ Люксембурге, где при Баррасе возстановлена королевская пышность и где рядомъ съ хозяйкой, г-жей Тальянъ, ей пріуготовлено лучшее место.Она – въ первомъ ряду, когда Жюно представляетъ Директоріи двадцать одно знамя, и она выходитъ подъ руку съ Жюно, получая свою долю въ тріумфе. Потомъ – первыя представленія, и когда она входитъ въ ложу, весь партеръ встаетъ, толпа громкими кликами приветствуетъ ее; потомъ – офиціальныя празднества, праздникъ Признательности и Победъ, словно ей посвященный; а главное – Парижъ или, вернее, только Парижъ, Парижъ, который захватилъ ее въ такой степени, что она не могла бы жшъ вне Парижа, и отныне въ теченіе восемнадцати летъ, которыя ей остается жить, она всегда будетъ думать только объ одномъ: не оставлять Парижа.Онъ ждетъ, надеется, неистовствуетъ, его мучатъ ревность, безпокойство, страсть, онъ шлетъ письмо за письмомъ, гонитъ курьера за курьеромъ. Что она делаетъ? Что думаетъ? Значитъ, она взяла себе новаго любовника – «девятнадцати летъ», несомненно? «Если это такъ,… бойся кннжала Отелло…», а она съ легкой шепелявостью креолки замечаетъ на это: «Смешной онъ – Бонапартъ!»Но нужно все-таки изобрести какой-нибудь предлогъ: Жозефъ Бонапартъ – въ Париже и торопитъ еесъ отъездомъ; Жюно, какъ ни пріятно ему щеголять здесь въ гусарской форме, уезжаетъ въ армію. После Кераско – Лоди, и теперь армія – въ Милане. Ее ждетъ теперь не бивуакъ, а дворецъ. Что придумаепіь? Болезнь – это старо, но болезнь, вызванная началомъ беременности, – это прелестно, и узнавъ эту новость, Бонапартъ теряетъ голову. «Я такъ виноватъ передъ тобой, – пишетъ онъ, – что не знаю, какъ искупить мою вину. Я обвиняю тебя за то, что ты сидишь въ Париже, а ты больна! Прости меня, мой добрый другъ; любовь, которую ты внушила мне, отняла у меня разсудокъ, и я никогда не верну его. Отъ этой болезни не выздоравливаютъ. Меня мучаютъ предчувствія настолько мрачныя, что я хотелъ бы только увидетъ тебя, прижать тебя къ моему сердцу и умереть вместе съ тобою… Ребенокъ, прелестный, какъ и его мать, увидетъ день въ твоихъ объятіяхъ. Несчастный, я удовольствовался бы однимъ днемъ!» И въ тотъ же вечеръ – Жозефу: «Мой другъ, я въ отчаяніи. Моя жена – все, что я люблю на этомъ свете, – больна. У меня голова идетъ кругомъ. Меня не покидаютъ ужасныя предчувствія. Умоляю тебя сказать мне, какъ обстоятъ дела, какъ ея здоровье. Если мы действительно быля съ самаго нашего детства соединены узами крови и самой нежной дружбы. то я лрошу тебя, не жалей своихъ заботъ для нея, делай для нея все – то, что сделалъ бы съ гордостью я самъ. Твое сердце не можетъ стать ноимъ, но ты одинъ можешь меня заместить. Ты – единствеяный человекъ на земле, къ которому я питаю истинную и прочную дружбу. После нея, после моей Жозефины, ты одинъ только близокъ мне. Успокой меня. Скажи мне правду. Ты знаешь мое сердце. Ты знаешь, какое оно горячее. Ты знаешь, что я никогда не любилъ, что Жозефина – первая женщина, которую я обожаю. Ея болезнь приводитъ меня въ отчаяніе. Все оставили меня, никто мне не пишетъ. Я одинокъ и весь во власти моихъ страховъ, моего горя. Ты тоже не пишешь мне. Если она настолько здорова, что можетъ перенести путешествіе, то я страстно желаю, чтобы она пріехала. Мне нужно видеть ее, прижать ее къ моему сердцу. Я люблю ее безумно и не могу дольше жить вдали отъ нея. Если она меня уже не любитъ, мне большне нечего делать на земле. О, мой добрый другъ, я полагаюсь на тебя! Устрой такъ, чтобы мой курьеръ не оставался и шестичасовъ въ Париже я чтобы онъ ехалъ сюда вернуть мне жизнь!..»Онъ не можетъ больше ждать; онъ грозитъ, еслн его жена не пріедетъ, подать въ отставку, все бросить и пріехать въ Парижъ. Жозефина понимаетъ, что кончено съ отговорками; что последній предлогъ, беременность, – лучшій, который затрагиваетъ Бонапарта за самое живое ме сто, – исчезъ, если только когда-нибудь было что-нибудь похожее на беременность; что ссылками на болезнь нельзя провести Жозефа, потому что она продолжаетъ выходить, не отказывается ни отъ одного праздника и прекрасно переносйгь все развлеченія. Надо, следовательно, ехать; въ отчаяніи, вся въ слезахъ, съ плачемъ, после прощальнаго ужина въ Люксембурге она садится въ карету съ своей собакой Фортюнэ, Жозефомъ, Жюно, гражданиномъ Ипполитомъ Шарлемъ, помощникомъ генералъ-адъютанта Леклерка, и гражданкой Луизой Компуанъ. Последняя, – камеристка, – естъ за однимъ столомъ съ своей госпожей и одета совершенно такъ же, какъ. она. Ея комната, въ улице Шантерейнъ, совершенно не похожа на комнату служанки; занавесы и портьеры изь сіамеза, алебастровые шандалы на медныхъ позолоченныхъ подножкахъ, амуры и жардинъерки изъ севрскаго фарфора, комодъ regence съ медными ручками, личинками, ножками и съ доской изъ стараго мрамора делаютъ ея комнату элегаятнее комяаты ея госпожи. Что такое Луиза Компуанъ для Жозефины? – Несомненно, – только наперсница, за которой она ухаживаетъ и которой будетъ уплачивать пенсію до 1805 г., несмотря на разрывъ съ ней. Во время путешествія, очень продолжительнаго и, повидимому, нарочно затягиваемаго, Жюно принимается за m-lle Луизу, и Жозефина, – хотя г. Шарль, какъ можно судить по последующему, и не былъ для нея безразличенъ, – приходитъ, какъ разсказываютъ, въ бешенство, видя, что у нея отбиваютъ – или ей предпочитаютъ – ея фаворитку.Выехавъ въ самомъ конце іюня (мессидоръ, IV г.), поездъ 8 іюля (20 мессидоръ) еще не въ Милане, но уже близокъ къ последнему, я Бонапартъ, вынужденный итти навстречу арміи Вурмсера, умоляетъ Жозефину прибыть къ нему въ Верону: «Ты нужна мне, – говоритъ онъ ей, – потому что я скоро сильно заболею»… Она ждетъ его темъ не менее въ Милане, куда онъ и мчится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29